ДВА РАССКАЗА
Поэт Выскребенцев с ненавистью закрыл форточку. Уже утро. Раннее. Половина шестого. А эти мерзкие птицы уже орут.
- Ни покоя, ни тишины. - Прошептал поэт в раздражении. - И луны не видно.
Проклятый город. Зачем здесь собрались все эти, чужие друг другу люди. Они рождаются, живут. Придумывают себе суету, копошатся. Что-то говорят себе или окружающим. Стареют, дряхлеют и мрут. Ничем не отличаясь от мух. Чёрных, стареющих, надоедливых мух.
Выскребенцев расправил постель, присел на край дивана и закурил.
- Господи! Дай мне радость вдохновения, дай мне мысль. - Попросил он у того, кто никогда не отвечал ему вслух.
Шаркающие шаги старой матери в коридоре нарушили уединение поэта.
- Пошла в туалет. - Посетила банальная мысль. - Значит, жива. А что я буду делать, когда она умрёт? Наверное, тоже очень быстро сдохну. В полном одиночестве и нищете. Как старая, никому не нужная собака.
Птицы, даже за закрытой форточкой, пытались украсть остатки ночного покоя и тишины. Тот, кого люди придумали называть Господь, просто молчал. Или поэт Его не слышал.
- Лягу, усну и проснусь. И всё повторится. - подумал Выскребенцев с тоской. - Опять вставать, тащиться в туалет, в ванную, завтракать, и встречать новый ненавистный день. Пустой, бессмысленный и глупый.
Сказки про то, что кофе бодрит, на поэта уже не действовали. Даже женщины уже никак не возбуждали воображение, а походили лишь на красивые бесполезные картинки. На них ещё можно было любоваться. Но трогать и приближать к себе их как-то совсем не хотелось. Когда женщины не открывают рот - это им очень идёт. Тогда полёт мужской фантазии не омрачится ничем.
- Как хорошо бы сейчас сидеть у моря. Молчать, и ни о чём не думать. Дышать сыростью тумана и слушать набегающую волну. Или ехать долго-долго в поезде. Всё равно куда. Лишь бы за окнами мелькали дряхлые умирающие сёла, леса, обмелевшие речки, незнакомые вокзалы. Бабки с мисками варёной картошки и с домашними малосольными огурцами. Равнодушные беспризорные грязные дворняги. Склады гниющего леса на станциях, мосты, дома, дома, дома... И снова леса...
- Да когда же я наконец то сойду с ума? - Подумал Выскребенцев в отчаянии. - Чтобы не чувствовать эту тупую боль и бессмысленность. Уснуть бы и не просыпаться. И никому от этого ни плохо, ни хорошо. Незаметная смерть очередной мухи. А эти оставшиеся мухи пусть дальше живут. Жужжат, суетятся, надеются и верят. Пока сами не сдохнут от своей пустой суеты в дряхлой болезненной старости.
Занимался рассвет. Окна в соседних домах зажигались одно за другим. Люди нехотя вставали, на что-то надеялись и чего-то ждали. Каждое утро. Каждый новый день. Ждали и верили.
Вели своих сонных детей в садик, отводили в школу. Плодили новых, быстро стареющих мух. И ждали перемен. У мух, как и у людей, перемен не бывает. Но люди не хотят знать это. Они хотят перемен и ждут. То зарплату. То весну. То лето. То переезд. То отпуск. То пенсию.
Выскребенцев не ждал ничего. Ни утра. Ни перемен. Ни отпуск. Ни пенсию.
Он привычно соблюдал человеческие правила. На улицу - значит надо одеться. В магазин - значит надо с деньгами.
Правила - это, чтобы не избили, не посадили, не обидели...
Обычно, если был трезвый, он засыпал лишь под утро. Спал недолго, не спокойно, не крепко. Для жизни этого как-то хватало. Остальные, как ему казалось, спали всегда. От рождения и до кладбища.
Выскребенцев вышел на улицу и стоял у подъезда, смотря в темноту окон своей квартиры. Свет только на кухне. За сорок лет это место жизни не стало родным. Не стал родным этот дом, этот город, эта страна, этот мир.
- Гость, везде я гость. - Невесело подумалось Алексею. - Живу в режиме ожидания жизни.
Захотелось кому-нибудь рассказать о своих дурацких мыслях. Хотя бы позвонить. Поделиться. Только кому это надо? Никому не надо и некому рассказать. Почему так?
Вечерами они там все растворяются в синем тумане своих телевизоров, компьютеров. Им не до кого, не до меня и уж точно не до моих идиотских умозаключений. Или ужинают. Или детей укладывают. Или спят. Или ругаются. Или уже помирились и обнимаются.
Немой слушатель моих мыслей - Луна. Висит в зимнем небе. Светит поздним пешеходам. Такая же холодная и одинокая, как всё вокруг. Только представить, что на Луне ни одного живого существа. Безмолвие и холод. И одиночество в космосе.
Поговорить что ли с Луной? Может ей тоже захочется мне что-нибудь рассказать... Похоже на тихое помешательство.
Вчера вечером, по дороге домой, зайдя в поезд метро, Алексей стал, как обычно, равнодушно разглядывать рекламные объявления на стенах вагона. Одно маленькое, самое скромное и неприметное, привлекло его внимание. Совсем короткое, безлико бледное, даже без картинок. Пара предложений и номер телефона. Телефон почему-то ему захотелось записать.
"БЕСПЛАТНОЕ СТАЦИОНАРНОЕ ЛЕЧЕНИЕ ДЕПРЕССИЙ.
Анонимно, эффективно, без лекарств". И номер телефона какой-то государственной медицинской клиники лечения неврозов.
- Интересно. Как и чем они там лечат? - Заинтересовался Алексей. Пассажиры вагона и все звуки сразу пропали. Он погрузился в размышления.
- Наверное, какая-нибудь новейшая арт-терапия. Задушевные разговоры с психотерапевтом, тихая расслабляющая музыка, рисование акварельными красками, медленные танцы в полусне, глубокие беседы в группе таких же придурков-социопатов, как я.
Но всё-таки интересно бы попробовать, надо обязательно позвонить в понедельник. Главное, чтобы взяли. Может, даже и прикидываться депрессивно больным там не потребуется. Я и так вполне ненормален. - Эта мысль вызвала вялую улыбку. Он давно уже не стеснялся улыбаться при всех в метро. Среди озабоченных и уставших лиц просто ещё один идиот. Всё равно половина пялится в смартфоны, а остальные дремлют.
- Сегодня вечер пятницы. За выходные закончу все дела. И позвоню.
***
Пожилой мужчина за пятьдесят выбросил окурок в сугроб, ещё немного постоял во дворе и зашёл в дом. Мать к его приходу сварила 25 магазинных пельменей. Таких маленьких, но вкусных. Особенно с мороза. Такие сами проваливаются, скользя по глотке. Даже жевать почти не надо. Пельмени катаются с горки, скользя по маслу. Шлёп-шлёп, и плюхаются в желудок. Развлечение у них такое. Их достали окоченевшими из морозилки, отогрели ласково и отправили в рот кататься с горки.
Поужинав, Алексей присел проверить электронную почту. Включил любимое радио. Обычной в этот час литературной передачи почему-то не было. Вместо этого бормотание усыпляющей музыки. Ну и пусть. Всё к лучшему.
Почта ничем не удивила, не обрадовала и не огорчила. Всё, как всегда. Письма ни о чём серьёзном. Предложения взять кредит, получить скидку, отправиться в круиз...
За окнами зимняя ночь. Внизу сугробы, над ними Луна. Всех соседских собак уже выгуляли. Ни лая, ни криков детворы. Лишь изредка прошуршит возвращающийся с работы автомобиль. Тишина, безмолвие, покой.
Перед сном привычные пятнадцать минут сидячей медитации. За это время хорошо бы отпустить все мысли. Смыть остаток дня. Исчезнуть. Иногда в эти минуты Алексей ощущал лёгкое покалывание или приятное жжение прямо в точке самого центра темечка. Это как связь. Будто антенна, принимающая какие-то сигналы. Или отправляющая его запросы и мольбы куда-то во вне его. Кому то, кто, может быть, слышит и ведёт его по жизни.
Но так было не всегда. Часто антенна на темечке только отправляла его просьбы. Безответно, как ему казалось. Хотя ответ всё же приходил. Но никогда, или почти никогда сразу.
Очень редко приходила какая-то интересная идея. Тогда вместо сна было необходимо не ложиться спать, а сразу же садиться за клавиатуру, чтобы срочно эту идею записать. Развить её и углубить.
После того, как идея записана и отредактирована, спалось приятно, сладко, умиротворённо. Без изнуряющих мыслей и трудных засыпаний. Без бессмысленных снов.
Медитировать перед сном уже давно вошло в добрую привычку. Кто-то молится, кто-то считает под одеялом баранов и овечек, кто-то засыпает под бормотание телевизора. Кто-то привычно тискает на ночь жену, кто-то уже мирно храпит. А Алексей растворялся в пустоте и безмыслии. Сегодня антенна на темечке завибрировала отчётливо, и приём сигналов начался...
Присланные будто бы из ниоткуда, слова сами собой в уме складывались в мысли. В готовые предложения. В них не было покоя, их наполняла радость Жизни и свет надежды. Вырисовывался некий Божественный смысл, о котором несколько мгновений ранее Алексей даже и не предполагал.
Антенна мощно и без перерывов качала материал новой поэмы. Главное в этот момент не мешать процессу. Ничего не придумывать, не додумывать. Не приукрашивать и не усложнять. Пусть всё идёт, как идёт.
Передача постепенно начала стихать. Вибрации прекратились. Алексей посидел ещё пару минут на краю дивана и начал одеваться. Теперь уж не оставалось никаких сомнений, что поспать сегодня ему не дадут. Хочешь - не хочешь, придётся записывать. Иначе, если заставить себя всё-таки заснуть, то утром от потока ни крохи не останется. Лишь горькое сожаление, что упустил свежий сюжет по своей лени и тупости.
Тихонько, на цыпочках, чтобы не шуметь и не разбудить спящую в соседней комнате мать, он пробрался в ванную. Умылся и осторожно прошелестел на кухню. Чай. Священный напиток всех, кто работает по ночам. Заварил покрепче и за работу.
Нет! Не он сейчас сочинял интересный ему самому новый текст. Он только записывал идеи. Эти предложения даже не нуждались в литературной обработке. Они легко и гармонично укладывались в порядке. Одно за другим. Так было всегда, когда его накрывало вдохновение.
Перерывы минимальны. Только на заварку новой порции чая и даже без перекуров. Он курит прямо в процессе. Пепел обрывается с сигареты и падает куда попало. На пижаму, на клавиатуру, на стол, на пол... Останавливаться и включать ум нельзя.
Очнулся около пяти утра. Гора окурков. Остывший чай. Спать, спать, спать... В последний раз перечитал написанное. Текст поразил его. И очень понравился. Кто надиктовал ему эти идеи? Что за чудесный, невидимый диктор? Хотя... Теперь это уже не важно...
Переданное прямо в сердце - сердцем записано, отредактировано. Оно ему не принадлежит. И никогда не принадлежало. Он только руки, бешено стучавшие по клавиатуре. Он воплотил, записал, сделал, как ему положено. Он всего лишь инструмент.
Ребёнок родился. Теперь у него своя собственная, ни на кого не похожая, личная жизнь. Свой собственный характер и своя собственная судьба, свобода и воля. Отец не он. Он только временная нянька. Руки няньки.
Алексей облегчённо выдохнул и только теперь почувствовал приятную усталость, клонившую тело в сон.
- Вот же, блин... Опять всю ночь по клавиатуре колотил. - Удовлетворённо подумал человеческий мозг. - А всё-таки приятно быть орудием этой непонятной Силы. Именно мне это доверено. Значит, достоин.
- Хорошо, что зимой рассвет наступает позже. - Это был последний обрывок мысли перед тем, как Алексей забылся счастливым сладким сном.
Удача блудного беса
Алексей, обычный советский парнишка, был призван на службу в Советскую Армию в середине 80-х. Волею судеб попал в воздушно-десантные войска, в штурмовую бригаду. Отбирали туда самых физически крепких, высоких ростом и не глупых ребят. Из них собирались готовить решительных и бесстрашных головорезов, обучая действиям в тяжёлых и экстремальных условиях учебного боя.
Ближе к концу службы Лёши десантников ждал очередной прыжок с парашютом. Ничего необычного, привычная служба. Учения не предвещали ни неожиданностей, ни беды. Всё давно знакомо, отработано до автоматизма.
Однако, перед самым приземлением, раскрытый парашют Алексея попал в сильный поток бокового ветра. И опытного десантника внезапно понесло не к земле, а вдоль неё. Всего в десятке метров от каменистой поверхности.
При такой скорости не спас бы ни шлем, ни опыт, парня размозжило бы при ударе о камни.
Сердце бешено колотилось. А дрожащие губы сами собой лихорадочно зашептали:
- Господи, спаси, Господи, помилуй! Гооооосподи, Спасиииииииии!!!
И тут произошло чудо. Ветер стих, Алексей плавно опустился на землю. Но силы оставили его. Вокруг шла атака, а он лежал на земле, как мешок, ничего не понимая. Словно контуженный или полумёртвый.
Нужно было срочно освободиться от парашюта и бежать в учебную атаку, вместе с товарищами. Но шок ещё не прошёл. Наступило временное отупение, ум никак не мог поверить в спасение от неминуемой гибели.
- Лёха, разбился что ли!? Живой? - Подбежавший зам. командира бригады пару раз хлопнул десантника по щекам. Алексей очнулся и стал ошалело осматриваться по сторонам, приходя в себя.
Случилось так, что это был последний прыжок Алексея. После демобилизации решил ехать не домой, его потянуло в монастырь.
Никто не знал истинные мотивы этого поступка, кроме самого Лёши. Может быть, после спасения ему захотелось как-нибудь послужить своему Спасителю, отблагодарить Его. А может быть, что-то изменилось в его молодой, шокированной тем случаем, психике.
Прибыв в монастырь, парень сразу попросил себе послушание, и настоятель назначил Алексея истопником в храме. В его обязанности вошло топить печь, следить за тем, чтобы в церкви всегда было тепло. Как и многие тут, Лёша стал обычным послушником, молился, читал Святое Писание, жил тихо и скромно.
Поздняя осень 1990 года выдалась снежной и холодной. Таёжный ноябрь. Молодому истопнику приходится часто выходить в монастырский дворик за углём и дровами. В перерывах Алексей читал Евангелие или недолго дремал. В храме пусто и тихо, тепло и спокойно. Обычная северная ночь. Все насельники в своих монастырских кельях спят, устав от дневных трудов и непрестанных молитв.
Уже несколько лет Лёша жил в монастыре. Но сегодня истопник снова не мог уснуть. Он сидел на лавке у печи, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, зажав голову обеими руками. Его Душу и тело мучил блудный бес.
Несмотря на постную монастырскую пищу, в парне играла молодая горячая кровь. Хотелось женской любви и ласки.
Он начал изнурять себя работами, меньше есть, меньше спать, до изнеможения пилил, колол дрова и разгружал машины с углём. Но ни недоедание, ни упорный труд, ни молитва, ни частая исповедь и причащение не смогли полностью избавить Алексея от похоти. Тело стонало. Мысли путались и уводили в страстные картины блуда. В голове стоял непрестанный похотливый жар.
Молодые послушницы и монахини казались парню настолько желанными, прекрасными, нежными и ласковыми, что ничего поделать с этим он не мог. Фантазии страстного блуда уводили Душу Алексея в воображаемые наслаждения тела.
Сегодняшняя ночь особенно сильно сводила его с ума. Детородный орган восстал, бесы похоти рисовали в сознании яркие и страстные картины совокупления. Молодое и сильное тело упорно просило удовлетворения.
Парень постоянно исповедовался перед батюшкой в грехе рукоблудия, но желание самоудовлетворения мучило его всё больше и больше. Алексей судорожно схватил Евангелие, наугад открыл его на первой попавшейся странице.
"- А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.
Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не всё тело твоё было ввержено в геенну огненную.
И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки её и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не всё тело твоё было ввержено в геенну огненную."
- Вот выход! Вот спасение! - Зашептали, перебивая друг друга, сталкиваясь и суетясь в уме, бешеные мысли.
Парень нервно нащупал под ногами топор и, как-то вне себя, как в кошмарном сне, покачиваясь будто пьяный, двинулся к выходу храма.
Вот сосновая чурка, на которой он обычно рубит дрова. Перекрестился. И зашептал.
- Господи прости, помилуй и благослови. - Он поднял глаза к небу. Небо хмуро и равнодушно молчало. Лишь луна и звёзды безразлично смотрели на жгучие мучения Алексея.
Послушник медленно, как в бреду, приспустил брюки. Достал восставший и мучивший его орган. Выложил член на чурку. Несильный, но решительный взмах наточенного до блеска топора. Мгновенная вспышка ярких искр перед глазами. Болевой шок. Алексей потерял сознание.
Когда он очнулся, страшная боль сковала не только тело. Но и всю его Душу и мозг.
Казалось, что ночное небо со звёздами падает на Алексея. В ушах стоит нестерпимый гул, хохот, грохот, вой. Вся Вселенная рушилась и вопила. Каменный Храм накренился и начал клониться на измученное тело послушника. Он хотел закричать от ужаса и боли, но не смог. Губы лишь беззвучно шевелились. Из открытого рта струился только пар и слабый стон.
Обезумевшего от страданий, всего мокрого от крови и слёз, парня нашли уже под утро поднимавшиеся первыми монахини. Припорошенный ночным снегопадом Алексей лежал на куче дров и тихонько стонал. Руками он зажимал кровоточащую промежность. Как он не умер от потери крови — знает только Бог. Всем показалось, что от боли он сошёл с ума.
Ранней зимой паром через реку уже не ходит, но лёд ещё не крепок. Скорую помощь ждать придётся очень долго. Местный врач помочь ничем не смог. Только мрачно сказал:
- Нужна срочная операция в городе. Ещё много донорской крови. Здесь этого ничего нет. Необходимо немедленно вызвать вертолёт. Другого выхода нет. Это срочно, иначе больной погибнет.
Через два часа вертолёт приземлился в городе. Алексей выжил. Операция прошла. Насколько успешно, мне неизвестно.
После долгого лечения Лёшу выписали из городской больницы. В монастырь он не вернулся.
Впервые увидел его весной, сидящим на лавочке в церковном дворе, возле семинарии. Не знаю почему, но мне всегда были интересны странные люди. Захотелось подойти и заговорить с несчастным парнем. Тем более, что я уже знал его историю.
- Добрый день, Алексей. - Я тихонько присел рядом.
Он неторопливо, слегка повернул голову в мою сторону. На меня, не мигая смотрели абсолютно непонимающие, пустые глаза с лёгкой тенью равнодушного удивления.
- Господи, помилуй! Господи, помилуй! - Это всё, что чуть слышно прошептали губы Лёши мне в ответ.
Он поднялся с лавки и спешно отошёл, не оглядываясь. Я проводил его взглядом.
Ещё примерно с неделю после Пасхи иногда встречал его бесцельно бродящим во дворе собора или за общим столом в трапезной. Но он ни с кем не разговаривал, если люди пытались с ним заговорить, молча отходил в сторону.
Потом он куда-то уехал и больше я его не видел.
Через год мне рассказали, что бывший послушник Алексей устроился куда-то на работу личным охранником. Значит, навыки, полученные в Армии, не утратил. Телохранитель у какого-то богатого коммерсанта. Женился. Сбылось у парня, всё, о чём он мечтал. Счастлив ли он теперь?
Андрей Ави. 2019.