6 ноября 2003 г. Пятигорск
...Ночь. Улица. Фонарь... украли!
Какой-то п...дар спи...ил вместе со столбом.
Зачем же вы, поручик, не сказали,
Что ждет нас здесь конкретнейший облом?..
— А я откуда знал?
— Да погоди ты! Это только половина стиха.
— А, понятно. Дальше что?
— Дальше — вот:
...Какой, блин, «мерс»? Какие, на хер, трупы?
Сюда уже и с...ть никто не ходит!
Под сводами задро...ной халупы
Лишь ветер с вьюгой пляски хороводит...
Поручик, это, по всей видимости, я. Звание поручика примерно эквивалентно нашему старшему лейтенанту. А поскольку другого старлея рядом с Васей нет, значит, точно — я.
Это приятно. Приятно не то, что в такой уродливый стих попал, а что поручиком обозвали. Знаете, этакие великосветские ностальгические флюиды...
— Ну как?
— Возражаю.
— Насчет?
— Насчет того, что никто не ходит.
— Не понял... А что, кто-то ходит?
— Да не в этом дело. Вопрос не в том, что ходят или нет, а зачем ходят. С какой целью.
— А, типа — «с...ать». Типа, не литературно?
— Нет, насчет «литературно — не литературно» тут даже вопрос не стоит. Если отсюда убрать всю ненормативную лексику, от стиха вообще мало что останется.
— Ну ты сказанул... А че тогда тебе не нравится?
— Понимаешь, есть вещи, о которых просто не пишут. По умолчанию. В силу негласных законов корпоративной творческой этики. Не принято писать о таком, и все тут.
— Почему не принято?
— Да, это я зря затеялся... Короче, вернемся в санаторий, поговоришь об этом с Костей.
— Не, а че — с Костей? Делать все равно нечего, ты у нас вундеркинд... Давай, е, критикуй, блин! Только конструктивно, е, без всяких там надуманных коллизий, притянутых за уши к контексту!
Да уж! Растет наш Васятка, мужает в интеллектуальной компании. За последний год столько умных слов выучил — просто уму непостижимо.
— Пушкина знаешь?
— В смысле, поэта? Типа, «я помню чудное мгновенье»?
— Типа, да.
— Ну естественно! Ты за кого меня считаешь?
— Вот представь себе, если бы Пушкин вместо «я помню чудное мгновенье» писал что-нибудь типа, эмм... ну, хотя бы так:
Я вам на...рал в ландо, вы уж простите — мой сфинктер закатил дебош!
Ищите мне бумажку, где хотите — я в кавалеры с грязной жопою не гож...
— Оп-па! — Вася аж рот разинул. — Это откуда?
— Да ниоткуда! Это такая же гадость, как и та строчка из твоего стишка.
— Так ты это сам придумал?!
— Да какая разница?
— Значит, ты тоже можешь?! Просто скрываешь?
Спрошено было с неким трагическим надрывом. Вася искренне полагает, что у него дар и не каждому такое дано. Так, надо немного назад, а то будет еще одна маленькая личная трагедия психологического плана...
— Да ну, чего я там могу... Это кто-то из современных придурковатых поэтов придумал. Типа — модных. Знаешь, сидят там в столичных салонах, с жиру бесятся, делать им нечего...
— А, тогда понятно... А ландо — это что?
— По тем временам — четырехместная карета с открывающимся верхом.
— Почему по тем временам?
— Потому что позже так назывался кузов легкового автомобиля с верхом, открывающимся только над задними сиденьями.
— Ну ты вундеркинд... Все, запомнил. Хорошее название. Будем использовать. А сфинктер?
— Вася, ты ведь все на свете не запомнишь. Ты чего на стишке зациклился? Мы говорили о том, что было бы, если бы Пушкин вместо высокой лирики избрал в качестве темы разные проктологические изыски...
— Ну короче, я так понял — это с жопой связано?
— Ну да, в данном случае правильно ты понял. А в общем плане, если коротко — это круговая мышца, суживающая или замыкающая при сокращении наружное или переходное отверстие.
— Зашибись! Типа: «Слышь, индюк — прикрой свой сфинктер, дует!» Ха-ха! Класс, да?
— Не знаю, Вася. По-моему, просто идиотская шутка.
— Ну ладно, ладно... А насчет темы я с тобой поспорю.
— Не понял?
— А вот: «хорошо в колхозе летом, пристает г...но к штиблетам! Выйдешь в поле, сядешь с...ть — далеко тебя видать!» А? А это ведь народ сочинил!
— Это какой-то идиот сочинил. А народ обрадовался и повторяет. Вася, не спорь: ни у одного нормального поэта, творчество которого живет в сердцах потомков, нет и не может быть такой дерьмовой тематики. Просто прими это как данность.
— Ну хорошо, принимаю. Пусть тогда будет так: «Сюда уже давно никто не ходит». Так покатит?
— Ну, это совсем другое дело.
— Но согласись: изюминка пропала. Верно?
— Так ты строй стих так, чтобы опорными были удобоупотребимые фразы, а не всякие там сомнительные моменты. В этом-то и состоит высокое искусство поэта: из обычных слов построить некую фантастическую конструкцию, которая будет восхищать и повергать в смятение...
— Ладно, уболтал. А так, в целом — как?
— Слушай... А ты же вроде в школе не учился?
— Ну и что?
— Да ничего... Просто интересно, каким это образом тебя снесло в сторону Блока? Это ведь школьная программа. Я далек от мысли, что ты самостоятельно увлекался символизмом...
— Тормози, коллега, — Вася мудро хмыкнул, покачал головой и весомо хлопнул по планшетке, в которой у него хранилась карта города. — Ты бредишь, брат. В радиусе полутора кило отсюда — никаких блоков, КПП, и даже вшивых дополнительных постов. Посмотри вокруг себя: мы тут совсем одни...
Да, это я неправильно выразился. Блок — это хорошо укрепленный стационарный пост. Это уже кто-то из сторонней публики придумал название «блокпост» (звучит хлестко и весомо, правда?). А военные говорят просто — «блок». По функциональной принадлежности: чтобы можно было наглухо заблокировать трассу или поставить надежный заслон где-то в другом месте. И понятно, что Вася другого блока не знает. Просто начало дрянного стишка имеет какую-то странную схожесть с другим блоком, который с большой буквы — вот я грешным делом и подумал...
Вася — акын. Это его так Костя обзывает. Творит по принципу «что вижу, о том и пою». Сидим мы в «Ниве». «Нива» стоит в восточном пригороде, на окраине частного сектора. Кстати, это недалеко от Юбилейной, на которой располагается усадьба наиглавнейшего шпиона Руденко.
Здесь глухо, как в Мозамбикском лепрозории (сам не был, люди рассказывали). Домишки ветхие, покосившиеся, улица плавно переходит в посадки, которые тянутся черт знает куда, на двести метров — один фонарь, и тот какой-то самопальный. Заезжали сюда мы вкруговую, протискиваясь по посадкам, встали тоже в кустах, при этом долго выбирали простреливаемую директрису (проще говоря — свободный от растительности участок с прямой видимостью, что-то типа коридора). Потому что на улице остановиться просто негде. Ни одной машины, дома друг от друга расположены с большим интервалом, видно будет за версту.
Воткнули нас сюда после того самого звонка, насчет подозрительных типов, которых якобы видели на Новоподгорной, 12. Остальные прогрели моторы и сидят наготове, но никуда не поехали. От нас, впрочем, тоже особых результатов не ждут. Как показывает практика, если в дело вовлечены доброжелатели, информации может быть море, а толку от нее — мизер.
Наша задача — в течение двух-трех часов понаблюдать за объектом и определить степень достоверности полученной информации. Объект жилой или нет, перспективный для «конспиративной квартиры» или это просто досужий вымысел.
Да, неподалеку от объекта наблюдения что-то торчит. Я не смог идентифицировать, что именно — света от единственного фонаря маловато, не хватает на весь участок наблюдения. А Вася рассмотрел: говорит, что это тумба от фонарного столба. То есть столб фонарный и в самом деле выломали, о чем и было доложено в стихотворении.
Скучаем мы здесь уже полтора часа и за это время определили: дом явно нежилой. Или временно нежилой. В остальных усадьбах свет горит и наблюдаются иные признаки жизни. А тут — тишина и темень. Иванов дал команду ни в коем случае не приближаться к объекту, чтобы ненароком не спугнуть ворогов, коль скоро те действительно присутствуют. Вася, грубо извратив распоряжение начальника, прогулялся по улице, имитируя походку сильно пьяного подмастерья-сапожника. Пантомима вполне по теме: где-то совсем рядом чего-то такое варили — за версту тащило дрожжами и брагой, а порывы сырого ветра доносили откуда-то с середины улицы удалой гомон хмельной компании.
Вернувшись, Вася сообщил:
— Короче, там пусто. А халупа, судя по всему, нежилая. Подождем еще часок, если ничего не будет — можно сниматься...
Вася, как условились — каждые полчаса, в очередной раз доложил по рации Иванову обстановку. А я от нечего делать позвонил на мобильный Косте Воронцову, поинтересовался, не поступала ли какая полезная информация.
— Информации — куча, а полезная или нет, пока непонятно, — сообщил Костя. — Есть изменения в численном составе. Если денег не жалко, могу рассказать.
— Рассказывай. Только по возможности коротко.
Костя поделился свежими новостями. За те полтора часа, что мы тут торчим, Иванову на мобильный звонили еще семь раз. Один раз это был Витя — интересовался результатами работы, а остальные шесть — задушевные товарищи с кавказским акцентом. Если коротко, суть этих звонков сводилась к следующему: в течение суток незнакомых земляков видели в разных местах, кроме того, ходят слухи, что в город просочилась вооруженная и очень опасная банда. Где конкретно видели земляков, не сказали, но дружески предупредили, чтобы мы были поосторожнее и, если обнаружим где-нибудь этих мерзавцев, одни бы их не брали. Потому что одни мы не справимся (очень, очень опасная банда!) и лучше привлекать для этого дела весь спецназ, который у нас имеется.
— То есть всего Петрушина, — хмыкнул я. — Не представлялись?
— Мог бы и не спрашивать, — ответно хмыкнул Костя. — Кто из этой публики будет представляться, когда на своих же стучит?
— А что по численному составу?
Да, изменения по численному составу как раз есть следствие жизнедеятельности этих звонарей-доброжелателей. Иванову показалось, что обладатель одного голоса звонил трижды. Проверить это было невозможно, поскольку вся наша записывающая и иная аппаратура подобного рода осталась на базе. Потом Костя некстати вспомнил, что если бы у меня был мой фирменный фотоаппарат, нам было бы проще работать с дагестанцами, а Петрушин подлил масла в огонь, заметив, что нам тут, скорее всего, придется торчать как минимум еще полмесяца и неплохо было бы получить нашу зарплату за две недели и привезти сюда. А то мы тут не совсем в окопах, поэтому иногда бывают нужны деньги.
В общем, Иванов отправил Лизу на базу — за зарплатой, аппаратурой и дополнительным оборудованием. В настоящий момент Глебыч уже посадил даму на вечерний автобус до Моздока. Переночует в представительстве, завтра с утра первым же бортом улетит на базу.
— Это все?
— Все. А у вас как там?
— А ты не у Иванова?
— Нет, я у вас в номере. Смотрю ящик, Петрушин качается.
— Чем он там качается? У нас ни одной железяки нету!
— Минуту назад отжимался от пола — по-моему, раз двести в три захода... («...триста!» — где-то на заднем плане рявкнул Петрушин. — Счетовод хренов...)... Ага, говорит — триста. Теперь пресс качает.
— У нас — глухомань. Ни фига тут нету, всех доброжелателей при поимке следует немедля расстреливать. Думаю, через часок мы к вам присоединимся. Как раз к ужину и подъедем...
* * *
— Вася, а почему «вьюга»?
— Где вьюга?
— В стихотворении. «...Лишь ветер с вьюгой пляски хороводит...»
— А что, не нравится?
— Да нет, все нормально... Просто для тебя это необычно. Сюжеты у тебя, конечно, бывают очень даже притянутые за уши... Но обстановку, насколько я заметил, ты отображаешь в девственном виде, по принципу «один к одному». А тут — «вьюга». Между тем на дворе плюсовая температура, если коротко охарактеризовать погоду, это, скорее, «теплая сырая осень»...
— Да вот то-то, что она «теплая сырая», мать ее-е! — уныло буркнул Вася. — Скоро декабрь уже, а до сих пор — ни снежинки...
Местную зиму сибирский охотник Вася люто ненавидит.
— Самое хреновое время года у нас — это осень и весна. Все тает, сыро, заниматься ничем нельзя — ни лето, ни зима, какое-то недоразумение. Сидишь как пень и ждешь, когда это безобразие кончится и нормальное время года начнется. Хорошо, что это недолго бывает. От силы месяц...
Вот так. А тут зимы в Васином привычном понимании нет вовсе. Есть капризное заунывное демисезонье, что длится без малого полгода, с середины октября по май месяц. Представляете, какой для Васи облом!
— Я с этой долбанутой южной погодой на лыжах ходить разучился...
Как видите, все очень сурово. Поневоле возмечтаешь о вьюге и прочих прелестях нормальной сибирской зимы...
— Внимание, — будничным тоном произнес Вася.
— Еще стих?
— На дорогу, обалдуй.
Точно, обалдуй! Или нет, не обалдуй, просто видно неважно.
На дороге — две темные тени. Неспешно двигаются от середины улицы по направлению к нашему объекту. В секторе визуального контроля образовались несколько секунд назад, если приехали, то машину оставили где-то далеко, потому что шума двигателя мы не слышали.
В том, что люди по улице идут, вроде бы ничего особенного, но это первые люди за полтора часа. До сего момента тут был полный вакуум.
— Может, местные гуляют...
— Озираются, как будто чего высматривают, — опроверг мой посыл Вася. — Словно пытаются рассмотреть номера домов...
— А в носу они не ковыряются?
— Гы-гы!
Не знаю, как можно в таких условиях разглядеть, что товарищи озираются (мы почти что в сотне метров, на весь сектор наблюдения — один полудохлый фонарь), но Васе следует верить. Он у нас ниндзя. Не такой, как все. Это типа «я художник, я так вижу». Вася многие вещи видит иначе.
Будто в подтверждение Васиных слов темные фигуры родили тонкий желтоватый лучик и принялись шарить им по нашему объекту.
— Ну, Вася...
— А то! Верь мне, брат. Я никогда не обманываю...
Тени, нашарив фонариком то, что им было надо, приблизились к подконтрольной усадьбе вплотную и исчезли.
Возникла обычная в таких случаях дилемма.
— Будем докладать или посмотрим, чем займутся? — возбужденно пробормотал Вася, похлопав себя по карману с рацией.
— Не знаю, чего тут можно посмотреть... — я пытался разглядеть в бинокль то, что не было видно невооруженным глазом. Получалось из рук вон — без бинокля было видно лучше. —...Но торопиться точно не стоит. Мало ли кто это может быть? Подождем, никуда они не денутся...
— Видишь?
— Вижу...
На улице, перед объектом, возникла едва различимая отсюда фигура. Никуда не спешила, стояла на месте.
— Это часовой.
— Не понял?
— Ну, на стреме парень. Второй че-то делает, а этот караулит, чтобы сигнал подать в случае чего.
— Думаешь?
— Угу.
— Ну-ну...
Вася все видит. Как тот филин, что высоко сидит и далеко глядит. А я обнаружил эту едва различимую фигуру скорее интуитивно. За полтора часа присмотрелся к объекту, умозрительно впитал его очертания, память невольно сделала слепок обстановки. Поэтому и заметил — что-то новое появилось. Если бы встали тут минут десять назад, ни за что бы не заметил! Темень возле «нашей» усадьбы — как у афроамериканца в потаенном закутке...
— Думаю, пора поделиться с полковником...
В этот момент со стороны подконтрольной усадьбы послышался отчетливый звук работающего автомобильного мотора. Мерный такой звучок, без всяких предварительных рыканий, как бывает, когда разгоняют на холоде какую-нибудь ветхую лайбу. Хорошая тачка, завели с полпинка...
— Да, теперь точно — пора, — Вася достал из кармана рацию и скомандовал: — Заводи.
— Меньше ста, тихо, «часовой» может услышать, — усомнился я.
— Не услышит, — успокоил меня Вася. — Рядом с ним тачка работает, нашу забьет всяко разно. А если не прогреем — хрен мы видели тот «мерс».
— "Мерс"?! В смысле — «Мерседес»?
— А ты что, сам не слышишь? Двигатель точно так же работает, как у того «мерса» дагов, что мы арестовали.
— Ну, Вася...
— Давай-давай, заводи...
Я завел двигатель, Вася доложил полковнику об изменении обстановки.
Иванов был не готов к таким скорым результатам и, как обычно, взял длительную паузу. Полковник у нас очень умный и по праву пользуется репутацией мастера головоломных оперативных комбинаций. Но комбинации эти требуют неспешного осмысления в комфортных условиях.
В общем-то, полковник может работать и в режиме жесткого цейтнота, но для этого нужен некоторый разгон, как говорит Костя, «эвристический трамплин».
— Ну все, блин — сел в позу мыслителя, — сердито пробормотал Вася (это он от Кости выражение подцепил), пихая мне рацию. — Скажи ему что-нибудь. Если не шибануть сейчас тот «мерс» — сто пудов уйдет.
Да, это верно. Если там точно «Мерседес» дагов, на нашей тачке за ним не угнаться. А тут очень удобное местечко: чуток проскочить по шоссе, объехать пост на выезде из города, и — здравствуй, трасса «Кавказ»!
— Ребята собрались уезжать, — сообщил я в рацию. — Мы в ста метрах. Если у них точно «мерс» и они успеют выехать на улицу — потеряем. Прошу разрешения на активность.
— Ладно, давайте, — решился Иванов. — Мы сейчас же выезжаем к вам. Только я вас прошу, аккуратнее там! У нас и так все очень непросто...
— Постараемся, — заверил я. — Все, до связи.
И передал рацию Васе.
— Поехали, — распорядился Вася.
— Не рано?
— "Часовой" пропал...
Точно, теперь лишней фигуры перед усадьбой видно не было.
— Так что давай. Только без фар...
Я аккуратно воткнул передачу и тронул машину с места. Фары не включал — присмотрелись, рытвин тут нигде нет. «Нива», неспешно набирая скорость, продиралась через чахлый кустарник, бодро подпрыгивая на кочках.
До выезда на улицу было метров сорок, когда из подконтрольной усадьбы выкатила какая-то машина с включенными подфарниками и начала разворачиваться в нашу сторону.
— Рывок, фары, — скомандовал Вася.
Я втопил педаль газа «по самую шляпу», вывернул на асфальт и, проскочив метров двадцать, врубил фары.
Ослепительный сноп располосовал темень улицы и четко, как в выставочном павильоне, подсветил завершавшую маневр машину.
— Бац!
Точно, это был «мерс»! И мы со всей дури вломили ему в левую бочину. Аккурат между двумя дверями, безжалостно сминая стойку и вынося стекла. Шлепок получился очень сочный и увесистый, наверное, бамперу нашему — вечная память.
— Водила твой! — рявкнул Вася, вываливаясь наружу.
Надо объяснять, почему водила мой? Мне выйти, и вот он, водила. А Васе придется огибать машину с другой стороны. Но это ничего, он на порядок шустрее меня, успеет.
Я последовал примеру боевого брата: резво покинул салон и метнулся к левой передней двери «Мерседеса». Пистолет даже не вытаскивал: мы сейчас «на коне», надо правильно использовать предоставленные благоприятным стечением обстоятельств секунды.
Когда нужно взять противника живьем (не «по возможности живым», а конкретно — живым и в здравом уме, то есть не спятившим от ужаса и боли и способным внятно отвечать на вопросы), оружие только мешает. Потому что оружие в твоих руках обладает магической властью, оно диктует тебе модель поведения в экстремальной ситуации. Вместо того чтобы треснуть противника в репу и грамотно придушить его, ты будешь тыкать ему ствол в затылок и говорить ненужные слова. Как минимум одна рука у тебя занята, стрелять ты не собираешься, пистолетной рукояткой по башке можно бить только в том случае, если у тебя какой-нибудь увесистый револьвер, но никак не изящная игрушка типа ПСС[19]... Хорошо, если «объект» — чайник и его можно, образно выражаясь, «взять на пушку». А если твой противник — опытный боец, да еще и вооружен, ты в этой ситуации выступишь в роли этакого однорукого инвалида. Упустишь первые секунды закономерного шока, и... короче, последствия этого твоего выступления для тебя могут оказаться весьма печальными.
Если не знаешь, кого берешь, лучше считать его опытным бойцом. Это основное правило Петрушина: «Считай врага равным себе, пока не убедишься, что он мертв».
Поэтому я даже и не вытаскивал пистолет — умелые ручки сейчас важнее.
Как это зачастую бывает — когда страхуешься со всех сторон, потом выясняется, что можно было бы обойтись без этого. И наоборот, если где-то недостраховался, рассчитывая на «авось», обязательно попадешь в неприятность.
В общем, хлопцы наши оказались совсем не бойцами. Мы успели их спеленать, обыскать и навскидку определить личность — а они так и не выпали из состояния шока. Между тем стукнуло их не так чтобы уж совсем круто, а действовали мы отнюдь не с молниеносной быстротой: дверь слева заклинило, с водилой пришлось малость повозиться.
Докладываю по личностям. Скажу сразу: это были отнюдь не искомые всеми подряд дагестанцы. Те, если помните, были дородными мужчинами за сорок. А эти — хлопцы очень молодые, один среднего, другой даже изящного сложения. С первого взгляда понятно, что ребята самую малость нерусские, но одеты очень неплохо, я бы даже сказал — стильно, и модно острижены. Этакие лощеные городские повесы.
Оружия при них не было, даже ножей, но имелся немецкий комплект слесарного инструмента, два японских фонарика и электромагнитный сканер для распечатывания автомобильной сигнализации. Интересно!
Паспорта были в наличии. Посмотрели: один ингуш, второй азербайджанец, оба прописаны в Минводах.
Первые полторы минуты знакомства пролетели единым мигом. Ребята были надежно связаны парашютной стропой, обстановка пока что опасений не вызывала: мало того, что никто не стрелял над головами, на улице вообще было тихо, как будто все вокруг вымерло. То ли никто ничего не слышал (а хлопок в борт был — дай боже, да и буксовали мы перед этим просто с зубодробительным скрежетом), то ли в этих краях не принято интересоваться тем, что происходит на улицах...
Мы быстренько доложили Иванову и занялись делом. Надо было обстоятельно побеседовать с товарищами, пока не опомнились. На всякий случай, как и положено, решили все же эвакуироваться с места происшествия. Вася взял трофейный фонарик, пошел посмотреть объект. Я в это время караулил наших приятелей.
— Пусто, — сообщил Вася спустя минуту. — Точно, халупа скоро завалится. Во дворе ничего нет. Поехали...
Загнали во двор «Ниву» и «мерс», усадили приятелей на задницы, прямо на землю, начали общаться. Вася светил фонариком в лица, нож держал близко, чтобы видели.
Перед началом процедуры я предупредил:
— Если нам покажется, что вы врете, мы вас будем немного резать. Отвечать быстро, не задумываясь. Паузу считаю за попытку соврать. Поехали...
И поехали. Методику экспресс-допроса живописать не буду, она старая и давным-давно обкатанная во всех мыслимых и немыслимых ситуациях. Суть ее сводится к тому, чтобы вытащить из только что взятого пленного как можно больше информации, пока он не пришел в себя и не начал соображать рационально.
Хорошо, что с нами Петрушина не было. Этот волкодав натаскан допрашивать специалистов ратного дела — людей, готовых ко всему. Поэтому, когда к нему в руки по какому-то чудовищному недоразумению попадают гражданские лица либо какие-нибудь неправильные военные — то есть люди, не готовые к такому обращению, последствия бывают самые ужасные. Помню случай, когда один такой неправильно попавшийся товарищ сошел с ума, а второй умер от разрыва сердца. Я не утрирую, так и было на самом деле!
Но мы не такие. Мы мягче и добрее. Поэтому я быстро задавал вопросы, а Вася поочередно (в зависимости от того, к кому я адресовался) поддевал лезвием своего ножа ноздри моих собеседников. А когда один из них чуть промедлил с ответом, дитя природы ласково пырнул его в ляжку. И посветил фонариком, чтобы ребятам были видны результаты. На сантиметр загнал, не более того — но этого было достаточно для обретения полного консенсуса и предельной искренности.
Вот что у нас получалось по личностям. Ребята — профессиональные угонщики, белая кость: ни одной судимости, ни одного привода, оружия сроду в руках не держали. Коренные жители Минвод.
Теперь собственно по делу. Тут все просто. «Брателло» звякнул, сказал: есть тачка, «срочная», стоит там-то, приезжайте. Вот и приехали. Все вроде как обычно, а тут — на тебе! Как говорится, «вдруг откуда ни возьмись»...
Понятно. На чем приехали, как просочились через посты?
Приехали на своей «Ауди», стоит в переулке, в начале улицы. А что значит «просочились»? Они тут всех ментов по имени знают, не первый год работают. Да, на постах останавливали, сказали, что ищут каких-то злобных дагов. Так они же не даги и уж тем более не злобные!
Что это за «брателло», за какие услуги или бабки тачку отдал?
«Брателло» — правильный пацан, тоже не судимый, ингуш, зовут его Султан Муратов. Папа у него уважаемый в здешних краях товарищ, вес имеет. Султан держит автомастерскую, тоже машинами занимается... Ой, неправильно сказали: просто машинами занимается, никаких «тоже».
Ясно. Что по условиям? Тачку что, просто так отдал? И откуда она у него?
Откуда «мерс», Султан не сказал. Сказал лишь, что тачка сильно «паленая», поэтому везти через посты нельзя. Но для них это не проблема — все маршруты давно накатаны. Поскольку «мерс» такой «паленый», Султан берет за него всего пять штук, плюс — груз спрятать.
Груз? Что за груз? Где груз?
Груз в багажнике... Тут хлопчики самую малость запнулись и как-то странно сникли. Вася недовольно крякнул и опустил лезвие ножа к бедру недорезанного товарища...
В этот момент в начале улицы раздался шум мотора, а спустя несколько секунд показался свет фар.
Короче, наши прибыли. Быстро прикатили, видимо, гнали как ошпаренные. Поскольку их было всего трое (Глебыча, напомню, взял в заложники командир местного ОМОНа), приехали на испытанной «таблетке». Капризный «УАЗ» оставили в санатории.
— А ну, кого тут допросить? — кровожадно поинтересовался Петрушин, с ходу засучивая рукава.
— Уже не надо, — поспешил я разочаровать боевого брата. — У нас и так полный расклад...
Иванов выслушал доклад, поблагодарил за работу. Полковник был радостно возбужден: взяли ребят чисто, без помарок. Случись все немного иначе, в нашей и без того непростой ситуации это было бы чревато осложнениями. А теперь у нас есть «конец», дело сдвинулось с мертвой точки, можно работать.
— Надо продумать, как бы половчее поболтать с этим Султаном, — Иванов ровно на секунду наморщил лоб. — Нам потребуется кое-какая помощь. Угу... Так... Ну, без кореша Глебыча тут не обойтись.
Полковник тотчас же позвонил Глебычу — до полуночи еще далеко, надежда имеется.
Глебыч и в самом деле оказался еще не сильно пьяным. Иванов сказал, что нужна помощь: пристроить до утра двоих задержанных — мимо оформления, естественно (по всем задержанным немедля докладывали следственной бригаде из Москвы) и прикрыть в процессе частного визита по такому-то адресу.
Глебыч кратко посовещался с командиром ОМОНа и сообщил: все будет, никаких проблем.
— Ну и отлично, — Иванов, похоже, другого результат не ждал — прыгать от радости не стал. — Давай, через сорок минут пересечемся недалеко от такого-то адреса...
— Так, вроде бы все утрясли. Теперь прокатимся к этому Султану, поболтаем... Возражения есть?
— Вообще, по-хорошему бы, надо отдать их московским важнякам, — Костя кивнул в сторону угонщиков. — Они бы нас за это полюбили и потом поделились бы информашкой по результатам расследования. А то опять получается, что мы тут волюнтаризмом маемся.
— Насчет волюнтаризма — не спорю, — согласился Иванов. — А насчет «поделились бы» — очень сильно сомневаюсь. С какой это стати?! Кто мы для них такие? Как только сдадим этих хлопцев и информацию — нас сразу отодвинут в сторону.
— Какие проблемы? — вклинился Петрушин. — Надо — отдадим. Но сначала съездим к Султану. А до утра времени — вагон, так что...
— И это правильно, — одобрил Иванов. — Поболтаем с этим Султаном, даже если он и ни при чем, узнаем, откуда тачка, груз... Секунду... А что за груз? Смотрели?
— Как раз собирались, да вы приехали, — Вася вынул ключи из замка и без лишних слов пошел открывать багажник. — Так, что тут у нас...
— Ну ни хрена себе... — пробормотал Петрушин, светивший фонариком из-за Васиного плеча.
Да, груз был малость того...
Короче, в багажнике, скрючившись в три погибели, лежал труп полковника Руденко. На лице «главного шпиона» отчетливо, как посмертный гипсовый слепок, застыла гримаса страшного удивления...
* * *
Ну, что вам сказать? Сказать, что Иванова этот несвоевременно свалившийся на нас труп огорчил, значит сильно упростить ситуацию.
Полковник в буквальном смысле впал в транс. Сел на корточки, привалившись спиной к багажнику «мерса», правой рукой подпер подбородок, левую сунул под мышку и уставился в одну точку прямо перед собой. Ушел в себя, не беспокоить!
— Ага... — Петрушин, воспользовавшись оперативной паузой, ухватил пленников за воротники и потащил их в дом. На ходу деловито бросил Васе: — В «таблетке», в бардачке, скотч возьми. Тащи сюда. И фонарик прихвати...
Через минуту полковник попытался взять себя в руки и под аккомпанемент скорбного мычания, доносившегося из заброшенного дома, принялся обрывочно мыслить вслух:
— Хорошо, Вите уже доложил. Сутки имеем... Угу...
Перевожу: до завтрашнего вечернего доклада у нас есть сутки, чтобы работать в рамках версии «Руденко — главный шпион». А потом придется доложить, что шпион мертв и версия была, как теперь стало понятно, ложной. Причем надо подумать, как бы половчее доложить, чтобы опустить время обнаружения трупа. А то ведь, если выяснится, что водили начальство за нос целые сутки, кое-кому так не поздоровится, что даже представить страшно!
— Значит, все-таки те даги? Машина — их...
Тут и переводить не надо. Выходит, главные негодяи — дагестанцы. Всех перерезали, под прикрытием полковника выехали из дивизии. Но шустрые-то какие, просто фантастика! Прямо как три Васи, связанных колючей проволокой. Везде успели...
— Теперь надо быстренько придумать, что с этим делать...
То есть с трупом и пленными. Пять минут назад полковник договаривался насчет того, чтобы всего лишь приютить двоих угонщиков на ночь. Теперь у нас появился труп и выяснилось, что угонщики не просто так, а вроде как при трупе. Да и труп — не абы кого, а главного фигуранта всей этой свистопляски, что творится в городе уже вторые сутки.
В общем, по всем раскладам выходит: надо немедленно сдавать все «важнякам» из Москвы. И труп и угонщиков...
— Не врут, — спустя три минуты доложил Петрушин. — Насчет трупа вообще ничего не знают. Султан намекнул, что груз, от которого надо избавиться, — особый. В мыслях они держали, что это может быть труп, но такого в делах с Султаном раньше не было, так что как-то всерьез это не восприняли...
— Ай, как все плохо, — закручинился Иванов. — Останемся без всего. Версии — хана, работе — тоже...
— А поговорить? — напомнил Костя — основной наш мастер насчет продуктивно соображать в режиме цейтнота.
— В смысле?
— Мы хотели ехать к Султану.
— Но это было до трупа.
— А какая разница? Сдадим под охрану место происшествия, позвоним, скажем, что есть информация, надо встретиться лично. Поедем к важнякам, а по дороге мимоходом заскочим к Султану. Нам это кто-нибудь запрещает? Нет. А вдруг мы там что-нибудь узнаем?
— А вдруг там эти даги? — подлил масла в огонь Петрушин.
— Тогда бы это вообще решило все проблемы... — в голосе Иванова мимолетно звякнула этакая серебристая нотка надежды. — Так... Пока с той стороны не было ни одного выстрела. Все — ножами. Это на край, если Султан вдруг связан с дагестанцами... Угу... Их вроде бы двое, а нас пятеро, и мы вооружены. Кроме того, у нас один Петрушин за семерых прокатит...
— Непонятно мне, по какому поводу сомнения, — проворчал Петрушин. — Давайте просто поедем и пообщаемся. А если эти там — спеленаем и выложим москвичам на блюдечке. И делу конец...
— Хорошо, — Иванов достал телефон. — Сейчас поедем...
И поехали — но не сейчас. Потому что Иванов созвонился с Глебычем и сказал, что планы слегка изменились. В результате минут через двадцать к нам подъехал автобус с дюжиной бойцов ОМОНа, их командиром и Глебычем в придачу.
Иванов сдал под охрану место происшествия (вернее, задержанных, машину и труп — собственно происшествия не было), сказал, что теперь все официально, здесь работает комиссия генерала Власова (начальник московских «важняков») и примерно через час будет опергруппа. Мы поехали докладывать, а по дороге кое-куда надо заскочить, так что неплохо бы выделить пару-тройку бойцов для прикрытия...
Кореш Глебыча расставил бойцов, а сам не остался, поскольку уже вовсю благоухал и опасался, что генерал может пожаловать сюда лично.
— Я сам вас прикрою, — сообщил он. — Пару бойцов с пулеметами возьму, будет достаточно. Если что — покрошим там всех в капусту.
Вот после этого мы и поехали. То есть с момента задержания угонщиков минуло немногим менее часа...
* * *
Усадьба семьи Султана Муратова тоже располагается в частном секторе, но подальше от того места, где мы взяли угонщиков. Если по карте смотреть, километрах в пяти от дивизии.
Командир ОМОНа сказал, что Арсен Муратов — папа Султана — человек в этих краях небезызвестный, пользуется авторитетом. И вообще, этот район — что-то типа «Второго Магаса». Проживают в основном вайнахи — чечены и ингуши, но люди уважаемые и мирные.
— Тут всегда все тихо. У нас с ними никогда проблем не было.
— Ничего, теперь будут, — неловко пошутил Петрушин. — Только не у вас с ними, а у них с нами.
Встали недалеко от усадьбы Муратовых, коротенько посовещались. Омоновцы, имеющие немалый опыт «зачисток» в областях, не столь отдаленных отсюда, предложили свой вариант размещения единиц боевого порядка.
Вариант очень простой: мы заходим как обычно, а они заезжают на параллельную, становятся позади усадьбы и все подряд прикрывают. Это, типа, очень здорово, потому что всякая шушера обычно при облавах и иных плановых мероприятиях норовит уйти «огородами». Вот и выскочат на кинжальный огонь пулеметов.
Иванов одобрил, а Петрушин с Васей криво усмехнулись. Шушера, может, так и делает. А нормальные «духи», которых застигли врасплох, в первую очередь валят тех, кто вошел во двор, а уже потом ретируются — и, как правило, через парадный вход. Потому что на парадном все мертвые, а «на задах» обязательно будет прикрытие.
Костя усмехаться не стал, но по убытии омоновского автобуса (а в автобусе всего четверо: командир, два бойца и водила) на тыловую позицию выразился:
— Ловкие ребята. Хотят и рыбку съесть, и на какое-то там известное место присесть...
И тут же пояснил свою мысль: недаром их командир дифирамбы разбрасывал местным товарищам. Видимо, имеет с ними какие-то «мосты» и теперь не хочет светиться в качестве агрессора. Думает так: там все равно ничего криминального, стволы мои не понадобятся, а если эти приезжие и нагрубят ненароком, то я здесь ни при чем.
— И правильно думает, — резюмировал Иванов. — Это мы приезжие. А ему здесь жить. И вообще, попрошу — без лишнего хамства...
И только после этого Иванов позвонил Власову (предкомиссии) и сообщил о результатах работы. Команда только что добыла «Мерседес» тех самых дагестанцев, в комплекте к нему — двух угонщиков, которые, возможно, как-то связаны с самими подозреваемыми. Место происшествия охраняется, можете высылать своих людей. А сам я к вам скоро подъеду. Примерно через полчасика. Кое-куда заскочу, уточню тут кое-что и подъеду, расскажу все, как было...
— Да-да, конечно, стараемся... Да нет, не за что. Это же наша работа... Хорошо, буду... Нет-нет, там ничего особенного, просто уточнить кое-что надо... Ну, минут через сорок...
— Ну вот, теперь можно спокойно пообщаться, — Иванов облегченно вздохнул и глянул на фосфоресцирующий циферблат командирских часов. — Времени хватает, так что торопиться не будем. Сделаем все грамотно и тонко...
Через пару минут омоновцы сообщили по рации, что заняли позиции (у них те же «Кенвуды», что и у нас, — тольк