Глава 4: рана
День задался с самого утра: ясное светло-голубое небо, прикрытое редкими облаками, лёгкое пробуждение, прекрасный завтрак: рыбка, запечённая с яблоками по старому рецепту, разваливалась от одного взгляда, а все косточки попались Золе. Жизнь была прекрасна и удивительна!
Эджин рано вышел из дому, заскочил за шинелью и, пускай это был крюк, успел прийти в Штаб задолго до условленного времени.
Полвосьмого. В Курилке удивительно пусто и тихо, об обыкновенной оживлённости, если не сказать шумихе, напоминал въедливый запах табака, да приглушённый разговор тройки служащих. Они старались не разбудить свернувшегося в уголочке Норберта и не потревожить сурового на вид урядника из села Большая Тикша.
Эджину не нравилась эта пустота: ему что, молча сидеть в уголочке?
Решил поболтать с урядником - десяток мелких шрамов на лице выдавали в нём кладезь интересных историй. А если он окажется молчуном, то можно предложить городовым партейку в новомодный вист, а ещё можно побесить Норберта, а то чего ему достались новые сапоги, когда он, Эд, пятый год в своих ходит. Если же и это не развеет скуку, то можно порыться в ящиках Фрийга: он кидал в них всё, что мешало ему закинуть ноги на стол, и там скопилось много чего интересного.
В Курилку заглянул младший служащий, и эти грандиозные планы накрылись медным тазом: шеф изволил видеть Эджина у себя.
— Намекнёшь Фрийгу, где искать мой труп? - попросил Эджин одного из городовых. - Спасибо.
Лениво выбрался в коридор, поднялся по лестнице на третий этаж и зашёл в приёмную. И тут никого! Пустовал стол секретаря, пустовали потёртые кресла: тревожить шефа в столь ранний час - что в осиное гнездо лезть. И Эджин это понимал, поэтому надеялся тихонько постучаться, а потом смыться, прикрываясь невероятным почтением к личному пространству шефа.
Вот только шеф дураком не был: заранее приказал подручному затолкать Эджина в кабинет и захлопнуть дверь прежде, чем он успеет улизнуть.
Ничего в этой комнате не цепляло взгляд: неудобные стулья без обивки, громоздкие шкафы, забитые книгами с серыми корешками, тяжёлый стол, на котором, вытянув ноги, сидел Леннар Ларей. Взгляд в никуда, сжатые добела губы. Он походил бы на статую, если бы не нервный стук пальцев по рукоятке трости. Эджину хватило секунды, чтобы понять, что старые раны вновь напоминают ему о себе.
— Чего изволит твоё благородие? - спросил он осторожно.
— Поговорить о тебе и Ценнере, - сказал шеф, даже не повернув головы. - Ты знаешь, что он сделал?
Внезапно его щёки и скулы вспыхнули, пальцы ещё быстрее забегали по рукоятке.
— Я требовал, чтобы он поехал в Цвишны, а он предпочёл копаться в репе, - тяжело сказал Ларей. - Спрятался за первым попавшимся делом. А теперь один из моих людей истекает кровью.
Слова, которые хотел сказать Эджин, застряли глубоко внутри, словно примёрзли, обдавая холодом сердце. Мертвенным холодом. Перед глазами всплыли утопленные воспоминания о том, как пару лет назад застрелили Юстина.
— Я поднял Фаркаца в три утра, - словно оправдывался Леннар. - Может доскачет, может нет. А всё потому, что командовал неопытный Фосс! Никто при мне ещё не погибал.
Но Эджин его не слышал. Чёткая картина: весь Штаб пропитан серой хандрой, в Курилке гробовая тишина и могильный холод. Даже терпкий запах табака покинул комнату, что говорить о смехе, шелесте карт и болтовне. Жандармы боялись сделать лишнее движение, чтобы не навлечь на себя беду.
Тогда-то Ларей и стал шефом. Пускай, поминая случившееся, уверял начальство, что ещё слишком молод и неопытен… Прошло два года - этого вполне достаточно, чтобы считать себя грамотным управленцем, талантливым руководителем. А теперь смерть рушила все планы.
— Ленни, это просто ужасно, - выдавил парень, - но ни я, ни Фрийг не виноваты.
— Да, - холодно ответил шеф. - Но донеси до Фрийга, что в следующий раз я подобного не допущу.
— Сам говори! Если я ничего не путаю, начальник тут ты.
— К тебе он хотя-бы прислушивается. К тому же, должна быть от тебя хоть какая-то польза.
— Эй, ты чего?
Леннар Ларей спрыгнул на пол и неудачно приземлился на левую ногу. Резко отвернулся - лишь бы не показать искажённое болью лицо, еле сдержал сдавленное шипенье. А когда вновь обернулся к Эджину, то увидел, как тот перекатывается с носка, пытаясь отогнать ненуждые мысли.
— А в твою пустую башку не приходило, что я держу тебя не ради твоих случайных побед? - воскликнул Леннар. - Ах, я же забыл, как ты первоклассно побил того репортёра. Почему от тебя одни неприятности?
Эджин удивился, невольно отступил назад, примиряюще развёл руками, мягко улыбнулся...
— Ты просто “Буревестника” не читаешь, - голос Эджина понизился, - они о нас такое пишут. Многие хотят поджечь типографию, а я так, балуюсь.
— Молчать! Я пытаюсь нормально с тобой поговорить, а ты переводишь стрелки. Сколько же, сука, проблем - без тебя было бы легче!
Улыбка слетела с лица Эджина, и он обиженно сложил руки.
— Не говори так, иначе я… я… подорву репутацию твоей семьи!
— Нашей семьи, недоумок! Ты жил в моём доме, сидел за моим столом и тратил мои деньги. Где твоя благодарность? Почему я работаю день и ночь, а ты веселишься, путаешься под ногами, ещё и крутишься вокруг той... грубиянки?
— Знаешь, Кара или любая твоя содержанка с удовольствием поговорит с Буревестником.
— Оставь мою личную жизнь, - хлопнул ладонями по столу Леннар.
— Так от меня отвали!
— Тебя вон выставить?
— То есть теперь ещё и я виноват? - крикнул Эджин. - Слушай, ты…
Много нелестных слов услышал Леннар. И с каждым из них он потихоньку успокаивался, тогда как Эджин, напротив, лишь накручивал себя. Если бы юноша замолчал, Ларей даже извинился бы, но того было уже не остановить. Он попытался аккуратно прервать этот словесный поток и тихонечко выпроводить любимого родственника, но внезапно обнаружил, что Эджин достаёт шпагу и направляет острие прямо ему в сердце.
— Что за ребячество? - вздохнул Ларей. - Убери шпагу, по-хорошему. Или ты забыл, где находишься?
Эджин, наконец замолчал и горделиво приподнял подбородок. Лицо его было искажено от обиды и гнева: какого чёрта ему указывают, что он живёт не так?
— Эджин, опусти оружие, - настойчиво сказал Леннар. - Или ты хочешь, чтобы я побегал за тобой и поставил в угол?
— Я бы на это посмотрел, - язвительно ответил юноша.
Если мальчишка хочет драки, то он её получит, решил Леннар. Невинное движение кисти к трости; ловкий, хоть и неприятный отскок назад. Щелчёк. Ларей с характерным звуком вытащил потайной клинок в локоть длиной и, обойдя стол, вышел к Эджину и взглянул ему прямо в глазах.
— Прости, на перчатки жалования не хватает, - сказал Эд и встал в стойку.
Всему виной сиюминутная обида.
Выпад! Лязг. Отскок, шипенье: “Тварь!”. Звон металла. Скрежет стали. Удар! Удар! Удар! За что? Слова, чёртовы слова… уворот. Выпад, слова… Вскрик.
Юноша выронил шпагу, она упала на пол, и Ларей прижал её здоровой ногой. Рука Эджина кровоточила, и он широко распахнутыми глазами смотрел, как течёт кровь, расплывается красным пятном по манжету. Внезапно Леннар больно схватил его за волосы, вмиг показался Эду высоким и грозным, он открыл дверь и вышвырнул его.
Эджин пролетел в приёмную, пулей выскочил в коридор, где на полной скорости влетел в кого-то, чуть не упал. Поднял голову и увидел Фрийга, одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять: он подслушивал.
— Ой, - выдал юноша.
— Чёрт, приятель, чего он на тебя-то за Цвишны наехал? Я вообще ничего не понял...
— Пусти меня! - крикнул Эджин и, кое-как прикрыв платком порез на кисти, побежал вниз по лестнице
В полминуты юноша вбежал в подвальные коридоры, проскользил по только вымытым полам и ввалился в помещение через распахнутую дверь. И только тут затормозил, с перекошенным лицом и протянутой вперёд рукой.
Готфрид “Гётти” Проворский уже ждал его с распростёртыми объятиями.
Про то, что в Штабе завёлся вор шутили, кажется, третий десяток лет, хотя на вид ему было не больше сорока. А всё потому, что был он чистокровным враженком, и три года шли ему за один.
В нём мешалось несмешиваемое: дорогой кофейного цвета костюм, в котором хоть сейчас на бал, а поверх - фартук из грубой ткани. Зализанные назад волосы цвета молока по восточной моде, девичьи ямочки на щеках, вздёрнутый нос, кошачьи зрачки, алые губы и торчащие из-под них клыки, благодаря которым он очаровательно шепелявил.
Он почуял кровь ещё с лестницы, о чём радостно и сообщил, затем поприветствовал Фрийга, который прибежал следом и теперь топтался в проёме. Враженок сразу вручил ему корытцо, чтобы тот вылил из него воду, и захлопнул дверь. Слушать жалобы он привык один на один.
— Ну как, Гётти, выспался за лето? - спросил Эд, когда убедился, что его спасут от неминуемой гибели.
— У меня всё чудесно, а вот у тебя, вижу, не очень. Мальчик мой, чем ты думал, когда леш в драку с шефом? Ай-ай-ай…
Голос у него был воркующий, успокаивающий, и даже когда он говорил с упрёком, на душе воцарялось спокойствие. А где спокойствие, там и парочка умных мыслей.
— Вспылил, - признался Эди, немного покраснев. - Сдуру вспылил. А откуда ты…
— Я всё шнаю, - спокойно сказал враженок. - Тихо, чего дрошшишь? Даже зашивать не надо.
— Может тогда скажешь, где сейчас Алик, и насколько всё плохо?
— Ладно, этого не шнаю: я проснулся, когда он уше уехал.
Готфрид завязал крошечный узелок на повязке, улыбнулся, плотно сжав губы, и похлопал Эджина по плечу. Тогда вернулся Фрийг с мешком и кучей газет в пустом корыте.
— Вот всё, что насобирали, наслаждайся. “Буревестник” теперь печатают каждый второй день, “Градчанские Известия” загнулись месяц назад, а “Модница” тебя, наверное, не интересует. Но, пока ты нам кое-что не разъяснишь, мы тебе их не отдадим. Фрийг, доставай!
Ценнер поставил банку на стол и, вместе с Эджином, молча уставился на Готфрида, будто надеясь, что он сейчас же расскажет, что к чему. Но враженок не спешил делиться знаниями: сначала непонимающе наклонился к банке и с полминуты разглядывал её, потом кончиками длинных пальцев схватил её сверху и поднёс поближе к глазам. Кажется, он решил, что это маринованные помидоры.
Но стоило ему разглядеть сердце, как его губы расплылись в страшной улыбке, от которой у Эджина пошёл мороз по коже. Показались острые зубы, мелькнули клыки, и вражнок облизнулся, в глазах его мелькнул дикий огонь.
Но Готфрид тут же опомнился, смущённо попросил прощения и поставил банку на столик.
— Потряшающе. Такую штуку бы в Пешту, в университет! Где вы его нашли?
— Не важно, - буркнул Фрийг. - Дело секретное. Просто скажи всё, что можешь.
Гётти стёр налипшую пыль и подставил банку под лучи солнца, призадумался на секунду:
— Одношначно вжрошлый человек, на предсердия посмотрите. Никаких аномалий, кроме местонахождения не вижу. Если позволите вытащить и взвесить, то я скажу пол. Нет? А можно понюхать жидкость?
Когда после неуверенного кивка Фрийга, Гётти открутил крышку, по комнате распространился резкий, солоноватый запах. Враженок втянул воздух, принюхался, подумал:
— Спирт, кровь, йод, что-то растительное, - пробормотал он, - я попробую?
И прежде, чем услышать хоть слово, взял ложечку, погрузил в раствор и с любопытством облизнул. Фрийга с Эджином перекосило. А Готфрид задумчиво качал головой, пытаясь лучше распробовать. Но вдруг его лицо скривилось, он фыркнул словно кошка, отбросил ложку и закашлялся.
— Шнать не шнаю, что это, - прохрипел он, согнувшись пополам. - В первый и в последний рас эту дрянь пробую. Идите к Тоффину!
— Ты уверен? - спросил Эджин, застывший, не зная, что делать.
Несколько минут Готфрид задыхался, пока Фрийг судорожно вспоминал, что делать, если врач, возможно, умирает, отравившись неизвестной субстанцией.
Но всё обошлось: Гётти разогнулся и слабо улыбнулся:
— Мальчик мой, в отличие от некоторых, когда есть хоть капля шомнений, я держу ясык за шубами, - сказал он. - Чего вы стоите? Шаберите банку и идите!
Глава 5: маг по имени Тоффин