Причины и ход распада.
После референдума сторонники сохранения СССР как единого государства – депутатская группа «Союз», коммунисты консервативно-патриотической ориентации – потребовали от президента введения чрезвычайного положения, полагая, что итоги референдума дают зеленую улицу самым решительным действиям. Горбачев поступил иначе. Он пошел на компромисс с республиканскими лидерами. В принятом 23 апреля 1991 г. совместном заявлении президента СССР и руководителей высших государственных органов союзных республик, известном как Заявление «9+1» (не подписали документ руководители Прибалтийских республик, Армении, Грузии и Молдавии), впервые констатировалось, что каждая республика — это суверенное государство, а новый Союз должен стать союзом суверенных государств.
Официальными властями документ толковался как добротная основа для политического согласия и выхода из экономического кризиса. Критики Заявления из коммунистического лагеря указывали на то, что достигнутый компромисс содержит отступление от воли народа, выраженной на референдуме, а критики от демократической оппозиции — что Заявление принадлежит лишь «узкому кругу руководителей» и десять человек не вправе решать судьбу государства.
Тем не менее Заявление «9+1» дало толчок так называемому Ново-Огаревскому процессу. Лидеры девяти республик под председательством президента СССР в подмосковной усадьбе Ново-Огареве занялись выработкой Союзного договора. В итоге, родился! проект, который предлагал создание Союза Суверенных Государств. Менялось не просто название государства, но и его характер — исчезло определение власти как советской и общественно-экономической системы как социалистической, а единое государство предстало союзом самостоятельных государств. Создатели проекта далеко отклонились от критериев, поддержанных народом на референдуме 17 марта.
В то время, когда в Ново-Огареве представители республик трудились над проектом договора, произошло событие, сыгравшее решающую роль в дальнейшем ходе событий. 12 июня 1991 г. Б. Ельцин был избран президентом РСФСР. Это означало не просто усиление российской власти, но создавало властное двоецентрие в стране, мощный противовес союзному президенту. Противостояние Россия—Центр, Ельцин—Горбачев вступило в новую фазу, когда обретенный российским лидером статус «всенародно избранного» давал ему политическое и моральное превосходство над оппонентом (Горбачев избирался президентом не всенародно, а на съезде). Становилось ясно, что двум президентам, по сути, в одной «государственной берлоге» не ужиться.
Летние месяцы 1991 г. проходили в предчувствии надвигающихся серьезных событий. Сторонники Союза в июне предприняли последнюю «мирную» попытку воздействовать на политику Горбачева. Премьер B.C. Павлов потребовал дополнительных полномочий для оперативного управления страной, что радикал-демократами (а их сторону принял и президент СССР) было расценено как завуалированная попытка государственного переворота. Но «вылазкой» Павлова дело не ограничилось. 17 июня на закрытом заседании Верховного Совета СССР выступили руководители силовых ведомств (министр обороны Д.Т. Язов, министр внутренних дел Б.К. Пуго, Председатель КГБ В.А. Крючков). Они предупредили верховный государственный орган, что, если в ближайшее время не остановить разрушительные процессы, страна прекратит свое существование.
Своеобразие момента заключалось в том, что повлиять на политическую ситуацию стремились как минимум три силы. Те, кто в надвигающейся гибели Союза видел национальную катастрофу и стремился предотвратить ее. Демократическая печать называла их консерваторами и подозревала в желании любой ценой сохранить старые порядки и свою власть. Другую крайнюю силу представляли радикал-демократы. Они открыто заявляли, что «тоталитарный монстр» должен быть уничтожен во что бы то ни стало, даже ценой распада СССР.
Но существовал и некий центр в лице Горбачева и его ближайшего окружения с их стремлением сохранить Союз или хотя бы его видимость, делая уступку за уступкой сепаратизму республик, борясь за сохранение поста союзного президента пусть и с символическими властными функциями по типу английской королевы. Такая позиция невольно вовлекала Горбачева в борьбу на два фронта и была обречена на поражение.
Выработанный в Ново-Огареве проект нового Союзного договора не устраивал ни сторонников сильного федеративного государства, ни их оппонентов. Первые расценили его как акт легализации развала Союза, где вместо федерации предлагается аморфное объединение независимых государств, в лучшем случае — конфедерация. Вторые — как недопустимую уступку федеральному Центру, требуя конфедерации или даже содружества полностью независимых государств.
Но Верховный Совет СССР 12 июли 1991 г. проект в основном поддержал, и на 20 августа было назначено его подписание.
Двусмысленность политической линии Горбачева, незавершенность Ново-Огаревского процесса во многом спровоцировали события 19—21 августа (и, разумеется, последующие, вплоть до декабря) 1991 г., когда президент СССР был «заблокирован» на своей крымской даче в Форосе, а власть в стране взял на себя Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП). В оценке этих событий до сих пор нет единства. Сторона, вышедшая в конфликте победительницей, назвала их путчем, или государственным переворотом на основе заговора реакционных сил в правительстве Горбачева с попыткой насильственного отстранения от власти президента, с использованием армии и прочих атрибутов военного «верхушечного» переворота.
Альтернативная точка зрения исходит из оценки случившегося как отчаянной и запоздалой попытки государственников Кремля предотвратить распад Союза, фактически запрограммированный Ново-Огаревским проектом договора.
Попытка ГКЧП — а в него действительно вошли высшие чиновники союзного правительства — сохранить союзное государство (объективно это именно так, какими бы корыстными мотивами ни руководствовался каждый из них) потерпела сокрушительный провал в силу целого ряда причин. И одна из главных, считают сторонники последней версии, — двусмысленность позиции, занятой президентом СССР, ибо никакого заговора против него в классическом смысле этого слова не было: его изоляция в Форосе носила условный характер, а ГКЧП действовал как бы с полублагословения президента («Черт с вами, делайте что хотите» — эти слова якобы принадлежат Горбачеву), отсюда неподготовленность и неуверенность в действиях, а то и бездейственность.
Введя в Москву войска, члены ГКЧП не собирались их использовать иначе как средство психологического давления, демонстрации силы. Они не предприняли штурма «Белого дома», так как никто из членов ГКЧП не был готов взять на себя ответственность за возможную кровь. Они не арестовали Б. Ельцина и других российских руководителей, надеясь с ними договориться. Они вообще пытались придать своим действиям мягкий, конституционный характер (во всех документах ГКЧП речь шла о защите Конституции СССР). Приостановив выпуск ряда центральных и московских газет, они не озаботились установлением реального контроля над информационным полем, особенно в эфире.
Представители каждой из двух приведенных выше точек зрения настаивают на абсолютной непогрешимости своей версии. Хотя очевидно, что в аргументации и тех, и других много политической запальчивости, вуалирующей факт бескомпромиссности именно личной борьбы за власть конкурирующих сторон.
В ходе этой борьбы Ельцин, российское правительство не приняли предложенных «правил игры». Объявив ГКЧП незаконным органом, узурпаторами, они вступили с ними в жесткую схватку, главным образом на информационном поле. Они сумели организовать массированную психологическую атаку на противника, используя средства массовой информации и активно подключившиеся к московским событиям зарубежные радиоголоса. В результате на столичные улицы и площади вышли люди, посчитавшие, что пробил час борьбы за свободу. Общественное настроение в столице в те дни было на стороне Ельцина, демократов. Это предопределило их победу.
Президент СССР отмежевался от своих бывших сподвижников, принял официальную версию событий. Члены ГКЧП были объявлены государственными преступниками и по указанию российских властей арестованы. «Форосский пленник» прибыл в Москву, не сразу заметив, что вернулся уже в другую страну, где победила демократия и утверждается иной политический режим. События вступали в качественно новую фазу развития.
23 августа на сессии российского Верховного Совета президент СССР был подвергнут «допросу с пристрастием». Его жестко одернули, когда он попытался повести привычный разговор о перестройке и «социалистическом выборе». Обвиняя партию в организации путча, Ельцин подписал указ о приостановлении деятельности Компартии РСФСР. Горбачев незамедлительно сложил с себя полномочия генерального секретаря, призвал Политбюро и ЦК КПСС к самороспуску, поддержав точку зрения об активном участии партии в антигосударственном заговоре. Все это означало фактическую политическую смерть КПСС, всех ее организационных структур и стало главным итогом трех драматических дней августа 1991 г. Коммунистический режим потерпел крах.
На V Съезде народных депутатов СССР, в первых числах сентября, произошли решающие события, закрепившие победу либерально-демократических сил. Съезд, подавленный происшедшим, не смог противостоять нажиму высших руководителей союзных республик, подчинивших своему влиянию находившегося в моральном шоке президента СССР, и безропотно принял программу, означавшую фактический самороспуск Съезда и ликвидацию союзного правительства, а следовательно, изменение общественно-политической, государственной и социально-экономической системы страны.
Эти политические акции позволили некоторым политологам сделать вывод о том, что после неудачной попытки «дворцового переворота», предпринятого 19—21 августа верхушкой союзного руководства (ГКЧП), в конце августа — начале сентября состоялся подлинный государственный переворот (ибо действия и тех, и других политиков носили антиконституционный характер), приведший к изменению общественно-политической системы, давший решающий импульс к последовавшей в декабре ликвидации СССР. Неуклюжая попытка «твердокаменных» государственников Кремля сохранить Союз обернулась результатом прямо противоположным. Власть Горбачева, лишившегося практически всех союзных государственных структур, оказалась число условной. И напротив — резко усилились власть и амбиции республиканских лидеров. Верховные советы союзных республик один за другим принимали акты о независимости. Вчерашние республики уже называли себя самостоятельными государствами.
Сепаратистские настроения региональных руководителей усилила позиция российского руководства, сделавшего в победной эйфории ряд откровенных заявлений (и практических шагов), связанных с притязанием России на роль правопреемницы Союза. Это насторожило республиканских лидеров, заподозривших российскую элиту в намерении возродить диктат Центра.
В этих условиях президенту СССР формально удалось реанимировать Ново-Огаревский процесс и даже в какой-то мере создать впечатление постепенного восстановления своего влияния на развитие ситуации. В новом, поставгустовском проекте договора речь шла уже не о федерации, а о «мягком союзе» на конфедеративной основе при максимальном суверенитете республик, самостоятельно формирующих «тот Центр, который им нужен».
Но, как показали последующие события, участники Ново-Огаревского процесса со стороны республик вели лишь политическую игру, в которой главным было — любой ценой избавиться от ненавистного Центра, персонифицированного в лице Горбачева, и утвердить собственную власть со всеми ее соблазнительными атрибутами. Вопросы будущей государственности либо отодвигались на второй план, либо решались сепаратистски, за спиной президента СССР.
В завязавшейся сложной интриге, в ходе которой решался вопрос, быть ли государству или государствам (обсуждались формулировки «конфедеративное демократическое государство» или «конфедерация демократических государств»), особую роль сыграли Россия и Украина. Факты свидетельствуют, что ни у российского, ни у украинского руководства не было желания подписывать Союзный договор ни в одном из предлагаемых вариантов.
1 декабря 1991 г. на референдуме граждане Украины высказались за независимость республики. Президент Л. Кравчук истолковал результаты опроса как мандат на неприсоединение Украины к новому Союзному договору. А без Украины Союз невозможен — такова была позиция российского президента. С этим соглашался и президент СССР, однако он уповал на возможность втягивания Украины в договорный процесс посредством любых уступок, компромиссных решений.
Но встретившиеся в Беловежской Пуще лидеры России, Украины и Белоруссии — Б. Ельцин, Л. Кравчук и С. Шушкевич — решили проблему иначе: 8 декабря они заявили о роспуске Союза и создании Содружества Независимых Государств (СНГ).
Произошло событие исторического значения, все последствия которого еще не оценены в полном объеме, а возможно, целиком и не проявились до сего дня. С политической карты мира исчезло огромное, еще вчера мощное многонациональное государство, в течение десятилетий обеспечивавшее геополитическое равновесие в биполярном мире. На смену равновесию пришел хаос на значительном евразийском пространстве.
Реакция трехсотмиллионного народа расчлененного государства на Беловежскую акцию оказалась не адекватной масштабу и значимости свершившегося. Народ в своей массе попросту не понял того, что произошло. Как всегда, сказалась вера в официальную интерпретацию событий: будто бы сняты оковы унитарного государства, но его стихийный распад с непредсказуемыми последствиями удалось предотвратить, что найдена форма добровольного удержания единого политического, правового, экономического и военно-стратегического пространства. Гражданам СНГ были обещаны «прозрачные границы» и беспрепятственное передвижение в пределах Содружества, равные права и свободы, согласованная экономическая политика (единая валюта, система транспорта и связи и т.п.), тесное взаимодействие в обеспечении безопасности (оборонительный союз, единое командование стратегическими вооруженными силами).
Но дальнейшие события показали, что все это были лишь благие пожелания. Союз умер, но Содружество в планируемом виде так и не состоялось.
Официальной эйфории по поводу случившегося не разделяли лишь некоторые парламентарии, политические движения, отдельные политики. Прошло несколько демонстраций протеста против «развала СССР», было сделано два-три заявления, резко осуждавших «Беловежский сговор>. Часть парламентариев обратила внимание на фактически тайный, конспиративный характер соглашения (как позже заметил Горбачев, три человека «встретились в лесу и «закрыли» Советский Союз»), поскольку народ, высказавшийся на референдуме за сохранение Союза, был полностью отстранен от принятия важнейшего решения.
Позже состоялась легитимация соглашения на парламентском уровне: его ратифицировали Верховные советы Белоруссии, Украины и РСФСР. Главы государств Средней Азии и Казахстана одобрили инициативу создания СНГ, и 21 декабря в Алма-Ате была подписана Декларация глав 11 государств в поддержку Беловежского соглашения.
Вялой оказалась и реакция президента СССР. Заявив о незаконности Беловежской акции и пригрозив напрямую обратиться к народу, в дальнейшем он действенных мер не принял, заняв позицию двойственной неопределенности. Имея юридические основания квалифицировать произошедшее в Беловежье как заговор против государства, прямо намекая на это в иных своих выступлениях, он тем не менее тут же отмежевывался от такой трактовки событий: «Я не скажу, что это государственный переворот, я не пойду на это. Союз трансформируется в Содружество».
Сами «беловежцы» не исключали возможности применения против них силы со стороны президента СССР. Однако этого не произошло. Многие политики и политологи упрекают Горбачева в том, что он предпочел уклониться от своих конституционных обязанностей по защите целостности возглавляемого им государства.