Хроники аксёнов-фестов
* с 2010 года, впечатлений от первых фестов - не сохранилось
1-й день, безусловно, оказался "наймановским" (днём Анатолия Наймана).
Анатолий Найман - лит.секретарь Ахматовой, один из знаменитой четвёрки "ахматовских сирот" безусловно обаял казанскую публику.
С утра он провёл мастер-класс, разбирая тексты авторов: Дины Садыковой, Николая Артюшкина, Эдуарда Учарова и Гены Стечкина. Каждый раз это был повод у него для какого-то разговора о поэзии, иногда вовсе не связанного на первый взгляд с текстами (как в случае Дины), либо же - связанного опосредованно.
1. стихи Дины стали поводом для разговора о поэзии в целом, которая возникает не из содержания и смысла, а из ритма, какого-то "бормотания"...
"Ахматова в разговоре начинала иногда как бы жужжать... и это означало, что пошли стихи".
Мы сначала точно знаем, какие должны быть гласные в этой строфе на тех или иных местах, и потом уже подбираем слова, сообразуясь со смыслом. Слова - этот материал с которым вынуждены работать поэты.
в советские времена всё было вычищено, и осталась только поэзия содержания (натурализм), идущая не от ритма и музыки, а от смысла, афористическая такая поэзия...
2. Стихи Николая (к неназванному брату) дали повод поговорить о длинных стихах, в частности, о пути Бродского, который писал их с самого начала и до конца, и если первые его длинные стихи были несколько занудны, то последние - точны, как кристаллические решётки в алмазах, ничего лишнего, на длинные стихи нужно больше дыхания...
Конкретно к Николаю - есть ещё субъектная претензия (лицо автора), несколько туманное отношение автора стиха к тому человеку, к которому стих обращен (т.е. - брату). Невозможно понять, как он к нему относится? Любит или ревнует (что вот кроме меня - есть ещё какой-то похожий "брат") или что-то... "И я не уверен, что это достоинство".
3. Эдуард Учаров - один из казанских поэтов-затворников*, очень редко являющихся на публику - стал поводом к разговору о том, что поэту нужна всё-таки среда, и речь не идёт, что ходить и тусоваться везде, и не об участии во всяческих мероприятиях ненужных, а чтобы была своя компания поэтов, среди которых ты как-то "обтёсываешься". Тем более уместно было об этом сказать после того, как Эдуард довольно решительно заявил, что надо согнуться над столом и писать в стол. Анатолий Найман вспоминал и свой опыт, "нас ведь было не только эти четверо, но гораздо больший круг литераторов и из соседних групп, с которыми мы просто общались и поддерживали отношения..."
*речь, напомню, о 2010 годе
4. О Гене Стечкине (Миша Остудин) Найман объявил: это настоящая поэзия, я бы предостерёг вас от того, чтобы отнестись к этому свысока. "Поэтическую генеалогию" Стечкина Найман возвёл к Саше Черному. И видно было, что именно Мишино выступление как-то особенно его встрепенуло, но он посоветовал ему: здесь можно стать рабом формата, "а вы попробуйте как-нибудь написать и заунывные стихи, то есть, если вдруг решите написать что-то заунывное, не пугайтесь, и не мешайте себе, а вот, мол, я ещё и так попробую".
Конечно, Наймана воспринимали и как живого свидетеля эпохи, как ходячий мемуар, и он делился и воспоминаниями и впечатлениями о прошлых временах...
"Мы ни какие не шестидесятники, хотя жили с ними практически в одно время"...
Разницу мы определяли так, что, к примеру, Аксёнов и иже - протестовали против режима, в них было видно некоторое отношение к этой власти, некоторое взаимодействие (пусть и протестное), мы же - совершенно её игнорировали, то есть совершенно не вступали с ней ни в какие отношения, кроме случаев, когда сама власть... ну там... вызовы в КГБ, но это были отношения в одностороннем порядке, нас власть и система - не интересовали...
Бродский как-то сказал о каком-то поэте: "да что о нём говорить? он в советские времена печатался..." и я это говорю сейчас не в осуждение того автора, а для того, чтобы лучше показать нас, потому что для нас это действительно был некоторый маркер, показатель. Что в советские времена - печатаются они, а не мы.
Кто-то из них протестовал, кто-то так картинно протестовал (Евтушенко), а кто-то вполне лоялен был к власти и печатался (Рождественский)...
С поколением Сосноры и Аранзона каких-то сложных противоречий Найман не фиксирует, хотя Соснора был совсем особенный какой-то, не совсем наш, и тоже напечатал книжку тогда, в Ленинграде. В Ленинграде тогда печатался Кушнер, и этого было достаточно, книжка Сосноры выглядело поэтому для нас подозрительно, но время всех как-то уравновесило, и сейчас я не могу относиться к Сосноре иначе как с трепетом и нежностью.
В разговоре Наймана периодически также возникали воспоминания о Бродском, Довлатове и Уфлянде.
О стихах: "Поэзия - это то пространство, где язык становится законом, где уже нельзя поменять слова... это как некоторое тайное сверхзнание, и как у каждого сверхзнания у него находятся жрецы".
Отдельной строкой - тема Ахматовой, которая для Наймана - высшее мерило. Причём она никого специально не учила никак писать стихи...
"Самое отчаянное - это её молчание... Она вообще была очень молчалива, незнакомые люди к ней приходили и она за весь вечер могла сказать какие-нибудь две-три незначащие фразы...
Как-то Бродский при ней стал ругать Блока, он вообще как-то его недолюбливал. Он как-то горячился, а я в ахматовском доме не решился с ним воевать...он приводил примеры какие-то из его стихов... она слушала долго, не перебивала, наконец, в какой-то момент произнесла:
"У Александра Александровича, как и у каждого поэта, есть стихи удачные и неудачные..."
на этом разговор был исчерпан.
При ней люди как-то терялась, при ней было страшно.
Она удивляла сразу людей собой, готовясь прийти к ней, зная её тяжёлую судьбу, расстрел мужа, арест сына, собственную "гражданскую смерть" десятилетий непечатания, которую ей пришлось пережить, люди напяливали на себя скорбнотрагические маски перед визитом к Анне Андреевне, и так приходили к ней, а потом оказывалось, что это совсем не уместно здесь..."
Вспомнил также о ситуации вокруг романа "Ожог" аксёновского, Бродскому в кабинете американского издателя попалась на глаза эта рукопись, он взял её прочесть, на следующий день вернул, сказав что-то нелицеприятное. Мнение Бродского, к которому тогда на Западе очень прислушивались, отодвинуло публикацию романа на 10 лет. Найман дружил и с Бродским, и с Аксёновым. "Аксёнов рассказывал об этом с негодованием, понося Бродского, Бродский же тоже рассказал, спрашивая моего мнения: "как вы думаете?", надо сказать, несмотря на все годы дружбы, мы так и продолжали называть друг друга на вы... я ответил, что ситуация сложная, но зная, как относятся уже к его, нобелевского лауреата, мнению, можно было бы просто ничего не говорить, промолчать... Он посмотрел на меня с грустью, с сожалением за меня: "значит вы тоже считаете, что когда человек становится известным, он уже не имеет возможность высказать то, что думает?"
Сказал Найман также и том, что не очень хорошо уже знает современную поэзию, хотя и не сторониться её, всегда есть шанс нарваться на что-то интересное, "но в принципе, поэт ведь очень быстро насыщается стихами, к 30-ти годам он уже знает практически все стихи, которые ему нужны, т.е. много больше ему уже и не нужно, ему достаточно того, что он знает".
Потом был авторский вечер, где Анатолий Генрихович читал свои прекрасные стихотворения, в том насколько они хороши, можно легко убедиться найдя их в интернете, и мы в нашей компании даже отметили потом, что вот ведь всё-таки какая несчастная роль критики, навешивающей ярлычки (в частности - Абросимов высказался об этом), мы как-то забыли, что Найман - большой поэт, помня только его - мемуариста и в связи с Ахматовой.
Закончился первый день показом Американского фильма об Ахматовой глазами Наймана, который в России достать невозможно и показывался только в фестивале как некоммерческий показ.
***
Второй день начинался (как каждый второй день любого лит.фестиваля на нашей памяти) несколько вальяжно-расхристано, собирались не вовремя и медленно...
Из событий на которых довелось побывать мне:
1. мастер класс Юлия Гуголева
Юлий - очень тактичный интеллигентный поэт, этой тактичности многим, мне первому иногда, поучиться...
По сравнению с Найманом был гораздо ближе к текстам читавших.
Читали: Булат Безгодов, Кирилл Александров, Алиса Розанова, Андрей Малов, Айгёль Гайсина. По непонятным причинам не оказалось в списке Андрея Абросимова и Евгения Калашникова.
а) Булату Безгодову важнее был мастер-класс по прозе Евгения Попова, шедший в то же время, и получилось не совсем красиво, когда он, отчитав стихи, ушел с Гуголева не дождавшись обсуждения, поэтому мастер анализировал стихи без автора.
Стих сам я не воспроизведу, ибо у меня всё время дурацкая дословная память, но Гуголев остановился на одном прилагательном "многотомный" где была игра с "многотонный", т.е. - непонятно, какое именно прилагательное из двух должно стоять на этом месте, и вот эту каламбурную игру Гуголев выделил как необязательность слова, значит для автора не так уж важно, что там за слово, а значит - в этом месте я ему не верю, когда остальное стихотворение довольно натуралистическое и ему, подробностям, описанным там, веришь, а вот в этом месте - не веришь.
Указал ещё на несколько мест, где автор как бы втискивал слова в уже состоявшиеся блоки, и получалось грубыми нитками...
В одном месте был еще один необязательный омофон: "за мочки" /ушные/ - а слышалось: "замочки". Гуголев сакцентировал на том, что всё же Безгодов нарочито оставил этот омофон, значит ему почему-то это было важно, почему? В принципе, это неудачно смотрится, но когда автор всё-таки оставляет, то эта нарочитость должна быть чем-то оправдана.
б) Андрею Малову - ещё школьнику, читавшему вторым, была высказана похвала за прогресс в стихах (прислал стихи одного порядка, а на вечере читал другие, но эти другие - намного лучше, значит: мальчик растёт). Также в качестве похвалы было отмечено умение Андрея хорошо заканчивать стихотворение, т.е. все знают, что надо именно заканчивать хорошо, но у многих самые забойные строчки где-то в середине, а вот Андрей уже освоил эту премудрость. Пока, конечно, рецензия была больше в положительную сторону, учитывая в т.ч. и возраст автора, но было напомнено, что "молодость - это достоинство/недостаток (нужное подчеркнуть), которое быстро проходит"
в) Один из стихов Алисы Розановой Юлий Гуголев прочёл сам, и было видно, насколько её стихи выигрывают именно в его исполнении, не зря Ирина Барметова, редактор "Октября" напомнила о радиопередаче со стихами по заявкам, которые читали на радио "Культура" Гуголев и Кибиров: "и тому, как тактично умеют читать стихи Юлий Феликсович и Тимур Юрьевич многим ещё надо учиться и учиться". Претензий к стихам не было, предварялся, правда, анализ стиха спичем о том, что Ю.Гуголев вообще с настороженностью относится к нарративным/свободным стихам, хотя это и очень модная тенденция, очень сложно здесь сказать, где стихи, а где - набор слов в столбик, остроумно составленный, здесь чисто может быть субъективное мнение, но вот стихи Алисы Розановой счастливый пример именно стихов, на взгляд Гуголева, и когда он сам прочитал один из текстов не осталось сомнений - действительно: стихи.
г) На стихи Кирилла Александрова, достаточно ровные, но "лично меня они не тронули, не взяли за жабры... я, конечно, понимаю, что вы и не ставили такой цели, взять меня..." на стихи эти ничего принципиального не нашёлся Гуголев, что сказать, но припомнил слова И. Лиснянской, которая как-то советовала:
"Когда вам нечего сказать про стихи, скажите так: на вашем уровне - это гениально".
И это видимо, как раз был такой случай. "Хорошая добротная лирика, только вот "дрожащие руки" - так писать нельзя, это извините, первый класс второй четверти..."
д) стихи Айгёль Гайсиной порадовали мэтра, но его расстроила слэмовая манера чтения, "вашим стихам ничего не надо прибавлять голосом, они и так - работают". К этому мнению присоединилась и Барметова, сказав, что по её мнению, стихи Айгёль после прочтения автором пошли на понижение по сравнению с тем впечатлением, которое было от чтения с листа. Добавила также мысль о том, что автор потрясающе знает предмет своего повествования, что приятно удивило, потому что сейчас это редкость.
Гуголев заметил также разночтения в варианте присланном ему, и в озвученном Айгёль. В присланном заранее варианте значился "мамин супруг" и только в конце стиха появлялось "папа", и можно было сделать вывод о двух разных людях - "мамином супруге" в начале стиха, и папе - только в конце. А в озвученном на мастер-классе варианте, везде только "папа". Айгёль даже задумалась и спросила, а как лучше? Но последнее слово, конечно, будет за самим автором.
В конце мастер-класса Гуголев прочёл одно из своих любимых стихотворений за авторством Всеволода Некрасова
2. второе мероприятие:
русско-татарский вечер, пожалуй, второе такого рода мероприятие, после устроенного мной в "Эрмитаже" в 2008 году.
в этот раз впервые татарские стихи в параллельном переводе на русский. (переводчики: Наиль Ишмухаметов, Айгёль Гайсина, Талия Шарипова), жаль, что заболела и не участвовала Алёна Каримова.
выступали всего два татароязычных автора: Йолдыз Миннулина и Луиза Янсуар, также Йолдыз читала стихи Рузаля Мухаметшина, а Талия Шарипова - Зулькарная.
в общем, в какой-то мере, но современная татарская (молодая) поэзия прозвучала на аксёновском фестивале.
Обсуждали и качества перевода. Никита Васильев заметил стилевое несооответствие где-то резкой наотмашь, без сюсюканий Йолдыз Миннулиной и несколько выспренного перевода Наиля... что ж, кажется, вечная тема "переводимости" вообще поэзии.
/параллельно была встреча со слушателями школы Хабенского (школьники) с писателями-гостями, из казанских читали там Игорь Тишин и Миша Остудин/
3. День завершился читкой казанских авторов, достаточно академической, может, несколько больше, чем нужно, ибо поэтам пришлось читать сидя. Вели я и Артём Скворцов. Вынужденность моего ведения мероприятия (из-за болезни А.Каримовой) несколько сбила меня (впрочем не слишком).
сначала, Скворцов читал стихи отсутствовавших Алдошина, Кудряшева и Кириллова.
затем:
1. Абросимов 2. Балтусова 3. Калашников 4. Тишин 5. Русс 6. Остудин А. 7. Алиса Розанова
8. Айгёль 9. Гена Стечкин (М. Остудин) 10. Наиль Ишмухаметов 11. Бик-Булатов
12. Нури Бурнаш (И. Абдуллин)
все читали ровно и хорошо.
третий день начинался для меня с вечера Русс-Осокин, до этого был ещё вечер Абдрашитова, на котором меня не было.
Встреча Осокин-Русс - вышла самой ажиотажной по наплыву публики, роль здесь сыграло то, что пришли студенты театрального училища во главе с педагогами Юноной Каревой и Вадимом Кешнером, для актёрских чтений произведений Дениса и Анны.
возник неизбежный разговор об актёрском чтении, Анна снова высказала нашу главную поэтскую претензию к актёрскому чтению, но на мой вкус как-то не чётко высказала в том духе, что актёр должен стремиться к тому, чтобы понравиться автору... хотя, конечно, дело не совсем в этом. Мы уже говорили об этом многажды: разница в том, что поэт прежде всего "слышит" стихи, как некую музыку, некий гул (ср.: см. в комментарии Наймана), смысловое - это лишь третий пласт стиха, не основной. Актёры же - видят стих, именно: видят смыслы, и педалируют эти смыслы, пытаясь сыграть стихотворение, тем самым нарушая этот гул, эту музыку, поэтому для поэтов актёрское чтение, убивающее стихи - часто невыносимо, это как для людей с абсолютным слухом невыносима всякая фальш, актёрам же в свою очередь кажется несносным поэтское чтение, хрестоматийный пример: Бродский, который забывая, даже пропускал некоторые слова, заменяя на "татата" и картавил, однако же для поэта чтение Бродского - прекрасно.
вторая тема - СЛЭМ, формат, который Анечка стала ожиданно пиарить, а Барметова (редактор "Октября"), стала ёрзать, мотать головой в знак несогласия, видно было, что ей даже неприятен сам разговор о слэме. Странно это выглядело у Ани, мол, вот, приходите на слэм, где поэты сами читают свои стихи перед простым народом. Потом оказывалось: не просто народ - зритель культурного мероприятия, а клубный, пьющий пиво, пришедший отдыхать, потом ещё вдобавок: не каждые стихи подходят под слэм, и самые хорошие скорее всего не подойдут. И при этом разговор начался именно с того, что приходите господа актёры и иже с ними на слэм и поучитесь, как надо читать стихи. Я не стал вмешиваться, но по мне - учиться, как надо читать стихи, надо на совсем других поэтских читках, и там - где авторы читают своё лучшее, нежели выходят эпатировать, играть не на своём поле (слэм). Тем ни менее, следующий слэм пройдёт в Казани в конце декабря, и я его посещу, ибо всё же с опытом каждый роз он проходит в Казани все лучше и лучше, всё отчётливее умещаясь в границы классического жанра. В том-то и беда была казанского слэма, что на него шли со всем серьёзом ("поучиться как читать стихи"), особенно первый республиканский - первое в городе за много лет широко разрекламированное поэтское мероприятие, которое для многих было витриной казанской поэзии, а должно было быть всего лишь слэмом, развлекательным, клубно-пивным мероприятием со стихами.
Самое вкусное: потрясающе прекрасный вечер Ирины Ермаковой. И то, что Артём Скворцов назвал её книжку "Улей" - лучшим написанным по-русски за последние 10-15 лет - мне кажется заслуживающим доверия (сам я не рискну сказать так по единственной причине, малой моей начитанности относительно современной поэзии).
Про неё критики никак не могут нащупать истинно верное слово, она как бы ускользает всё время, и именно эта "ускользаемость" от оценок - и стала общим местом в критике на Ермакову. Она, действительно, непредсказуемо разная, и пишет в разных стилях, то это совершенно классические, бодро ритмические, наподобие детских считалочек стихи, то какой-то свободностиховой нарратив, то вдруг японские танка...
Максим Амелин сказал о ней, понимаешь, ты как пёстрый ковёр древний, переливающийся, они(критики), пытаются тебя схватить, подносят спичку к рисунку, а он - тут же взрывается...
- а вы, Ирина, сами как считаете, есть ли что-то объединяющее такие разные поэтики Ермаковой?
- по меньшей мере, это личность автора...
Мне показалась общей интонация, какая-то детская, либо обращённая к детям, как у матери, играющей со своим ребёнком, но не сюсюкающей, а входящей в их мир. Это может быть весело, а может быть и трагично, это может быть мир шестилетка, но и мир подростка, мир немного сказочный.
Там очень много из личной жизни поэта, событий, людей её окружающих, но всё это воспроизводится не буквально, а вплетается в некую долгую притчу-сказку... особенно это страшно, но красиво смотрится в стихах трагических - о девушке-самоубийце, либо юноше, взорвавшемся в Грозном...
А когда в 1991 рушилась империя и по Москве впервые прошлись танки - Ирина начала писать древнюю японскую поэму о любви с девушкой, похожей на неё, только живущей в 12 веке. Получилась целая история соединённая из многих танка и других японских стиший.
И вот так реальность превращается в притчу сказку, главная героиня и автор которой - повзрослевшая кэролловская Алиса. Почитайте Ирину Ермакову.
заканчивалась поэтическая часть вечером Юлия Гуголева, который тоже был хорош, сначала я воспринял его сугубо как ирониста, в духе Иртеньева, а потом оказалось, что он глубок, и не только бытописатель, но и душеписатель, рассказывающий историю человека и в его повседневности, и в его вечности, последний его стих на вечере "целый год солдат не видал родни" о ветеране Чечни, переходящий почти в былинность, уже поднимал и уносил слушателей очень высоко, как только истинная поэзия способна...
ну вот, такой пока отчёт, понятно, что для меня фест был более поэтическим, я не ходил на мероприятия джазовые и по прозе, поэтому только там, где был, могу как-то осветить.
вместо итогов:
Во-первых, большое фэ публике и некоторым казанским литераторам, каждый раз на мастер-классы поэтов и писателей не являлись некоторые даже заявленные для разбора авторы. Абдрашитов назвал это "казанским стилем". Андрей Абросимов как-то обронил: "Казань имеет такие фестивали, какие она заслуживает", много было хождений во время выступлений, и вообще культура публики не на высоком уровне у нас, эта тема о недисциплинированности уже поднималась на фестивале "Пересечение границ" (апрель 2010) Лилей Абдулмяновой и Олесей Балтусовой, что складывается впечатление, что казанским литераторам и окололитературным товарищам фестивали не нужны. И второе, отмеченное Ольгой Максимовой - настоящий детский сад на читке казанцев, когда люди отказывались выходить первыми для чтений, когда слушать их была готова публика, среди которых в т.ч. известные московские авторы Юлий Гуголев, Светлана Васильева. Что снизило вообще впечатление от мероприятия, превратив его в некое подобие междусобойчика.
Во-вторых, сам литературный фестиваль был отделён от джазового с тем же именем, получилось как бы два феста под одной обложкой, это, может и хорошо, но если музыкальный, даже называвшийся отдельно "Аксёнов-джаз фест" рекламировался везде, и по городу висели растяжки и плакаты, то литературный фестиваль фактически оказался в информационном вакууме. Ещё большую сумятицу внесла попытка ввести жёсткую пригласительную систему на каждое мероприятие, при отсутствии вообще, за пределами кругов лито чёткой информации по фесту. В итоге - пригласительные раздали, хотя они не понадобились, вход был свободный, однако некоторых отсутствие на руках пригласительных на какие-то дни вводило в ступор, получалась сумятица. Перед началом всех руководителей лито, меня в том числе, поставили на уши в попытках точно выяснить, сколько и какие люди на какие именно мероприятия каких дней - пойдут, что выяснить совершенно не представляется возможным, и не нужно было.
Не были проанонсированы специально отдельные мероприятия литературного феста в достаточной мере. На что принципиально важно сходить? Так, например, выступление Ермаковой заслуживало гораздо большего внимания публики. И сейчас - читая обзоры в прессе и в агентствах - невозможно встретить упоминания ни о концерте Ирины Ермаковой, ни о концерте Юлия Гуголева, ни о мастер-классе Абдрашитова, ни о прозаических мероприятиях феста, едва присутствует Найман. Везде говорят только о джазовых музыкантах, презентации последнего романа Аксёнова, и пресс-конференции для журналистов с Маккаревичем и другими членами оргкомитета фестиваля, с которой обычную фестивальную публику попросили выйти. Так же и все джазовые мероприятия были платные, некоторые же - просто закрытые для очень узкого круга.
В итоге литературная часть фестиваля - самая внятная за все 4 года "феста" опять оказалась только для литераторов, событием, которого не было для города. Пресса также фактически проигнорировала литературный аксёнов-фест.
Верно и замечание Анны Русс, что всё общение с писателями было организовано в жанре конференции, писатель за столом-трибуной, слушатели - в зрительном зале, когда как намного уместнее было сделать в формате круглого стола....
Об Абдрашитове я не писал, ибо меня там не было...
он говорил об особенностях киноязыка по сравнению с чистой литературой, разбирая сценарии, присланные на его мастер-класс, как раз и требовал учитывать фактор кино, а как это снять?
Требовал точности жанровой: "почему если у вас это эксцентрическая комедия, герой ваш говорит так трагично?"
Приводил в примеры классиков кино. Рассказывал как всё было до мелочей расписано у Гайдая. Чем уже жанр, тем точнее всё должно быть расписано.
Рассказывал о большой неохоте своей, с которой он взялся преподавать сценарий, ибо этому - невозможно научить, и КПД очень низкий, из группы в 20 человек, дай Бог, двое выйдут в сценаристы. Говорил о большой востребованности хороших сценаристов, в этой связи - кино ждёт профессионалов, и будет им хорошо платить.
Говорил с сожалением, об инфантилизме многих сегодняшних сценаристов.
Прелюдия
1.
Накладываются впечатления о разных мероприятиях, тем более, что некоторые из них проводятся вовсе одновременно. В одни сроки с "Аксёнов-фестом" проходил например съезд филологов-германистов, где можно было услышать вещи довольно интересные. Я слушал всего два доклада.
Один на лингвистической секции, на тему, конечно, весьма специфическую и рассчитанный на подготовленную аудиторию. Но всё же вот: автор исследовал возможности аудиального распознавания разговорной немецкой речи через эксперименты на фокус-группах, на какие факторы обращают внимания сами немцы, далее русскоязычные эксперты, русские студенты, прошедшие спец.курс, и неподготовленные студенты.
Русские пытались считывать полностью всю смысловую информацию. Немцы же - многое просто игнорировали, но зато больше обращали внимание на интонацию, тонирование.
Вопрос поставленный: проблема распознавание речи алкоголиков, наркоманов, больных после наркоза и др., что актуально для экспертов, например, криминальных. Выделение подлинного смысла высказывания? На чём основываться и др.
Второй доклад был на одной из литературоведческих секций. Профессор Александр Белобратов выступал на тему "человек без свойств" в романах Р.Музиля. Конечно, начало этой истории в эпохе "модерн", декаданса. И даже раньше - влияния Достоевского и Ницше. Во-первых, утрата героем прежних высоких смыслов. Из этого нежелание быть кем-то. Нежелание стать кем-то окончательно. Т.к. ни хорошо, ни плохо - не константы - то не интересно об этом говорить.
Ещё Флобер провозгласил: необходимо убить всякую романность, сюжет, интригу, героя, характер.
А. Стринберг (предисловие к "Фрёкен Жюли"): Характер – индивид с застывшими чертами. В переломные эпохи - не буду писать застывшие характеры, ибо это время душ растерзанных. Намеренный отказ от характерности героев.
У Ибсена в "Пер Гюнте" - сцена, где Пер счищает лук, а там - ничего! Т.е. лук - это одна оболочка. Критик В.Адмони говорил в этой связи о безличности современного человека.
С другой стороны, Зингерман, называвший Пер Гюнта - Фаустом второй половины 19 века, отмечал, что Пер - избегает прямых действий, но при этом самолюбив. Из этого вывод в сторону этико-героическую, который был характерен и для исследователей темы "человека без свойств" Музиля:
Неучастие героя - позволяет сохранить его лучшие качества. Т.е. это имеет не смысл реальностей, а смысл открытых возможностей для будущего проявления лучших качеств, ибо реальность сейчас характеризуется потерей критериев добра и зла, то важнее - не участвовать, а сохраниться. /=сверхчеловек?/
В 2011 году появилась работа Норберта Вольфа, который возражает приведенному мнению, считая, что этому герою "сохранять" нечего, что это именно реальность, а не возможность. Он может только временно приспособляться к чужим формам, но не образует их.
Сам Музиль - автор диссертации по философии Маха - говорит о распаде антропоцентрического мирровоззрения, и свойства теперь не считаются имманентно присущими человеку, они не индивидуальны, не неделимы. Речь идёт о мире свойств без человека. Нет ничего своего. И свой-ства превращаются во всех-ства.
Акцентированно приводилась в докладе фраза героя Достоевского из "Человека из подполья": - Я не только злым, но даже и ничем не сумел сделаться: ни злым, ни добрым, ни подлецом, ни честным, ни героем, ни насекомым. Теперь же доживаю в своем углу, дразня себя злобным и ни к чему не служащим утешением, что умный человек и не может серьезно чем-нибудь сделаться, а делается чем-нибудь только дурак. Да-с, умный человек девятнадцатого столетия должен и нравственно обязан быть существом по преимуществу бесхарактерным; человек же с характером, деятель, - существом по преимуществу ограниченным.
Музиль считал, что в "человеке без свойств" угадал главного типа эпохи. Мечтал он также написать роман про человека, полностью состоящего из реминисценций, но не подозревающего об этом.
2.
Я знакомство с Музилем (см. предыдущее сообщение) начал с фильма по одноимённому роману "Молодой Тёрлес". Кое-что записал в дневник. После купил и книгу. Здесь приведу мою дневниковую запись года 2004-го, кто не любит "спойлеры" и надеется этот фильм посмотреть или книгу прочитать - можете эту запись пропустить и сразу перейти на несколько сообщений вперёд, к записи под № 5. Ибо я писал не рецензию, а чисто для себя, в отличие от нынешнего времени, где я строго дозирую, что сообщаю о сюжете фильма, что нет, в выкладываемых на публичное обозрения моих впечатлений.
Итак, моя тогдашняя запись:
3.
Немецкий фильм 1960-ых годов «Молодой Торлес» напомнил мне «Повелителя Мух» очень. Здесь – юноши находятся в военной школе. И вот, один из парней, задолжав много своему товарищу, просит у того отсрочки, кредитор же отказывает, говоря, что: или ты принесёшь деньги завтра, или будешь выполнять все мои прихоти и служить мне... Мальчик (Базини его фамилия), чтобы расплатиться, идёт на воровство, вскрывает шкафчик другого своего одноклассника. Деньги отданы. Но кредитор догадывается о том, каким образом Базини достал деньги, потому что о том, что у одного из кадетов украли деньги, уже всем известно, вскоре, и обворованный парень догадывается о том, кто вор. Теперь Базини у них в руках. Парень знает, что если одноклассники узнают о том, что вор среди них – ему несдобровать. Пока же – в курсе кражи трое: кредитор, которому попали деньги; парень, которого обворовали; и их приятель – Торлес, мальчик весьма философского склада, много размышляющий о добре и зле, вдумчивый, особенно его заинтересовала теория мнимых чисел в математике, которых на самом деле нет, и из всей теории видно, что их нет, но ими тем ни менее пользуются, как методологическим принципом для произведения расчётов... У мальчика врождённое чувство справедливости, и идея о том, что зло должно быть наказано, и он предлагает, сначала, сообщить о воровстве директору, но у его приятелей другие планы...
4.
(продолжение)
И вот – над Базини начинают издеваться, придумывая ему каждый день всё новые наказания... Но интересна мотивация каждого из палачей. Первый (кредитор) – просто глупый человечек, которому нравится чувствовать свою власть над кем-то, он испытывает наслаждение оттого, что может повелевать кем-то, и заставлять делать самые невероятные вещи. Второй (обворованный) – умнее, и от того – гораздо гаже: он не просто издевается, он проводит эксперимент: а до какой степени можно унизить человека, чтоб он безро-потно подчинялся, до какой степени можно сломить волю? Именно он каждый день придумывает всё более изощрённые пытки, а Базини всё терпеливо сносит. Торлес – казалось бы, светлая душа, скажем, когда он видит, что какие-то кадеты мучают белую мышку, держа её над дымом курительной трубки, он вырывает её у них, и убивает ударом об асфальт, чтобы только она не мучилась – но когда он видит, как его друзья му-чают Базини, то он им не мешает! Потому что он тоже проводит свой эксперимент: ему интересно, что чув-ствует душа, что она чувствовала, когда шла на преступление, и что она чувствует, когда сама оказалась в роли жертвы, Торлесу интересно, и он не мешает, он наблюдает... В один из дней они остаются наедине, и Торлес пытается выяснить, почему же Базини не сопротивляется, и тот отвечает, в таком духе, что, мол, вот они в день ну час-другой поиздеваются, и потом он – Базини – получает отсрочку, и он согласен терпеть... Тогда Торлес понимает для себя, что Базини просто трус, и эксперимент для него теряет смысл, на следующий день он уже не хочет присутствовать на издевательствах, ему это неинтересно, а Базини прибегает к нему, с просьбой защитить, потому что он узнал, что те двое хотят разболтать всему классу о воровстве и устроить ему общую тёмную... «Ты ведь был так добр со мной вчера!» Но Торлесу Базини не интересен, спасать его он тоже не собирается... и вот – час икс, в спортзале ученики перекрывают двери, обступают Базини в кружок, и начинают толкать его из стороны в сторону, Торлесу неприятно присутствовать, но и он здесь, и когда Базини после очередного толчка летит в его сторону, то Торлес – толкает его дальше, потом в нём всё же просыпается жалость, и он видит, что Базини сейчас подвесят вниз головой за крюк, и Торлес хочет помешать сделать это, но его уже вытеснили из круга несколько десятков здоровых кадетов. Торлес кричит: «пустите, пустите!» но уже поздно... Базини подвешен! Его продолжают толкать Торлес сбегает из школы... наконец, всё доходит до директора, кадеты объясняются, почему они так поступили, напирая на воровство Базини, и выходило, что они только исходя из жалости к нему, не сказали обо всём директору, и вообще – хотели только наказать преступника... Потом возвращается Торлес, он вынес из этой истории главное – нет ни Добра, ни Зла, а всё это – есть мнимые числа! Добро спокойно перетекает во Зло и т.д. Торлес покидает школу окончательно после этого.
5.
И вот после доклада о "человеке без свойств" Музиля мчался я на Аксёнов-фест (второй день), сначала попал на Шендеровича, а после - на вторую встречу с Арабовым, о которой я не готов пока писать с налёту.
Но странно зарифмовалось, поэтому один момент приведу здесь:
Юрий Николаевич: "характер формируется окончательно в первые 20 лет жизни... Вам (обращаясь к будущим сценаристам - А.Б.) трудно будет писать характеры! Не пишите характеры, пишите темпераменты!"...
(перечисляет все)
Вот Хрущев у нас был сангвиником! И всю страну подсадил на этом сангвинизм! Все говорят, что он глупый был, да нет, это просто у него темперамент был такой! Он же не мог ждать! Вот это вот - "к 1980-му году построим коммунизм!" - просто от темперамента, он же знал, что люди наши настрадались, натерпелись, что надо поскорее им как-нибудь помочь, и окончательно!
А как мы радовались, когда перезжали из коммуналок в хрущобы! Мы же никогда больше так не радовались! Ведь это же великое дело, он три четверти коммуналок уничтожил!
Или полёт Гагарина!.. Он нас всех подсадил на эту радость! Хрущов! Его темперамент сделался темпераментом страны!.. Ну правда - что вроде такого, какой-то человек облетел вокруг шарика один раз? Ну да, конечно, хорошо вроде - но ведь всё в стране остановилось! Всё прервалось, все высыпали на улицу! Откуда столько радости?
---------------
Ну вот да, о темпераменте страны и о Хрущеве как о "великом человеке" (так и сказал!) - мысль меня удивившая, даже покоробившая как-то, тем ни менее заинтересовавшая... В