Обращение либералов к союзникам.

Зная, как мало веса придает его докладам государь, Родзянко, стремившийся не допустить роспуска Думы, искал поддержки в другом месте. Он старался привлечь тех, кто мог растолковать ситуацию лорду Милнеру, главе британской миссии на межсоюзнической конференции, проходившей тогда в Петрограде, в надежде, что тот вмешается в пользу продления полномочий Думы. К важным документам этого периода (февраль 1917 года) относятся два письма, адресованные лорду Милнеру и написанные П.Б. Струве (7 и 19 февраля). В них ясно выражены сомнения и опасения, которые накануне революции обуревали один из наиболее острых умов России¹⁷.

В первом письме Струве возлагал ответственность за развал национального единства во время войны исключительно на правительство и на государя:

Невозможно в достаточной степени подчеркнуть то обстоятельство, что своей реакционной политикой престол ослабляет именно наиболее умеренные и культурные слои населения, выбивая почву из-под ног патриотически настроенных элементов и высвобождая государственный нигилизм. Отсюда распространенное во всей России убеждение, которое также глубоко укоренилось в офицерских кругах в армии, что конфликт между престолом и народом фактически ставит Россию лицом к лицу с государственной революцией. Патриотически настроенные элементы, в обществе и в армии, полностью отдают себе отчет в огромной исторической ответственности, которую влечет за собой внутренний конфликт во время войны, и именно это сознание объясняет полное спокойствие, царящее в стране, в которой все мыслящие люди постоянно обдумывают и обсуждают трагические трудности положения. Затруднение увеличивается еще и тем, что, по общим слухам, симпатии лиц, стоящих в непосредственной близости к престолу — прогерманские. Эту точку зрения нельзя изъять из умонастроения общественности простыми словами. Только реорганизованное правительство, организованное так, чтобы осуществлять полный контроль и пользоваться народным доверием, может очистить эту нездоровую атмосферу подозрительности и страха, которая в настоящий момент сковывает национальную энергию.

Как ни неприятно свидетельствовать перед иностранцами, хотя бы и союзниками, о таком умонастроении и таких политических условиях в своей собственной стране, такое свидетельство, тем не менее, существенно необходимо. Ибо мы должны поддерживать солидарность между союзниками, и перед этим все более или менее общепринятые соображения, возможно, необходимые в мирное время, перестают существовать.

В настоящий момент все благонамеренные и политически осведомленные люди руководствуются только одним желанием: чтобы престол не совершил непоправимый и совершенно необоснованный акт — роспуск Государственной Думы под предлогом, что ее мандат истек и что нужно провести новые выборы. Такой шаг окончательно скомпрометировал бы престол и в то же время ослабил бы консервативные государственные элементы в стране, объединившиеся в национальной цели ведения войны и ее победоносного завершения. Решительную роль в этих событиях несомненно играет теперешний министр внутренних дел, полностью утративший уважение своих сограждан, всех взглядов и направлений, которого нельзя даже считать психически нормальным человеком.

Следует отметить, что старый клич «борьба с бюрократией» потерял смысл. В теперешнем конфликте наилучшие элементы бюрократии стоят на стороне народа.

Таково в настоящий момент положение дел в России¹⁸.

Во втором письме, от 19 февраля 1917 года (явно нового стиля), Струве писал, что не верит в «сознательный макиавеллистический расчет» некоторых советников царя, которые будто бы хотят сделать невозможным участие России в войне. Он признавал, однако, что подобная уверенность широко распространена и укоренилась в представлении общества и что конституционные изменения являются единственным средством восстановления национального единства, без которого война не может продолжаться.

Струве писал:

Ясно, что упорядоченная организация всей экономической жизни страны, организация, которая объединила бы экономию ресурсов с максимальным напряжением сил, возможна только в определенных политико-психологических условиях. Экономическая организация страны, требующая, в сущности, полного подчинения личных и классовых интересов национальной задаче ведения войны, возможна, только если будет образовано правительство, пользующееся доверием народа и способное импонировать своим величайшим внутренним авторитетом всем личностям и группам. Таким образом вопрос продовольствия... неизбежно влечет за собой в России вопрос политический. Если второй вопрос не будет разрешен, то жертвы, требующиеся от населения для дальнейшего ведения войны на ее третьем и четвертом году, будут приноситься все менее охотно¹⁹.

Две записки, которые Струве передал лорду Милнеру, явно были написаны после консультации с другими лидерами либеральной оппозиции. Сэмюэль Хор пишет об участии кн. Львова в составлении второй, аргументация первой почти не отличается от «верноподданнического» доклада Родзянко, представленного тремя днями позже.

Но почему же ухватились именно за лорда Милнера? Либеральный нажим на союзных дипломатов в Петрограде шел уже несколько месяцев. От них ждали благоприятного, с точки зрения политических требований оппозиции, влияния на царя. И нашли отклик, как со стороны сэра Джорджа Бьюкенена, так и со стороны Мориса Палеолога. Британский посол принял на веру все, что говорили лидеры Прогрессивного блока, и с беспримерным отсутствием дипломатического такта сообщил о своих политических симпатиях царю²⁰. Без сомнения, им руководило желание предотвратить развал русской армии, которой предстояли высочайшие испытания. Но Бьюкенен ошибся в эффекте, который произвел его непрошенный и едва прикрытый совет согласиться на требования оппозиции, — совершенно так же, как он ошибался, считая либералов способными управлять страной, когда задуманные перемены совершатся. Очевидно, Бьюкенену никогда не приходило в голову, насколько неприятно царю подобное вмешательство во внутренние дела России. Единственный результат был — охлаждение между государем и британским послом.

И вот теперь на царя пытались повлиять через лорда Милнера. Умеренная позиция Струве выгодно отличалась от диких выдумок о «немецкой интриге» и саботаже правительства, поэтому в сношениях с Милнером он был лицом наиболее удобным. Если «даже Струве», который не верит слухам, считает все же, что упрямство правительства и царя наносит ущерб военным усилиям нации, то может быть представители союзников и отреагируют как-то на это.