В. Б. Ремизов
Толстой и Достоевский. Братья по совести
ebooks@prospekt.org
Информация о книге
УДК 82.091
ББК 83.3(2Рос=Рус)1
Р38
Издательство и автор книги благодарят Государственный музей Л. Н. Толстого и Литературно-мемориальный музей Ф. М. Достоевского за предоставленную возможность использовать в качестве иллюстраций уникальные материалы из коллекций изобразительных и рукописных фондов.
В оформлении обложки и макета использованы материалы с ресурсов https://www.fedordostoevsky.ru/photoarchive/dostoevsky/, shutterstock.com, lori.ru
Ремизов В. Б.
Каждый жаждущий ответа на вопрос «как относились друг к другу Достоевский и Толстой?» сможет найти его в этой книге.
В ней впервые почти с энциклопедической полнотой представлено все, что думали, говорили и писали друг о друге два великих современника. Им, несмотря на обоюдное желание, не суждено было встретиться в этой жизни. Автор книги не ставит целью включение в орбиту читательского внимания критических и литературоведческих трактовок творчества Достоевского и Толстого. На страницах этого издания разворачивается диалог двух великих людей России, который они вели с молодости, понимая, что рано или поздно в пространстве времен встреча состоится.
Высота духовного развития каждого из них позволила им, несмотря на отдельные разногласия, отыскать точки соприкосновения, быть братьями по совести.
История отношений, включая драматическое «покушение» Н. Н. Страхова на Достоевского, воссоздана в сорока главах, каждая из которых выстраивается вокруг актуальной проблемы не только века позапрошлого, но и нынешнего. В том же ключе написаны и завершающие книгу статьи ее автора.
От автора
Слушатели лекций – как в нашей стране, так и за границей – часто спрашивали меня о том, что я могу сказать о прижизненных отношениях Достоевского и Льва Толстого. Сказать было что, но всегда возникало ощущение неполноты знаний по этой теме, хотя за плечами не один десяток прочитанных книг, статей, дискуссий на конференциях, в студенческих аудиториях. Сложность была и в том, что с давних времен повелось противопоставлять одного писателя другому. Помню со студенческих лет профессора литературы, сравнившего ситуацию с двумя писателями с ситуацией тигра и льва, посаженных в одну клетку. Конечно, исследователи стремились обнаружить точки соприкосновения творческих миров обоих художников, но большинство ученых шло по пути противопоставления Толстого и Достоевского. Разные типы личности, кардинально противоположные биографии (нищий дворянин Достоевский, прошедший через каторгу, и небогатый граф Толстой, но все же и не бедный, живущий в своем имении Ясная Поляна). Разные типы художников. И об этом написаны горы книг, начиная с дореволюционной критики, включая три тома Д. С. Мережковского, и кончая современными исследованиями на предмет гендерных отношений в произведениях писателей.
В процессе работы над одной из статей о Толстом и Достоевском потребовался ряд цитат, звучащих в памяти, но отыскать их в огромном море литературы далеко не всегда удавалось. Причин тому много, в том числе и утрата личного архива. Столкнувшись с поиском цитат, я понял, что нет такой книги, в которой были бы собраны взаимоотклики, взаимоотзывы писателей. Речь не идет об энциклопедически исчерпывающей работе (это удел большого творческого коллектива), но собрать материал по теме взаимоотношений Толстого и Достоевского, основываясь на главных источниках, вполне возможно. В этом смысле книга представляет собой своеобразный эксперимент. В поле зрения читателя вводятся наиболее важные источники по теме. Среди них – Полное собрание сочинений в 90 томах Л. Н. Толстого, Полное собрание сочинений в 30 томах Ф. М. Достоевского, мемуарная литература, дневники современников, эпистолярные жанры, работы исследователей. Сложность состояла в том, чтобы собрать воедино все имеющиеся под руками сведения и упорядочить их. Хронологический путь в его чистом виде мало что давал, так как являл бы собой набор бессвязных фактов. Достоевский и Толстой разбежались бы опять в разные стороны. Поэтому в основу был положен проблемно-тематический принцип, который в то же время имел мощную опору на хронологический ряд. Это позволило увидеть то общее, что единит двух гениев. Оно оказалось на уровне личностных отношений более гармоничным, нежели предполагалось раньше. Два писателя никогда не встречались, но собранный в книге материал убеждает в том, что они находились в постоянной духовной связи. Что бы там ни писали, как бы ни делили их на «ясновидца духа» (Достоевский) и «ясновидца плоти» (Толстой), оба художника шли навстречу друг другу в понимании многих проблем, актуальных для жизни как России, так и всего человечества. Нередко они приходили к выводам, их единящим и возводящим на пьедестал истины.
В науке принято противопоставлять размышления Достоевского и Толстого об истине. Один на вопрос «С Христом он или с Истиной?» отвечал, что с Христом. Это был Достоевский. Другой же, Толстой, выбрал Истину. Но надо сделать еще один шаг вперед, чтобы сблизить их. Этот шаг делает сам Толстой, добавляя к первой мысли более значимую мысль: истина для него всегда совпадает с Христом. И становится ясным, что различие в подходе к проблеме, а не в сути. Есть одна вершина – это Христос. Только писатели идут к ней с разных сторон.
Книга написана так, что читающий становится сам исследователем. Как в современной игре, ему расставлены подсказки, а он должен найти решения проблемы или проблем. Выводы делает он сам, а если это происходит, то вместе с Толстым и Достоевским читатель поднимается по духовной лестнице вверх.
Крайне редко в книге звучит вывод относительно воссоздаваемых жизненных ситуаций и реалий, хотя поверь, читатель, все время, когда писал книгу, хотелось за тебя додумывать и принимать решение. Много сложных жизненных коллизий придется пережить, попадая в мир духовного общения Достоевского и Толстого. Потребуется читательская культура при сравнении художественных и публицистических текстов писателей. Немало культурно-образующих моментов для входящего в мир общения двух гениев и их современников.
Во всем, что связано с именами Толстого и Достоевского, пронзительно звучит голос совести. Достоевский был физически тяжело болен, но он не писал о своих муках. Он мужественно переносил подчас невыносимые страдания. Зато страдания маленького человека, арестантов, ни за что осужденной на тюремное заключение бабы, изломанного фантастическими идеями «аристократа духа», матушки России, всего народа русского, и не только русского, воссозданы с тончайшим проникновением в психологию униженных, оскорбленных, изуродованных жизнью в подполье, отошедших от Бога и в муках идущих к нему. Изобразительная мощь Достоевского близка Данте, Рембрандту. Толстой нападал на художественную манеру писателя, нападал потому, что у него была своя орбита движения по Вселенной. Кому-то язык самого Толстого кажется скучным и громоздким. Кто-то берет за образец прозу Чехова или Бунина. Манера письма, отношение к способам раскрытия характеров и сущности описываемого у каждого большого художника так своеобразны, что можно сравнивать, но уж никогда не уравнивать. Чехов боготворил Толстого, как и Бунин, а Толстой говорил о Чехове: «Это Пушкин в прозе». Манеру же Достоевского Толстой воспринимал критически. Например, ему казалось, что все герои Достоевского говорят одним языком. Такое суждение вполне понятно, ибо Толстой всегда исходил из другого закона – через передачу индивидуальности речи героя раскрывать суть характера. В «Войне и мире» около 600 персонажей. Не все являются носителями речи, но тех, чья речь глубоко индивидуализирована, превеликое множество.
Однако замечу, что часто, когда Толстой начинал читать то или иное произведение Достоевского, он не мог оторваться. Достоевский порой крепко затягивал Толстого в свои художественные сплетения. Автор романа «Война и мир», который восторженно был встречен Достоевским, мог сказать о князе Мышкине – «бриллиант», конечно, бриллиант русской литературы.
Мышкина тоже звали Львом Николаевичем. Думаю, что это не случайно. Глубина переживаний толстовских героев, особенно молодых, их муки совести, поиска своего места в мире, бессмертие Пьера Безухова, прозвучавшее после каратаевского сопротивления ненасилием насилию, вошли в душу художника Достоевского, стали частью его духовной биографии. А рядом с этим вспыхнул и разгорался неподдельный интерес Толстого к великому современнику. Ведь не мог он просто так, как бы в память о Достоевском, написать их общему другу Н. Н. Страхову: «…когда он умер, я понял, что он был самый, самый близкий, дорогой, нужный мне человек». Однако читателю этой книги придется самому сделать вывод о закономерности этого сиюминутного порыва, вызванного жалостью к неожиданно умершему Достоевскому.
Все творчество Толстого, как и все творчество его великого современника, пронизано муками совести. Действительность такова, что писатели не скрывали своих болей и слез при виде того, что творится в мире и как одни люди жестоко и несправедливо истязают других людей, как ген самоуничтожения разрушает духовный остов личности человека. Они понимали важность любви к Богу и ближнему, и потому так резко критиковали весь ужас капиталистического угнетения личности и народов, торжества свободы без берегов, лишающей человека рычагов сдерживания варварских инстинктов. Мечтая о всемирном братстве, они шли вслед за Шиллером, за его одой «К радости!», верили в силу любви Божеской и спасительной. Но в центре их внимания всегда был человек, конкретная личность, от свободного выбора которой зависела судьба мира. Потому оба придавали огромное значение просветительству и идеям гармонической педагогики. Оба понимали, что только пробуждение совести способно привести человека к осознанию стыда и потребности ценою страдания, постоянного совершенствования искупить зло и насилие, построить на христианских принципах основы будущего общества.
Но оба понимали, что начинать надо с себя. Их самоочищение протекало на глазах всего мира. И мир услышал их. Одно время казалось, что он пойдет по дороге, предложенной ими. Однако это только казалось. Мир стал намного циничнее. Не стыдно лгать, не стыдно мучить себе подобных, не стыдно убивать миллионами невинных людей. Молчит совесть мира.
Потому и не лишний раз напомнить о тех, кто вошел в когорту величайших мудрецов мира.
Несколько предварительных замечаний.
1. Обращаю внимание на то, что в книгу включены только те моменты общения двух писателей, на которые они указали сами или свидетелями которых непосредственно были их современники. Никаких отзывов критиков, литературоведов о творчестве Толстого и Достоевского, их взаимоотношениях в книге нет и не может быть, ибо таков ее жанр. Исключения сделаны для К. Леонтьева и Н. Лескова, вступивших в спор о «наших новых христианах» Достоевском и Толстом. Но оба полемиста знали писателей, писатели были знакомы с ними и, что важно, сама сущность спора являла собой суждения о главных проблемах творчества Достоевского и Толстого, которыми жила Россия и Европа второй половины XIX века.
2. Прошу обратить внимание на то, что в книге ссылки на Полные собрания сочинений Достоевского1 и Толстого2 даются в тексте с указанием тома и страницы, но с разницей правописания томов: тридцать томов Достоевского обозначаются римскими цифрами, девяносто томов Толстого – арабскими.
3. В цитатах курсивы всегда принадлежат их авторам! Иногда в тексте читатель найдет напоминание об этом.
Все остальные акцентировки фрагментов текста цитируемых материалов: жирный шрифт, курсив, подчеркивание, в особых случаях – совмещение способов выделения – принадлежат мне. Мои комментарии печатаются курсивом или в подстрочнике мелким шрифтом.
Перед тем, как отправиться в путь, в качестве исключения приведу отзыв зарубежного поклонника Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого, молодого Ромена Роллана. В предисловии к Полному собранию сочинений на русском языке (1930 г.) Р. Роллан писал:
«Трагедии Эсхила и драмы Шекспира не могли потрясти души своих современников глубже, чем всколыхнули нас „Идиот“, „Братья Карамазовы“, „Анна Каренина“ и великая эпопея [...] „Война и мир“»; они явились молнией откровения, «разодравшей небо Европы около 1880 года»3.
К началу 1878 г. из числа русских писателей уже были избраны членами-корреспондентами Академии наук Л. Н. Толстой, И. С. Тургенев, И. А. Гончаров, А. Н. Островский, А. К. Толстой, А. Н. Майков.
6 февраля 1878 г. Достоевскому пришло уведомление за подписями графа Ф. Литке, В. Буняковского и К. Веселовского об избрании его в члены-корреспонденты Академии наук.
В середине мая 1879 г. Достоевский был приглашен в Лондон для участия в конгрессе Международной литературной ассоциации.
На этот конгресс членами Почетного комитета были избраны от России два человека: Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский.
Глава первая. «Л.Т. МНЕ ОЧЕНЬ НРАВИТСЯ, НО… МНОГО НЕ НАПИШЕТ»
Ф. М. Достоевский – Евгению Ивановичу Якушкину 4
15 апреля 1855 г. Семипалатинск
Ф.М. Достоевский в ссылке
Е.И. Якушкин
«Благодарю Вас, многоуважаемый Евгений Иванович, за Вашу память обо мне и за Ваше ко мне внимание. Я неожиданно, к моему счастью, нашел в Вас как будто родного. Еще раз благодарю. О себе скажу, что живу я большею частию одними надеждами, а настоящее мое не очень красиво. К тому же примешалось и дурное здоровье. Мой товарищ Дуров вышел из военной службы и, как я слышал, определен в Омск к статским занятиям. (Всё это по болезни).
Пушкина я получил. Очень благодарю Вас за него. Брат мой писал мне, что он еще весною прошлого года послал мне через Вас некоторые книги, как например, святых отцов, древних историков, и из вещей – ящик сигар. Но я ничего не получил от Вас. Теперь уведомьте, пожалуйста: посылали ли Вы ко мне? Если посылали, то пропало, дорогой. Если не посылали, то, конечно, сами не получали. Сделайте одолжение, уведомьте об этом брата. Мои занятия здесь самые неопределенные. Хотелось бы делать систематически. Но я и читаю и пописываю какими-то порывами и урывками. Времени нет, особенно теперь; совсем нет.
Пишете Вы о сборе песен. С большим удовольствием постараюсь, если что найду. Но вряд ли. Впрочем, постараюсь. Сам же я до сих пор ничего не собирал подобного. Меня останавливала мысль, что если делать, то делать хорошо. А случайно сбирать, хоть бы народные песни, – ничего не сберешь. Без усилий ничего не дается. К тому же занятия мои теперь другого рода. Сколько нужно прочесть, и как я отстал! Вообще в моей жизни безалаберщина.
Уведомьте, ради бога, кто такая Ольга Н. 5 и Л.Т. 6 (напечатавший «Отрочество» в «Современнике»)?
Прощайте, дорогой Евгений Иванович. Не забывайте меня, а я Вас никогда не забуду. Ваш Достоевский» (XXVIII1, 184).
Из письма Ф. М. Достоевского – Аполлону Николаевичу Майкову
18 января 1856 г. Семипалатинск
«Скажу Вам и свои наблюдения: Тургенев мне нравится наиболее – жаль только, что при огромном таланте в нем много невыдержанности.
Л.Т. 7 мне очень нравится, но, по моему мнению, много не напишет (впрочем, может быть, я ошибаюсь). Островского совсем не знаю, ничего не читал в целом, но читал много отрывков в разборах о нем. Он, может быть, знает известный класс Руси хорошо, но, мне кажется, он не художник. К тому же, мне кажется, он поэт без идеала» (XXVIII1, 209–210).
А.Н. Майков
Чокан Валиханов и Ф.М. Достоевский в форме унтер-офицера. Семипалатинск.1858
Писатели, заключившие «обязательное соглашение» с редакцией журнала «Современник».
Сидят слева направо: И.А. Гончаров, И.С. Тургенев, А.В. Дружинин, Н.А. Островский. Cтоят слева направо: Л.Н. Толстой, Д.В. Григорович. Фотография С.Л. Левицкого. Петербург. 1856
Сотрудники журнала «Современник».
Нижний ряд слева направо: Н.А. Некрасов, Д. В. Григорович, И.И. Панаев. Верхний ряд слева направо: И.С. Тургенев, В.А. Соллогуб, Л.Н. Толстой. 1850-е гг.
Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ
Дневник писателя за 1877 г.
Ноябрь. Глава I. Раздел II
История глагола «стушеваться»
«Слово «стушеваться» значит исчезнуть, уничтожиться, сойти, так сказать, на нет. Но уничтожиться не вдруг, не провалившись сквозь землю, с громом и треском, а, так сказать, деликатно, плавно, неприметно погрузившись в ничтожество. […]
Помню, что выйдя, в 1854 году, в Сибири из острога, я начал перечитывать всю написанную без меня за пять лет литературу («Записки охотника», едва при мне начавшиеся, и первые повести Тургенева я прочел тогда разом, залпом, и вынес упоительное впечатление. Правда, тогда надо мной сияло степное солнце, начиналась весна, а с ней совсем новая жизнь, конец каторги, свобода!), – итак, начав перечитывать, я был даже удивлен, как часто стало мне встречаться слово «стушеваться». Потом, в шестидесятых годах, оно уже совершенно освоилось в литературе, а теперь, повторяю, я даже в деловых бумагах, публикуемых в газетах, его встречаю, и даже в ученых диссертациях. И употребляется оно именно в том смысле, в котором я в первый раз его употребил» (XXVI, 66).