– Лучше скажи, что ты там за сцену лирическую устроил с этой девкой? – недовольно проворчал Николай.
– Каждый видит то, что хочет. У тебя с лирикой точно проблемы в голове. – Илья усмехнулся. – Я просто вдохнул в несчастную желание жить. Вот и все.
– А зачем? С твоим-то цинизмом это не логично.
– В холостую работать не люблю. Мы ей жизнь спасли, а она жить не хочет. Неправильно это. А тебе, блаженный, надо не за чужим поведением следить, а с самим собой разобраться. То ты сопли распускаешь по поводу и без. То бесишься на пустом месте. Такие заскоки, знаешь ли… Я мог бы махнуть рукой на это дерьмо. Ну, с головой плохо у парня, подумаешь. У кого с ней в наше время нормально вообще. Но на кону стоит многое. На кону стоит все. И исход всего этого зависит и от тебя в том числе. Если тебя так будет швырять из стороны в сторону, то беда случится. Смекаешь?
Васнецов пристально посмотрел на товарища.
– А ты бы и вправду убил ее, когда она сказала, что жить не хочет? А. Крест?
Людоед зло улыбнулся.
– А ты, блаженный, как думаешь?
– Может ты и меня убить смог бы, если бы решил что я стал опасен для миссии? – Прищурился Николай.
– Можешь не сомневаться.
Васнецов покачал головой, вспоминая измышления собственного внутреннего голоса. Этот убьет. И глазом не моргнет.
– Ну и что ты там себе думаешь? – ухмылка Ильи словно говорила, что он читает все мысли Николая. Людоед положил руку ему на плечо и добавил, – Просто не давай мне повода, братишка. Вот и все.
* * *
Надзиратель тюремного блока в очередной раз ударил старой милицейской резиновой дубинкой по стальной решетке.
– Ну что ты вылупился, мразь! – рявкнул он на одного из шестерых пленных, которых держали тут специально для крещения кровью тех, кто решил примкнуть к черновикам.
|
|
Надзирателю по кличке Кукан было всего двадцать шесть лет. Он был черновиком во втором поколении, поскольку вступил в эту банду еще его отец.
Кукан любил заступать на охрану заключенных. Его излюбленным занятием в этой жизни было демонстрировать свое превосходство над теми, кто не мог ему ничем ответить. Другое дело внешние посты или охота на людей. Там бывало страшно. Там могли убить. А тут он мог вдоволь наслаждаться своей властью и чувствовать себя сильнее других. Вот и сейчас он ходил вдоль клеток с пленными из различных городских группировок и орал на них матом, вещая унизительные для любого нормального человека вещи. Он наслаждался, видя, как они бесятся в клетках, не имея ни сил, ни возможности что-то ему ответить. Если кто-то начинал из клетки огрызаться, то на него выплескивалось ведро с фекалиями. Такого унижения никто не хотел и, все молча слушали, лишь позволяя себе скрежетать зубами и зло смотреть в ответ.
Кукан продолжал развлекаться, то и дело, оглядываясь на своего более старшего напарника по кличке Шалый, который сидел в автомобильном кресле, спиной к темному тоннелю ведущему в тупик, закинув ногу на ногу и курил самокрутку, одобрительно кивая головой и смеясь.
– Ну что молчите, парашники? – продолжал молодой надзиратель. – Может, кто сказать что в ответ хочет, а? Что, слабо, девочки? Имел я вас, козлы драные! Мам ваших имел, сучки вы гнойные!
– Если бы ты был мужчиной, то открыл бы мою клетку и разобрался со мной по-мужски, один на один, – прорычал пленник, напротив которого остановился Кукан.
|
|
– Чего? Чего ты вякнул? Ты сомневаешься, что я мужчина? – черновик убрал дубинку в сторону и приспустил свои штаны. – На, урюк, смотри. Мужская штучка, а? – Он захохотал и принялся мочиться в клетку прямо на пленника.
– Падла! – воскликнул тот, отскочив в дальний угол и уварачиваясь от струи мочи.
– Глянь, Шалый, как я его! – черновик, гогоча, обернулся и взглянул на своего подельника. Тот больше не смеялся. На лице его был испуг. Он нервно сжимал зубами самокрутку, а за его спиной, стоял молодой человек в камуфлированной одежде и прижимал к виску Шалого пистолет с глушителем. Как и этот молодой парень, из полумрака тоннеля показался еще один незнакомый человек. Он был в черной шинели и в руке держал странного вида меч.
– Когда ты перестанешь ссать, твой кореш умрет, – усмехаясь, сказал Людоед, – Цена его жизни, твоя моча.
Кукан рефлекторно потянулся к кобуре с пистолетом, но Крест быстро прислонил лезвие своего меча к шее бандита.
– Хочешь проверить у кого из нас реакция лучше? Давай. Ты еще успеешь увидеть как кровь из твоей артерии брызжет фонтаном и почувствуешь как холодное лезвие пробирается сквозь твою глотку. И тогда у тебя не останется ничего кроме нервных рефлексов. А в этом случае ты не сможешь осознанно выхватить пистолет, снять его с предохранителя и выстрелить в меня.
– Вы кто… Вам чего… – испуганно пробормотал Кукан.
– Ссы, палда, – зарычал Шалый, – Они же меня грохнут сейчас.
– Но… но я больше не могу…
– А ты рукой подергай, – хмыкнул Николай, держащий у виска второго черновика пистолет.
|
|
– Я н-немогу, – всхлипнул молодой.
– Кончай с этим, – Кивнул Людоед, и Васнецов тут же нажал на курок. – Отлично. – Крест кивнул и ударом ногой в живот Кукана, заставил того отлететь к клетке. Пленник, что находился в ней, тут же накинулся на своего обидчика, просунув руки через решетку и схватив его за горло. Кукан хрипел и дергался меньше минуты. Он не был ни сильным физически, ни сильным духом. Он мог только кричать матом через стальные прутья. Когда же его схватили за горло, он уже был обречен.
– Может, теперь выпустишь нас? – произнес пленник, обращаясь к Людоеду, когда с Куканом уже все было кончено.
– Погоди-ка, – махнул рукой Людоед, с интересом разглядывая неровные фанерные таблички на каждой из клеток. Он качал головой и как обычно ухмылялся, читая надписи сделанные углем на этих дощечках.
– Чего ждать-то? – недовольно бросил другой пленник, – Ключи у того, с дыркой в голове. Выпусти нас.
– Погоди, – повторил Крест, – Так вы из разных группировок? – Муслимиат, – прочитал он надпись на одной табличке, – Славянский союз, – это уже другая надпись, – Новый Коминтерн… Националисты, коммунисты, белоказаки-монархисты… Слышь Коля, вот так задачка. Что делать с ними?
– Эй! Что значит что делать! Выпустите нас! – заорал еще один пленник.
– Потише, – Крест поморщился, – На ваш ор сейчас вся тусня местная сбежится. – Он подошел к двери, которая вела дальше в глубину логова черновиков, и задвинул железный засов. – Если я вас выпущу, то зачем? Чтобы вы снова вцепились друг другу в глотки, как это успешно делали раньше? Вы же ненавидите друг друга в силу исповедуемых вами разных идеологий. Не так что ли?
– А ты сам-то, чьих будешь?
– Я? – Людоед улыбнулся, – Я сам по себе. Но там где я появляюсь, становится худо. Колян не даст соврать. Да Колян?
– Точно, – Хмыкнул Васнецов, вытирая окровавленный глушитель пистолета, – Всадник апокалипсиса. Только без коня.
– Вот то-то и оно. – Кивнул Крест, – Слушайте меня, други. Слушайте внимательно. Слушайте и запоминайте. Времени у нас мало. Причем времени мало не только в данном конкретном случае. Часики тикают, и очень скоро всем на этой планете в последний раз улыбнется смерть. В последний, потому что после этого, улыбаться уже будет некому. Жизни уже не будет. А значит и смерти тоже. Но хорошо ли это? Или нет? Чего будут стоить все ваши идеалы и верования? К чему вы стремитесь? Вы, поделившие друг друга на красных и белых, верных и неверных, обрекаете все, что от нас осталось лишь на то, что будет иметь только цвет, разлагающийся плоти. Вы, своей непримиримостью и отсутствием компромиссов и понимания друг с другом, обрекли остатки человечества на то, что поднимают головы и властвуют такие как эти поганые черновики. Кому плевать на вашу религию и ваши ценности, и ваши политические ориентации. Черновики, и подобные им твари, уводят ваших женщин, ваших дочерей на позор. Они делают из вас мясо. Только ли вина черновиков в этом? Отнюдь. Вы в этом виноваты. Вы этому потворствуете. Забыли историю. Забыли прошлое. Не будем ходить далеко, и вспоминать феодальную раздробленность на Руси. Обратимся к последним дням мира. Восток, запад, третий мир, террористы, демократы, нефть. Нет, мир не должен был быть окрашен в один цвет и зиждиться на одних и тех же ценностях что и всюду. Наш мир пестрел обилием языков и культур. Наций и религий. И в том могло быть его очарование. Могло, но не стало. Ведь всем надо было лезть со своим уставом в чужой монастырь. И к чему все это привело? Объяснять, я думаю, не надо? Но вы оказались невосприимчивы к урокам и продолжаете скалиться друг на друга. Что и говорить, черновики в этом смысле оказались умнее вас. Они оказались глобалистами. Потому они сильней и непобедимей. Люди разных наций и религий, разных слоев общества, окрасились в один черновой цвет и стали силой, имеющей вас, как хотят. Я их ненавижу. Но они мне симпатичнее вас.
– Ты что несешь! – раздалось из одной клетки.
– Я просил не перебивать и слушать внимательно. Я сейчас плюну и пойду дальше. А вы сидите тут и ждите своего конца.
– Пусть договорит, – пробормотал другой узник.
– Вот вы, белые и красные. Чего не поделили? Вы все в семнадцатом году зависли? А ведь были, много десятилетий назад, люди, которые в этом вопросе переросли вас. А вы все враждуете, отказываясь от преемственности истории вашей страны и понимания того, что важнее судьба отечества и его народа. Пусть и руин отечества и остатков этого самого народа. Вам бы посмотреть в прошлое и признать славные победы и достижения вашей страны и под имперскими знаменами и под красным знаменем Великой отечественной. Ведь даже Сталин начал делать шаги, примеряющие историю, возрождая военную касту с ее имперским регалиями и погонами, ослабив нажим на церковь, упразднив сатанинскую директиву своих предшественников об уничтожении религии. Это ведь еще тогда советы обратились в славное прошлое нашей истории, снимая кино про великих полководцев и учреждая ордена в их честь. А вам все неймется. Да и времена сейчас такие, что не до разборок. Но вашего ума до этого дойти не хватает. Уже нет тех, кто убил вашего монарха, дорогие монархисты. Но уроков той бойни никто не извлек и вам зачем-то нужна братоубийственная война сейчас. К чему поборникам религии браниться с теми, кто под коммунистическими знаменами проповедует всеобщее равенство, братство и социальную справедливость? Разве не тоже самое хотел почитаемый вами Иисус из Назарета? К чему вы, почитатели пророка Мухаммеда, враждуете с христианами? В вашей святой книге есть почтенный пророк Исса, но он и есть тот самый Иисус. К чему вам звать их неверными? Времена крестовых походов прошли и не православные их, кстати, устраивали. Вы считаете своим долгом джихад, но знаете ли вы, что это такое? Вы знаете, что такое Великий джихад? Это противостояние и битва против дьявола в собственном сердце. Это противостояние соблазнам. Но утоляя жажду убийств, якобы во имя Аллаха, вы разве не потворствуете этим самым соблазнам греха смертоубийства? Знаете ли вы, что по вашей священной книге джихад разрешает насилие лишь для самообороны и насилие это оговорено строгими правилами? Знаете ли вы, что сказал Мухаммед? При мщении за раны и обиды, не причиняй вреда невоюющим в их домах! Не трогай женщин! Не причиняй вреда младенцам! Не уничтожай дома, и средства к существованию тех, кто не воюет против вас! И самое главное – Коран запрещает использовать силу и джихад для обращения в веру. В религии не может быть принуждения. А вы господа, националисты. Вы превратили национальную идею и саму суть национализма в синоним нацизма. Но национализм, это любовь и служение своей нации и ее интересам. А вовсе не ненависть к народам другим. Но вам легче изливать ненависть к инородцам. Нежели быть образцами духовности, силы и благородства вашей собственной нации. Не позволяйте одним племенам, применять силу против вас. Не будьте слабыми. Но будучи сильными, не обращайте эту силу против иных народов. Взаимоуважение наций и служение собственному народу и его благоденствию, а не унижению и грабежу народов других, в свое время, не позволило бы случиться, в том числе и ядерной войне. Но вы этого никак не хотите понять. Так зачем, скажите, мне выпускать вас всех из клеток?
В помещении воцарилась гробовая тишина. Люди в клетках с одинаковыми, недоуменными и в то же время задумчивыми лицами взирали на Людоеда. Просто ли он говорил, или применил что-то гипнотическое, но Николай видел во взглядах этих людей что-то покорное и какую-то готовность подчиниться Людоеду. Они словно восприняли его мессией. Новым пророком, посланным высшими силами для того, чтобы изменить безысходность этого мира и дать людям веру в то, что возможно движение к лучшему. Васнецов и сам почувствовал, что и на него, в том числе, подействовали слова его товарища как какой-то магический жест всесильного волшебника. Николай в очередной раз поразился многогранности и эрудированности Ильи. Силе его убеждения и какой-то монументальной харизме.
– Мы ведь сейчас все по одну сторону, – пробормотал, наконец, один из заключенных.
– Это сейчас. А когда выйдем из этого царства тьмы? Что будет потом?
Снова молчание. Затем другой голос:
– Потом, даст бог, видно будет. А пока мы с тобой. Так? – пленник оглядел сокамерников.
Те утвердительно закивали головами.
– Мы с тобой брат.
– Да будет так, – вздохнул Людоед, – Но зарубите себе на носах. Если начнете дурить и выяснять отношение, я патронов жалеть не буду. И даже если вы все как один, в едином порыве, накиньтесь на меня или моего товарища, то вам меня не одолеть. А будем действовать грамотно, значит выйдем отсюда живыми. Коля, погляди у твоего жмурика ключи в карманах.
Васнецов обыскал труп Шалого и нашел связку ключей. Затем принялся открывать клетки одну за другой. Освобождая пленников, он слышал, как они перешептывались.
– Откуда они взялись?…
– Чудеса какие-то…
– Да он же мессия!…
Людоед приветствовал каждого вышедшего из клетки рукопожатием.
– Так, братья. С освобождением пока поздравлять не буду. Нам надо из этого подземелья еще выбраться. Пройдите туда, – он указал рукой в сторону, откуда они с Николаем пришли. – Там на полу мы сложили теплую одежду и оружие черновиков, которых замочили по дороге сюда. Берите, одевайте, и пощекочем этим уродам нервы.
Без лишних слов узники направились за одеждой и оружием. Людоед светил фонарем в их сторону, давая им возможность лучше сориентироваться в темноте и быстрее одеться.
– Илья, один из них тебя мессией назвал, – тихо произнес Николай, подойдя к товарищу.
– Вот тебе раз, – хмыкнул Крест, – Только в наше чудное лихое время такого монстра как я могут за полубога принять.
– Ты их околдовал что ли? Гипнозом прошелся?
– Зачем именно так? Иногда достаточно силой разума взывать к разуму. Тоже, бывает, помогает. Правда надолго ли?
– Так мы теперь все черновое отродье вырежем, Илья.
– Остынь, блаженный. До сих пор для нас была легкая прогулка по этому метро по той простой причине, что мы шли через малообитаемые помещения с той стороны, откуда враг прийти, по их мнению, не мог. Дальше будет очень трудно. И нам тут геноцид устраивать времени нет. Нам нужны БАТы. Нам надо к самолету. Нам нужен ХАРП. Помнишь?
– Конечно. – Николай вздохнул, – Может стоить и дальше убедить их в том, что ты мессия?
– А зачем, Коля? – Крест усмехнулся, – Да и какой из меня мессия? Я же не умею превращать воду в вино. – Затем он тихо засмеялся, потирая пальцем кончик носа, – Хотя с другой стороны, всякое дерьмо в напалм превратить, могу запросто. Может и мессия, сообразный нынешнему времени.
– Богохульник ты, – пошутил Васнецов.
– Ну, думаю, за это Бог простит. А вот за многое другое… А вообще, у меня есть стойкое чувство, что мессия, это ты, если серьезно.
– Я? – Николай удивился, – Это почему?
– Да потому что Бог тебя на руках носит. Вытаскивает тебя или моими, или Варяга руками, а то и сам. Значит, ты ему нужен.
– На кой?
– Ну, брат, пути господни неисповедимы, – улыбнулся Крест.
– Да какой из меня мессия? У меня же дури в голове всякой…
Людоед уставился на Васнецова и произнес:
– Брат. У тебя дури в голове, как дерьма на свиноферме. Но одно то уже, что ты это стал осознавать, дает призрачную надежду на то, что из тебя выйдет толк.
Николай задумался над словами товарища, вспоминая весь пройденный путь и те ситуации, в которые он попадал. Только сейчас он отчетливо стал осознавать, что во множестве случаев он оставался невредим благодаря какому-то чудесному вмешательству. Хотя, это может быть лишь, кажется после убедительных слов Ильи.
– Может ты и прав. Может и мессия. – Вздохнул Николай, глядя на возвращающихся уже с оружием и теплой одеждой узников, – Только вот про дерьмо на свиноферме это ты слишком…
– Слишком мягко, – кивнул Людоед.
АД УЖЕ ЗДЕСЬ
На хорошо освещенном перроне станции 1905 года царило оживление. Старые эскалаторы давно оббили досками, поскольку они уже не могли выдерживать движения людей. Теперь по скрипучим деревянным ступенькам торопливо спускались исхудалые бледные рабы с характерными клеймами на лбу. РАБ. Невольники тащили из приехавших после ночного рейда бронемашин трофеи и тела убитых врагов чернового движения, которые могли сгодиться в пищу тем, кто не брезговал человечиной, и для других нужд. За спинами рабов свистели сплетенные из человеческой кожи хлысты свирепых погонщиков.
– Живее свиньи! Живее! На корм собака пустим! – орали рабовладельцы.
На перроне столпилась бодрствующая ночью смена охраны станции. Им было любопытно, какие вести принесли вернувшиеся из рейда боевики.
Сверху, на ступеньках эскалатора, показался здоровенный черновик с окладистой седой бородой, которую стало видно, когда он стянул с мясистого лица респиратор. Вид у него был усталый. Он неторопливо спускался, замыкая процессию рабов и погонщиков, нарочито небрежно болтая в руке американский автомат М4.
Сама станция была отделена от остальных подземных помещений двумя стенами. За одной был питомник, где держали свиней и кроликов. Дальше была тюрьма и складские помещения с лабораторией. За другой стеной был личный вагон Якова Чернова, превращенный в бронированный дом. Жилища элитных черновиков, их семей и коморки их рабов. Оранжереи, где выращивали то, что могло вырасти в условиях подземелья.
Яков Чернов, тридцативосьмилетний главарь местной общины черновиков с угловатым худым лицом, впалыми темными глазницами и тонкими черными усиками над вздернутой губой, вышел из своего логова в сопровождении четверых охранников. Увидев одного из лучших своих полководцев, он снял с ладоней рукавицы и заткнул их за портупею.
– Вепрь, золотце, вернулся, – развел он руками и зевнул, приветствуя здоровяка с американским автоматом.
Вепрь подошел к нему, и позволил себя по-отечески обнять главарю который был гораздо моложе его самого.
– Привет босс, – устало, но громко выдохнул он низким хриплым басом.
– Ну, рассказывай. Что там?
– Весь город на ушах стоит. Много отребья мы побили. Счету нет. Даже все трупы собрать не смогли. Несколько убежищ полностью выжгли. Но улов хороший. Правда, я видел там, в городе, кое-что.
– Что именно? – Чернов посмотрел на него сонными глазами.
– Следы. Следы особого вездехода. Яша, в городе рейдеры.
Чернов задумался, потом мотнул головой и нервно усмехнулся.
– Херня все это. Нет никаких рейдеров. Неужто ты в эти байки веришь?
– Но что это за следы? В легендах об этих монстрах именно такие следы и описываются.
– Ну, мало ли что. – Чернов пожал плечами. – Танк какой-нибудь. Вездеход.
– Я же знаю, какие у чего следы. Нет. Это другое. Очень широкие гусеницы.
– А помнишь у красноперых когда-то был вездеход. «Витязь» или как он там назывался. Ну, мы их еще на фугасе подорвали. Помнишь? Там тоже широкие гусеницы.
– Ну, хрен его знает, – махнул рукой Вепрь, – Но мне это все равно не нравится.
– Да будет тебе. А потери у нас есть?
– Как же без потерь, – Вепрь невесело усмехнулся, – Двенадцать парней наших убито. Еще патруль Свирепого пропал. Но я думаю, что они живы. Застряли, может, где на окраине. У нас подбили один броневик. Но так. Мелочь. Ступицу с колесом выбило. Починить можно. Но мы его на месте оставили. Я там оставил отряд на охранении. Это недалеко. У драмтеатра. Думаю сейчас взять БАТ, заправить свои коробочки и махнуть за машиной. Заодно Свирепого поищем. Ты не против?
– Нет, – Чернов мотнул головой. – Я не против. А какой улов?
– Тридцать пять ублюдков в плен взяли. Девять из них бабы. И вот еще… – здоровяк опустил взгляд и нервно почесал бороду. – Борька Чахотка убит.
– Что?! – Яков вытаращил на Вепря свои желтые, болезненные глаза. – Как?!
– Один ублюдок его в спину расстрелял из автомата. Как падла. Прямо в спину. Но мы тварь эту взяли живым. Я ведь знаю что ты с Чахоткой еще со школы корешился. Ну вот…
Наверху, наконец, показались еще люди. Избитые и некоторые с огнестрельными ранами пленные, чьи руки были связаны веревками и ремнями из все той же человеческой кожи на запястьях, спотыкались и падали от обильных пинков и ударов прикладами оружия, которые безжалостно сыпали на них озлобленные и перевозбужденные бойцы Вепря.
Пленники покатились по ступенькам вниз. Один из них свернул себе шею. Женщин вели отдельно. На тех из них, что были помоложе, была разорвана одежда. Видимо по дороге в свое логово, черновики уже успели над ними надругаться.
– Так, баб в стойло сразу уводите! – крикнул встречавшим на перроне охранникам Чернов. – А этих мразей построить тут.
Женщины кричали, плакали, отбивались. Гогочущие боевики погнали их в недра своего логова, хлопая руками по ягодицам и иногда раздавая пинки. Пленных мужчин выстроили в одну шеренгу. На худом жилистом лице Чернова заиграли желваки. Он вперил кулаки в бока и стал медленно расхаживать.
– Ну что, чмошники, добро пожаловать к черновикам. Я есть Яков Чернов. Хозяин этого города. Вепрь, – он повернулся к своему полководцу. – Покажи мне эту гниду, что Борьку порешил.
Здоровяк подошел к строю пленных и врезал кулаком под дых одному из этих людей. Пленник упал. Это был высокий тридцатилетний крепыш с взъерошенными светлыми волосами и сильно избытым лицом. Он скорчился на полу, хватая ртом воздух.
Чернов склонился над ним.
– Ты, ублюдок, знаешь, кого ты убил подло в спину? – зарычал главарь черновиков. – Он мне как брат был.
– Жаль что он не был твоей мамой, – простонал пленник.
– Ах ты сука, – Чернов нанес ему удар ногой в живот. – Смелый, да? Нука поднимите это мясо!
Охранники схватили пленника и поставили перед главарем.
– Смелый значит, да? Кусок дерьма!
– Очень… очень приятно познакомиться. – Простонал пленник. – Я, Славик Сквернослов. Я очень рад встрече с тобой, кусок дерьма. Потому что могу тебе от всей души и прямо… прямо в глаза сказать… чтоб ты шел нахер. Понял?…
Вепрь ударил его по лицу и обратился к Чернову.
– Давай я ему голову отрежу? Он своей словесной дристней нас еще в дороге притомил сильно.
– Убери этого скота в сторонку, – мотнул головой Яков, – За Борьку Чахотку, это для него будет слишком легким выходом. Я после подумаю, как с ним расправится. Он, сука, медленно умирать будет. Я этой гниде на брюхо крысу посажу, сверху ведро поставлю, и буду греть это ведро паяльной лампой. Он сука узнает, с кем связался. Убери его в сторону.
– Оставьте парня. Он вообще не при делах. – Подал голос, стоявший среди пленников Варяг Яхонтов. – Недоразумение вышло. Это я твоего кореша грохнул.
Чернов усмехнулся и подошел к Варягу.
– Хочешь выгородить свою подружку? А? Вепрь. Вепрь, что скажешь?
– Врет. Я сам видел, как тот ублюдок полрожка в Борьку всадил.
– Врет, значит? Ну, врежь ему, раз врет.
Вепрь нанес Варягу удар лбом по переносице. Яхонтов упал, но стоявший рядом Демидов подхватил его руками.
– Короче, ублюдки рода человеческого, – стал громко говорить Чернов, – Вы почти все умрете. И прямо сейчас. Но! Те из вас, кто хочет присоединиться к нашему черновому движению, могут это сделать. И тогда вы сохраните себе жизнь. Однако вы должны пройти крещение кровью. Те из вас, кто захочет присоединиться к нам, должны будут прямо сейчас расстрелять остальных. И того мы примем на испытательный срок. Кто этот срок не пройдет, тот умрет или станет нашим рабом. Итак! Кто из вас, свиньи, хочет стать членом великого чернового братства?!
Наступила тишина. Наконец один из пленников, пугливо озираясь на собратьев по несчастью, медленно поднял связанные дрожащие руки.
– Я, – тихо сказал он.
– Шкура ты! – рявкнул стоявший рядом человек.
– Молчать! – истерично завопил Чернов. – Ты, выйди из строя, – обратился он к добровольцу. – Сейчас сможешь обидчику своему пулю в лоб пустить. Кто еще?
Строй ответил молчанием.
– Что, козлы, неужто больше никто жить не хочет? А?
Молча смотревший прямо перед собой Турпал мотнул головой и, вздохнув, произнес:
– Я, короче.
– Турпо, ты что охренел? – Егор Демидов уставился на него. – Как ты можешь?
– Я все равно чужаком всегда был среди вас, – устало ответил чеченец.
– Что за хрень ты несешь? Каким чужаком? Мы же с тобой последним куском делились! Мы же все как одна семья были!
– Я делаю то, что угодно Аллаху, – мотнул головой Турпал и вышел из строя.
– Сволочь ты! – крикнул в след ему Демидов.
– О, да у нас тут гордый горец! – усмехнулся Чернов, хлопая по плечу чеченца, – Правильный выбор, горец.
– Слышь, начальник, короче дай мне первому казнить, короче. Устал я. А то может, передумаю. Короче…