УКАЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ

Предисловие

Автор настоящей книги Гарольд Никольсон (Harold Nicolson) является одним из известнейших парламентариев и писателей современной Англии. Он происходит из семьи, тесно связанной с областью внешней политики. Отец Гарольда Никольсона – Артур Никольсон (впоследствии лорд Карнок) был профессиональным дипломатом и сыграл крупную роль в создании англо-франко-русской Антанты, которая вела борьбу против Германии в 1914-1918 гг. В частности в качестве британского посла в Петербурге (1906-1910 гг.) сэр Артур вёл переговоры и заключил англо-русское соглашение 1907 года о Персии. В тот период младший сын его Гарольд не раз бывал в России. Это не прошло бесследно для его развития. Такое непосредственное знакомство молодого Никольсона с нашей страной дало ему не только определённую сумму знаний из области политики, экономики, быта старой России, но также и «ощущение» тех огромных исторических потенций, которые в ней скрываются.

Следуя примеру отца, молодой Никольсон первоначально избрал карьеру дипломата. В 1910 г., в возрасте 24 лет, он поступил на службу в английское министерство иностранных дел. Проработав некоторое время в центральном аппарате в Лондоне, Никольсон скоро попал за границу – сначала в Мадрид, потом в Константинополь. Вернувшись в 1914 г. в Лондон, Никольсон в течение дальнейших четырёх с половиной лет – в годы первой мировой войны – вновь работал в министерстве и в январе 1919 г. попал в Париж в качестве одного из секретарей английской делегации на мирной конференции.

Дальнейшие этапы в карьере Никольсона характеризуются следую-щими данными: в 1919–1920 гг. – работа в только что учреждённой Лиге наций в Женеве, в 1920–1925 гг. – вновь работа в министерстве иностранных дел в Лондоне, в 1925–1927 гг. – пост советника британ-ской миссии в Тегеране, в 1927–1929 гг. пост советника в британском посольстве в Берлине. В 1929 г. Никольсон бросил дипломатическую службу и целиком отдался литературе и политике. Уже в 1931 г. он выступил на парламентских выборах кандидатом от «объединённых университетов», но не имел успеха. С 1935 г. Никольсон представляет в палате общин город Лейстер в качестве национал-лейбориста (отколовшаяся в 1931 г. от лейбористской партии группа покойного Рамзэя Макдональда). Несмотря на свою формальную принадлежность к партии, которая всё время принимала участие в предвоенных правительствах Болдуина и Чемберлена, Никольсон в области внешней политики занимал независимую позицию. В те годы он был противником «умиротворения» Германии и Италии и весьма решительно атаковал сторонников Мюнхена.

Будучи хорошим оратором и знатоком международных дел, Никольсон не раз в парламентских дебатах наносил меткие удары своим про­тивникам. Когда разразилась вой на, Никольсон стал товари­щем министра информации. Позднее, сохраняя свой парла­ментский мандат, Никольсон стал одним из директоров Бри­танской радиовещательной корпорации.

Писательский талант проявился у Никольсона очень рано. С годами он созрел и развился. Никольсон сейчас не без осно­вания считается одним из лучших английских стилистов. Он мастер художественной прозы и литературного портрета, автор ряда интересных работ, посвященных Байрону, Теннисону, Полю Верлену, Свинбэрну и другим корифеям поэзии. Его перу принадлежат также сборники коротких, живых, полных юмора очерков из английской жизни.

Наряду с этим Николь­сон в течение последних 10—12 лет опубликовал несколько ценных работ по истории дипломатии, главной из которых является трилогия «Лорд Карнок», «Как делался мир в 1919 году» и «Лорд Керзон». В 1939 г. Никольсон выпустил небольшую книжку «Дипломатия», которая уже известна со­ветскому читателю по русскому переводу, появившемуся у пас в 1941 г.

* *

*

Книга «Как делался мир в 1919 году» («Peacemaking 1919») посвящена той международной конференции, на которой про­изошла ликвидация первой мировой войны. Её часто называют Версальской конференцией, но это не совсем правильно, ибо в Версале состоялась лишь самая церемония подписания мирного договора с Германией. Все работы конференции проходили в Париже, и потому по справедливости она должна именоваться Парижской конференцией. Книга Никольсона – произведение несколько особенного свойства. Это не тщательный и подробный анализ тех мировых сил, которые фигурировали на политической арене при ликвидации прошлой войны и из борьбы которых в конце концов вырос Версальский договор. Это даже не история Парижской конференции в подлинном смысле слова, история, последовательно излагающая события и ход работ того высокого, но неудачливого собрания. Как чисто историческое произведение опубликованная у нас в прошлом году книга А. Тардье «Мир» даёт, конечно, гораздо больше. Книга Никольсона носит совсем иной характер. Это своеобразная амальгама впечатлений, воспоминаний, размышлений о Парижской конференции. И так как автор обладает ярким пером и даром художественной зарисовки, то в результате перед гла­зами читателя встаёт живая картина этой конференции со всеми ее страхами и волнениями, со всеми её кризисами и противоречиями, со всеми ее главными и второстепен-ными действующими лицами. Сам Никольсон так определяет смысл и задачу своей книги:

«Я уверен, что на любом международном конгрессе именно живые люди определяют характер переговоров и их задачи. Цель этих записок состоит в том, чтобы передать впечатления живого свидетеля, пока они не выветрились от времени» (стр. 44).

В другом месте Никольсон о своей работе говорит:

«Я намеревался только воссоздать атмосферу, я не хотел да­вать информации и ещё менее того стремился к изложению исторических событий» (стр. 175).

Самая структура книги лучше всего говорит о намерениях автора. Произведение Никольсона состоит из двух почти равно­великих частей, причём вторая её часть по существу является первой. Вторая часть озаглавлена «Как это казалось тогда» и представляет собой обширные выписки из дневника, который Никольсон вёл на Парижской конференции. Тут перед нами настоящий человеческий документ, чрезвычайно интересный и поучительный. Первая же часть книги, озаглавленная «Как это представляется теперь», является суммой оценок и размышлений Никольсона о Парижской конферен-ции 14 лет спустя, в момент опубликования его работы.

Таким образом, книга Никольсона по своему характеру представ-ляет собой известное дополнение к вышеупомянутой книге А. Тардье, освещая как раз те моменты Парижской конференции, которые у французского автора оказались мало затронутыми и без понимания которых трудно составить себе достаточно полное представление о событиях и обстоятель­ствах, сопутствовавших ликвидации первой мировой войны. Ибо нет надобности принимать на все сто процентов тезис Никольсона о роли живых людей в международный переговорах для того, чтобы признать, что «живые люди», несомненно, играют важную роль во всех подобных случаях, и что без учета этого фактора многое в ходе и исходе Парижской конференции окажется неясным и непонятным.

Еще в одном отношении книга Никольсона является дополнением к книге Тардье. Тардье – француз, притом не просто француз, а француз, который в версальские дни был правой рукой Клемансо, требовавшего возможно более суровых мер для обезврежения Германии и предотвращения новой агрессии с ее стороны. Именно эта «французская» точка зрения нашла своё выражение в книге Тардье. Книга Никольсона, напротив, отражает «английскую» точку зрения на желательные формы ликвидации прошлой войны, в особенности точку зрения тех кругов английского общественного мнения, которые сочувствовали идеям президента Вильсона и вместе с тем сознательно или бессознательно отражали тенденции традиционно-британской «политики равновесия» на европейском континенте.

Со­ветскому читателю полезно знать, как обе стороны обосновыва-ли свои взгляды, в особенности потому, что при ликвидации второй мировой войны можно ожидать возрождения — пусть в несколько иной форме — тех же споров между союзными нациями по вопросу об отношении к Германии.

* *

*

К чему сводилась подлинная борьба мировых сил на Париж­ской конференции?

В немногих словах дело сводилось к следующему.

На Парижской конференции были представлены 27 госу­дарств, из них пять великих держав — США, Англия, Франция, Италия и Япония. Побеждённые страны — Германия, Австрия, Турция и Болгария — в выработке условий мира не принимали участия и своих делегатов на конференции не имели. Лишь к концу конференции, когда мирные договоры уже были состав­лены, делегации вражеских держав были приглашены в Париж для их подписания. Эти делегации в последний момент пыта­лись внести в договоры некоторые измене-ния, но большого успеха не имели. Совсем вне конференции стояла Советская Россия, которая не была приглашена на конференцию и деле­гаты которой вообще не появлялись в Париже. Больше того, как раз в это время ряд держав, участвовавших в Парижской конферен-ции, в частности Англия и Франция, вели против Советской России открытую борьбу на полях гражданской вой­ны и путём интервенций.

Интересы и стремления стран, представленных на Париж­ской конференции, далеко не во всём совпадали, а приходили даже в прямое противоречие. Важнее всего было то, что это относилось к великим державам, игравшим решающую роль на конференции.

Франция требовала самых жёстких и крутых мер в целях обезврежения Германии, считая, что без этого немыслимо обес­печение мира и безопасности в Европе. Мотивы, руководившие государственными деятелями Франции, были ясны. В эпоху франко-прусской войны 1870—1871 гг., население Франции и Германии было почти одинаково, составляя во Франции 37 и в Германии 41 миллион человек. К 1914 г. картина резко изме­нилась: в начале первой мировой войны население Франция достигало 40 миллионов, в то время как население Гер­мании выросло до 67 миллионов. Вместе с тем за прошедший 45-летний промежуток Германия далеко обогнала Францию в области экономического развития и с наступлением XX века превратилась в одну из самых мощных индустриальных держав мира. Соотношение сил стало для Франции крайне неблагоприятным. Война 1914—1918 гг. принесла Франции победу только потому, что она боролась против германского блока в коалиции с Россией, Англией и США. Вожди Франции на Парижской конференции прекрасно понимали, что такая коалиция представляет собой исключительный случай, и потому считали необходимым до конца использовать благоприятно за­жившуюся ситуацию для решительного ослабления Германии. Они требовали суда над виновниками войны во главе с самим кайзером. Они требовали раздробления Германии в виде со­здания независимой Баварии и образования из Рейнской обла­сти особой республики под протекторатом Франции. Они тре­бовали передачи Франции Саара с его богатейшими угольными залежами, ибо полагали, что в сочетании с железной рудой Эльзас-Лотарингии он обеспечит «третьей республике» положение первоклассной индустри-альной державы. Они требовали полной ликвидации вооружённых сил Германии. Они требовала стопроцентного возмещения Германией нанесённого ею ущерба и оплаты пенсий жертвам войны. Они требовали оборонитель­ного союза Франции с США и Англией как гарантии против нового нападения Германии. Такова была линия Клемансо, ко­торый возглавлял и был душой французской делегации на Парижской конференции.

Однако эта линия не встречала полного сочувствия и под­держки среди других великих держав. Италия, представленная на конферен-ции премьером Орландо и министром иностранных дел Соннино, больше всего интересовалась вопросами Адриатики (особенно судьбой Фиуме) и относилась довольно равно­душно ко всем другим проблемам, включая и проблему ослабления Германии. Англия, которая говорила на конференции устами своего премьера Ллойд-Джорджа, несмотря на наличие в стране различных течений общественной мысли, в основном всё-таки и на этот раз следовала своей традиционной «политике равновесия» на европейском континенте. Поэтому была против слишком большого ослабления Германии и против излишнего усиления Франции. Поэтому же она возражала против независимости Баварии и отделения Рейнской области от Германии. Поэтому же она старалась несколько облегчить Германии бремя репарации (которые не вполне устраивали её также и по соображениям собственной экономики).

Наконец, США ко времени Парижской конференции всё больше впадали в свой традиционно-привычный изоляционизм. Выход России из войны в 1917 г. и «неограниченная подводная война», проводив-шаяся немцами, временно вырвали Америку из оков изоляционизма. Она вступила в войну, она перебросила многочисленную армию во Францию, в знаменитых 14 пунктах президента Вильсона она сделала попытку дать «новый курс» мировой политике. Однако, когда враг был побит и непосред­ственная угроза миновала, вековые навыки мысли и чувств быстро взяли реванш. Когда Вильсон высадился в Европе, ру­ководящие силы американской политики больше всего думали о том, как бы им поскорее «уйти из Европы». Отдалённые от этого беспокойного континента Атлантическим океаном, они чувство-вали себя теперь в состоянии полной безопасности и ма­ло интересо-вались европейскими проблемами, в том числе проблемой обезвреже-ния Германии. Они были совершенно рав­нодушны и к пресловутым 14 пунктам. Власть изоляционизма в американской политике ярче всего была демонстрирована отказом сената ратифицировать под-писанные Вильсоном в Европе договоры, включая и устав Лиги наций.

Конечно, изложенные выше позиции четырёх великих держав в дни Парижской конференции не выступали столь чётко-обна­жённо, как это изображено в ранее приведённых строках. Многое в то время было не так ясно, как сейчас, 25 лет спустя. Кроме того, борьба мировых сил на Парижской арене развивалась в сложной ткани живой жизни с её конфликтами и противоречиями, с её постоянным переплетением самых раз­нообразных моментов — личных, национальных, экономи-ческих, политических, военных. Поэтому борьба происходила не только между делегациями отдельных держав на конференции, но также и внутри самих делегаций и в недрах тех стран, кото­рые были представлены в Париже этими делегациями.

Наиболее ярким примером только что сказанного являлись США. Можно сильно сомневаться в приверженности как руко­водящих сил, так и широкого общественного мнения Америки к 14 пунктам Вильсона даже в момент их опубликования, т. е. в январе 1918 г. Но уже не подлежало никакому сомнению, что такой приверженности к ним не было год спустя, в январе 1919 г., когда открылись заседания Парижской конференции. Как только что упоминалось, США в это время торопливо возвращались в свою изоляционистскую скорлупу. Между тем Вильсон в декабре 1918 г. ехал в Европу всё тем же идеологом 14 пунктов, каким он был год назад. Находясь в Париже, он всё больше отрывался от настроений своей страны. На конферен-ции президент по инерции и по убеждению продолжал отстаивать 14 пунктов и Лигу наций, в то время как США уже громко требовали «ухода из Европы». В результате между действительной позицией США и позицией представлявшего их президента возникла острая коллизия, которая сыграла самую гибельную роль в ходе и исходе парижских переговоров.

Аналогичные противоречия, хотя и в менее резкой форме, наблюда-лись в Англии. В политических кругах этой страны был глубокий раскол — между теми, кто склонялся к точке зрения Клемансо, и теми, кто склонялся к точке зрения Вильсона. В самой британской делегации на Парижской конференции имелись сторон-ники обоих взглядов, в частности лично Никольсон принадлежал к поклонникам американского прези­дента. Между двумя крыльями английского общественного мнения шла острая борьба, и Ллойд-Джорджу в своей полити­ке на Парижской конференции приходилось искусно лавиро-вать между двумя лагерями. Это тоже не оставалось без влияния на ход событий в Париже.

Во Франции и Италии общественно-политические настроения были более единодушны, чем в США и Англии, однако и тут ясно прощупывались — правда, в более слабой форме — те же противо-речия между сторонниками «твёрдой» и «мягкой» линии в отношении Германии.

Кроме пяти великих держав на Парижской конференции при­сутствовало ещё свыше двух десятков стран второго и треть­его ранга. Каждая из них имела свои собственные интересы, которые слишком часто приходили в противоречие с интере­сами других государств. Румыния и Венгрия, Болгария и Юго­славия, Чехословакия и Австрия, Польша и Чехословакия, Гре­ция и Албания, Турция и Греция — каких только споров не бы­ло между ними! Каких только отношений в этой связи не скла­дывалось между малыми государствами и большими!

Совсем в стороне находилась Россия. Октябрьская револю­ция превратила её в Советскую страну, и все державы Запада не только порвали с ней отношения, но и повели против неё жестокую борьбу. В момент открытия Парижской конферен­ции гражданская война и иностранная интервенция были в полном разгаре. О приглашении Советской России в Париж для участия в мирных переговорах при таких условиях, конечно, не могло быть и речи. Особенно резкую позицию в этом вопросе занимала Франция. Однако отсутствие России на кон­ференции, которая должна была решить судьбу Европы на много лет вперёд, тревожило и беспокоило более дальновидных политиков. Вильсон и Ллойд-Джордж в январе 1919 г., в самом начале Парижской конференции, провели решение пригласить все существо-вавшие в то время «русские правительства» на Принцевы острова (в Мраморном море) для переговоров о восстановлении мира в России. Как известно, совет­ское правительство на это согласилось. Однако Франция совместно с правыми кругами Англии сорвала предполагав­шиеся переговоры, «посоветовав» белогвардейским «правитель­ствам» отклонять предложение конференции. Тогда Вильсон отправил в Москву для переговоров с Лениным о мире специального делегата. Однако и из этой попытки по разным при­чинам, а главное, благодаря враждебности Франции, ничего не вышло. Сам Никольсон в те дни также относился к числу людей, понимавших всю опасность игнорирования России в вопросах, касающихся будущего устройства Европы. Ему, знавшему Рос­сию по работе своего отца в Петербурге, это было яснее, чем многим другим участникам переговоров. В дневнике Никольсона мы находим немало записей, на разные лады подчёркивающих эту мысль. Тем не менее Советская Россия так и осталась в стороне от Парижской конференции. Больше того, конференция в конечном счёте приняла явно антисоветское заостре-ние. Из­вестно, что многие из белогвардейских лидеров постоянно толклись в кулуарах конференции и оказывали на неё значи­тельное влияние в «русском вопросе». Известно также, что союзники в особом секретном параграфе перемирия согласи­лись не требовать ухода германских войск с занимавшихся ими в то время русских террито-рий. Именно эти германские войска с благословения и при поддержке Антанты осуществляли интервенцию в Прибалтике. Известно далее, что, используя данный прецедент, немцы в ходе Парижской конферен-ции неоднократно предлагали союзникам свои услуги для подавления революции в России.

Но особенно ярко антисоветская линия конференции выяви­лась в вопросе о Польше. Конечно, создание независимой Польши в основе своей отвечало справедливым требованиям польского народа, и против этого никто не мог возражать. Иначе, однако, обстояло дело с вопросом о границах Польши. Первоначально, ещё накануне подписа-ния перемирия, француз­ский министр иностранных дел Пишон, поддержанный маршалом Фошем, в переговорах с союз-никами в Париже требовал для Польши границ 1772 г. Бальфур от имени Англии и пол­ковник Хауз от имени США решительно возражали против предложения Пишона, и последнему пришлось на этот раз от­ступить. Однако в дальнейшем французы всё-таки взяли частичный реванш: ещё во время конференции союзники дали согласие на отправку в Восточную Галицию польской армии генерала Галлера, которая там решительно выступила против украинцев. А ещё позже Парижская конференция отказалась твёрдо фиксировать восточную границу Польши и тем самым открыла ворота для последующего захвата Польшей Западной Украины и Белоруссии.

Это недопущение Советской России к участию в решении будущих судеб Европы и фактическое превращение Париж­ской конференции в антисоветский центр явились одним из самых коренных дефектов ликвидации первой мировой войны, роковые последствия чего в полной мере выявились уже в на­ши дни.

Наконец, была ещё одна крупная сила, которая действовала в период парижских переговоров на международной арене и оказывала немалое влияние на работу конференций, — это сама Германия. Правда, Германия, подобно всем другим вражеским странам, к париж-ским переговорам формально не была допущена. Тем не менее призрак Германии всё время незримо присутствовал на Парижской конференции, и на него невольно оглядывались все другие участники. Ибо, хотя в ноябре 1918 г. Германия была побеждена, она не была окон­чательно добита. Территория Германии не была оккупирована союзными войсками, и самая мысль о такой оккупации была крайне непопулярна среди англичан и американцев. Воору­жённые силы Германии, потерпевшие поражение, не были разгромлены, а спокойно отступили в пределы своего отече­ства. Мощная экономическая машина Германии, в частности ее тяжёлая индустрия — эта база милитаризма, — осталась в пол­ной неприкосновенности. Начавшаяся было в ноябре германская революция не получила глубокого развития. В январе 1919 г. Карл Либкнехт и Роза Люксембург были убиты представите­лями военщины. После того силы реакции стали быстро оправ­ляться от «ноябрьского шока». Юнкерство, крупные промыш-ленники, генералитет, ловко используя готовых к услугам Носке, Шейдеманов и Эбертов, начали упорно и не без успеха отвоёвывать потерянные было позиции. К концу Парижской конференции Герма-ния была значительно сильнее, чем перед её открытием. Наоборот, державы-победительницы к концу Парижской конференции были значительно слабее, ибо за полгода парижских переговоров согласия между ними стало меньше, а союзные армии все время неудержимо демобилизовались. Руководители Парижской конференция всё это прекрасно чувствовали и понимали, и меняющееся соотношение сил не могло не отразиться на их решениях, несмотря на отсутствие немецких делегатов за столом конференции. Недаром, как рассказы-вает Никольсон в своем дневнике, в последней стадии переговоров представители держав-победительниц были охвачены почти паниче-ским страхом: а вдруг немцы не захотят подписать Версальский договор?

Таковы были основные мировые силы, фигурировавшие на международной арене в эпоху Парижской конференции. Борьба между этими силами привела в конечном счёте к компромиссу, который отлился в форму Версальского договора и связанных с ним соглаше-ний. Компромисс был достигнут путём сильного «смягчения» линии Клемансо. Раздробление Германии не состоялось, и вместоРейнской республики под протекторатом Франции Клемансо получил лишь демилитаризацию Рейнской области, демилитаризацию, которая в 1936 г. была самовольно ликвидирована Гитлером. Саар был передан Франции, но лишь сроком на 15 лет, и в 1935 г. с помощью фальсифицированного нацистским террором плебисцита возвращён немцам. Германия была «разоружена», но ей была оставлена 100-тысячная армия и небольшой военный флот, из которых впоследствии выросли миллионные орды Гитлера. На Германию были наложены репарации, однако их формы и характер были так плохо про­думаны, что в конечном счёте Франция от них получила очень мало. Кайзер не только не был судим как виновник войны, но нашёл себе тихое убежище в Голландии и, прожив здесь в ка ­ честве «короляв изгнании» почти четверть века, спокойно умер в своей постели уже в дни второй мировой войны. За несо­стоявшийся суд над кайзером и его коллегами Франция была «компенсирована» внесением в Версальский договор деклара­тивной статьи, возлагавшей на Германию ответственность за развязывание войны.

Таков был версальский компромисс, подписанный 28 июня 1919 г. Пять месяцев спустя он был отвергнут Соединёнными Штатами, сенат которых отказался ратифицировать Версаль­ский договор. К чему этот договор привёл два десятилетия спу­стя, мы хорошо знаем по собственному опыту.

* *

*

Никольсон в своей книге не даёт обобщённого анализа всей этой сложной борьбы мировых сил. Правда, то там, то здесь он касается парижской борьбы между союзниками, сообщает от­носящиеся к ней любопытные факты, даёт характерные зари­совки, цитирует интерес-ные высказывания и заявления, однако цельной картины не получа-ется. Да это, пожалуй, и неизбежно, поскольку Никольсон считает своей задачей «не излагать исто­рические события», а лишь «воссоз-дать атмосферу» Парижа и Версаля. Нельзя также упускать из виду преувеличенной оцен­ки роли «живых людей» в международных пере-говорах, кото­рая является одним из краеугольных камней полити-ческой философии Никольсона. В результате его главное внимание обращено на лиц, игравших видную роль на конференции, и на различные дефекты в организации и работе самой конфе­ренции, Здесь, в этой области, Никольсон даёт действительно очень много яркого и интересного материала.

Начнём с лиц. В те дни в Париже собрался цвет политического мира буржуазной Европы и Америки. Здесь были Вильсон и Ллойд-Джордж, Клемансо и Венизелос, Бальфур и полковник Хауз, Орландо и Падеревский, Пашич и Братиану, Роберт Борден и генерал Смэтс, Крамарж и Бенеш… У Никольсона – острый глаз и сочное, красочное перо. В его книге, в частности в его дневнике, перед нами встаёт целая галерея фигур, двигавшихся тогда на парижской сцене. Конечно, всё это субъективные зарисовки, ответственность за которые несет сам Никольсон, однако они представляют несомненный интерес, в особенности потому, что сделаны одним из участников конференции и притом человеком, который хорошо ориентирован в мировой политике и знал лично большинство крупных международных персонажей минувшей четверти века. Я не могу здесь подробно останавливаться на этой стороне книги и потому коснусь лишь того, что Никольсон пишет о центральной я наиболее трагической фигуре Парижской конференции президенте Вильсоне.

Когда президент Вильсон появился в Париже, ему исполнилось уже 63 года. Это был вполне сложившийся человек, большая часть жизни которого прошла в кабинете учёного и на про­фессорской кафедре. В течение многих лет Вильсон преподавал в Принсетонском университете (штат Нью-Джерси) историю, политическую экономию и юриспруденцию, а с 1902 г. стал рек­тором этого университета. Как профессор он славился блеском своих лекций и изысканностью своего английского языка. В области политической Вильсон примыкал к демократической партии и придерживался взглядов, являющихся одной из разновидностей либерализма. Характерной особенностью Вильсона было стремление строить свою общественно-политическую фи­лософию на высоких «моральных принципах», берущих свое начало из религии. Никакой твёрдо продуманной и хорошо разра­ботанной программы у Вильсона не было, но он очень любил выступать с речами и литературными произведениями, в которых требовал утверждения царства «справедливости и права» на земле, обличал коррупцию администрации, нападал на злоупотребления трестов, настаивал на улучшении положения широких масс. Всё это звучало очень хорошо и создавало Вильсону репутацию передового человека, но было слишком обще и неопределённо, для того чтобы зажигать сердца и объ­единять вокруг него живые борющиеся силы.

Впервые Вильсон выступил на арене практической политики лишь в 1910 г., в возрасте 54 лет. Вильсон был избран губер­натором штата Нью-Джерси от демократической партии. Затем, в 1912 г., демократи-ческая партия выдвинула Вильсона кандидатом в президенты, и на выборах того же года, собрав меньшинство голосов, он всё-таки стал президентом благодаря расколу среди противников. В 1916 г. незначи-тельным большинством (9 миллионов голосов против 8,5 миллиона, республиканца Юза) Вильсон был переизбран президентом. Когда Вильсон появился в Париже, шёл третий год его второго четырех-летия, и он считал, что его жизненная карьера достигла своего зенита. Вильсон страстно хотел использовать до конца сложившуюся, как ему казалось, столь благоприятно ситуацию и раз навсегда наложить печать своих идеалов на лицо ми­ровой политики.

Каковы же были эти идеалы?

Уже в 1914 г. Вильсон пришёл к выводу, что в мире наро­дились «новые силы», которые определяют собой судьбу стран и народов, — это «моральные требования человеческой совести». Носителем «новых сил», по глубокому убеждению Вильсона, являлись США, на долю которых выпала великая честь под­нять «ведущий светоч свободы, принципа и справедливости» над страждущим и заблуждаю-щимся миром. «Имеются амери­канские принципы, американская политика, — восклицал Виль­сон.— Мы стоим только за них. Они являются принципами человечества и должны восторжествовать» (стр. 49). Отсюда вытекли и знаменитые 14 пунктов. Отсюда же пришло и убеж­дение Вильсона в том, что ему суждено стать мессией нашего века, приносящим мир и свободу реакционной и разорванной противо-речиями Европе.

Как такая идея могла прийти в голову американскому пре­зиденту?

«Нельзя понять характер и политику президента Вильсона, — пишет Никольсон, — если мы не уделим внимания той черте фанатического мистицизма, которая искажала в нём академи­ческую способность к рациональному мышлению. Его детское суеверие в вопросе о счастливом тринадцатом числе (чёртовой дюжине) является симптомом мистицизма, который временами носил почти патологический характер. Он со всей искренностью верил в то, что голос народа есть голос божий «Немые взоры народа» преследовали его своим безмолвным призывом. Ему казалось, что мириады глаз смотрят на него, как на пророка, пришедшего с Запада, как на человека, избранного богом, что­бы возвестить миру новые заповеди и более справедливый строй. Он воздерживался от общения с Лансингом (министр иностранных дел США. — И. М.)_, потому что предпочитал мол­чаливое общение с господом богом. Он относился к сенату Со­единённых Штатов с вызывающей холодностью, потому что был убеждён, что послан богом в виллу «Мюрат» (резиденция Виль-сона в Париже) не как представитель сената, а как пред­ставитель Великого Немого — Народа... Вильсон был твёрдо убеждён, что устав Лиги наций — это откровение, ниспослан­ное ему свыше, и является панацеей от всех человеческих бед. Он был глубоко убеждён, что если включить в мирные до­говоры его новую хартию прав народов, то не будет иметь осо­бого значения, какие противоречия, какие несправед-ливости, какие скандальные нарушения его собственных принципов за­ключают в себе эти договоры» (стр. 58—59).

Мания величия, которой был охвачен Вильсон» еще более возросла после тех восторженных оваций, почти поклонений, которыми американский президент на первых порах был встре­чен повсюду в Европе.

А между тем в Париже его ждало жестокое разочарование.

Во-первых, Вильсон столкнулся здесь с представителями европей-ских стран, которые относились к взглядам президента в лучшем случае холодно и которые вместе с тем обладали большой ловкостью и умением преодолевать сопротивление Вильсона там, где они счита-ли себя заинтересованными. Осо­бенно опасными для него в этом отношении были Клемансо и Ллойд-Джордж.

Во-вторых — и это было ещё важнее, — чем дальше затя­гивалась Парижская конференция, тем яснее для Вильсона ста­новилось, что он больше не представляет настроений руководя­щих сил и обществен-ного мнения США. Это сознание всё больше расшатывало его уверенность в себе, его твёрдость, его принципиальность. Вильсон всё легче скатывался под влиянием европейской обстановки на путь компромиссов с собственными взглядами. В результате, как констати-рует Никольсон, Вильсон дал своё благословение договорам, в которых из 23 выдвинутых им принципов были нарушены 19.

Финал президента был трагичен. Он начался ещё в Париже, когда французская пресса стала осыпать Вильсона издеватель­ствами и насмешками.

«Вильсон прибыл на конференцию, — говорит Никольсон, — обладая мощью, какой не располагал ни один человек на про­тяжении истории; он прибыл воодушевлённый идеалами, кото­рые не вдохнов-ляли ни одного самодержца в прошлом. А Париж, вместо того чтобы взирать на него как на воплощение просвещённого государя-философа, увидел в нём смешного и раздражённого профессора» (стр. 77—78).

Это глубоко ранило президента. Но ещё горшая трагедия ждала Вильсона впереди: сенат отказался ратифицировать Вер­сальский договор, включая столь дорогую сердцу президенту Лигу наций. Это означало политическую смерть Вильсона. Вскоре затем пришла и физическая смерть...

О личности и роли Вильсона на Парижской конференция бы­ло много споров в течение минувшей четверти века. О них будут идти споры и в дальнейшем. И хотя характеристика американского президента, данная в этой книге (подобно всем другим персональным характеристикам), отражает лишь взгляды самого Никольсона, тем не менее она представляет несомненный интерес для советского читателя как ценный материал, способствующий составлению правильного представления о Вильсоне.

* *

*

Очень любопытны замечания Никольсона о дефектах Парижской конференции.

Цитируя известного английского авторитета по вопросам дипломатии Эрнста Сатоу, Никольсон настойчиво подчёркивает, что для успеха любой международной конференции или конгресса необходимы два условия-минимум:

1. «Должна быть определённая программа вопросов, подлежащих обсуждению между полномочными представителями. Следует точно придерживаться этой программы, и если возникнет какое-либо предложение выдвинуть другие вопросы, оно должно быть тщательно изучено до того, как его принять».

2. Между всеми участниками такой конференции (или конгресса) «должна быть согласована точная основа или основы, и чем больше определённость, с которой сформулированы главные пункты такой основы, тем более вероятно достижение общего соглашения».

«В прошлой истории, – говорит Сатоу, – когда конгрессам не удавалось добиться определённых результатов, неудача в основном происходила оттого, что не было заранее проведено соответствующей подготовки» (стр. 81).

Оба указанные условия чрезвычайно важны, ибо, как говорит Никольсон в другом месте, на международной конференции, имеющей своей задачей ликвидацию большой войны, самым трудным является «не только заключить мир с врагом, но и сохранить мир между союзниками» (стр. 126).

Между тем Парижская конференция происходила при полном нарушении двух только что указанных условий. У неё не было ни заранее согласованного между участниками базиса, ни даже — как это ни невероятно — какой-либо твёрдо установлен­ной программы работ. Правда, французское правительство сде­лало попытку внести известные элементы организованности в парижские переговоры. Ещё 29 ноября 1918 г., т. е. за пол­тора месяца до начала этих переговоров, французский посол в Вашингтоне Жюссеран вручил президенту Вильсону проект подробно разработанной программы, которой должна была руководствоваться предстоявшая конференция. В этом проекте предусматривалось, что первоначально конференция только в составе одних держав-победительниц односторонним актом принудит Германию и её союзников принять ряд наиболее важныхпрелиминар-ных условий; что затем конференция превратится в конгресс, в котором кроме держав-победительниц при­мут участие также нейтральные и вражеские державы и который утвердит уже окончательные условия мира; что все ранее заключённые между державами-победительницами секретные договоры (в частности договоры о территориальных компенсациях Италии и России) аннулируются; что, наконец, все переговоры ведутся по определённой программе, предусматривающей порядок обсуждения различных вопросов в зависимости от их срочности. Однако этот французский проект был положен Вильс<