Грант просматривал газеты со свойственной ему рассеянной задумчивостью. Парадоксально, но факт: он действительно быстро пробегал глазами текст, но пожелай вы узнать его мнение по поводу любого упомянутого в прессе случая, то тут же оказывалось, что он помнит его самые существенные детали. Он был доволен собой. В считанные часы разыскиваемый будет у них в руках. Он готов был признать: ему крупно повезло. Да если бы не везение, половина преступников так и продолжала бы гулять на свободе. Возьмем хоть грабителей: если кого из них и удавалось словить, то единственно благодаря счастливому для полиции стечению обстоятельств. Но дело об убийстве в очереди было отнюдь не шуточным. Сколько информации им пришлось просеять и обработать! И сейчас он мог чувствовать себя достаточно спокойно лишь потому, что в эту самую минуту целая армия его людей с упорством настоящих охотничьих ищеек прочесывала все южные районы Лондона. Он полностью не снял подозрений с миссис Эверет, хотя считал, что в целом она говорила правду. Человек, которому Грант поручил следить за ней, доложил, что с восьми вечера и до утра, когда он сменился с дежурства, никто не входил и не выходил из дома. К тому же она сама, без всякого принуждения с его стороны, предоставила ему фотографии и, вполне вероятно, действительно не знала точного адреса своего последнего постояльца. Грант был хорошо знаком с тем странным равнодушием к окружающим, которым Лондон заражает каждого, кто живет в нем достаточно долго. Для лондонца, обитающего в Фулхэме, город по ту сторону Темзы кажется таким же далеким и чуждым, как, скажем, Канада, и для миссис Эверет, возможно, адрес в районе Ричмонда говорил так же мало, как какой-нибудь номер 12345 по такой-то авеню где-нибудь в Онтарио, то есть, по сути дела, не говорил ничего. Этот Ламонт прожил у нее недолго, и, наверное, она еще не успела привязаться к нему так, как к тому, кого убили. Вероятно, как обычно бывает в подобных случаях, он обещал написать, хотя отнюдь не собирался этого делать, а она особенно и не беспокоилась по этому поводу. Нет, в целом миссис Эверет производила впечатление искреннего человека. Ни на револьвере, ни на конверте отпечатков ее пальцев не было. (Грант специально заметил, за какой край она держала фотографии. Когда отпечатки увеличили и проявили, они не совпали ни с одним из уже имеющихся в деле.)
|
|
Итак, в это утро Грант чувствовал себя почти счастливым. Не говоря уже о радостном предвкушении взять разыскиваемого преступника, Грант находил удовлетворение в том, что человек, нанесший другому удар в спину, будет пойман. Замысливший такое преступление не должен оставаться на свободе!
За неделю, прошедшую со дня преступления, убийство в очереди перестало быть газетной сенсацией номер один, и хотя Гранта, казалось, занимали мелкие и незначительные сообщения, вроде кражи велосипедов, он не без некоторого облегчения — правда, с изрядной долей иронии — обнаружил, что, судя по размерам заголовков и количеству текста, главными событиями в Англии на сегодняшний день считались такие, как подготовка к лодочным гонкам, судебный иск известного врача-косметолога против некоей светской леди, которой он делал «подтяжку», и отбытие Рей Маркейбл в Америку.
Когда Грант, перевернув очередную страницу иллюстрированного выпуска, наткнулся на ее фотографию, то снова почувствовал непонятное, отнюдь не свойственное офицеру полиции стеснение в груди. Сказать, что у него дрогнуло сердце? Нет, это было бы явной несправедливостью по отношению к нему. Сердца сотрудников уголовного отдела надежно застрахованы от того, чтобы учащенно биться, трепыхаться или замирать даже тогда, когда их обладатели смотрят прямо в дуло направленного на них револьвера. И все же… и все же сердце Гранта вело себя не по уставу. Вероятно, именно досада на самого себя за эту мимолетную слабость привела к тому, что, когда Грант увидел это смеющееся лицо, эту ее знаменитую ускользающую улыбку, глаза его сделались колючими и холодными. И хотя губы его тронула усмешка, на самом деле ему было совсем не до смеха.
|
|
Он пробегал глазами тексты под снимками: «Мисс Рей Маркейбл в студии», «Мисс Маркейбл в роли Додо из спектакля „А вы и не знали?"», «Мисс Маркейбл в модном магазине». Наконец, последний: «Мисс Маркейбл на вокзале Ватерлоо по пути в Саутгэмптон», и на снимке — сама Рей: маленькая ножка уже на ступеньке спального вагона, в руках — огромная охапка цветов. А по обе стороны от нее плотным кольцом — люди; и не просто люди, а известные всем господа, перечню имен которых под снимками всегда предшествует сакраментальное: «Слева направо…» По краям на фотографии виднелось несколько высунувшихся из толпы человек из бесчисленного множества провожающих поклонников ее таланта, коим посчастливилось прорваться в передние ряды. Их лица, повернутые к камере, были не в фокусе и казались расплывчатыми и уродливыми — словно у инопланетян. В конце колонки с описанием трогательной сцены прощания шла фраза: «На «Королеве Гиневре» также отплывают в Штаты леди Фулис Робинсон, достопочтенная Маргарет Бедивер, член парламента господин Четтерс-Френк и лорд Лансинг».
|
|
Саркастическая улыбка на лице Гранта сделалась чуть шире. Лансингу, судя по всему, предстоит до конца дней своих жить, подчиняясь холодной, не знающей компромиссов воле этой женщины. Вероятно, он проживет всю жизнь и умрет, так и не подозревая об этом, что уже неплохо. Если бы не момент внутреннего озарения, то он, Грант, никогда бы и сам об этом не догадался. Случись ему где-нибудь в одном из эксклюзивных ротарианских клубов или светских салонов на Мейфеар заявить во всеуслышание, будто за обаянием и благородством Рей Маркейбл скрывается натура твердая как сталь, его либо линчуют, либо объявят ему бойкот.
Грант отбросил газету и готов был приняться за следующую, когда его посетила одна мысль: ее вызвало сообщение об отплытии «Королевы Гиневры». Он посчитал, что миссис Эверет была с ним откровенна. Тогда отчего же он не проверил до конца ее утверждение, будто Соррел собирался отплыть в Америку?
Вояж в Америку Грант расценил как уловку Соррела, как его попытку скрыть намерение покончить с собой. Поверил или не поверил в это Даго-Ламонт — неизвестно; во всяком случае он почел за лучшее никого в этом не разубеждать. Но разумно ли ему самому оставлять эту версию без доследования? Это по меньшей мере служебное упущение. Грант вызвал одного из подчиненных, попросил выяснить, какие суда отплывали из Саутгэмптона в прошлую среду, и стал ждать. Вскоре ему доложили, что в среду вышли в море: судно канадской Тихоокеанской компании «Металинер» на Монреаль и судно «Королева Аравии», обслуживающее линию Роттердам — Манхэттен, — на Нью-Йорк. Похоже, что Соррел, перед тем как сообщить об отплытии, ради правдоподобия справился о рейсах. Грант решил сам проехаться до пароходного агентства Роттердам — Манхэттен — а вдруг да и выплывет на свет божий какая-нибудь новая деталь?!
Едва после моросящего дождя он вступил под величественно-гулкие своды здания агентства, как, словно джинн из бутылки, на его пути возник паренек в униформе и осведомился, что именно его интересует. Грант ответил, что хотел бы поговорить с кем-нибудь, кто знает о пароходных рейсах до Нью-Йорка, и юный волшебник, правда без помощи магических заклинаний, а всего-навсего прибегнув к благоприобретенному жизненному опыту, привел его к клерку, который, узнав, что нужно Гранту, препроводил его к следующему чиновнику. Лишь третий оказался именно тем человеком, которому было известно о «Королеве Аравии» абсолютно все: стоимость ее обслуживания, численность ее экипажа, ее грузоподъемность, особенности ее такелажа, ее вместимость, ее расписание и ее стоянки.
— Известно ли вам, был ли такой пассажир, который забронировал билеты на этот рейс и не явился ко времени отплытия?
Да, разумеется, это ему известно. Не явились два пассажира. Один — некий мистер Соррел, а вторая — дама, миссис Джеймс Рэтклиф.
На мгновение Грант лишился дара речи. Затем спросил, когда были забронированы места. Оказалось, оба — в один и тот же день, за неделю до убийства. Миссис Рэтклиф аннулировала заказ в последнюю минуту, что же до мистера Соррела, тот так и не дал знать о себе.
Можно ли ознакомиться с расположением их кают?
— Да, конечно, — заверил его клерк и вытащил схему. — Здесь каюта мистера Соррела, а вот здесь, третья по этой же стороне, — миссис Рэтклиф.
— Билеты заказывали порознь?
Да, клерк хорошо помнит. Заказа было два. Сначала миссис Рэтклиф, а потом мистер Соррел, который выкупал билет лично. И клерк уверен, что смог бы узнать его снова.
— Вот этот? — спросил Грант, показывая ему фотографию Даго. Клерк отрицательно покачал головой.
— Нет, этого, насколько помнится, не встречал никогда.
— Может, этот? — Грант показал ему Соррела.
Клерк узнал его немедленно.
— Спрашивал ли он, кто будет располагаться в соседних каютах?
Увы, таких деталей клерк не помнил: в тот понедельник было очень много работы.
Грант поблагодарил его и снова вышел под дождь, но сейчас он этого даже не замечал. Теперь все: причины и следствия, мотивы и действия, — перестало поддаваться логическому объяснению. Все смешалось, словно в дурном сне, и противоречило здравому смыслу.
Значит, Соррел действительно собирался уехать в Америку. Он купил билет второго класса и лично выбирал каюту. Этот неопровержимый факт не укладывался в их версию. Он был как лишняя гайка, попавшая в только что отлаженный механизм. Если Соррел и вправду сидел на мели, как им представлялось, то он вряд ли стал бы покупать билет второго класса до Нью-Йорка, а в свете этого факта наличие револьвера и отсутствие каких бы то ни было вещей, по которым его можно было бы опознать, едва ли могли служить серьезным доказательством в пользу версии о самоубийстве. Скорее это подтверждало первоначальную гипотезу — о том, что он избавился от личных вещей на случай, если будет задержан. Однако, судя по всем сведениям, Соррел был вполне законопослушным гражданином. Вдобавок ко всему, на сцене вновь возникает миссис Рэтклиф — единственная среди всех находившихся поблизости от Соррела, которая после убийства выглядела потрясенной случившимся. Именно она и ее муж в течение почти всего времени стояли непосредственно за Соррелом!
А что же супруг? И перед мысленным взором Гранта предстал Джеймс Рэтклиф, один из тех, кого принято называть столпами общества. Придется тотчас же нанести ему визит, и визит без предупреждения.
Он вручил свою визитную карточку и минуты три ждал в приемной, пока мистер Рэтклиф не вышел к нему сам и радушно не пригласил его пройти в кабинет.
— Ну, инспектор? Как продвигаются ваши дела? — спросил он. — Знаете, мне кажется, ваш брат и зубные врачи — самые несчастные люди на свете. Один ваш вид уже вызывает неприятные воспоминания.
— Я не собираюсь вам докучать, — сказал Грант. — Просто был тут поблизости и решил, может, вы позволите от вас позвонить. Чтобы не идти до почты.
— О, разумеется. Валяйте, звоните. Я выйду.
— Что вы, зачем вам выходить, — откликнулся Грант. — Я не собираюсь говорить о каких-то секретах. Просто хотел узнать, не нужен ли я.
Оказалось, что не нужен. След в южной части Лондона давно перестал быть горячим или даже теплым, но его ищейки работали вовсю. Он повесил трубку с облегчением, что удивило его самого, особенно когда он припомнил, какое нетерпение испытывал еще поутру, отправляясь в агентство. Сейчас он и не хотел производить арест: ему нужно было время, чтобы все еще раз обдумать. Арестовать не того, кого нужно, — вечный кошмар, который преследует любого сотрудника Скотланд-Ярда. Грант обернулся к Рэтклифу и сообщил, что арест будет произведен с минуты на минуту. Преступника уже нашли. Рэтклиф рассыпался в комплиментах, но тут, прервав его на полуслове, Грант внезапно спросил:
— Да, между прочим, вы мне и не сказали, что ваша супруга собиралась на следующий день после убийства отплыть в Нью-Йорк.
При свете, падавшем из окна, было видно, как лицо Рэтклифа приняло растерянное и встревоженное выражение.
— Я не знал, — начал он, потом запнулся и торопливо заговорил: — Я не думал, что это имеет какое-то значение, иначе непременно бы сообщил. Она была слишком потрясена, чтобы пускаться в путь, да к тому же пришлось присутствовать на допросе свидетелей. У нее в Нью-Йорке сестра, и она собиралась к ней всего на месяц. Ведь это все равно ничего не изменило бы в ходе следствия. Я хочу сказать, если бы вы знали об ее поездке. Ведь это не имеет никакого отношения к преступлению, разве не так?
— О да, конечно, не имеет. Я узнал об этом совершенно случайно. Разумеется, это неважно. Вашей супруге уже лучше?
— Кажется, лучше. Со дня слушания дела она в отъезде. В Истбурне вместе с сестрой — той самой, которую вы видели у нас.
Озадаченный больше прежнего, Грант вернулся в Ярд. Он нажал кнопку вызова и, когда ему ответил дежурный, проговорил:
— Мне нужен кто-нибудь для специального задания. Симпсон на месте?
— Да, сэр.
— Пришлите его ко мне.
Вошел светловолосый, веснушчатый юноша среднего роста. Он был похож на терьера, которому не терпится кинуться за мячом.
— В районе Голдерс-Грин в доме пятьдесят четыре по Лемонора-Роуд проживают некие мистер и миссис Рэтклиф, — сказал, обращаясь к нему, Грант. — Мне надобно знать, какие у них отношения. Друг с другом, я имею в виду. А также все про их домашние дела. Чем больше соберете сплетен, тем лучше. О его служебных делах мне все известно, так что на это время не тратьте. Меня интересуют дела семейные. Можете использовать любые способы, кроме противозаконных. Доложите сегодня к вечеру, в любом случае — с результатом или без такового. Маллинз в Ярде?
Да, Симпсон встретил его по дороге.
— Передайте, пусть зайдет.
У Маллинза веснушки отсутствовали, и он больше всего походил на церковного служку.
— Добрый день, Маллинз. С настоящего момента и вплоть до особого распоряжения вы — уличный торговец. Вы вполне сошли бы за итальянца, но, думаю, лучше вам остаться британцем. Не так будете заметны. Я выпишу вам ордер в магазин Клитроу на Лоуденс-стрит, и там вам выдадут все, что нужно. Не продавайте больше, чем того потребуют обстоятельства. И вот еще что: сюда не возвращайтесь. Встретимся в переулке возле Клитроу. Часа вам хватит?
— Думаю, хватит, сэр. Каким я должен выглядеть — старым или молодым?
— Не имеет значения. Молодым или средних лет — как вам лучше. Седая борода — это уж, пожалуй, слишком театрально. Не перебарщивайте. Оденьтесь прилично — так, чтобы не стыдно было сесть в автобус, если понадобится.
— Слушаюсь, сэр, — ответил Маллинз с такой безмятежностью, будто ему поручили просто отослать письмо.
Час спустя Грант столкнулся с ним нос к носу в переулке возле Лоуденс-стрит и не удержался от изумленного возгласа:
— Вы чудо, Маллинз! Настоящее чудо! Не знай я этого лично, никогда бы не поверил, что вы когда-либо в жизни могли составить полицейский отчет!
Он с видимым удовольствием оглядывал стоявшего перед ним уличного торговца. И этот ссутулившийся человек — один из самых многообещающих детективов Ярда?! Невероятно! В Ярде очень редко прибегали к помощи камуфляжа, но уж когда пользовались им, то делали это в совершенстве. Маллинз обладал чрезвычайно редкой способностью — в любом образе выглядеть абсолютно естественно. Даже по потертой одежде нельзя было догадаться, что она ему не принадлежит, что часто происходит, когда человек надевает не свое, а чужое. Хоть и топорно сшитая, она сидела на нем, как будто Маллинз носил ее уже много лет.
— Желаете приобрести сувенирчик, сэр? — проговорил Маллинз-торговец, откидывая крышку глубокого плетеного лотка.
Внутри, на бязевой подкладке, были разложены дешевые поделки большей частью итальянского производства: ножи для разрезания бумаги, раскрашенные деревянные побрякушки всевозможных видов, вазочки из папье-маше, гипсовые статуэтки.
— Прекрасно! — отозвался Грант. Он достал из кармана какой-то тонкий предмет, обернутый в бумагу, и, разворачивая ее, продолжал: — Я хочу, чтобы вы отправились в дом номер девяносто восемь по улице Брайтлинг Крисчент и выяснили, видела ли когда-нибудь женщина, которая там проживает, вот эту вещь.
С этими словами он положил среди деревянных украшений и гипсовых фигурок серебряный стилет с эмалевой рукояткой.
— Само собою, он не для продажи. А за это сколько возьмешь? — внезапно спросил Грант, беря первый попавшийся предмет.
— Для такого джентльмена, как вы, — всего шиллинг и девять пенсов, — без запинки ответил Маллинз.
Когда прохожий их миновал, Грант, как ни в чем не бывало, весело продолжил свои инструкции:
— После того как разберетесь с женщиной на Брайтлинг Крисчент — да не спешите, осмотритесь там вообще хорошенько, — проследуете на Лемонора-Роуд, пятьдесят четыре, и выясните, знакома ли кому-нибудь эта вещь там. Доложите сразу как справитесь.
Когда продавец итальянских вещиц около пяти вечера позвонил у задних дверей дома пятьдесят четыре по Лемонора-Роуд, хорошенькая, но без обычной наколки горничная, отворившая дверь, воскликнула: «Господи, еще один!»
— Один чего? — спросил ее лоточник.
— Еще один продавец.
— Да? И много их тут побывало? Но такого товара, как у меня, у них точно не было. — И он раскрыл свой короб.
Девушка восхищенно ахнула и спросила:
— Дорогие небось?
— У меня все недорого. И потом, при ваших-то заработках можно себе запросто позволить что-нибудь симпатичное.
— Больно много вы знаете про мои заработки, мистер!
— По правде, ничего. Однако вывод делаю: девушка вы миленькая, семья с достатком, значит, и заработки ничего себе.
— Оно, конечно, платят неплохо, — протянула девушка, явно давая понять, что не так все хорошо, как хотелось бы.
— Может, и хозяйка желала бы взглянуть на мой товар?
— Ее нету, пока здесь я — главная хозяйка. Госпожа в Истбурне. А вы что, служили в армии?
— Воевал во время Второй мировой. Вот то была служба так служба. Остальное не в счет. Франция! Четыре года я там протрубил, мисс.
— Что ж, заходите. Попьете чайку, а я тем временем все рассмотрю как следует. Мы как раз чаевничаем.
Она провела его на кухню, прямо к столу, на котором стояли баночки с джемом, булка, масло и печенье. За столом, с огромной объемистой кружкой чая, которую он как раз подносил ко рту, сидел веснушчатый, светловолосый мужчина в синем шарфе и со значком отставного военного на лацкане пиджака. Возле него на столе лежала стопка дешевой почтовой бумаги.
— Вот еще один отставник. Торгует писчей бумагой, — сказала девушка. — Сдается мне, спроса на нее сейчас мало. Сто лет я не видала, чтобы продавали такие вот пачки.
— Как дела, приятель? — как ни в чем не бывало спросил веснушчатый, глядя в невозмутимое лицо лоточника. — Торговля идет?
— Не жалуюсь. Идет помаленьку. А ты, смотрю, тут здорово устроился.
— Мне это сейчас в самую точку. Как раз то, что надо. За весь день ни одной стопки бумаги не продал. И куда только катится наша страна? Хорошо еще, что попадаются все же добрые люди — вот как сейчас.
— Джему берите, — сказала девушка, подвигая торговцу его кружку, и тот не заставил себя долго упрашивать.
— Хорошо-то хорошо, что хозяйки дома нет, однако оно и жалко: глядишь — она бы тоже что-нибудь себе присмотрела.
— Ну уж я-то никак не жалею про то, что ее нет. Без нее — одно удовольствие. А коли дома — всякие претензии да придирки, а то и истерики, — никакой тебе жизни, сплошное мученье!
— Что, характер паршивый?
— Я-то считаю, характер, а она говорит, у нее, видите ли, нервы. Особенно после этого убийства — она стояла в той же очереди, где человека убили. Ох, что тут было-о! Потом ей еще надо были идти в суд и давать показания. Господи, знали бы вы, какую истерику она закатила по этому случаю! Можно подумать, она его сама убивала! Накануне вечером кричала, плакала и все говорила, не пережить ей этого суда. А когда бедный хозяин старался ее успокоить, так она близко его к себе не подпустила. Обзывала его как последнюю собаку. Так что, скажу я вам, только тогда я и вздохнула свободно, когда она со своей сестрой, мисс Летбридж, укатила в Истбурн.
— Да уж, коли такой нрав, то каждому отъезду только радоваться надо, — поддержал ее веснушчатый. — И часто она у вас уезжает? — поинтересовался он.
— Не так часто, как хотелось бы, скажу я вам. На другой день после убийства она должна была ехать в Йоркшир, ну а потом так сама себя растравила, что с места не могла сдвинуться. Теперь вот отправилась в Истбурн, и, по мне, чем дольше она там пробудет — тем лучше. Дайте-ка поглядеть, что у вас там, — обратилась горничная к лоточнику.
— Сами смотрите, — отозвался тот, показывая на короб. — Все, что ни выберете, — отдам задешево. Уж и не помню, когда пил такой вкусный чай, правда, Билл?
— Угу, — откликнулся его собрат, жуя огромный кусок кекса. — Таких добрых людей еще поискать!
— Да, хозяйка и вправду пожалела бы, что не видит всего этого, — проговорила девушка, завороженно глядя на яркие расписные побрякушки. — Она сама не своя до всяких интересных вещиц вроде ваших, хотя они ужас сколько пыли собирают. Она у нас — художественная натура. А это для чего? — спросила она, беря кинжал. — Людей убивать, что ли?
— Да вы что, никогда раньше таких не видели? — удивился торговец. — Это — бумагу разрезать. И деревянные такие бывают.
Девушка рассеянно потрогала острие пальцем и с непроизвольной дрожью отвращения вернула кинжал на прежнее место. В конце концов она выбрала маленькую раскрашенную вазочку — вещь абсолютно бесполезную, хотя смотреть на нее было приятно. Лоточник уступил ее за шесть пенсов, и в порыве благодарности она стала угощать их хозяйскими сигаретами. Пока они курили, горничная развлекала их разговором о том, что в данный момент занимало ее больше всего, — об убийстве.
— Вы не поверите, к нам даже сам инспектор приходил, — болтала она, — Очень симпатичный мужчина. Никогда не скажешь, что служит в полиции. Вежливый такой, обходительный — не то что патрульные бобики. Но все равно было неприятно. И знамо дело, он насторожился — ведь хозяйка слезами заливалась и ни за что не хотела с ним разговаривать. Я сама слышала, как мисс Летбридж ей сказала: «Не будь дурочкой, Мег. Единственный способ покончить со всем этим — это позволить ему увидеться с тобой и попробовать его убедить. Ты должна это сделать».
— Ну, Истбурн — приятное местечко, — заметил веснушчатый. — Там ваша хозяйка быстро найдет себе компанию и забудет про все свои невзгоды.
— Ой, да не любит она никаких компаний. Выберет себе кого-то одного и повиснет на шее, пока тот не сбежит. Потом берется за следующего. Она у нас молоденьких любит. Сама не своя до них.
Когда стало ясно, что ничего нового от девушки уже не услышишь, веснушчатый служака поднялся, похвалил чай и поблагодарил за гостеприимство.
— Не стоит благодарности, — отозвалась девушка и добавила: — Послушайтесь моего совета, оставьте вы эту продажу писчей бумаги. По нынешним временам, пустое это занятие. Слишком старомодное. Лучше наберите такой товар, как вот у него, всякие финтифлюшки, из тех, чем торгуют под Рождество.
При этих словах веснушчатый кинул иронический взгляд на покоившийся среди рождественских «финтифлюшек» кинжал.
— Тебе отсюда в какую сторону, приятель? Направо — налево? — обратился он к сотоварищу.
— Направо.
— Ну тогда пока. Я пошел. Еще раз спасибо за угощение, мисс.
Минут через пять, после того как за ним закрылась дверь, встал и лоточник.
— На вашем месте, мисс, я бы поостерегся приглашать на чай каждого встречного, — ворчливо проговорил он. — Среди нашего брата много честных парней, но и прощелыги тоже не редкость. Когда одна в доме, надо быть начеку.
— Уж не приревновали ли вы меня к этому, в веснушках? — кокетливо и отнюдь не испуганно проговорила девушка. — Зря вы так. Ведь я у него не стала покупать бумагу.
— Ладно, ладно, — пробурчал лоточник, как человек, оскорбленный в своих лучших чувствах, и, шаркая, направился к выходу.
По чистому совпадению он сел как раз в тот автобус, где на переднем месте у окна устроился веснушчатый.
— Эй, друг! — весело приветствовал он собрата по ремеслу. — Каков у тебя выдался денек?
— Поганый. Просто из рук вон плохой. А у тебя?
— Вполне сносный. Не перестаешь удивляться, — продолжал он, глядя на опустевшую остановку, от которой только что отошел их автобус, — до чего глупы эти девчонки! Ведь мы спокойно могли ее убрать и обчистить весь дом, а ей это даже в голову не пришло!
— Как раз это я и пытался ей внушить перед уходом, а она решила, будто я ее к тебе приревновал.
— Ко мне? Скорее бы я должен быть в обиде. Ведь она у меня даже бумагу не купила.
— Именно это она мне и сказала.
— Хороший у тебя товар. Босс сам выбирал?
— Сам.
— Так я и думал. Он у нас — что надо! Чего он там вынюхивает?
— Не знаю.
— Как я заметил, девчушка-то нож не признала.
— Не признала, верно, — односложно ответил торговец.
— Ну и разговорчивый ты! — разочарованно заметил тот, что в веснушках.
Пошарив по карманам, он извлек откуда-то две сигареты и предложил одну своему спутнику. Лоточник не торопясь взял ее, но, когда увидел, что она из тех хозяйских сигарет, которыми угощала их служаночка, его хмурое лицо расплылось в улыбке.
— Вот прохиндей! — воскликнул он, прикуривая.
Однако рапорты, которые Симпсон и Маллинз представили Гранту часом позже, были написаны по-деловому и содержали лишь самую необходимую информацию. Симпсон сообщил, что мистер и миссис Рэтклиф в целом ладили между собой, хотя случались и скандалы. Симпсону не удалось установить точно, что являлось причиной таких скандалов — то ли какие-то проступки мистера Рэтклифа, то ли его недовольство женой. Горничная не бывала свидетельницей начала ссор. Обычно они происходили за закрытыми дверями. Самый большой шум был после их возвращения домой в вечер убийства. С тех пор отношения между ними так и не наладились. Миссис Рэтклиф на следующий день собиралась в Йоркшир, но потом слишком расстроилась и туда не уехала. Зато сразу после дачи показаний они с сестрой отправились в Истбурн, где жили в Гранд-отеле по сию пору. Она склонна к внезапным безрассудным увлечениям и тогда становится особенно капризной.
У нее есть свои, правда небольшие, средства, так что в материальном отношении она от мужа не зависит.
Маллинз сообщал, что ему стоило немалого труда добиться того, чтобы в доме девяносто восемь миссис Эверет хотя бы отворила дверь и позволила ему показать свой товар. Она утверждала, будто ничего не желает покупать. Первое, на чем она остановила свой взгляд, был кинжал. После этого она взглянула на него с явным подозрением, велела ему уходить и захлопнула перед его носом дверь.
— Каково ваше впечатление? Она его узнала?
В этом Маллинз не был уверен, хотя ясно одно: именно вид кинжала заставил ее захлопнуть дверь. До этого момента она была склонна его впустить. Зато горничная на Лемонора-Роуд никогда прежде этого предмета не видела. Тут Маллинз не сомневался.
Грант отпустил Маллинза, запер кинжал в ящик стола и долго сидел задумавшись. Какой неудачный, нескладный вышел день! Арест не произведен, хотя, возможно, это и к лучшему; затем — поразительное открытие, что Соррел и в самом деле собирался отправиться в Америку. След банкнот общей суммой в двести двадцать три фунта — включая сюда и двадцать пять фунтов, пересланных неизвестным другом, — так и не обнаружен. Со дня убийства прошла целая неделя, а деньги были выплачены еще за десять дней до этого — и ни одной купюры, кроме тех, что уже лежали у них, больше не объявилось. Мало того, оба его агента вернулись почти с пустыми руками.
Установить какую-либо связь между миссис Рэтклиф и Соррелом не удавалось никоим образом. Грант начинал думать, что их имена в списке пассажиров, так же как и то, что они стояли в одной очереди, было чистой случайностью. Выражение растерянности на лице ее мужа, когда Грант упомянул об ее отъезде в Нью-Йорк, можно было объяснить просто тем, что он забыл сказать об этом инспектору при первом разговоре. Что до миссис Эверет, то ее внезапный отказ впустить торговца свидетельствовал скорее о ее сообразительности, чем о виновности. Маллинз сказал, что она взглянула на него с подозрением. Она не пыталась делать вид, что не заметила кинжала; с другой стороны, особого к нему интереса тоже не проявила. Она просто заподозрила неладное. Грант решил, что эта госпожа Эверет умнее, чем ему показалось вначале, но что она никак не соучастница преступления. Чету Рэтклифов временно придется оставить в покое. Они не вписывались никуда, и никаких улик против них не было. Случалось так, что по разумению полиции все как бы сходилось, но недоставало улик. Однако в данном случае не было ни того, ни другого, и, соответственно, с этой парой придется повременить. Тем временем он постарается выяснить, почему миссис Рэтклиф сказала горничной, что едет в Йоркшир, когда на самом деле собиралась за океан.
Зажужжал телефон. Грант с непонятным для себя волнением взял трубку. Звонил Уильямс.
— Мы отыскали его, сэр. Приедете или нам приступать самим?
— Это где?
Уильямс объяснил.
— Все выходы под контролем? Ничего не сорвется, если вы немного подождете?
— Нет, сэр, не беспокойтесь. Он никуда не денется.
— Тогда встретите меня на Акр-лейн, у того конца, что выходит на Брикстон-Роуд, через полчаса.
Прибыв на место, инспектор попросил рассказать обо всем поподробнее, что Уильямс и сделал, пока они шли до места. Оказывается, он обнаружил разыскиваемого через агента по найму квартир. За три дня до убийства Ламонт снял маленькую двухкомнатную квартиру в мансарде и переехал туда утром, в день убийства.
«Ну да, — подумал Грант, — это совпадает с заявлением миссис Эверет».
— На чье имя он снял квартиру?
— На свое.
— Что?! — не веря своим ушам, воскликнул Грант. — На свое собственное? — Он на минуту замолчал, испытывая какое-то смутное беспокойство, потом встряхнулся и проговорил: — Хорошо поработали, Уильямс, быстро вы его выследили. Пугливая нам попалась птичка, а?
— Что да, то да! — с чувством воскликнул Уильямс. — До сих пор не удается найти человека, который бы его видел. Пугливая, это уж точно! Мы уже пришли, сэр. Дом вон тот, четвертый от нас.
— Хорошо, — сказал Грант. — Мы с вами поднимемся вместе. На случай чего, пугач у вас при себе? Ладно, пошли.
Ключа у них не было, а звонок для третьего этажа явно не предусматривался. Им пришлось долго звонить на первый этаж, пока кто-то из недовольных жильцов все-таки их впустил. По мере того как они в полутьме взбирались по лестнице, с каждым пролетом делавшейся все грязнее, Грант стал ощущать, как к нему возвращается хорошее настроение, что бывало всегда, когда предстояло действовать. Время размышлений и проволочек подошло к концу. Сейчас он встретится с Даго лицом к лицу; с человеком, которого видел на Стренде; с человеком, который убил Соррела ударом ножа в спину. Он нетерпеливо постучал в едва различимую в полумраке дверь. Никакого результата. В комнате за дверью стояла глухая тишина. Грант постучал еще раз. Ни звука.
— Лучше откройте сами, Ламонт, — произнес он. — Здесь полиция, если не откроете, мы взломаем дверь.
Молчание.
— Вы уверены, что он тут? — спросил Грант у Уильямса.
— Вчера он точно был здесь, и с тех пор его никто не видел. Дом находится под наблюдением с трех часов дня.
— Тогда вышибаем дверь. И не забудьте податься назад, когда она будет падать.
Объединив усилия, они атаковали дверь. С протяжным стоном и треском та уступила в этой неравной схватке, и Грант, держа руку с оружием в правом кармане, шагнул в комнату. Одного взгляда вокруг ему было достаточно. Внезапно он понял, что, уже стоя на площадке, предвидел, что найдет комнату пустой.
— Птичка улетела, Уильямс. Мы его упустили.
Уильямс растерянно топтался посреди комнаты, словно ребенок, у которого отобрали лакомство. Он сделал судорожный глоток, и Гранту, несмотря на собственное разочарование, стало его жаль. По сути дела, это была не его, Уильямса, вина. Он немного переоценил свои силы, но свою работу сделал хорошо: быстро нашел преступника.
— Сами видите, сэр, он уходил в спешке, — сказал Уильямс, как будто это обстоятельство могло уменьшить разочарование и восстановить его профессиональную гордость.
Действительно, следы поспешности были очевидны: брошенная еда, выдвинутые ящики, в которых все было перевернуто вверх дном, одежда и масса личных вещей. Это выглядело не как заранее запланированный отъезд, а как бегство.
— Сейчас мы просмотрим все, что он оставил, — сказал Грант. — Прежде чем зажигать свет, я займусь отпечатками пальцев. Похоже, здесь только одна лампа.
Достав специальный порошок, он проверил обе комнаты, но в квартирке оказалось совсем мало плоских поверхностей, где остается обычно целый, хорошо узнаваемый отпечаток, а имевшиеся вещи были так заляпаны множеством рук, что заниматься ими не представлялось целесообразным. Однако два ясных отпечатка все же нашлись — высоко на дверной панели, где касались правой рукой, когда снимали с вешалки пальто. Несколько утешенный, Грант включил свет и перешел к осмотру вещей. Это занятие было прервано восклицанием находившегося в спальне Уильямса. Грант прошел туда и увидел в руках сержанта пачку банкнот.
— Нашел в глубине ящика, сэр! Вот уж действительно спешил! — с торжеством проговорил Уильямс. Находка явилась настоящим бальзамом для его израненной души. — Вот уж, наверное, сейчас кусает себе пальцы!
Грант между тем отыскал у себя в записной книжке номера купюр, которые ему сообщили в банке. Сравнив их с найденными, он убедился, что действительно это были деньги, полученные Ламонтом по чеку Соррела. И Ламонт так торопился, что забыл их захватить?! Вся сумма была здесь, кроме двадцати пяти фунтов, присланных на похороны. Это выглядело более чем странно. Отчего Даго — Грант все еще про себя называл его так, — отчего Даго в течение десяти дней еще до убийства не истратил из них ни цента? Тогда ведь он мог делать это без всякой опаски. Купюры были крупные, но это никак не могло служить объяснением. Он лично получал деньги в банке и мог попросить мелкими. Почему он их не истратил?
Больше ничего, особо заслуживающего внимания, они в квартире не нашли. Видимо, литературные вкусы у Даго были, как у всякого доброго католика, подумал Грант, рассматривая ряд книг на каминной доске: Уэллс, О. Генри, Бакен, Оуэн Уистер, Мэри Робертс Рейнхарт, томик стихотворений Сассуна, многотомное издание ежегодного справочника по скачкам, «Маленький министр» Барри. Он взял с полки одну из книг. На заглавном листе почерком, уже знакомым ему по банковскому чеку, было написано имя владельца: «Альберт Соррел». Грант просмотрел их все, одну за другой. Большая часть книг принадлежала Соррелу. Очевидно, Соррел подарил их Ламонту перед отплытием в Америку. Значит, эти двое до последней минуты оставались друзьями. Что же произошло? Может, Ламонт всегда был змеем, затаившимся в траве?
Теперь предстояло выяснить, где скрывается Ламонт. Куда он скорее всего мог направиться?
Он торопился, отчаянно торопился. Он не предполагал, что придется бежать отсюда. Это значило, что ему пришлось воспользоваться первым попавшимся шансом. Вероятность побега за границу под чужим именем, искусно изменив внешность, равнялась нулю. Наверняка этого он делать не стал. И почти наверняка не уехал из Лондона. По всей вероятности, он, как крыса, будет искать место, которое уже знает.