Виктория Самойловна Токарева
Инфузория‑туфелька
Текст предоставлен издательством «АСТ» https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=164286
«Между небом и землей»: АСТ; М.:; 2001
ISBN 5‑17‑005653‑2
Аннотация
«Ноябрь. День короткий. И только утро бывает радостным. А к середине дня сумрак ложится на землю, как ранняя старость.
Марьяна отправила сына в школу и забежала к соседке на кофе. Ни у кого кофе нет, а у соседки Тамары – есть. Такая она, Тамара. У нее есть больше, чем у других: интересная работа, прочная семья, страстная любовь. Любовь реет над ней, как знамя над Кремлем. Красиво полощется на искусственном поддуве. Правда, знаменосцы меняются…»
Виктория Токарева
Инфузория‑туфелька
I
Ноябрь. День короткий. И только утро бывает радостным. А к середине дня сумрак ложится на землю, как ранняя старость.
Марьяна отправила сына в школу и забежала к соседке на кофе. Ни у кого кофе нет, а у соседки Тамары – есть. Такая она, Тамара. У нее есть больше, чем у других: интересная работа, прочная семья, страстная любовь. Любовь реет над ней, как знамя над Кремлем. Красиво полощется на искусственном поддуве. Правда, знаменосцы меняются.
Однако сейчас и знамя поменялось. Но это уже другая тема. Это уже политика. Политикой заняты все каналы телевидения, кроме коммерческого «2 x 2». Там с утра до вечера беснуются, как в зоопарке, патлатые парни и девки. Запад прорвался на Восток. Проник. Просочился. Пенсионеры смотрят остекленевшими глазами. За что боролись, на то и напоролись.
Но при чем тут политика, пенсионеры…
Вернемся на кухню, к Тамаре и Марьяне.
Тамара похожа на двойной радиатор парового отопления: широкая, жаркая, душная, как переполненный летний трамвай. В ней всего слишком: голоса, тела, энергии. А в Марьяне всего этого не хватает: она бесплотная, тихая, бездеятельная.
– Пасешься, – говорит ей Тамара. – Как корова на лугу. И колокольчиком: звяк‑звяк…
– Это хорошо или плохо? – не понимает Марьяна.
– Корова? Конечно, хорошо. Но кошка лучше.
– От коровы молоко. А от кошки что?
– Ты меня перебила. На чем мы остановились?
Тамара рассказывала про очередного знаменосца. Познакомились в ресторане, встречали Новый год. Тамара была с мужем, он – с женой. Он углядел Тамару из другого конца зала. Подошел. Пригласил.
– Ты остановилась, как вы пошли танцевать, – напомнила Марьяна.
– Ага. Он сказал: «Меня зовут Равиль». Я спросила: «Это татарское имя?» Он ответил: «Мусульманское». Вообще, знаешь, в мусульманах что‑то есть. Какой‑то флюид.
Лицо Тамары стало мечтательным, как будто она вдыхала мусульманский флюид.
– А особенно хорошо получаются смеси: русский и татарин. Или русский и еврей.
Тамара говорила о людях, как о коктейлях.
– А если еврей и татарин? – спросила Марьяна.
– У меня был такой знакомый. Мы его звали «Чингиз‑Хаим». Сумасшедший был. В диспансере на учете состоял. И некрасивый. Кровь, наверное, плохо перемешалась. Сыворотка.
– Ну, танцуете, – напомнила Марьяна.
– Да. Рука жесткая. Голова мелкая, как у породистого коня. Пахнет дождем.
– А где он под дождь попал?
– Ну какой дождь в ресторане? Ты странная. Свежестью пахнет. В смысле – ничем не пахнет. Стерильный. Чистый. Но в глазах что‑то не то. Шьет глазами влево, вправо, соображает…
– Плохо, когда не смотрят в глаза, – согласилась Марьяна. – Я этого терпеть не могу. Как будто курицу украл.
– Да мне вообще‑то было плевать – куда он смотрит. У меня тогда депрессия была. Меня Андрей бросил.
Андрей – это предыдущий знаменосец. История с Андреем длилась довольно долго, года два.
– А ты любила Андрея? – удивилась Марьяна.
– Безумно, – тихо сказала Тамара. – Мы, правда, все время ругались. Однажды даже подрались. Я ему чуть руку не сломала.
– А ты пошла бы за него замуж?
– Так я же замужем.
– Но если ты полюбила человека…
Марьяна не понимала, как можно двоиться: любить одного, жить с другим. Душа в одном месте, тело в другом. Это и есть смерть, когда душа и тело в разных пространствах.
– Муж – это муж, – упрямо сказала Тамара. – Семья – это общие задачи. А какие у нас с Андреем были общие задачи? Обниматься и ругаться.
Тамара замолчала.
– Все равно ничего бы не вышло, – сказала она. – Хотя он один жил. У него как раз тогда мать померла. От рака. Я брезговала есть его ложками. Новые купила.
– А где ты купила? – удивилась Марьяна.
– Из Испании привезла. Ложки, и полотенца, и даже простыни. Он понял. Обиделся…
– А дальше что было?
– Когда?
– На Новом году. Вы потанцевали. А потом?
Тамара не ответила. Она ушла мыслями от Равиля к Андрею.
– Вообще он ужасно скучал по матери. Оставлял в ее спальне яблочко. Апельсинчик. Ему казалось, что она приходит ночью. Слышал шаги.
– Сдвинулся, что ли?
– Нет, просто первые девять дней душа человека в доме.
– Интересно… Девять дней не прошло, а он уже бабу в дом привел.
– Ну и что? Он тосковал. Это как раз понятно…
– А ты бы пошла за него? – спросила Марьяна.
– Я для Андрея – старая.
– А сколько ему?
– Сорок.
– Ну и тебе сорок.
– Правильно. А мужику в сорок нужна женщина в двадцать.
– А кому нужна женщина в сорок?
– Никому.
– А тогда зачем все это?
– Что?
– Ну ЭТО. ВСЕ.
– Ты какая‑то странная. ЭТО и есть жизнь. Неужели не понимаешь?
Марьяна понимала. Она тоже не могла жить без любви. Но у нее была одна любовь на всю жизнь. Муж. Аркадий.
Они вместе учились в школе, начали спать в десятом классе. Они засыпали, обнимаясь, и вместе росли во сне, и их кости принимали удобные друг для друга изгибы и впадины. Они слились друг в друге. А потом в сыне. Ребенок был поздним, они тряслись над ним. У Марьяны не было и не могло быть других интересов. Она не понимала Тамариной жизни: как можно ложиться с чужим, обнимать чужого. Потом делать его своим, обнимать своего. Потом отдирать от тела вместе с кожей. И возвращаться домой, ложиться к мужу, который уже стал чужим, и мучиться, и ждать, пока нарастет новая кожа.
Марьяна брезговала жизнью своей соседки, как та ложками Андрея. Но каждый день ее тянуло сюда, в эту кухню. Марьяна усаживалась, пила кофе, слушала продолжение сюжета, подзаряжалась энергией чужой страсти.
Такое поведение по большому счету было безнравственным. Брезгуешь – не общайся. Обходи стороной. Но Марьяна приходила, садилась, и пила кофе, и слушала, и сопереживала. И более того, выслушивала нравоучения от Тамары.
– Как ты можешь так жить? – вопрошала Тамара. – Ни дела, ни романов. Только дом. Живешь, как улитка.
– А когда мне? – виновато оправдывалась Марьяна, будто и в самом деле была виновата.
Ей тоже хотелось спросить: «А ты, как ты можешь ТАК жить? Как жонглер в цирке. Жонглировать такими разными шарами: семья, хозяйство, работа, страсть – все это подкидывать на разную высоту и ловить».
Сколько надо здоровья и изобретательности? И как изменилось понятие нравственности за какие‑то сто лет. Катерина из «Грозы» изменила мужу и утопилась, не вынесла раздвоенности. Анна Каренина познала презрение общества, не говоря уже о том, что бросилась под поезд. А сейчас никакого общества и все Анны. Без Вронских.
А что за мужчины? Какой‑то Андрей, который на другой день после смерти матери привел женщину. Какой‑то Равиль пришел с женой встречать Новый год и тут же присмотрел другую. Пригласил танцевать. А Борис – муж Тамары. Скорее всего у него своя жизнь и его устраивает такое положение вещей. Это не дом, а стоянка, аэродром, где каждый ночует, чтобы с утра вылететь в другую жизнь, шумную и событийную. Настоящая жизнь проходит за стенами.
Дом – гостиница. И вся жизнь – непрекращающаяся командировка.
– Пойду! – Марьяна поднялась.
– Ну подожди! – взмолилась Тамара. – Я тебе не рассказала самого интересного.
Марьяна открыла свою дверь – железную и толстую, как сейф. У них было что украсть. От родителей Аркадия осталась дорогая антикварная мебель. Папаша был спекулянт, царство ему небесное. Сейчас назывался бы бизнесмен.
Марьяна уважала старика за то, что в свое бездарное время он нашел в себе достоинство жить по‑человечески. Умер, правда, в тюрьме. Время ему такое досталось.
В доме не было ни одной случайной вещи. Аркадий сам заказывал у умельцев медные ручки. Мог полгода потратить, чтобы найти нужную панель из красного дерева.
Аркадий создавал, а потому любил свой дом.
Энергия ожидания наполняет жилище, как теплом. И, входя с улицы, такой промозглой, неприветливой улицы, – сразу попадаешь в три тепла: ждет жена, ждет сын, и даже собака выкатывается под ноги с визгом счастья.
В такой дом хочется возвращаться откуда угодно.
Базар развлекает яркостью красок и разнообразием лиц: славянских и восточных. Марьяна бродит по рядам, отмахивается от веселых приставаний молодых азербайджанцев. Покупает золотую курагу, бурые гранаты, телячью печень – все за бешеные деньга, страшно выговорить. Каждый раз совестно расплачиваться, кто‑то обязательно сзади стоит, и смотрит, и думает: у, буржуи проклятые, кооператоры.
А они не буржуи и не кооператоры. Просто у Аркадия случайно прорезалась золотая жила: реставрация икон. За валюту. Заказов много.
Аркадий реставрирует так, что икона остается старой. Несет время. Аркадий чувствует время. И мастера.
Марьяна не разрешила, чтобы в доме воняло лаком, ацетоном. Вредные испарения.
Аркадий уходил в мастерскую, возвращался к восьми часам. К программе «Вести».
Устает Аркадий. Днем – больница, ультразвуковые исследования. Обычная больница, обычный врач, а к нему идет вся Москва.
Недавно пришла женщина без лица. Вместо лица – сгусток ужаса. Поставили диагноз: рак яичника. Аркадий сделал ультразвуковое обследование и увидел: то, что принимали за опухоль, – затвердевший кал в прямой кишке. Проецируется как затемнение. А все‑таки разница: рак и кал. Хотя количество букв одинаковое. А женщина хотела покончить с собой. А теперь пошла жить. Легко представить себе, что она испытала, выйдя за дверь на волю. Какой глоток жизни вдохнула всей грудью.
Колька пришел из школы бледный, какой‑то примученный. Марьяна ничего не могла понять: ест, как грузчик, в семь лет съедает порцию взрослого мужика, здоров абсолютно, а выглядит, как хроник: бледный, с обширными синяками. Никаких щек, одни глаза. Человек состоит из глаз, ребер и писка. Голос пронзительный – кого хочешь с ума сведет. Как будто в дом влетает стая весенних грачей.
На этот раз Колька вернулся молчаливый: получил двойку по письму. Сел на пол, стал расшнуровывать ботинки. Потом развязал тесемки на шапке. Размотал тесемки на куртке. Весь в шнурках и тесемках. Волосы под шапкой вспотели. Вид был жалкий. У Марьяны захолонуло сердце от любви и тревоги.
А вдруг начнется гражданская война, отключат тепло и электричество? Вдруг начнутся погромы? У Кольки двенадцать процентов еврейской крови, да кто будет считать? Уже казачество старую форму из сундуков достает, шашками поигрывает…
Марьяна потрогала у Кольки железки. Как бобы. Все время увеличены. А именно отсюда и начинается белокровие.
В детстве Марьяна лежала в больнице с гепатитом, насмотрелась на детей с железками. Они вспухали, как теннисные мячики. Железки росли, а дети усыхали. Как долго они умирали, как рано взрослели.
У Марьяны мерзла кожа на голове, волосы вставали дыбом. Хоть и знала – все в порядке: Кольку осматривали лучшие врачи. А все равно волосы дыбом. Сегодня в порядке. А завтра…
«Ты как умная Эльза», – отмахивался Аркадий.
Марьяна знала эту немецкую сказку. Умная Эльза все время предвидела плохое.
Колька переодевался в домашнюю одежду и усаживался за стол. Он вдохновенно жевал и глотал, а Марьяна сидела напротив и смотрела, как он жует и глотает, и буквально физически ощущала, как с каждым глотком крепнут силы, формируются эритроциты и свежая кровь бежит по чистым детским сосудам. И в ее душе расцветали розы.
После еды – прогулка. Легкие должны обогатиться кислородом и сжечь все ненужное.
Колька мог бы гулять один. Детская площадка видна из окна. Но ведь несчастья случаются в секунды. Дети жестоки, как зверята. Суют друг другу палки в глаза. Столько опасностей подстерегают маленького человека. Маньяки ходят, уводят детей, а потом объявления по телевизору: пропал мальчик, шапочка в полоску, синяя курточка.
Марьяна одевается и идет с Колькой гулять.
Он носится туда‑сюда, как пылинка в солнечном луче.
Взбегает на деревянную горку и бесстрашно съезжает на прямых ногах. Сейчас споткнется и сломает ключицу.
– Ко‑оля! – душераздирающе кричит Марьяна.
Но он не слушается, рискует. Детство распирает его душу и маленькое тело.
Тамара талдычит: работа, любовь…
Какая работа? Отвлекись хоть на час, и все начнет рушиться, заваливаться набок. Колька будет оставаться на продленке, есть что попало, научится матерным словам. Дом зарастет пылью, на обед готовые пельмени. И все тепло вытянет, как на сквозняке. А во имя чего?
Вырастить хорошего человека – разве это не творчество? Он будет кому‑то хорошим мужем и отцом, даст счастье следующему поколению. Разве этого мало?
Колька съехал с горы и смотрит в сторону. Что‑то он там видит…
– Папа! – вскрикнул Колька и стрельнул всем телом в сторону. Увидел отца.
Марьяна догадалась, что сегодня Аркадий не пошел в мастерскую. Захотел домой.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Стоимость полной версии книги 14,70р. (на 29.03.2014).
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картойами или другим удобным Вам способом.