Единственным стержнем всякого государственного устройства в период формирования нового расового типа человека, всегда была военно-социальная психология жизни. Западно -европейский феодализм, который является периодом образования расовой системы, формирующейся в вере в библейское откровение, складывался из постепенного совершенствования вооружения и тактики боя феодальной знати. Чтобы определить собственное основание в российской культуре, необходимо резко различать отдельные характеры людей, которые формируют вокруг себя напряжение нового расового чувства, -- и аморфно-безвольный продукт большевизма, сложившийся в результате действия советской власти, направленной против всякого расового, то есть иерархически-устойчивого существования социальной системы. Здесь бессмысленно противопоставлять какие-то отдельные национальные противоречия единой генетической катастрофе России. Ее трагедия порождает собой новый расовый тип человека, который выводит свое основание права из абсолютного насилия ощущения смерти над собственными глубинами души и----в перспективе будущего --- над окружающими его людьми, поскольку подлинная любовь к жизни не существует без самых разрушительных импульсов переживания смерти, где зарождаются волевые индивидуальные центры человека. Можно с достаточной уверенностью предполагать, что возрождение России, то есть прежде всего оттеснение внутри ее генофонда генерации большевистской орды, должно происходить в военной организации той новой силы, которая рождается в наше время из глубочайшей ненависти к повсеместной лжи, распространенной этой породой люмпенов. По сути дела, здесь никогда не было ни социализма, ни коммунизма, а только беспощадная схватка небольшого числа людей, несущих в себе новый расовый архетип --- и в России и при большевиках, --с энергией человеческого стада, появившегося после распада Золотой Орды. Мы относим себя к новой расе, но рождение ее захватывает все человечество. Последние образы Бога, а также нигилизм силы, -- я имею в виду философию Гегеля и философию Ницше, --- это наше интеллектуальное и нравственное основание той веры, которая рождается в глубинах волевого центра, где существуют два определяющих основания духа: военная организация всей психической структуры внутренней жизни, где протекает жесткая граница с отмирающим расовым архетипом, а также безусловное признание абсолютной ценности науки.
Почему именно анахронизм социальной структуры человеческой орды характеризует современную жизнь России и не только ее? Стереотип человеческого воображения ассоциирует слово "орда" с человеком в шкуре, лишенного каких-то элементарных начал человеческого образа. Но подобный тип человека относится только к доисторическому существованию первобытной орды, тогда как проявления орды внутри цивилизации скрыты от поверхностных признаков человеческой дикости. Орда гиксосов в Египте, например, легко растворилась в разрушенном египетском генофонде, слившись с ним и даже реанимировав его военный дух, который впоследствии формирует Египет как крупнейшее милитаризованное государство, значительно увеличившее свои владения под властью гиксосов. Проходит около столетия, прежде чем египтяне смогли элементарно объединиться против этой генерации человеческой орды. Всякое кочевое племя постепенно ассимилируется в структуре определенного архетипа расы, и только катастрофическое изменение социальной структуры может привести к активизации кочевых инстинктов этой орды. При этом, только какие-то десять-двадцать лет выражают ее высшую активность, когда она, совершив разрушение, захватив власть и изменив расовый архетип человека в сторону полупервобытной основы, иссякает, что и произошло с большевистской ордой.
Вопрос о существовании психологии человеческой орды в самой цивилизации был поставлен Фридрихом Ницше. Он первый указал на пропасть, которая существует между новым расовым архетипом и тем человеком, который опускается на дно своих животных состояний души, являясь при этом пассивным продуктом сращивания социальной жизни с рефлексами полупримата, из которого произошел человек. То, что возникает вследствие этой расовой катастрофы, -- это крайняя опасность существования цивилизации в сфере ее сохранения генетического опыта высшей культуры, поскольку психология человека эволюционной орды характеризуется полной, или почти полной утратой генетической памяти. У нас, в России, власть характеризуется продуктом генерации большевистской орды, когда вместо вопроса о высшей цели, связывающей людей, около столетия пропагандировался пафос раба. Когда же пропаганда его исчезла, как это произошло в наше время, то государство стремительно стало распадаться, поскольку насилие советской власти и бессилие власти современной, -- это явление одной природы, связанное с активностью глубинных процессов психики кочевого человека, обнажившейся в результате уничтожения основных сословий русского добольшевистского общества. Этот кочевой человек всегда находил себе место в среде рабов, где существовали скрытые механизмы активности полупервобытных инстинктов, и именно эти полупервобытные инстинкты являются сейчас той единственной социальной активностью, которая протекает в российской жизни. Все эти архетипы советских вождей есть ничто иное как продукт глубинной жизни эволюционной орды, вырвавшийся к власти в момент ослабления нации. Но помимо этого, эти архетипы извлекли из самых примитивных проявлений социальной жизни ту низшую породу людей, которая является рабской на генетическом уровне, будучи глубоко чуждой всем элементарным началам высшей культуры. Аргументы, которые приводятся в доказательство неизбежности появления большевизма и советской власти, могут рассматриваться только со стороны социальной катастрофы, но никак ни в качестве каких-то достижений российской культуры.
Сейчас существуют ностальгические ощущения по поводу утраты этой веры в социальную справедливость, которая существовала в среде единства генетических рабов, объединенных в России вожделенностью человеческого стада. Однако когда потребовалась личная ответственность и инициатива, то вновь ее стали имитировать вчерашние "комсомольцы", эти прямые продолжатели доминирующей генерации, образованной большевистской ордой. Этот тип кочевого человека, захвативший власть в России, мог испытывать какие-то сомнения только при первых вождях, чья структура психики сформировалась под влиянием добольшевистской культуры, -- тогда как современная порода этих генетических мутантов, уже полностью свыклась с ролью российской элиты, вещая от имени русской культуры. Мы же, остались наедине с наиболее разрушительными пластами собственной психики, в которой ненависть к генерации большевистской орды и чувство права, обозначенное в нашем веке как вера в высшую человеческую природу, требует объединения на совершенно новых принципах существования. Эти принципы вытекают из жизни в крайнем действии ощущения смерти в глубинах души, этого основополагающего начала активности расового инстинкта. Сейчас в России противостоят друг другу не отдельные народы, ставшие жертвой социальной трагедии, а рождающееся чувство единой расы --кочевым инстинктам эволюционной орды.
Слишком остро ощущается вокруг нас эта кочевая активность человеческого стада, возникшего после агрессивной деятельности большевистской орды. Здесь не должны вызывать сомнения множество газет, журналов, различных социально-аналитических организаций, не затрагивающих подлинной трагедии России, поскольку их появление есть плавный переход идеологических структур советской власти в постсоветские структуры. Сам большевизм остался доминирующим в лице генерации активистов, ведущих свое происхождение от пролетарскойэлиты этой орды. Нет смысла также полагать, что западная демократия укажет на реальную ситуацию в Россию, поскольку сам тип этой демократии стал исключительно искусственным явлением на фоне того же антагонизма между рождающимся новым расовым архетипом и пробуждающимися кочевыми инстинктами, вызванными глобальной утратой высшей цели и смысла существования.
Ницше указал на трагедию как изначальное ощущение возникновения нового расового инстинкта, однако он допустил несколько фундаментальных ошибок. Во-первых, трагическое, помимо своего фавнического пафоса расового надлома, образующегося из распада эволюционной орды, предполагает орфическую культуру частью самой трагедии, то есть остроту ощущения смерти, пронизывающей сами выплескивающиеся первобытные архетипы человека. Во-вторых, критика христианства направлена не на утверждение нового расового архетипа, а наоборот, на препятствие для его развития, поскольку само христианство возникло в Западной Европе как пресечение полупервобытных инстинктов германской орды. В этом смысле, аттическая трагедия и западно-европейское христианство --это два глобальных расовых надлома, когда цивилизация оказывается перед самым острым антагонизмом внутри своей социальной структуры, где рефлекторные инстинкты человеческой орды, вызванные социальной катастрофой, противостоят вере в высшую человеческую природу. Если же рассмотреть начальные элементы греческой трагедии и христианства на ранней стадии существования, то они выражаются в эклектическом сплаве различных обломков мировых религий и культур, поскольку всякая расовая катастрофа влечет за собой радикальное изменение психической целостности человека.
Не существует принципиальных расовых противоречий между африканцами, европейцами или азиатами. Как невозможны противоречия между различными животными двух видов, например львом и тигром, -- так невозможны противоречия между европейцем и азиатом. Нельзя путать напряжение двух биологических видов животных с разумными структурами духовной жизни, где реально противоречия выражаются в особенностях последовательной реализации разума определенной системы ценностей.
Так, не существует расовых противоречий, но существуют противоречия между расовым инстинктом и теми анахронизмами кочевой жизни эволюционной орды, которые стали проявляться во всех народах мировой цивилизации. Любая генерация эволюционной орды, которая прорывается внутри генетических элементов цивилизации, легко усваивает рефлекторные принципы поведения того расового архетипа, который подвергся катастрофическому разрушению. Уже через некоторое время можно видеть не грубые шкуры, а те внешние атрибуты цивилизации, которые характеризуют определенный расовый архетип, до нашествия варваров. Начинается тотальный процесс подражания, когда вместо грубой шкуры появляется шелковая тога, а вместо военной гимнастерки --пиджак с галстуком.
Почему до сих пор не было адекватно оценено явление большевистской орды? Это связано с тем, что лучшие расовые элементы, вероятно, были уничтожены в первые десять лет советской власти, а те, кто остался, неизбежно, на генетическом уровне, должны были вырабатывать в себе инстинкты рабства, чтобы выжить. Постоянное действие мистерии- пропаганды лжи, неизбежно возникающее в процессе захвата всякой ордой какой -либо страны, есть мистерия космогонического потока рождения жестких элементов собственной расовой структуры, поскольку именно расовые катастрофы рождают устойчивые начала собственной веры, где нет провинциального чувства мировой культуры, этого основного признака существования русской интеллигенции до большевиков и после большевиков.
Я вывожу себя не из русской, а мировой культуры, сохраняя в себе устойчивость того расового архетипа, который не соприкасается с этой генерацией рабской породы людей, возникшей на развалинах Российской империи. Мое переживание Бога указывает не на любовь, а на ненависть, когда жизнь прорезается сквозь особую глубину видимости высшей силы события, где глобальная природа времени хранит в себе опыт присутствия духовного явления предшествующих рациональных структур цивилизации.
Бог существует во времени как бесконечный процесс накопления рационального опыта, передаваемого от одной культурной генерации людей к другой. Даже в моменты катастрофического разрыва единого процесса этого действия разумной воли человека на генетическом уровне, всегда образуется группа людей, которая восстанавливает утраченную взаимосвязь. Вера вытекает здесь не из каких-то чудодейственных затмений сознания, а из суровой неизбежности действия в глубинах человеческой души генетической основы разумной воли. Свобода есть легкость переживания смерти, действующей в глубинах сформированногорасового архетипа, когда подлинность живого характеризуется ее остротой и силой движений души. Только здесь возможно освобождение от кочевых инстинктов полупримата, из которого произошел человек и к которому он периодически возвращается в период расовых катастроф. Это состояние свободы в момент образования того духа войны, который сращивает из переживаний смерти волевые центры, направленные на оттеснение расовых мутантов. Когда этот инстинкт войны рождается из потока времени, то в нем еще не существуют социальные элементы, поскольку вокруг доминируют животные основы выживания, чуждые структуре духовных целей. Именно поэтому Ницше учил о самой пропасти между обезьяной, из которой произошел соматический комплекс человека, -- и сверхчеловеком, то есть тем высшим в человеке, которое создано Богом, но не может быть названо Богом в пределах известных традиций.
Здесь, следуя за Ницше, мы находим основные противоречия с марксистской теорией, поскольку восстанавливаем взаимосвязь гегелевской диалектики абсолютного духа с расовой волей к власти, начиная, условно, с кроманьонцев, где возникает первобытная живопись, и кончая последним движением расовой силы западно-европейских народов, -- это безусловный продукт разума, то есть коллективных знаний, во-первых, и во-вторых, это непосредственный дух войны, то есть жесткая граница между инстинктами человеческого стада и единством той группы людей, которая способна нести ответственность перед Богом во всей полноте переживания смерти. Именно в этом существовании абсолютного духа во времени и пространстве, который обновляется в явлении новой человеческой расы, выражается природа Бога вечного возвращения.
Так, раса есть отображение природы Бога в определенный период времени существования человечества, -- это та бессознательная взаимосвязь людей, которая действует даже не столько в определенности образа веры, сколько в бессознательном движении воли под воздействием остроты ощущения смерти, отсекающего в глубине человеческой души влияние анахронизмов человеческой орды.Если рассматривать структуру расовых элементов в России до большевиков, то они складывались в качестве ядра существования русской культуры, однако ядро это было достаточно смутным, неоформленным, в следствии чего и стало возможным проистечение большевистской орды. Анклавы расы были слишком огромны, если учесть, что расовые начала формировались из пресечения кочевых инстинктов народов, постепенно входящих в состав России. Поэтому само образование единого конгломерата российской культуры сравнимо с тем полуплеменным существованием, которое определяло нравы франков до жесткой структуры рыцарских орденов.
Попытка полагать, что существует статическая структура человеческих рас и, тем более, что эти расы находятся друг с другом в каком-то конфликте, -- это основная ошибка известных расовых теорий, пытающихся обосновать превосходство европейской расы на биологическом уровне. Подлинное превосходство высшей структуры ценностей, действующих в расовом инстинкте,? это и есть сам архетип генетической структуры разума, связывающей личность и Бога. Он изначально выражается в чистом самоотрицании духа, поскольку всякая деятельность интеллекта есть механизм средств достижения понятий о Боге, тогда как дух войны, ограничивающий подлинное расовое чувство, выражает саму природу Бога.
Постоянно, как можно видеть в истории, образ Бога меняет свое содержание, уничтожая старые символы веры. Однако во времени и пространстве он сохраняет взаимосвязь через достижения научного знания. Впрочем, всякое кардинальное продвижение в науке, выражающее новый прообраз разумной воли, я рассматриваю как обновление генетической структуры человечества, изнашивающейся в процессе постижения своей высшей природы. Эти прорывы в области знания возникают, как правило, на рубеже смены двух человеческих рас. Так, становится понятной вера активистов большевистской орды в безусловную ценность науки, поскольку наука подтверждает неизбежность смены одного расового конгломерата людей --- другим. Однако всякая подлинная вера рождается как живое чувство Бога даже тогда, когда оно связано с его чистым отрицанием. Можно даже утверждать, что подлинная вера рождается из жесточайшего пресечения архетипов эволюционной орды, если рассматривать такие явления как греческая трагедия или христианство.
Генетика всякой расы -- это феномен действия остроты ощущения смерти в глубинах человеческой души, который открывает для человека смысл существования. Я полагаю, что он складывается на полях сражений, где расовый инстинкт формируется в качестве устойчивых структур видимости себя нации как части единого потока мирового события во времени. Собственно, всякое выявление новой человеческой расы происходит после длительного периода войн, в котором структуры высших ценностей образуется из воздействия возникающей военной технологии на самого человека, а также обратного процесса воздействия. Этот взаимнообратный процесс формирования расы можно видеть на зачаточном уровне, вероятно, еще в период отделения человека прямоходящего от примата первобытной человеческой орды, когда от психологии первобытного собирателя отделяется психология первобытного охотника. С другой стороны, именно в процессе ведения войн возникает наиболее интенсивное проникновение одной культурной среды в другую. Само христианство, вероятно, есть продукт римско-иудейских войн, когда все расовые архетипы римской и иудейской психологии можно проследить везде, начиная с походов рыцарей на Иерусалим и кончая фашизмом. Расовый архетип -- это тот подлинный отбор ценностей, который возникает не в результате эволюционного отбора, а в результате отбора высших основ человеческой психики, которые часто глубоко противоречат естественным процессам явлений природы. Все попытки свести начала цивилизации к какой-то одной, особенной расе, также бессмысленно, как полагать существование избранного народа для Бога. Народ всегда вторичен в отношении расового инстинкта, поскольку вера народа появляется только тогда, когда существует бессознательное ощущение границы между людьми, обусловленное духом единой расы.
Во времени, где рождается бессознательное чувство высшей основы ценностей, не существуетграницы для экстремального переживания психики, поскольку пространственные ассоциации, ккоторым сводится рефлекторная система человека, постоянно указывают на локализацию восприятия в известном опыте. Так, я вижу вокруг себя различные формы человеческой деятельности, однако их структура полностью или почти полностью взята за основу из связей западно-европейской научно-технической базы. Сам классически-философский принцип науки сложился в Западной Европе, и поэтому все достижения, которые были достигнуты в России в последние века, -- это только умелое подражание чужой онтологической базе ценностей. Если же рассмотреть российскую культуру в ее самостоятельном виде, то здесь точка отсчета полностью исчезает, поскольку добольшевистские ценностные основы разрушены, а производство существует настолько в варварском виде, что не может иметь каких-то достойных перспектив, -- оно создавалось пафосом освобожденного раба, а не в структуре необходимости действия разумной воли.