Алисия никогда не забывала о моем предупреждении, хотя она и делала вид, что не слышала его. Она двигалась по дому, словно повзрослевший ребенок, ее невинность и красота украшали темные и мрачные покои Фоксворт Холла. Когда бы Малькольм не обратился к ней, или она в силу необходимости вынуждена была беседовать с ним, она была похожа на маленькую девочку, которая набралась храбрости и пришла на прием к зубному врачу. Она прислушивалась ко всему, что должна была услышать; произносила то, что от нее ждали, а затем удалялась. Улыбка и бодрый голос вернулись к ней, как к человеку, который пережил самое страшное и готов идти дальше.
По вечерам все было иначе. После того, как они (c) Кристофером ужинали, и она укладывала трехлетнего сына спать в детской, она старалась избегать любых контактов с Малькольмом, а спустя некоторое время — и со мной. Если она по той или иной причине никуда не уходила из дома, она удалялась в лебединую комнату, чтобы там почитать и отдохнуть.
Часто, прислушиваясь к шорохам за стеной моей комнаты, я различала ее рыдания и тихую речь, словно Гарланд находился рядом с ней в кровати. Я уже почти поверила в то, что такая страстная любовь, которая существовала между ними, позволит им вскоре преодолеть преграды между смертью и жизнью и обняться, пусть на краткий, но бесценный миг каждой ночи.
— О, Гарланд, Гарланд, как мне тебя не хватает, — стонала она. — Как тяжело здесь без тебя, и как не хватает твоего общения маленькому Кристоферу. Гарланд, любовь моя.
Мне было искренне жаль ее, я понимала, почему она не торопится уезжать и почему она до сих пор не убедила Малькольма решить все наследственные вопросы как можно скорее. Пока она находилась здесь и спала в лебединой комнате, Гарланд жил в ее душе. Стоило лишь ей уехать из Фоксворт Холла, как Гарланд навсегда остался бы погребенным в могиле.
Как-то зимой я проснулась посреди ночи, услышав крики и плач Алисии, это был скорее не страдальческий плач, но крики отчаяния и страха. В замешательстве я встала, приложив ухо к стене, прислушалась. Крики стали более приглушенными, почти неразличимыми. Надев халат, я вышла в коридор и подошла к дверям лебединой комнаты. Я прислушалась и тихо постучалась.
— Алисия, Алисия, с тобой все в порядке? Ответа не было, поэтому я дернула за ручку, но дверь была заперта. Я снова постучалась и подождала. В ответ — молчание. Возможно, ей что-то привиделось во сне, подумала я и отправилась спать.
Утром она была не похожа на себя, скорее на ту, которая переживала тяжелую утрату. Она не спускалась к завтраку, пока не ушел Малькольм, и очень мало ела.
— Тебе плохо? — спросила я ее.
— Нет, — ответила она, ничего не объясняя при этом. Она продолжала что-то клевать со своей тарелки, а затем отложила вилку в сторону.
— Ты, конечно, нездорова. Посмотри, ты совсем ничего не поела.
— Я здорова, — повторила она и подняла на меня глаза, полные слез.
У меня перехватило в горле, я ждала, что она откроет мне тайну, но она закусила губу и встала из-за стола.
— Алисия, — позвала я ее.
Она не обернулась и направилась в свою комнату, где и провела весь оставшийся день.
Она находилась в таком состоянии на протяжении нескольких недель. Иногда она вступала в разговор, улыбалась и шутила, словом, была похожа на себя, но затем вновь становилась задумчивой, тихой и замкнутой. Она либо не хотела, либо не могла объяснить, что с ней происходит.
Неделю спустя меня вновь разбудили ее крики. Они были непродолжительными, но пронзительными. Они быстро прекратились. Утром она выглядела уставшей и измученной, передвигалась, словно в тумане. Мы с Малькольмом уже закончили завтрак, поэтому она поела в одиночестве. Весь остаток дня она провела в лебединой комнате. Наконец, скорее из чувства любопытства, чем из каких-либо других побуждений, я поднялась к ней. Она лежала на кровати одетая и глядела в потолок. Она даже не слышала, как я постучалась, открыла дверь и приблизилась к ней.
— Алисия? Ты больна? Что с тобой происходит?
Она посмотрела на меня так, словно привыкла к тому, что люди запросто входят к ней в комнату. Ее лицо не выразило удивления.
— Больна?
— Ты сегодня опять ничего не ела и совсем не играла с Кристофером. Ты часами лежишь на кровати прямо в одежде.
— Да, — ответила она. — Я больна. Она отвернулась, видимо желая, чтобы я ушла, но я решила узнать, что происходит.
— Что с тобой? Тебе плохо? Ты просыпаешься каждую ночь от боли?
— Да, мне плохо.
— Где тебе больно?
— В сердце. В душе, — ответила она.
Я покачала головой и вновь посмотрела на нее.
— Я думаю, это будет продолжаться до тех пор, пока ты не уедешь из этого дома.
Ее губы задрожали, и она закрыла лицо руками.
— Плач ничему не поможет; тебе ничего не поможет, кроме того, о чем я сказала. Если ты захочешь уехать, я буду настаивать на том, чтобы Малькольм покончил с волокитой по поводу определения положенного тебе наследства. Честно говоря, так будет лучше для всех. Ты не можешь себе представить, до какого отчаяния это может довести тебя.
— О, Оливия, — сказала она, убрав руки от лица и смущаясь сильнее обычного, — ты такая умная, сильная. Разве ты не видишь, что происходит? Конечно, ты обо всем догадываешься.
Я посмотрела на нее, онемев на мгновение. Она закусила нижнюю губу и покачала головой, словно стараясь не наговорить лишнего.
— Что? Ответь мне.
— Ты знала. Ты всегда знала. Ты предчувствовала. Я видела это по выражению твоего лица, но боялась что-нибудь сказать тебе.
— Малькольм, — сказала я.
Я огляделась вокруг, осмотрела лебединую комнату, инстинктивно понимая, что все зло было в этой комнате, в этой великолепной кровати, этой сладострастной обстановке. Почему она осталась здесь после смерти Гарланда?
— Скажи мне, что произошло.
Она глубоко вздохнула и вытерла слезы со щек.
— Он приходил ко мне ночью и силой овладевал мной, — призналась она, говоря почти шепотом.
Я сжала ладони в кулак так сильно, что почти поцарапала кожу. Конечно, в глубине души я чувствовала, что она собирается сказать мне. Я пришла сюда и заставила ее рассказать об этом отчасти для того, чтобы наказать себя и отчасти для того, чтобы, заставив ее признаться, наказать ее.
То, что едва не произошло на озере, и чему всегда противодействовал Гарланд, свершилось после его смерти. Еще в тот день, когда я стояла рядом с Малькольмом и впервые увидела, как она выходит из машины вместе с Гарландом, я знала, что этого не миновать. Я почувствовала это по тому, как Малькольм посмотрел на нее тогда, и как он следил за ней, когда она передвигалась по дому, ее пышные каштановые волосы развевались вокруг шеи и плеч, ее глаза излучали энергию и свет.
— Почему ты не запирала дверь?
— Я запирала, но у него всегда был с собой ключ. У него всегда был ключ, хотя он и не пользовался им вплоть до смерти Гарланда. Я никогда не говорила тебе об этом, но еще задолго до смерти Гарланда Малькольм приходил сюда однажды ночью. Он знал, что я не закрываю дверь и жду Гарланда. Я услышала шаги и подумала, что это Гарланд, но подняв глаза, увидела Малькольма. Тогда я сделала вид, что сплю.
Он подошел к моей кровати и смотрел на меня довольно долго. Я поняла, что стоит мне хоть чуть-чуть пошевелиться, как он набросится на меня, поэтому я лежала по возможности не шелохнувшись. Я почувствовала, как он дотронулся до моих волос нежно и робко, а затем он вздохнул. После этого он быстро вышел из комнаты так же молчаливо, как и вошел.
— Но ты так и не рассказала об этом Гарланду?
— Нет, я боялась его реакции, и, как ты видишь, я была права. Все закончилось трагедией. О, Оливия, Оливия!
— Поэтому ты стала закрывать дверь, но в этот раз он вошел. Почему ты позволила ему это? Ведь Гарланд умер.
— Он стал угрожать мне, что причинит зло Кристоферу. Он знает как. Это будет сделать нетрудно, добавил он. Ему никто не сможет помешать. А временами он просто впадал в бешенство.
Я сидела рядом с ней, сердце бешено колотилось. Я вспомнила ту первую ночь, когда он пришел ко мне, каким грубым он был. У нее были все причины бояться за судьбу маленького сына. Малькольм не остановился бы ни перед каким насилием, если хотел добиться поставленной цели.
— И как давно он… он приходит к тебе?
— Это продолжается уже больше месяца.
— Больше месяца? — я и не подозревала, что это длится так долго.
Как она смогла держать это в секрете? Она села на кровати.
— Когда он впервые пришел ко мне, я решила, что это бред, ночной кошмар. Это было поздно ночью. Он незаметно вошел, я даже не услышала ничего, пока не почувствовала, что он в постели рядом со мной, совершенно голый. Он обнял меня и поцеловал меня в губы, прежде чем я смогла произнести хоть слово, закричать или позвать. Он сжимал меня так долго, что я чуть не задохнулась.
— А что потом? — спросила я.
— Он испугал меня, не потому что я боялась за свою жизнь, но, главным образом, потому что он был слишком груб в своих ласках и в словах.
— Что он говорил?
— Он не называл меня Алисией, когда ласкал мое тело и целовал мою грудь.
В это мгновение я чуть не задохнулась. Я прижала руки к груди и попыталась проглотить вставший там комок. В душе я догадывалась, что она скажет, и все же боялась этих слов.
— Почему же ты не пришла ко мне раньше?
— Я объяснила тебе, я боялась за Кристофера. Малькольм всегда добивается того, чего захочет, любым способом. Даже если ты попытаешься его остановить, он потом все равно отомстит тебе. Мне жаль, Оливия, что все так произошло. Я виновата перед тобой, мне следовало давно рассказать тебе обо всем, но я была так напугана. Если можешь, прости меня…
Я не могла обвинить ее в излишней неосторожности. Временами я сама боялась Малькольма.
Некоторое время мы сидели молча. Я пыталась осмыслить то, что произошло в этой комнате. Здесь по-прежнему витал дух матери Малькольма и терзал его. Ничем иным нельзя было объяснить его возвращение к Алисии после того ужасного, что случилось с его отцом. Я понимала, что Алисия чувствовала себя в полной безопасности, потому что не верила, что Малькольм решится на такое, ибо на нем лежала ответственность за смерть отца.
— Итак, он начинает с того, что называет тебя Коррин?
—Да.
— А в конце вашей встречи он называет тебя Алисией?
— Не всегда. Иногда он уходит, вообще не прощаясь со мной. Он встает и уходит словно в бреду. Однажды он заставил меня делать нечто ужасное. Он был похож на безумца.
— Что он заставлял тебя делать?
— Он достал из шкафа одну из старых ночных сорочек Коррин и заставил меня надеть ее перед тем, как мы легли с ним в постель. Я должна была пройти по комнате и сесть за туалетным столиком. Он вложил мне в руки гребешок и сидел рядом со мной на постели, наблюдая за тем, как я расчесываю волосы. Он заставил меня пойти в ванную и выйти оттуда так, будто я готовилась ко сну. Мне это было ужасно противно, но я не могла ему отказать. Он приходил в ярость, если я колебалась.
Как чудовищно, подумала я. Как мерзко и противно. Я осмотрелась вокруг и посмотрела на стену, разделявшую эту злополучную спальню и трофейную комнату. Затем я сердито заметила:
— Тебе следовало отнести эти платья на чердак давным-давно, как только вы переселились сюда.
Но неужели она могла предвидеть то, что придется ей вынести от Малькольма?
Однако, меня не оставляла мысль о невольной вине Алисии в случившемся, ведь она была чересчур доверчива и простодушна, постоянно отвергая все мои предостережения. Несмотря на все мои обращения к ней, она проявляла глупое упрямство, продолжая играть в любовь к давно умершему человеку.
Возможно, она лгала мне; вероятно, она испытывала удовольствие от приходов Малькольма и теперь чувствовала себя виноватой. Я знала, что Алисия была именно такой женщиной — она рассматривала секс, как элемент нижнего белья.
— Ты старалась как-нибудь соблазнить его? Приглашала его к себе в комнату?
— Нет, что ты, Оливия. Не верь этому. Я ничего такого не делала. Однажды он преследовал меня во время купания и пытался овладеть мной. Я убежала от него и закричала, что если он не оставит меня в покое, я обо всем расскажу Гарланду.
— Почему же ты не сделала этого?
— Я не хотела того, что, наконец, случилось. Неужели ты считаешь, что я виновата в смерти Гарланда, а если бы я обо всем сразу рассказала ему, то смогла бы предотвратить все дальнейшие события? Ты действительно так думаешь?
— Не знаю. Может быть. А может быть и нет. Возможно, это лишь приблизило бы кончину Гарланда. — Я посмотрела на нее с презрением. — Почему ты решила рассказать мне обо всем? Ты боишься, что Малькольм может навредить Кристоферу?
— Я вынуждена была сделать это.
— Почему? Что случилось?
— О, Оливия, — замялась она. — Со мной произошло нечто ужасное.
Она снова принялась плакать.
— Перестань плакать, иначе я ничем не смогу тебе помочь. Ну, хорошо. Что же ужасного произошло?
— Я попала в беду, потому что… Мне показалось, что все призраки Фоксворт Холла собрались вокруг меня, чтобы увлечь меня в бездну.
— …потому что я беременна от Малькольма.
Я встала и подошла к окну. Я увидела, что внизу Олсен приводит в порядок изгородь, и поняла, что несмотря на все свое богатство — земли, усадьбу, двух прекрасных сыновей, невообразимое богатство, я тем не менее была одной из самых несчастных женщин в мире. Это была несправедливая, злая шутка. Мне захотелось заснуть и проснуться в отцовском доме, чтобы ни мой брак, ни смерть отца и Гарланда, ни изнасилование Алисии не преследовали меня, как тяжелый, кошмарный сон, Я подумала, что с удовольствием осталась бы старой девой и жила бы в доме отца, не зная тех унижений, которые выпали на мою долю.
— Не презирай меня, Оливия, — умоляла меня Алисия.
Я презирала и ненавидела ее. Я всегда буду презирать и ненавидеть подобных женщин.
Закрыв глаза, я пыталась прийти в себя. Я молила Бога лишь об одном, чтобы те унижения, которым подверг меня Малькольм Нил Фоксворт не превратили меня в жалкое рыдающее существо, подобное Алисии. Я медленно повернулась к ней. Она увидела мой решительный взор и села на кровати.
— Малькольм уже знает об этом?
— Да, — ответила Алисия. — Я рассказала ему обо всем сегодня утром.
— Как? Сегодня утром? Утром он завтракал и ушел прежде, чем ты спустилась в зал.
— Я не спала всю ночь. Я хотела рассказать ему обо всем вчера ночью, когда он был у меня, но он двигался словно под гипнозом и ничего не понял бы. — Она опустила глаза. — Я отправилась к нему в комнату рано утром, когда он еще спал.
— Ты была у него в комнате? — После всего, что случилось, это уже не казалось мне столь существенным, но за все годы нашего супружества я ни разу не поднималась к нему в спальню, когда он находился там. — Когда он спал? — переспросила я.
— Да. Я встала у его постели и ждала, пока он не увидит меня. Открыв глаза, он взглянул на меня, словно на привидение. Прошло еще несколько секунд, пока он понял, кто стоит перед ним. Вначале он очень рассердился, что я вошла к нему без разрешения, но ведь мне нужно было рассказать ему обо всем. Я выпалила все прежде, чем он смог что-нибудь произнести.
— И что он сказал? — спросила я, вспомнив, как спокоен и учтив был Малькольм за завтраком.
Но тут же я поняла, что это была лишь маска, его холодность и сосредоточенность, которые обеспечили ему успех в деловом мире.
— Вначале он усмехнулся, — продолжала Алисия, — но так холодно, что у меня по спине побежали мурашки. Затем он наговорил мне массу гадостей, заявив, что во всем виновата я сама. Я захотела кричать, плакать, но боялась всех разбудить. Он предъявил мне ультиматум. Я уверена, он поступит так, как сказал, если я не соглашусь. Мне страшно за себя и Кристофера.
Теперь я поняла, как долго она готовилась к этому разговору. Весь день она лежала в постели, пытаясь найти подход ко мне. Я решила помочь ей, взяв инициативу в свои руки.
— Что это был за ультиматум?
— Он хочет, чтобы я оставалась здесь и тайно родила ребенка. Затем мы с Кристофером должны уехать. Нам выплатят положенную долю наследства. Он объяснил, что деньги вложены в акции на фондовом рынке, но он продаст их и выделит средства для нас. В этом случае я смогу начать свое дело и обустроиться на первых порах.
— Но зачем тайно рожать ребенка? Почему бы тебе не уехать прямо сейчас и родить ребенка там, где никто тебя не знает?
Она опустила глаза. Ей предстояло произнести нечто ужасное.
— Он хочет усыновить ребенка.
—Что?
— Этот ребенок станет вашим. — Она говорила быстро. — Он сказал, что если я не соглашусь, он обвинит меня в посягательстве на наследство. Поскольку я забеременела после смерти Гарланда, он сможет через своих адвокатов привлечь меня к суду и доказать, что я — женщина легкого поведения, вышедшая замуж за пожилого мужчину для того, чтобы завладеть его состоянием, а после его смерти отдавшаяся Малькольму, чтобы очернить его, желая заполучить большее богатство. Он заявил, что огласка его не волнует. Огласка не сможет ему навредить, она лишь запятнает меня.
Он заявил, что оставит меня без гроша и устроит надо мной скандальный процесс. Репутация моя будет навсегда запятнана, общество будет меня презирать. Это известие станет ударом для моей матери, которая тяжело больна.
Я не знаю, как с ним бороться. У меня нет ни адвокатов, ни нужных связей. Гарланд наверняка позаботился бы обо всем, но после его смерти Малькольм занимался моими юридическими проблемами. Итак, я, вдова с трехлетним сыном, буду выброшена на улицу.
— Он хочет усыновить ребенка? — переспросила я.
— Удочерить. Он уверен, что родится девочка. Я буду жить в полной изоляции в северном крыле дома с маленьким Кристофером. Затем я смогу получить свое состояние. — Она замахала руками, на глаза навернулись слезы. — О, Оливия, что мне делать? Ты должна мне помочь в принятии правильного решения.
Я смотрела на нее довольно долго, ощущая свою беспомощность. Малькольм Нил Фоксворт всегда получал то, чего добивался. Он хотел дочь. Он ее получил. Я уже не сомневалась, что у Алисии родится девочка.
Все это происходило перед моими глазами. Я чувствовала и подозревала, но отказывалась в это поверить, и теперь мне предстояло проглотить горькую пилюлю правды. Я была также виновна во всем, как и она, потому что не предотвратила этого. Я была матерью, отвечавшей за проступки ребенка. Малькольм воспользовался ею самым худшим образом, на который был способен мужчина, и она не смогла себя защитить.
Хуже всего было то, что она вынашивала в себе ребенка, который должен был принадлежать мне. Если в семействе Фоксвортов и суждено было родиться дочери, то моей, но не ее.
Я завидовала ей, но не жалела ее. Больше всего в этот момент мне хотелось бы, чтобы она незаметно исчезла.
— Оливия, — повторила она, — что мне делать?
— Что делать? Я думаю, что ты уже все сделала.
Ее глаза виновато опустились. Она знала, что ей не следовало доводить дело до столь бесславного конца; но в то же время она надеялась, что я смогу найти решение, которое спасло бы ее.
Я взглянула на свое отражение в зеркале над туалетным столиком и увидела выражение твердости на своем лице, которое будет сопутствовать мне до конца моих дней. Я смотрела на себя холодными стальными глазами. Мои губы напоминали тонкий кривой ножевой разрез, а груди мои были тверды, как два бетонных бугорка.
— Оливия? — в голосе ее звучала мольба.
— Делать нечего, — ответила я, — лишь согласиться с тем, что говорит Малькольм. Начинай упаковывать свои вещи. Необходимо тщательно подготовиться. Говори всем, что ты покидаешь Фоксворт Холл и уезжаешь туда, где ты будешь в безопасности, и никто не станет спрашивать о тебе.
— Но что станет с Кристофером? О нем кто-то должен позаботиться?
— Кристофера с тобой не будет.
— Что ты говоришь?
— Ты будешь делать вид, что готовишься к длительной поездке, во время которой Кристофер останется здесь. Когда ты вернешься, то покинешь Фоксворт Холл навсегда. Эта поездка необходима тебе, чтобы лучше подготовиться к новой жизни. Никто не должен знать деталей, особенно слуги. Позднее мы сообщим им, что ты подыскиваешь себе нового мужа, — прибавила я, удовлетворенная этим замечанием.
На лице ее отразились позор и боль.
— У меня отнимут ребенка? На все это время? Но он ведь совсем маленький, ему всего лишь три года. Он уже потерял отца. Ему нужна мать. Я знаю, что он дружит с Малом и Джоэлем, и они все вместе весело играют, но…
— Им запретят приходить в северное крыло, — продолжала я, не обращая внимания на ее возражения.
— Ты займешь комнату в конце коридора, к ней примыкает ванная. Ту, которая так понравилась тебе из-за того, что за дверью чулана была лестница, которая вела на чердак.
— Но она пыльная и грязная. Там негде жить.
— Тебе придется о ней позаботиться.
Я должна была внушить ей, что именно на ней лежит вина за то, что должно было произойти с ней и ее ребенком.
— А что будет с уроками, которые Мал и Джоэл посещают именно в этом крыле? У мистера Чиллингуорта?
— Они больше не будут заниматься, — уверенно сказала я, для этого будут веские основания. — Малькольму придется с этим согласиться. Мальчиков отправят в школу, лучше подальше от дома. Там у них не будет возможности узнать о том, что здесь происходит.
— А горничные, а прислуга? — начала она, цепляясь за любой шанс отсрочить свою участь.
Меня насмешили ее наивные вопросы, ее надежды на то, что плану Малькольма не суждено было свершиться.
— Нынешняя прислуга будет рассчитана. Они уедут, думая, что ты уезжаешь, и считая, что я беременна, — прибавила я.
Это обстоятельство не могло не позабавить меня. Казалось, что я и в самом деле беременна.
— Даже миссис Уилсон?
— Все слуги, за исключением Олсена. Он не так давно в доме и, к тому же, слабоват умом. Это вообще никакой роли не играет, но мне нравится, как он ухаживает за садом.
— Но за мной будет ухаживать новая прислуга, Оливия. Ей все станет известно.
— Этого не будет. Я сама буду приходить к тебе.
—Ты?
— Да, я буду приносить тебе все необходимое.
Теперь она будет зависеть от меня во всем — еде, одежде, туалетных принадлежностях, вплоть до мыла и зубной щетки.
— А врач? — пропищала она, полагая, что нашла выход.
— Он не понадобится. Мы пригласим опытную акушерку. Ты молода, здорова. Никаких проблем у тебя не будет.
— Я боюсь.
— У тебя есть другие предложения?
В свои вопросы я вкладывала всю злость, накопившуюся во мне, в то время как мозг лихорадочно стремился решить поставленные вопросы. Впервые со времени приезда в Фоксворт Холл у меня появился шанс стать полной хозяйкой. Да, я уже стала ею.
— Ты была права, считая, что Малькольм осуществит свои угрозы. Как же теперь ты будешь вынашивать его ребенка после всего того оскорбления, что он тебе нанес? Ты не сможешь не выплеснуть на бедное дитя все свое разочарование и боль.
— Я никогда не…
— Нищенка с двумя детьми, о которых некому будет позаботиться?
— Я не знаю, смогу ли выполнить все то, чего он добивается от меня. — Она сложила руки в кулак, положила их на подол платья и вновь взглянула на меня с отчаянной мольбой в глазах. — О, если бы я знала, что могу рассчитывать на твою помощь.
— Я обещала помочь тебе, но не стану проводить все свое свободное время в роли сиделки рядом с тобой в северном крыле, — добавила я. — Ты не должна предаваться иллюзиям на сей счет.
Она кивнула, словно подчиняясь своей горькой участи. Разговаривая с ней в таком тоне, я чувствовала себя сильнее. Мне не суждено было стать столь же грациозной и красивой, как она, но ее красота оказалась ее слабостью и напастью. Она принесла ей неисчислимые страдания. Она стала на страшный путь, который я никогда бы не избрала для себя.
По странному стечению обстоятельств она напомнила мне миниатюрных кукол из стеклянного волшебного домика моего детства. Тогда я испытывала горечь от того, что не могу прикоснуться к ним и вращать ими. Но сю я могла распоряжаться по собственному усмотрению. Я могла переместить ее туда, куда захочу. Я могла вызвать улыбку или гримасу на ее лице, могла заставить ее смеяться или плакать. Теперь она была беспомощной куклой в моих руках.
— Я поговорю с Малькольмом и потребую от него разъяснений по всем вопросам, включая и финансовые.
Она с надеждой посмотрела на меня. Одной фразой мне удалось пробудить в ней жажду жизни.
— Может быть, он изменит свое решение. Может быть, тебе удастся уговорить его разрешить мне уехать немедленно.
— Может быть. Но не следует обольщаться. Малькольм никогда ни перед чем не останавливался.
— Но он ведь прислушивается к тебе.
— Да, только тогда, когда ему это выгодно. Только тогда, когда он сам этого захочет и почувствует, что это согласуется с его намерениями.
— Без твоего участия эти планы неосуществимы. Но ты ведь можешь отказаться и не пойти на это.
— Я могла бы отказаться, но это ведь было бы не в твоих интересах, дорогая? — спросила я.
Единственное, чего я не стала бы допускать в эту минуту, так это ее советов.
— Он просто осуществит свои угрозы. Тебе придется отказаться от своих иллюзий. Если я не помогу тебе, ты останешься без гроша на улице.
Последняя улыбка надежды исчезла с ее лица. Я чувствовала себя кукловодом. Я потянула за ниточку и повергла ее в уныние. Отныне она не станет петь и порхать по дому, если я этого не захочу. Она не будет столь веселой и болтливой, если я стану возражать.
Она упала на постель и зарыдала.
— Я не сделаю этого, Алисия. Тебе следует привести себя в порядок и не поддаваться унынию. Если бы, не дай Бог, с тобой что-нибудь произошло и причинило бы вред тебе и твоему ребенку…
— Что? — она, казалось, сошла с ума от ужаса, ее глаза расширились, губы плотно сжались.
— Не знаю, на что способен Малькольм, но он бы, наверняка, заподозрил тебя в том, что ты умышленно причинила вред или убила ребенка.
— Я никогда не сделаю ничего подобного.
— Конечно, ты так не поступишь, но Малькольм будет считать, что ты так поступила, желая навредить ребенку. Разве тебе не ясно? Ты должна хорошо питаться и стараться быть жизнерадостной.
— Но, Оливия. Я буду чувствовать себя, словно… в тюрьме.
— Ты права, Алисия. Но все мы так или иначе несвободны и находимся в заключении, Алисия. По иронии судьбы твоя красота лишила тебя свободы.
Я уже направлялась к выходу.
— Но настанет день, и она меня освободит, — не сдавалась она.
Я оглянулась на нее.
— Я надеюсь на это, моя дорогая, дорогая Алисия. Но теперь тебе следует помнить, что красота для тебя — и замок и ключ. Может быть, Малькольму снова захочется открыть этот замок, стоит ему снова взглянуть на тебя. Нетрудно догадаться, что он увидит, и мы обе не хотим, чтобы это вновь повторилось. Когда ты окажешься в полном одиночестве в своей комнате в северном крыле, ты станешь еще более беззащитной, чем прежде, не так ли? — размышляла я вслух.
Осознав сказанное мною, она еще больше перепугалась.
— Что мне делать? Я не смогу изуродовать мое лицо. Я не растолстею и не подурнею за одну ночь.
— Нет, конечно. Но на твоем месте я бы обрезала волосы как можно скорее.
— Мои волосы? — Она стала гладить и отмерять их, словно они уже были обрезаны. — Гарланд так любил мои волосы. Он мог часами сидеть возле меня, разглаживая их, погрузив в них свои пальцы и вдыхая их аромат.
— Но Гарланд умер, Алисия. Настанет день, и они вновь отрастут, ты согласна? — Она не отвечала. — Согласна?
Я настаивала на ответе. Я отныне всегда буду настаивать на нем.
— Да, — ответила она чуть слышно.
— После того, как мы объявим всем, что ты уезжаешь, и ты переселишься в северный флигель, я принесу ножницы и сама их отрежу.
Она молча кивнула, но мне этого было явно мало.
— Я сказала, что сама все сделаю за тебя. Она вновь подняла глаза.
— Благодарю тебя, Оливия. Я улыбнулась.
— Я сделаю все, что в моих силах. Но ты должна помнить, что и мое положение отнюдь не легкое.
— Я понимаю. Мне искренне жаль. Поверь мне — я верю тебе. А теперь тебе надо прилечь и отдохнуть, а позднее мы обсудим все детали.
Вышедшая из спальни Малькольма после проведенной уборки миссис Штэйнер удивила меня: она ступала так осторожно и медленно, что я невольно заподозрила ее в подслушивании нашего разговора с Алисией за дверью лебединой комнаты.
— Миссис Фоксворт заболела? — спросила она.
Слугам трудно было называть Алисию «миссис Фоксворт» в беседах со мной, им неловко было называть ее по имени. Я так сурово взглянула на нее, что она осеклась, а затем отступила назад.
— Я имею в виду, я хотела бы знать, следует ли мне сегодня прибирать в ее комнате.
— Нет, сегодня этого делать не нужно, — сказала я.
— Хорошо, мадам, — ответила она и пошла вперед по коридору.
— У нее болит голова, — добавила я, — но в целом, ничего серьезного.
Миссис Штэйнер кивнула. Я наблюдала за тем, как она быстро спускалась по лестнице, и расстояние между нами росло. Она не будет возражать, если ее рассчитают, подумала я. Хотя она прослужила здесь довольно долго, и мы ей хорошо платили. Малькольм проследит за тем, чтобы она и все слуги были хорошо обеспечены, им выплатят солидное выходное пособие. А позднее я скажу ему, сколько слуг мне необходимо. Необходимо, чтобы он отныне строго исполнял мои распоряжения. Я ждала его объяснений, он будет поставлен перед свершившимся фактом признания Алисии, как только вернется домой. Я была уверена, что он найдет время, чтобы разъяснить, как в действительности все обстоит, и что он задумал. Но я, разгадав его стратегию, любыми путями получу свой кусок пирога.
Отныне все будет зависеть от меня, даже Малькольм будет подчиняться мне и прислушиваться к моим желаниям. Я буду управлять всем. Это было лишь малое утешение за то, чего я была лишена, о чем я мечтала, и чему не суждено было сбыться; но я не лгала Алисии, сказав, что все мы узники поневоле. После признаний Алисии в том, что произошло между нею и Малькольмом, я согласилась на добровольное заключение, но приняв его, я стану полновластной хозяйкой своей тюрьмы.