Таисия БАХАРЕВА, «ФАКТЫ» - 01.12.2017 8:45
https://fakty.ua/251610-dmitrij-hvorostovskij-ya-vsegda-schital-chto-zapel-lish-blagodarya-svoim-ukrainskim-kornyam
Вчера исполнилось девять дней со дня смерти одного из самых именитых баритонов мира
Дмитрий Хворостовский был знаменитым на весь мир баритоном. Судьба была к нему всегда благосклонна — уже к сорока годам певец из Красноярска покорил оперные сцены лондонского Королевского Ковент-Гардена, миланской Ла Скалы, Венской оперы, Метрополитен-опера в Нью-Йорке, Берлинской государственной оперы и Лирической оперы в Чикаго. Его гонорары были одними из самых высоких среди оперных баритонов. Хворостовский жил в Лондоне, имея дома в Нью-Йорке, Женеве и Москве. Его второй женой была красавица-итальянка Флоранс, подарившая артисту двух детей. Гастрольная деятельность Дмитрия была расписана на пять лет вперед. Он собирался выступить в Большом театре, который когда-то его не принял. Но… все это было до 2015 года, когда у артиста обнаружили смертельное заболевание. Дмитрий Хворостовский боролся за жизнь и при этом продолжал выступать. В июне этого года он пел на сцене родной Красноярской оперы… Его жизнь оборвалась 22 ноября. Через месяц после того, как ему исполнилось 55 лет. Согласно завещанию, прах артиста захоронили на Новодевичьем кладбище в Москве и в Красноярске.
Дмитрий Хворостовский часто бывал с концертами в Украине. Каждый раз, приезжая, признавался в любви к нашей стране и с гордостью говорил: «А ведь во мне тоже течет украинская кровь!» Он знал несколько украинских песен и запросто во время интервью мог вдруг запеть: «Дивлюсь я на небо…»
Хворостовский был харизматичен, уверен в себе и безумно обаятелен. В один из своих приездов в Киев артист дал большое интервью «ФАКТАМ» (https://fakty.ua/131356-dmitrij-hvorostovskij-vo-vremya-semok-v-don-zhuane-vse-tryuki-ya-vypolnyal-bez-dublera-tolko-v-finale-ne-stal-brosatsya-v-plamya), рассказывая о своем детстве, первых шагах в музыке, любви к опере и женщинам. Он был совершенно искренен на сцене и в обычной жизни. Общался без пафоса, покоряя собеседника открытой улыбкой, идущей от самой души.
В поездках за границу Дмитрия обычно сопровождала его Флоранс. Он ласково называл супругу Флошей. Говорил с ней на английском или итальянском. Флоранс во время интервью обычно сидела рядом с супругом, нежно держа его за руку и с благоговением внимая его певучей русской речи. А еще Хворостовкий оказался настоящим сластеной. За время интервью он съел три пирожных, нахваливая кондитеров и приговаривая, что сладкое поднимает ему настроение. Тогда наш разговор длился несколько часов. Дмитрий, казалось, был готов говорить еще, если бы не Флоранс, мягко намекнувшая супругу, что ему нужно хорошенько выспаться перед концертом.
А вы знаете, что у меня украинские корни! — радостно сам тогда начал разговор Дмитрий. — Мой дедушка — уроженец Хмельницкой области, был заместителем начальника Восточно-Сибирской железной дороги. В Красноярск он попал после войны по направлению партии. Там же родился мой отец. Кстати, дед научил говорить сына по-украински. И довольно прилично. Так что я всегда считал, что запел лишь благодаря своим украинским корням.
— Родители хотели, чтобы вы занимались творчеством?
— На это невозможно было повлиять. Я пел и все. Впервые это произошло, когда мне исполнилось четыре года. После этого уже не останавливался. Меня отдали в музыкальную школу, потом я поступил в Красноярский институт искусств. Мой отец по образованию инженер, но по призванию музыкант. У него был очень необычный тембр голоса, он хорошо играл на рояле. Помню, как они вместе с мамой пели дуэтом. В нашем доме была большая коллекция записей лучших советских и зарубежных оперных певцов. В общем, у меня другого пути не было — только в искусство!
Я как-то сам почувствовал, что надо петь. После ломки голоса стал усиленно заниматься рок-музыкой, но родители мне это категорически запрещали. Отец терпеть не мог популярную и рок-музыку. А меня прельщало все, что находилось под запретом, знаете, я был такой мальчик-наоборот.
Когда в подростковом возрасте прорезался голос, отец посоветовал мне попробоваться в классическом пении. Я стал делать успехи в хоровом училище, ходил к преподавателю, который «вытащил» из меня верхние регистры и стал вести как тенора. А в 16 лет делать такое — это вам не бараночки гнуть. В 17 — я уже аккомпанировал и пел любые оперные фрагменты.
— Можно ведь было и в Москву поехать поступать?
— Меня не пустили родители. Я был как ишак отвязанный, много баловался. Они предпочитали меня контролировать. С трудом, но им это удавалось. Самым лучшим было время, когда меня отправляли к бабушке — там надзор оказывался послабее. Если бы уехал в Москву, мог бы и пропасть. Полученная свобода меня бы опьянила и вдохновила неизвестно на что. С другой стороны, нет худа без добра. Все сложилось благополучно для меня и моей карьеры.
— Правда, что было время, когда вы работали в детском садике?!
— Я не родился с «золотой ложкой во рту». Пение — это огромный труд и чтобы добиться успеха, мне пришлось через многое пройти. Обладать хорошим голосом — еще далеко не все. Закончив музыкальное отделение Красноярского педучилища, я работал в детском садике. Три раза в неделю приходил туда и играл марши во время утренней гимнастики. Потом работал в школе, вел занятия хора. Это все были ступеньки, по которым я поднимался к вершине успеха.
— Теперь вы там?
— Никогда не надо останавливаться. Жизнь — это движение вперед. И только так. Признаюсь, моя жизнь теперь хуже цыганской: дома практически не бываю, на одном месте не задерживаюсь дольше недели. Зато сколько я всего повидал! Знаком с британской королевой Елизаветой II и принцем Чарльзом. Помню, однажды во время приема в Букингемском дворце я был со своей Флоранс и нас сфотографировали вместе с принцем. Потом напечатали этот снимок, на котором глаза принца были устремлены на декольте моей супруги. А я при этом смотрел куда-то в сторону. Было очень забавно.
— Вы признавались, что не любите ходить на приемы.
— Я не люблю тусоваться. Противно. А знаете, что важно? Главное внимание там, как правило, уделяется артистам популярных жанров, а не оперным исполнителям. Вообще, классическая музыка для многих на втором месте. А ведь так не должно быть! То, что делают самые высокооплачиваемые поп-артисты, под силу моему левому мизинцу. Наше искусство требует огромного таланта, многолетней работы, опыта. А эстрадные исполнители сегодня появились, завтра — на пике славы, а послезавтра о них никто и не вспомнит. И опыт им ни к чему. Только талант, куда же без него. Вот если бы его взять да направить в наше русло. И, скажем, из голосистого рэпера сделать второго Карузо. Но ведь об этом они даже не думают.
— Вы придирчево относитесь к себе?
— Просто знаю себе цену. Для меня не важны всякие там «Грэмми» или «Тэфи». Свою самую ценную награду я получаю на концертах. Это не аплодисменты, а момент, когда наступает самоудовлетворение, которое, увы, приходит редко. Но оно не сравнимо ни с какой наградой мира. К нему стремишься всю жизнь. Все остальное — суета…
— Что вы чувствуете, выходя на сцену?
— Знаете, мне страшно! И с годами становится все хуже. Раньше я не боялся ничего, а последние лет 15 — страшно. Мои амбиции и требования к себе и другим возросли. Дело в мельчайших нюансах, без которых я не мыслю свое выступление. Если что-то вдруг не сложится, будет полный крах. Третьего не дано. Поэтому от многого приходится отказываться ради этих «нюансов». Скажем, за день до выступления не позволяю себе заниматься сексом и много разговаривать. И, конечно, никаких семечек.
— Помните выступление, за которое получили первые большие деньги?
— Первый пристойный гонорар принесла победа на конкурсе Глинки в Баку. Тогда мы с друзьями-лауреатами целиком его и пропили. Это было около 600 рублей — по тем временам приличные деньги. Потом был конкурс в Тулузе, где я получил гонорар, половину которого у меня тут же оттяпало наше государство в лице железной леди в кожаной куртке. На сцене мне вручили вазу и конверт, а за кулисами уже кричали: «Хворостовский, конверт сюда!» И тут же, забрав, переполовинили гонорар.
— Известно, что вы большой любитель сладкого. Но ведь оно полнит.
— Зато помогает избавиться от стресса. К тому же для меня полнота не страшна — мы с женой активно занимаемся спортом. Бегаем, прыгаем, тяжести поднимаем. Мне надо есть много протеиновой пищи. Люблю мясо, а вот рыбу не особо. Пасту ем с удовольствием, птицу.
Могу и сам приготовить что-нибудь. Я ведь сибирский мальчик. Пельмени делаю, блинчики, беляши, супы, какие хотите. Было бы для этого время. Никаких диет не придерживаюсь. Но такая красота достигается изнурительными упражнениями. Занимаюсь по два часа ежедневно. Если не поем, у меня начинают дрожать руки — энергия уходит. Без «бензина» тяжело. Хотя было время, когда я был пухленький, с животиком, в общем, в теле. Впрочем, фигура для певца не так уж и важна. Главное — в правде.
— Ваш драгоценный голос застрахован?
— И не только голос, у меня все застраховано. Я же один, а людей, которые от меня зависят, много. Не хочется, если со мной, не дай Бог, что случится, чтобы им пришлось тяжело. Конечно, голос — свой рабочий инструмент — берегу. Это постоянные занятия, концентрация, режим. Я живу на Западе, где государственными структурами многое делается для поддержания здорового образа жизни. Во многих местах не разрешено курить, после определенного часа нельзя пить. Конечно же, я не курю, по молодости мог употребить, но давно завязал со спиртным.
— Флоранс часто сопровождает вас в поездках?
— Она мой ангел-хранитель. Но, увы, уже ездит со мной не так часто. Особенно после рождения дочери. Флоша у меня, знаете ли, мать-героиня. Двоих детей родить — это вам не баран чихнул. Кстати, одно время мы пели с Флоранс вместе. Но теперь Флоша занята. С одной стороны — дети, с другой — я, демоническая натура. Не пускаем Флоранс на сцену. Она большую часть времени проводит в нашем доме в Лондоне. Я и сам его обожаю Он находится в центре города. Уже привык к знаменитым лондонским туманам. Терпеть не могу зиму и холод. Обожаю море и солнце. После гастролей по России мне кажется, что в Лондоне всегда тепло.
— Вы счастливый человек?
— Да, думаю, я счастлив. Но, знаете, не дурацким беззаботным счастьем. Это глубокое чувство. Просто я знаю, что люблю и любим. У меня есть семья, дети, ради которых живу. И потом, я себе не принадлежу. Надо еще очень многое сделать, чтобы люди вокруг меня были счастливы.