Так же, как и тогда, когда Коффи избавил меня от «мочевой» инфекции, «мушки» стали белыми, а потом исчезли.
– Господи, – прошептал Харри.
– Пол? – спросил неуверенно Брут. – Пол?
Коффи снова стал похож на себя, как человек, откашлявший кусок мяса, которым подавился. Он наклонился, положил сомкнутые ладони на пол, посмотрел сквозь пальцы, потом разжал руки. Оттуда выбежал Мистер Джинглз, совершенно здоровый, без малейших повреждений, и совсем не хромая. Он на секунду задержался у двери в камеру Коффи, потом перебежал через Зеленую Милю в камеру Делакруа. И, когда он бежал, я заметил, что на его усиках все еще была кровь.
Делакруа, плача и смеясь одновременно, поднял его и стал покрывать звонкими поцелуями. Дин, Харри и Брут смотрели в молчаливом недоумении. Потом Брут шагнул вперед и протянул сквозь решетку разноцветную катушку. Сначала Делакруа ее не видел, уж слишком поглощен был Мистером Джинглзом. Он походил на отца, сына которого спасли, вытащив из воды. Брут постучал катушкой по плечу Делакруа. Тот посмотрел, взял ее и вернулся снова к Мистеру Джинглзу, гладя его шерстку, пожирая глазами, стремясь снова и снова убедиться, что мышонок жив, здоров и весел.
– Брось ее, – сказал Брут. – Я хочу посмотреть, как он бегает.
– С ним все в порядке, босс Ховелл, слава Богу, с ним все в порядке.
– Брось, – повторил Брут. – Ради меня, Дэл.
Делакруа наклонился с явной неохотой, боясь выпустить Мистера Джинглза из рук даже на время. Потом очень нежно бросил катушку. Она покатилась по камере мимо коробки из-под сигар «Корона» к стене. Мистер Джинглз погнался за ней, но не так быстро, как раньше. Казалось, что он слегка припадает на заднюю левую лапку, и это меня поразило больше всего. Эта небольшая хромота.
|
|
Он добежал все же до катушки и прикатил ее носом назад к Делакруа со всем своим прежним энтузиазмом. Я повернулся к Джону Коффи, который стоял у двери в свою камеру и улыбался. Улыбка его была усталой. Не сказать, чтобы он выглядел совсем счастливым, но та встревоженная настойчивость, которую я видел на его лице, когда он просил дать ему мышь, исчезла, как исчезло и выражение боли и страха. Это снова был наш Джон Коффи со слегка отсутствующим лицом и странными нездешними глазами,
– Ты помог ему, – сказал я – Правда, парень?
– Да, это так. – Улыбка Коффи стала чуть шире, и на секунду или две стала счастливой. – Я помог ему. Я помог мышонку Дала. Я помог... – Он замолк, не в силах вспомнить имя.
– Мистеру Джинглзу, – подсказал Дин. Он смотрел на Джона Коффи внимательно, изучающим взглядом, словно ожидая, что Коффи вдруг возгорится или начнет плавать по камере.
– Правильно, – кивнул Коффи. – Мистеру Джинглзу. Он – цирковая мышь. И будет жить за стеклом.
– Да уж будьте покойны, – заверил Харри, тоже обратившись к Джону Коффи. За нашими спинами Делакруа лежал на своей койке, держа Мистера Джинглза на груди. Дэл ворковал с ним и пел какую-то французскую песенку, похожую на колыбельную.
Коффи посмотрел вдоль Зеленой Мили в сторону стола дежурных и двери, ведущей в мой кабинет и в складское помещение.
– Босс Перси – плохой, – произнес он. – Босс Перси – подлый. Он наступил на мышку Дэла. Он наступил на Мистера Джинглза.
А потом, мы не успели еще ничего сказать – словно мы могли еще что-то сказать ему, – Джон Коффи вернулся на койку, лег и повернулся набок лицом к стене.
|
|
3.
Перси стоял к нам спиной, когда мы с Брутом минут через двадцать вошли в помещение склада.
На полочке над корзиной с грязной форменной одеждой (а иногда и с гражданской, тюремной прачечной было все равно, что стирать) он нашел баночку мебельной политуры и теперь натирал дубовые подло-котники и ножки электрического стула. Вам это может показаться странным или даже жутковатым, но для нас с Брутом работа, которую Перси делал всю ночь, казалась вполне нормальной. Олд Спарки завтра предстанет перед публикой, а Перси наконец появится в роли распорядителя.
– Перси, – тихо позвал я.
Он обернулся, мелодия, которую он напевал, застряла у него в горле, и посмотрел на нас. Я не увидел ожидаемого страха, по крайней мере сначала. Но я понял, что Перси как-то постарел. И подумал, что Джон Коффи прав. У него был вид подлого человека. А подлость, как наркотик – никто в мире не разбирается в этом лучше меня, и, должен сказать, после некоторых экспериментов Перси попался крепко. Он был доволен тем, что сделал с мышью Делакруа. И больше всего ему понравились отчаянные крики Дэла.
– Нечего на меня так смотреть, – сказал он голосом, который звучал почти приятно. – В конце концов, это всего лишь мышь. И ее здесь раньше никогда не было, вы это прекрасно знаете.
– С мышью все в порядке, – произнес я. Сердце у меня в груди билось гулко, но я старался произносить слова спокойно и почти бесстрастно. – Все в порядке. Бегает, пищит и снова гоняется за катушкой. Оказы-вается убивать мышей ты умеешь не лучше, чем все остальное, что ты здесь делаешь.
|
|
Он посмотрел на меня с недоверием:
– Вы думаете, я в это поверю? Я эту мерзость раздавил! Я сам слышал! Так что...
– Заткнись.
Он уставился на меня, вытаращив глаза.
– Что? Что ты мне сказал?
Я сделал к нему шаг. Я чувствовал, как бьется вена у меня на лбу. Давно я не был так разозлен.
– Ты что, не рад, что Мистер Джинглз в порядке? После всех наших разговоров о том, что наша работа заключается в том, чтобы внушать спокойствие заклю-ченным, особенно когда дело идет к концу, я думал, ты обрадуешься. Вздохнешь с облегчением. Ведь Дэлу завтра идти и все такое.
Перси перевел взгляд с меня на Брута, его обычное спокойствие сменилось неуверенностью.
– В какую игру, черт побери, вы, ребята, играе-те? – спросил он.
– Это совсем не игра, дружище, – ответил Брут. – Ты думаешь, что это... ладно, это одна из причин, по которой тебе нельзя доверять. Хочешь знать абсолютную правду? Я думаю, что ты – человек пропащий.
– Ты еще увидишь. – Теперь голос Перси стал звучать грубо. Страх вернулся к нему, боязнь того, что мы можем захотеть сделать с ним что-то. Я порадовался, услышав это. Так с ним легче иметь дело. – Я знаю кое-кого. Важных людей.
– Это ты так говоришь, а ты – такой мечтатель, – произнес Брут так, словно готов был рассмеяться. Перси уронил тряпку на сиденье стула.
– Я убил эту мышь, – сказал он уже не очень уверенно.
– Пойди и сам убедись, – предложил я. – Здесь свободная страна.
– И пойду, – ответил он. – Пойду.
Он прошел мимо нас, поджав губы и поигрывая рас-ческой в маленьких ручках (Уортон был прав, они дей-ствительно были прелестны). Он поднялся по ступенькам и нырнул в дверь в мой кабинет. Мы с Брутом остались рядом с Олд Спарки, ожидая его возвращения, и мол-чали. Не знаю, как Брут, но мне нечего было сказать. Я даже не знал, что подумать о только что увиденном.
Прошло три минуты. Брут поднял тряпку Перси и стал натирать толстые перекладины спинки электрического стула. Он уже закончил одну и приступил ко второй, когда вернулся Перси. Он споткнулся и чуть не упал на пол, спускаясь по ступенькам из офиса, а к нам подошел неровной походкой. Лицо у него было недоумевающее.
– Вы их заменили, – сказал он дрожащим, обвиня-ющим голосом. – Вы как-то подменили мышей, ублюдки. Играете со мной, но вы очень пожалеете, если не прекратите! Вас выбросят на улицу, если не перестанете! Кто вы такие?
Он замолк, задыхаясь и сжав кулаки.
– Я расскажу тебе, кто мы такие, – ответил я. – Мы – люди, с которыми ты работаешь. Перси... но больше уже не будешь. – Я протянул руки и сжал его плечи. Не сильно, но все-таки сжал.
Перси это не понравилось.
– Убери свои...
Брут схватил его за правую руку, и она вся – маленькая, мягкая и белая – исчезла в загорелом кулаке Брута.
– Заткни пасть, сынок. Если понимаешь, что тебе лучше, то воспользуйся последним шансом, чтобы прочистить уши.
Я повернул Перси, поднял на платформу и толкал до тех пор, пока он ногами не ударился о сиденье электрического стула и не сел. Его спокойствие улетучилось вместе с апломбом. Не забывайте, что Перси был очень молод. И в его возрасте это качество как тонкий слой фанеры, как тень на поверхности эмалевой краски. Этот слой еще можно проткнуть. И я понял, что сейчас Перси готов слушать.
– Я хочу, чтобы ты дал слово, – сказал я.
– Какое еще слово? – Он еще пытался усмехаться но в глазах читался испуг. Электричество в аппаратной не было включено, но у деревянного сиденья Олд Спарки есть своя сила, и в тот момент я понял, что Перси ее чувствует.
– Дай нам слово, что если мы поставим тебя распорядителем завтра ночью, ты тут же перейдешь в Бриар Ридж и оставишь нас в покое. – Брут говорил с яростью, которой я у него раньше не слышал. – Что ты подашь заявление о переходе на следующий же день.
– А если нет? Если я просто позвоню кое-кому и скажу, что вы меня мучали, запугивали и угрожали?
– Мы можем вылететь отсюда, если твои связи так же хороши, как тебе кажется, – заявил я. – Но уж позаботимся, чтобы и твоей крови на полу осталось немало, Перси.
– Из-за мыши? Ха! Вы думаете, кого-то волнует, что я наступил на любимую мышку осужденного убийцы? За пределами этого сумасшедшего дома, да?
– Нет. Но три человека видели, как ты стоял, засунув палец в задницу, когда Буйный Билл Уортон пытался задушить Дина Стэнтона своей цепью. Это людей будет волновать, я тебе, Перси, обещаю. Об этом даже твой высокопоставленный дядюшка-губернатор за-волнуется.
Щеки и лоб Перси покрылись красными пятнами.
– Вы думаете, они вам поверят? – спросил он, но голос его потерял злую силу. Он ясно понимал, что кто-нибудь сможет нам поверить. А Перси не любил попадать в неприятности. Нарушать правила можно. Но вот чтобы тебя поймали, – этого нельзя.
– А еще у меня есть фотографии шеи Дина, когда синяки еще не сошли, – добавил Брут. Я не знал, правда это или нет, но звучало убедительно. – И знаешь, о чем говорят эти снимки? Что Уортон успел хорошо потрудиться, пока его не оттащили, хотя ты стоял там, да еще с той стороны, где Уортон тебя не видел. Тебе придется отвечать на довольно трудные вопросы, понял? А такие случаи накладывают на человека своего рода клеймо. И оно останется надолго после того, как его родственники оставят государственную службу и будут сидеть дома, попивая мятный джулеп на веранде. Запись в рабочей карточке может стать сильной и интересной штукой, ведь в карточку будут заглядывать многие в течение твоей жизни.
Глаза Перси недоверчиво перебегали с одного на другого. Левой рукой он пригладил волосы. Он не сказал ничего, но я подумал, что мы его почти уже сделали.
– Ну давай, и покончим с этим. Ведь ты не желаешь оставаться здесь дольше, чем мы этого хотим, правда?
– Я ненавижу здесь все! – выкрикнул он. – Я ненавижу, как вы со мной обращаетесь, как не даете проявить себя!
Последнее было очень далеко от правды, однако я счел несвоевременным это оспаривать.
– И еще я не люблю, когда меня запугивают, Мой папа учил меня, что однажды ступив на этот путь, скорее всего кончишь тем, что потом всю жизнь позволишь людям запугивать тебя. – Его глаза, почти такие же прелестные, как руки, засверкали. – Особенно не люблю, когда меня запугивают такие громадные обезьяны, как этот тип. – Он посмотрел на моего старого друга и фыркнул – «И ты, Брут!» – подходящая кличка.
– Ты должен кое-что понять. Перси, – сказал я. – С нашей точки зрения, это ты нас запугиваешь. Мы все время подсказываем тебе, как нужно вести себя здесь, а ты продолжаешь все делать по-своему, когда же все идет не так, прикрываешься своими связями. Типичный пример – когда ты наступил на мышь Делакруа, – Врут поймал мой взгляд и я быстро поправился. – Когда ты попытался наступить на мышь Делакруа. Ты все время угрожаешь, угрожаешь и угрожаешь. И в конце концов мы поступаем с тобой так же, вот и все. Но, послушай, если ты сделаешь так, как надо, все получится и ты вый-дешь чистеньким, как молодой человек, делающий карь-еру, и благоухающим, как роза. Ну, что скажешь на это? Поступай, как взрослый. Перси. Пообещай, что уйдешь после казни Дэла.
Он обдумал наше предложение. Через пару секунд в его глазах появилось выражение, какое бывает у людей, когда в голову приходит хорошая мысль. Мне это не очень понравилось, потому что любая идея, хорошая для Перси, совсем не обязательно хороша для нас.
– К тому же, – добавил Брут, – подумай, как здорово будет избавиться от этого мешка с дерьмом – Уортона.
Перси кивнул, и я позволил ему встать со стула. Он одернул форменную рубашку, заправил ее сзади, причесал волосы расческой. Потом поглядел на нас.
– Ладно, я согласен. Я распоряжаюсь завтра ночью на казни Дэла, а на следующий день подаю прошение о переводе в Бриар Ридж. И мы квиты. Идет?
– Идет, – согласился я. В его глазах все еще сохранялось прежнее выражение, но в тот момент я уже расслабился и не придал ему значения.
Он протянул руку:
– Ну что, по рукам?
Я пожал ему руку. Брут тоже.
И опять мы остались в дураках,
4.
Следующий день был самым жарким, хотя именно в тот день и закончилась эта странная октябрьская жара. Когда я приехал на работу, на западе собиралась гроза и темные тучи понемногу закрывали небо. Они спустились к вечеру, и из них стали выбиваться голубовато-белые зигзаги молний. В десять часов вечера над графством Трапенгус прошел ураган – погибли четыре человека, сорвало крышу с платной конюшни, а над Холодной Горой бушевали жестокие грозы и дули сильные порывистые ветры. Позже мне стало казаться, что сами небеса протестовали против ужасной смерти Эдуара Делакруа.
Сначала все шло нормально. Дэл провел спокойный день в своей камере, иногда играя с Мистером Джинглзом, но чаще просто лежа на койке и лаская его. Уортон пару раз пытался затеять скандал: то он орал Дэлу что-то про мышьбургеры, которые будут готовить после того, как старина Пьер станцует тустеп в ад, но маленький французик не отвечал, и Уортон, полагавший, что это его самая остроумная шутка, сдался.
В четверть одиннадцатого пришел брат Шустер и привел нас в восторг сообщением, что собирается читать Дэлу молитву «Отче наш» на французском. Это было похоже на хорошее предзнаменование. Но мы, конечно же, ошибались.
Около одиннадцати начали съезжаться свидетели, вполголоса говоря об ужасной погоде и рассуждая о возможной задержке казни из-за перебоев с электроснабжением. Наверное, никто из них не знал, что Олд Спарки работает от генератора, и если молния не ударит прямо в него, то шоу состоится при любой погоде. В аппаратной в ту ночь был Харри, поэтому ему, Биллу Доджу и Перси Уэтмору пришлось послужить «билете-рами» и провожать зрителей на места, предлагая каждому прохладительные напитки. На церемонию прибыли две женщины: сестра той девушки, которую изнасиловал и убил Дэл, и мать одного из погибших в пожаре, – крупная, бледная и решительная леди. Она высказала Харри Тервиллиджеру надежду, что человек, на которого она пришла посмотреть, добрый и испуганный, что он знает о приготовленных для него адских печах и ожидающих подручных сатаны. Потом она расплакалась и спрятала лицо в кружевной платочек размером с наволочку.
Раздался оглушительный раскат грома, совсем не приглушаемый тонкой металлической крышей. Люди тревожно переглянулись. Мужчины чувствовали себя неловко в галстуках в столь поздний час и вытирали вспотевшие щеки. И, конечно же, все глаза были обращены на Олд Спарки. В начале недели они еще могли шутить по поводу этого ритуала, но сегодня к половине двенадцатого все шуточки как-то испарились.
Свой рассказ я начал с того, что у тех, кому действительно предстояло сесть на этот дубовый стул, юмор улетучивался моментально, но когда наступал ответственный момент, улыбки сходили с лиц не только у приговоренных. Говорили мало, а когда снова загремел гром, словно расщепленное дерево, сестра жертвы Делакруа даже вскрикнула. Последним свое место среди свидетелей занял Кэртис Андерсон, заменяющий началь-ника тюрьмы Мурса.
В половине одиннадцатого я подошел к камере Делакруа, Брут и Дин шли чуть поодаль. Дэл сидел на своей койке, держа на коленях Мистера Джинглза. Голова мышонка была повернута в сторону осужден-ного, а его глазки-бусинки смотрели прямо в лицо. Дэл гладил макушку Мистера Джинглза между ушка-ми. По его лицу беззвучно катились крупные слезы, и казалось, что именно на них и смотрит мышонок. Дэл поднял глаза при звуке наших шагов. Он был бледен. У себя за спиной я не увидел, а скорее почувствовал, что Джон Коффи стоит у двери своей камеры и наблюдает.
Дэл вздрогнул от лязга моих ключей, но остался неподвижным, продолжая гладить голову Мистера Джин-глза, когда я открыл замки и отодвинул дверь.
– Привет, босс Эджкум, – сказал он. – Привет, ребята. Поздоровайся, Мистер Джинглз. – Но Мистер Джинглз только продолжал завороженно смотреть в лицо лысого человечка, словно недоумевая, откуда берутся слезы. Разноцветная катушка аккуратно лежала в коробке «Корона» – я подумал, что она лежит там последний раз, и содрогнулся.
– Эдуар Делакруа, как представитель суда...
– Босс Эджкум?
Я хотел продолжать положенную речь, но потом передумал.
– В чем дело, Дэл?
Он протянул мне мышонка.
– Возьми. И пусть с ним ничего не случится.
– Дэл, я боюсь, что он не пойдет ко мне. Он не...
– Пойдет, он сказал, что пойдет. Он сказал, что все о тебе знает, босс Эджкум, и что ты отвезешь его в это место во Флориде, где мышки выполняют трюки. Он говорит, что доверяет тебе. – Делакруа протянул руку подальше, и, чтоб я пропал, мышонок шагнул с его ладони ко мне на плечо. Он был такой легкий, что я почти не ощущал его сквозь китель – только как маленькое теплое пятнышко. – А еще, босс, не позволяй этому злому парню подходить к нему. Пусть этот негодяй не трогает мою мышку.
– Хорошо, Дэл, я не позволю. – Вопрос был в том, что делать с мышью сейчас, в данный момент. Не мог же я провести Делакруа перед свидетелями с мышью, восседающей на моем плече.
– Я возьму его, босс, – раздалось за моей спиной. Голос принадлежал Джону Коффи, и было странно, что он прозвучал именно тогда, словно Коффи прочитал мои мысли. – Ненадолго. Если Дэл не против.
Дэл кивнул с облегчением.
– Да, возьми его, Джон, пока этот идиотизм не закончится, хорошо? А потом... – Его взгляд снова остановился на мне и Бруте. – Вы отвезете его во Флориду. В тот Маусвилль.
– Да, скорее всего мы с Полем это сделаем вместе, – сказал Брут, с тревогой глядя, как Мистер Джинглз перешел с моего плеча в громадную протянутую ладонь Коффи. Мистер Джинглз совершил это без возражений и не пытаясь убежать, наоборот, он так же охотно вскарабкался вверх по руке Джона Коффи, как и шагнул на плечо мне.
– Мы возьмем часть отпуска, правда, Пол?
Я кивнул. Дэл кивнул тоже, его глаза стали ясными, а губы тронула улыбка.
– Люди будут платить десять центов, чтобы его увидеть. А для детей – два цента. Правильно, босс Ховелл?
– Да, правильно, Дэл.
– Ты хороший человек, босс Ховелл, – сказал Дэл. – И ты тоже, босс Эджкум. Вы иногда кричали на меня, да, но не больше, чем было нужно. Вы все хорошие, кроме этого Перси. Жаль, что мы больше нигде не встретимся. Плохие времена, плохие нравы.
– Мне нужно кое-что сказать тебе, Дэл, – обратился я к нему. – Эти слова я говорю всем перед тем, как идти. Не то чтобы шедевр, но это часть моей работы. Ладно?
– Да, месье. – Он в последний раз посмотрел на Мистера Джинглза, восседающего на широком плече Джона КоффИо– Au revour, mon ami [Прощай, друг (фр.)], – сказал он и заплакал сильнее, – Je t'aime, mon petit [Я люблю тебя, мои малыш (фр.)]. – Он послал мышонку воздушный поцелуй Это должно было выглядеть смешно, может, даже нелепо, но нам так не казалось. На секунду я встретился взглядом с Дином и тут же отвел глаза. Дин смотрел в глубину коридора, в сторону смирительной комнаты, и как-то странно улыбался. Я подумал, что он вот-вот расплачется. Что же касается меня, то я сказал то, что должен был сказать, начиная со слов, «по поручению суда», а когда закончил, Дэл в последний раз вышел из своей камеры.
– Подожди секунду, парень, – сказал Врут и проверил макушку Дэла, куда будут надевать шлем. Потом кивнул мне и похлопал Дэла по плечу. – Гладко, как после бритвы. Пошли.
И вот так Эдуар Делакруа совершил свои последний проход по Зеленой Миле, струйки пота и слез вперемешку текли по ею лицу, а над головой бушевала гроза. Брут шел слева от приговоренного, я – справа, а Дин – позади.
Шустер находился в моем кабинете, где по углам уже стояли на страже Рингголд и Бэттл. Шустер посмотрел на Дэла, улыбнулся и обратился к нему по-французски. Мне он показался неестественным, но он сотворил чудо: Дэл тоже улыбнулся в ответ, а потом подошел к Шустеру и обнял его. Рингголд и Бэттл дернулись, но я поднял руки и покачал головой.
Шустер слушал поток сдавленных от слез слов Дэла по-французски, кивал, словно он отлично все понял, и похлопывал Дэла по спине. Он посмотрел на меня через плечо маленького французика и сказал:
– Из того, что он говорят, хорошо, если я понимаю четверть.
– Это неважно, – проворчал Брут.
– Я тоже так думаю, сынок, – ответил Шустер с улыбкой. Он был лучшим из священников, и теперь я подумал, что совсем ничего не знаю о его судьбе. Надеюсь, что вопреки всему он смог сохранить веру.
Он помог Дэлу опуститься на колени и сложил руки в молитве. Делакруа сделал то же самое.
– Отче наш, сущий на небесах, – начал Шустер по-французски, и Делакруа повторял вместе с ним. Они читали «Отче наш» вместе на плавно звучавшем, журчащем языке до самого конца, до слов «но избави нас от лукавого, аминь». К этому времени слезы почти перестали бежать из глаз Дэла, да и сам он заметно успокоился. Затем последовали стихи из Библии (на английском), в том числе и старинный мотив о спокойных #йодах. Закончив читать. Шустер хотел встать, но Дэл потянул его за рукав и произнес что-то по-французски. Шустер внимательно слушал, нахмурясь. Потом ответил. Дэл проговорил что-то еще, а потом только смотрел с надеждой.
Шустер обратился ко мне:
– Он хочет прочитать еще одну молитву. Я не могу ему помочь по причине моей веры. Как вы думаете, пусть читает?
Я посмотрел на часы на стене и увидел, что уже без семнадцати минут полночь.
– Да, – сказал я, – но только побыстрее. Мы должны придерживаться графика.
– Хорошо. – Он повернулся к Делакруа и кивнул. Дэл закрыл глаза, словно для молитвы, но секунду не говорил ничего. Напряженные морщины прорезали его лоб, и у меня появилось чувство, что этот человек ищет где-то далеко в мозгу забытую кладовку, где лежит предмет, которым не пользовались много-много лет. Я опять посмотрел на часы и уже было открыл рот, чтобы что-то сказать, но Брут дернул меня за рукав и покачал головой.
И тогда Дэл начал мягко и быстро говорить на американском французском, таком округлом, мягком и нежном, как грудь молодой женщины:
– О Мария, приветствую вас, Мария всемилостивей-шая. Господь Бог с вами, вы – святая из всех женщин и Господь Бог Иисус, плод вашего чрева, святой. – Он снова заплакал, но, по-моему, не замечая этого. – Пресвятая Мария, мать моя, Богородица, помолитесь за меня, помолитесь за всех нас, грешных, теперь в час, когда... в час нашей смерти. В час, когда я умру. – Он глубоко и прерывисто вздохнул. – Аминь.
Когда Делакруа поднимался на ноги, вспышка молнии озарила комнату мгновенным голубоватым сиянием. Все вздрогнули и поежились, кроме самого Делакруа, который словно целиком был поглощен старинной молитвой. Он вытянул руку, не глядя. Брут взял и быстро пожал ее. Делакруа поднял глаза и чуть улыбнулся.
– Nous voyons... – начал он, но осекся. С заметным усилием он снова перешел на английский.
– Теперь мы можем идти, босс Ховелл, босс Эджкум. Я в согласии с Богом.
– Хорошо, – сказал я и подумал, насколько в согласии с Богом будет себя чувствовать Дэл через двадцать минут, когда окажется по ту сторону электричества. Я надеялся, что его последняя молитва услышана и теперь Матерь Мария будет молиться за него всем своим сердцем и душой, ибо Эдуару Делакруа, насильнику и убийце, именно тогда понадобятся все молитвы, которые он сможет припомнить. На улице снова прогрохотал гром. – Пойдем, Дэл. Теперь уже недалеко.
– Хорошо, босс, хорошо. Я уже не боюсь. Он так сказал, но по его глазам я увидел, что – с Богом или без Бога, со Святой Марией или нет, – но он лжет. К тому моменту, когда они проходят последние сантиметры зеленого ковра и ныряют в маленькую дверь, почти все боятся.
– Остановись внизу, – сказал я ему тихо, когда он прошел в дверь, но эти указания были явно излишними. Он все равно остановился бы внизу лестницы как вкопанный, потому что увидел на платформе Перси Уэтмора, у его ног стояло ведро с губкой, а за правым бедром виднелся телефон, соединяющий с губернатором.
– Нет, – произнес Дел перепуганным голосом. – Нет, нет, только не он!
– Давай иди, – приказал Брут. – Просто смотри на меня и на Пола. Словно его там нет.
– Но...
Люди уже повернулись и глядели на нас, но слегка сдвинувшись, я все еще мог незаметно схватить Делакруа за левый локоть.
– Спокойно, – произнес я так тихо, что меня слышал только Дэл, ну, может быть, еще и Брут. – Единственное, что о тебе запомнят эти люди, это как ты ушел. Поэтому веди себя достойно.
В эту секунду над головой прогрохотал самый громкий раскат грома, задрожала железная крыша. Перси вздрогнул, словно кто-то напугал его, а Дэл коротко фыркнул.
– Если будет еще громче, он опять намочит в штаны, – сказал он и расправил плечи, хотя там было не так много чего расправлять. – Пошли, и покончим с этим.
Мы прошли к платформе. Дэл нервно пробежал взглядом по свидетелям – их было человек двадцать пять, а мы – Брут, Дин и я – не сводили тренированных глаз со стула. Все, казалось, в порядке. Я вопросительно поднял большой палец и одну бровь, и Перси криво усмехнулся в ответ, словно говоря: «Ты что, хочешь узнать, все ли в порядке? Конечно».
Я очень надеялся, что он прав.
Мы с Брутом автоматически взяли Делакруа за локти, когда он взошел на платформу. Она возвышается всего на двадцать сантиметров над полом, но, к вашему удивлению, очень многим из наших постояльцев, даже самым крутым и отпетым, требовалась помощь, чтобы сделать этот последний в их жизни шаг.
Дэл его сделал нормально. Секунду постоял перед стулом (решительно не глядя на Перси), а потом заговорил со стулом вслух, словно знакомясь: «C'est moi – это я», – сказал он. Перси протянул было руку, но Делакруа повернулся и сел. Я стал на колено слева от стула, а Брут – справа. Я защищал пах и горло так, как я уже описывал, потом устроил застежку, чтобы она полностью охватывала худую белую плоть чуть выше лодыжки. Гром снова оглушил нас, и я вздрогнул. Пот заливал и щипал глаза. Я почему-то все время думал о Маусвилле. Куда можно попасть за десять центов. За два цента детям, которые увидят Мистера Джинглза за слюдяными окошечками.
Застежка капризничала и не хотела закрываться. Я слышал, как Дэл тяжело вдыхает воздух в легкие, которые сейчас пытаются угнаться за бешено колотящимся от страха сердцем, а через какие-нибудь четыре минуты превратятся в пустые мешки. И то, что он убил полдюжины человек, сейчас казалось самой незначительной подробностью. Ничего не хочу говорить о добре и зле, я просто рассказываю, как все было.
Дин присел рядом со мной и спросил:
– В чем дело, Пол?
– Я не могу... – начал было я, но тут пряжка со звучным щелчком защелкнулась. Наверное, она прищемила и складку кожи на ноге Делакруа, потому что он дернулся и издал тихий свистящий звук.
– Извини, – сказал я,
– Ничего, босс, – ответил Дэл. – Болеть будет недолго.
В застежке со стороны Брута находились электроды, и поэтому на нее уходило всегда больше времени, и вот мы втроем встали почти одновременно. Дин взялся за пряжку на запястье левой руки Дэла, а Перси – правой. Я был готов двинуться ему на помощь, но у него все получилось лучше, чем у меня. Я видел, что Дэл уже дрожит, словно сквозь него начал проходить ток низкого напряжения. Я чувствовал запах его пота. Он был кисловатый и крепкий и напомнил запах слабого маринада.
Дин кивнул Перси, Перси обернулся через плечо – я даже увидел, где он порезался, когда брился в тот день, – и сказал тихим твердым голосом:
– Включай на первую!
Раздался низкий гул, похожий на шум старого холодильника при включении, и светильники в помещении склада загорелись ярче. Из публики донеслось несколько ахов и бормотанье. Дэл дернулся на стуле и схватился за дубовые подлокотники с такой силой, что побелели суставы. Глаза его быстро забегали из стороны в сторону, а сухое дыхание стало еще чаще. Он почти задыхался.
– Спокойно, – пробормотал Брут. – Спокойно, Дэл, все нормально. Держись, все идет нормально.
«Эй, ребята! – вспомнил я. – Идите смотреть, что умеет Мистер Джинглз». Над головой снова загрохотало.
Перси величественно обошел вокруг и встал перед электрическим стулом. Наступил важный момент, он был в центре внимания, все глаза устремились на него. Все, кроме одной пары. Делакруа увидел, кто это, и стал смотреть себе на колени. И я готов был поспорить на что угодно, что Перси станет напыщенно декламировать свой текст, но он прочел его бесстрастным, странно спокойным голосом.
– Эдуар Делакруа, вы приговорены к смерти на электрическом стуле, приговор вынесен судом присяжных и подтвержден судьей с хорошей репутацией в данном штате. Боже, храни жителей этого штата. Не желаете ли сказать что-нибудь, прежде чем приговор будет приведен в исполнение?