Царевич Теймураз («История», СПБ, 1848, стр.9-10) первый из историков Грузии обратил внимание на утверждение Иосифа Флавия о том, что Тубал книги «Бытия» является предком иберов, т.е. грузин. Но так как это отождествление не подходило под общеизвестную схему Леонтия Мробели, автора истории Грузии древнейшего периода, то последний признал это утверждение ошибочным и отверг тем более охотно, что Теймуразу, по собственному его заявлению, не удалось ни у одного из древних авторов найти подтверждение подобному отождествлению.
Между тем Ленорман, Масперо и др. признали мнение Иосифа Флавия правильным и трактовали тубалов и мешехов как предков картвельских племён, тибаренов и иберов, с одной стороны, и месхов – с другой. Из этого исходил и историк Д. Бакрадзе в своей «Истории Грузии».
В I томе «Истории грузинского народа» я указал как те лингвистические доводы, которыми может быть доказана правильность подобного отождествления, так и все другие соображения, которые приводят исследователя к аналогичному выводу. Эту точку зрения разделял и покойный акад. Н. Я. Марр.
Между многими мною приведенными доводами было также указано, что у анонимного автора древнейшей грузинской хроники Мокцевай Карлисай совершенно определённо говорится, что грузины пришли в Закавказье из своей первоначальной родины, которая мыслится автором где-то на юге. Это видно довольно отчетливо из всего хода описываемых им событий. Таким образом, мнение Иосифа Флавия находит подтверждение и в независимой от него грузинской исторической традиции.
Однако, после того как Бедриху Грозному в 1917 г. удалось установить, что язык хеттских клинописных документов индоевропейский и это его открытие вскоре нашло поддержку также со стороны других кунеологов, когда вслед за хеттами мушки с табалами были также причислены западноевропейской буржуазной наукой к индоевропейским племенам, исчезло всё, на что опиралось построение истории Грузии древнейшей эпохи.
Ведь если признать, что табалы и мушки – индоевропейцы, то связывать их с грузинскими племенами, с иберами и месхами, никак нельзя, и в связи с этим пришлось бы заново пересмотреть весь вопрос как о племенном и языковом родстве, так и о происхождении и истории древнейшего периода грузинских племён; так, предков грузинских, картвельских племён, быть может, нужно было бы искать в совершенно противоположном направлении. Не явились ли они с севера так же, как абхазские племена, именно этим путём, по-видимому, появившиеся в Закавказье; о пребывании их здесь до I – II вв. н.э. нет никаких указаний в греческих и римских источниках; лишь у Плиния Младшего упоминаются впервые апсилы (апшилы), а абхазы, названные северными соседями апшилов, – только у Арриана во II в. н.э.
В пользу северного происхождения картвельских племён, в частности иберов, можно ведь привести и ясное свидетельство Страбона о том, что большинство населения иберов, горные жители, по образу своей жизни и обычаям было сходно со скифами и сарматами, с которыми они жили по соседству и будто находились и в родстве (Σϰυϑῶν δίϰην ζῶντεϛ ϰαί Σαρμάτων, ώνπερ ϰαί δηόροι ϰαί συγγενεῖς εἰσιν: «Geographica», lib. XI, cap. III, 3).
Ввиду столь определённого указания у Страбона, вообще прекрасно осведомлённого в историко-географических вопросах Грузии, Колхиды и Иберии, тем более естественно было бы попытаться выяснить, насколько правильно утверждение знаменитого греческого географа о родстве картвельских племён со скифами и сарматами. Если оно окажется верным, тогда, быть может, для разрешения вопроса о происхождении грузин, о их первоначальной родине и о том, каким именно путём могли они проникнуть в Закавказье, у нас оказались бы вполне надёжные данные.
Всё это невольно вынуждает историка Грузии вторгнуться в совершенно, казалось бы, чужую ему область, в весьма сложный и запутанный скифо-сарматский вопрос, о котором столько написано.
Довольно обширные сведения Геродота о скифах и сарматах, об их племенных названиях, образе жизни, языке и верованиях, равно как и об их исторических преданиях с давних пор уже привлекали к себе внимание исследователей. Большое количество греческих эпиграфических памятников Причерноморья дают также весьма важный и надежный материал для решения вопроса о происхождении скифо-сарматских племён. Для истории их материальной культуры также собрано много интересного материала, добытого археологическими раскопками.
Среди многочисленных исследователей, посвятивших себя изучению скифо-сарматской культуры до двадцатых годов текущего столетия, были представители трёх направлений: иранизма, урало-алтайской и турко-татарской теории. В новейшее время акад. Н. Я. Марр выдвинул новую теорию – яфетическую. Иранская теория имела больше всего сторонников в научной литературе и признавалась даже единственно правильной. Поскольку, однако, представители иранской теории вовсе обходят молчанием вопрос о происхождении собственных имён явно неиранского облика, в немалом количестве встречающихся в греческих эпиграфических памятниках Причерноморья, скифо-сарматская проблема не может быть признана вполне выясненной. Уже одно то обстоятельство, что из всего количества 425 негреческих имён надписей Причерноморья Вс. Миллер 258 считает неиранскими, а иранских имен остаётся лишь 167, – ясно указывает, насколько преждевременно было делать выводы об иранизме сарматского языка.
Приступая к изучению этой проблемы, прежде всего нужно уяснить себе, на что, главным образом, должна опираться исследовательская работа в этой области и какие методы нужно признать в данном случае наиболее рациональными. Для изучения интересующего нас вопроса наука располагает несколькими группами источников:
1) общими описательными сведениями классических писателей о скифах и сарматах;
2) сведениями об их пантеоне и преданиях полумифологического-полуисторического происхождения;
3) перечнем этнических наименований скифо-сарматских племен, а также местных географических имён, имеющихся в трудах греческих и римских географов и историков;
4) рядом скифских и сарматских слов с их переводом, сохранённых Геродотом и некоторыми другими авторами;
5) собственными именами и этническими наименованиями, имеющимися в греческих надписях Причерноморья, и, наконец,
6) богатым инвентарём, добытым археологическими раскопками на территории бывшей Скифии и Сарматии, дающим массу фактов для суждения как об уровне материальной культуры скифо-сарматского мира, так и о тех дальних культурных связях, в которых она находилась в продолжение ряда веков.
Обычно исследователи в своих суждениях базировались главным образом на источниках первой, второй и четвёртой групп, несколько меньше на материалах третьей группы. Пятая же группа источников служила больше лишь подмогой, была предметом исследования преимущественно со стороны поборников иранизма. Всё, выходящее за пределы этого уклона, или игнорировалось, или же отметалось как отражение чуждого скифам и сарматам элемента.
Между тем, основным источником, на котором можно базироваться в научных изысканиях без боязни, следует признать лишь эпиграфический материал, так как зафиксированные в нём собственные имена дошли до нас в том самом виде, в каком они были выполнены в момент высекания надписей. Хорошо известно, что, за редчайшими исключениями, эпиграфические памятники никогда не переписывались и не переносились со старого оригинала на новый камень. Благодаря этому эпиграфические памятники дают исследователю вполне надёжный лексический материал, гарантирующий его от возможности последующих искажений первоначального текста, столь частых в рукописных источниках. Именно поэтому нельзя полагать в основу суждений записи скифских и сарматских имён, наименований и слов, сохранившиеся в произведениях классических авторов, так как все они представлены лишь в поздних списках. Все, кто знаком с палеографией и филологической наукой, знают, как легко искажается текст оригинала при переписке. Тем более это естественно предполагать в памятниках, текст которых переписывался в продолжение многих веков и содержание заключало в себе слова столь чуждых и непонятных переписчикам языков, каковыми являлись для греков скифский и сарматский.
Вышеуказанные свойства различных источников и их разноценность указывают исследователю скифо-сарматской проблемы тот путь и те методы, которые при анализе имён следует признать наиболее целесообразными. Нужно начинать с эпиграфических материалов, и только после того как этим путём будут достигнуты удовлетворительные и ободряющие результаты, когда выяснится, в каком направлении следует вести дальнейшие изыскания, — возможно и целесообразно перейти к анализу источников остальных групп.
Так как рассматривать и анализировать все 258 неиранских имён в данном докладе не представляется возможным, нужно будет поневоле разделить их по общим структурным признакам на несколько групп, а потом дать как общий, так и частный анализ наиболее существенных групп имён с точки зрения выяснения принадлежности их к определенному языку. Так, например, довольно значительная группа имён имеет второй составной частью -αγος (-агос), либо -αϰος (-акос), например, Άζίαγος, Βαδάγος, Βάξαγος, Δουάραγος, 'Ινσάζγος, Μήτάγος, Μήτάϰος, Μουγίσαγος, Οὐζίαγος, Οὐαράαϰος, Σάναγος, Χοδίαϰος.
Что второй составной частью имён этой группы является именно - агос, либо - акос, видно хотя бы из того, что в надписях встречаются имена и без этих окончаний, например: Άζία, Άζιαĩος и Άζίαγος; Βάδας и Βαδάγος; Δάδαγος и Δάδας.
Во вторую группу имён можно выделить: Άργουάναγος, Καδάναϰος, Καφάναϰος, Κουϰούναγος, Μουϰούναγος, ΄Ρηχούναγος, у которых второй составной частью является -ναγος; либо -ναϰος.
По-видимому, в особую, группу имён можно выделить также Βωρόφαζος, Καρζούαζος, Ξαιροσάζος, Χούρσζος, у которых имеется в конце - оадзос, - уадзос или - адзос. Последнее обстоятельство может быть подкреплено тем доводом, что, наряду с Καρζούαζος и Καρζόαζος существовало также и имя Κάρζεις.
Ещё Мюлленхоф обратил внимание на имена, встречающиеся в эпиграфических памятниках Боспора и Танаиса, Μαζα и Άταμάζα. Второе из них пишется и с двумя τ: Άτταμάζα. В Ольвийских надписях имеется и Όσπινμάζας. Общий групповой вид этим именам придает вторая составная часть -μάζα либо -μάζας. К группе этих имён должно быть, видимо, причислено и имя, встречающееся в Ольвии, — Πίμαζος, в котором вторая составная часть представлена уже в виде -μαζος.
Невольно привлекают к себе внимание и такие пантикапейские имена, как Παρμάτα и Χημάτα (оба женские), особенно, если предположить некоторую связь их общей второй части -ματα с именем Σάρματας, которое является как собственным именем мужского пола, так и этническим наименованием. Таких этнических имён, как известно, немало, и о них у нас будет речь особо.
Анализ имён вышеназванных групп было бы целесообразнее всего начать с первых двух на - агос и - нагос, либо - акос. Если К. Мюлленхофу и Вс. Миллеру имена первой группы представлялись, несомненно, иранскими, то за группой имён на - нагос оба признавали чужеродное происхождение[2]. Во второй части имён на - агос, - акос Вс. Миллер считал - ос греческим окончанием, а - аг - и - ак - «любимыми иранскими суффиксами - ака -», из которых - аг - в осетинском образует, по указанию Миллера, «форму причастия настоящего времени».
Между тем, в именах этих двух групп греческим окончанием на самом деле является не - ос, а лишь - с, а - о принадлежит к звуковому составу второй части; вторую часть имён вышеуказанных групп представляет не - агос и - нагос, а только - аго - и - наго -.
Стоит только хотя бы даже бегло пересмотреть собственные имена, распространённые среди народов и племён северо-восточного Причерноморья, чтобы убедиться, что имена с подобным словообразованием и второй составной частью являются самыми обычными только среди адыгейских племён. Таковы, например, имена и фамилии, которые я беру из адыгейских мифологических преданий, а также исторических сказаний и эпических песен:
1) Батоко, Богарсоко, Болотоко, Бшаншоко, Дохшуко, Коншоко, Кургоко, Мифоко, Шогеноко, Фамоко и другие, оканчивающиеся все на - око. Но сохранилось одно имя и на - ако: Ахерако.
2) Атажуко, Безруко, Дударуко, Эльжеруко и другие – все имеют второй составной частью - уко, так как р в данном случае, нужно думать, принадлежит первой части имён и является формантом.
3) Антиноко, Иесшаноко, Кануко и др., которые имеют второй составной частью - ноко либо - нуко.
Русское начертание - око не вполне точно передает согласный звук к этой второй части адыгейских собственных имён и фамилий. На самом деле он является фарингальным согласным.
В адыгейских языках эта вторая составная часть собственных имён является и отдельным самостоятельным словом: в кяхском (черкесском) окво (по начертанию Л. Люлье оккəо) означает «сын» (см. русско-черкес. словарь), в кабардинском то же значение имеет уже ква.
Это слово в виде второй части фамильного наименования встречается и в западной Грузии, где известна фамилия Ингороква, которая произносится и как Ингораква, фамилия, ведущая своё происхождение, как это выяснено, из Адыгеи, в частности из Кабарды, и некоторые другие (Чануква-дзе, Гелеква) в той же Гурии[3].
Не менее важно отметить то обстоятельство, что укающая форма интересующего нас слова запечатлена в форме -ουγος (- уго - с) и в греческих эпиграфических памятниках Причерноморья, именно Ольвии, в которых упоминается Άσφώρουγος (IPE, I, 205).
Что это отождествление окончаний имён собственных на -αγος, - ουγος и - αϰος с окончаниями адыгейских имён и фамилий не ошибочно, равно как и установление их первоначального значения совершенно правильно, можно доказать параллельным анализом имён и фамилий причерноморских греческих надписей и имён, сохранившихся в адыгейских народных преданиях.
В надписях Ольвии (IPE, I, 137) встречается имя Βαδάγος, но там же оно является и в виде Βάδας – Бадас (IPE, I, 139). Это имя, действительно, встречается в адыгейских народных преданиях как отдельно, так и с двухсоставной структурой. Бадас соответствует адыг. Падис. Это имя упоминается в русском переводе адыгейской народной песни о битве между адыгейцами и аварцами, в которой назван Муко Дижинуко Падис-ов[4]. Это же имя входит также, как мы убедимся позднее, в фамилию героя народного предания Пшибадиноко в форме Бади, в полном соответствии с греческим написанием. Следовательно, Бад-агос обозначает сына Бада и = Бада-ев.
В ольвийских же именах упоминается Δουάραγος Πίδει (IPE, I, 135). Дуарагос также адыгейское имя: оно встречается в сказании о разгроме Тмутаракани, в котором назван герой Дударуко[5].
Имя отца вышеуказанного Дуарагос-а также сохранено адыгейским народным преданием в форме Питу: так назывался старший сын князя Идара[6]. Более того, это собственное имя является адыгейским словом, которое в кяхском (черкесском) употребляется в форме питтé и означает «твердый, крепкий», а в кабардинском имеется его звонкий эквивалент быдэ, имеющий то же значение. Таким образом, это собственное имя выражает твердость характера и мужество героя.
В надписях Ольвии назван Βάξαγος Άμωρομάρου (IPE, I, 84). Первая часть этого имени Бакс - входит в состав имени сына прославленного адыгейского нарта (героя, полубога) Дауо, называвшегося то Баксиеном, то Баксаном, равно как и в наименование притока Кубани, реки Баксан. Следовательно, Баксаго-с первоначально должно было обозначать: сын Бакса, или Бакс-ов.
В ольвийских именах попадается также Ίνσάζαγος (IPE, I, 102), которое также должно быть составлено из Инсадз - и - аго - с. Вс. Миллер в этом имени видел инсäи, обозначающее в дигорском диалекте осетинского языка число 20, чему в иранском диалекте соответствует ссäдз[7]. Прежде всего, маловероятно, чтобы лишь одно число 20 могло быть обращено в собственное имя человека, но, если бы даже это допустить, все же непонятно, какое отношение должен был тут иметь суффикс - аг -, который будто бы имеется и в данном имени. Гораздо проще видеть в Инсадз-аго-с опять-таки адыгейское слово инызж, встречающееся в кабардинских народных сказаниях (СМОМПК, XII, стр. 47) и обозначающее «великан». Таким образом, Инсадзагос должно значить «сын великана», т.к. это имя равнозначно русскому «Великан-ов».
Имя упоминаемого в ольвийских эпиграфических памятниках Σάναγος (IPE, I, 128) почти точно в такой же форме сохранилось в адыгейских преданиях, где в песне о Кызбурунской битве между прочими назван и именуется несравненным богатырем Самагу, сын Шипш-а[8]. В Майкопе, по сообщению доц. Рогава, фамилия Самагв и по сей день существует. Но ещё более любопытно, что в Грузии это же имя сохранилось в полном соответствии с греческим Санагос в виде фамилии Сана-дзе, т.е. сына Сана.
В горгиппийской надписи упоминается Σαρμάτας Χοδεϰίου (IРЕ, II, 40). Имя, подобное Ходекию, сохранено нам адыгейской народной поэзией: в древнейшую эпоху у племени кемиргоев было трое князей-братьев, из которых старший именовался Болотоко, средний Занн и младший Хотокой[9]. Само имя Хотокой состоит из двух частей: Хото - и - окой. По- кяхски (по-черкесски) хвадäй обозначает «единственный» (по устному сообщению доц. Рогава), в кабардинском это же слово произносится квадай. Таким образом, и само имя Хотокой по-адыгейски первоначально должно было обозначать, что его носитель был единственным сыном родителей.
Вторая группа неиранских имён Причерноморья имеет второй составной частью - нагос либо - накос. И в данном случае следует указать, что греческое начертание г и к является дефективным и может быть признано лишь приблизительной передачей звукового своеобразия языка местного сарматского населения: в адыгейском также сохранились имена, имеющие в своей второй части подобное окончание. Например: в адыгейском народном предании упоминается потомок Инала князь Коноко, по имени которого вся фамилия была названа Коноковыми[10]. В кабардинских легендах, обнародованных Лопатинским, это имя звучит Кануко (СМОМПК, XXII, стр. 22).
В адыгейских преданиях упоминаются также занские князья, из которых один именуется Антиноко. Далее, в кабардинских народных песнях прославлялись также витязи братья Уесшаноко (СМОМПК, XII, стр. 72 и 27-35). Наконец, из того же источника известно имя нарта Псшыбадиноко.
Что во всех вышеперечисленных именах второй составной частью нужно выделить именно - ноко, явствует хотя бы из того, что наряду с Уесшаноко имеются также имена Аше и Ашемез[11], в которых Аше, несомненно, то же имя, что Уесша. Второе из вышеприведённых имён важно тем, что тут второй составной частью вместо - ноко является уже - мез, о котором, как о составной части целой группы имён, будет у нас речь впереди. Равным образом и фамильное имя Псшыбадиноко составлено из псшы, которое на адыгейском обозначает «князь», и фамилии Бадиноко. Со своей стороны Бадиноко также сложное имя, первой частью которого является Бади -, нам уже по первой группе имён хорошо знакомое, где оно запечатлено в виде Бад-аго-с греческих причерноморских надписей, второй же частью имени имеем - ноко.
Если, таким образом, не может уже подлежать сомнению, что во всей этой второй группе имён второй составной частью является действительно - ноко, то остаётся только выяснить его значение. Это слово встречается, по-видимому, лишь в записях древних кабардинских преданий, а именно в песне о любимом народном герое Сосруко, в которой сказано: «Сосруко ди (наш) ныхўсшь» (любимец). Кабардинский текст этой песни приведен с подстрочным переводом Лопатинским (СМОМПК, XII, ч. II, стр. 4). Любопытно, что в русско-кабардинском словаре, составленном тем же Лопатинским, это слово отсутствует, и уже одно это обстоятельство указывает на то, что данное слово – древнее, в обыденной речи редко употребляющееся.
В ольвийских эпиграфических памятниках упоминается Μουϰούναγος (IPE, I, 129); сущность и значение, а также адыгейское происхождение второй части имени - нагос нам уже хорошо известны. Остается только выяснить, существовала ли действительно в виде самостоятельного слова первая часть имени. Это легко доказать: в адыгейской народной песне о битве между адыгейцами и аварцами описана смерть неустрашимого адыгейского богатыря Муко Дижинуко Падис-ова[12]. Таким образом и первая часть имени Мукунагос греческих надписей Муку - легко может быть отождествлена с вышеприведённым адыгейским именем Муко.
Одна группа имён, как мы убедились, имела конечной частью - мадза, как, например, танаисское Άταμάζα, ольвийские Όσπινμάζας и Πίνμαζος. Вторая часть этих имён встречается и в качестве самостоятельного имени в виде Μάσας в Пантикапее (IРЕ, II, 173 и 259), равно как и первая часть фигурирует также как отдельное имя, например, в Ольвии, да и во многих других местах Причерноморья. ΄Άττας в греческих надписях упоминается очень часто (IPE, I, 107, 174, 685; II, 57, 297, 403 bis, 410, 434, 445; IV, 206, 433, 438, 439, 440).
К. Мюлленхоф почему-то отдельной частью этих имён признал am и этот слог сравнивал с санскр. atya, а самому слогу придавал значение «wandern, rasch sein»[13]. Вторую же часть этих имён, - мадза, он сопоставлял с санск. mah - и зенд. maz, обозначавшими «большой»[14]. Трудно сказать, как мыслилось ему первоначальное значение этих составных имён в целости при столь странном отождествлении частей.
Вс. Миллер с отождествлением Мюлленхофа мадзас соглашался, но «для слова Άτα - или Άττα -, нам неясного», он указал лишь аналогию в имени скифского царского рода Άτα - ϰάμ, объяснения же ему, видимо, не мог найти[15].
Прежде всего следует указать, что, очевидно, такого же состава и имя Ашемез, которое встречается в кабардинских народных преданиях (СМОМПК, XII, стр. 7, 39, 40).
Маза и Мазас естественнее всего сравнить с адыгейскими словами: кабардинским мазе и кяхским (черкесским) мазерь, которые обозначают «месяц, луна». Что прежде имя «месяц» звучало маза, так именно, как оно запечатлено в греческих вышеприведённых записях, видно из производного от него слова мазаго, которое обозначает «свет» и «луч». Нужно иметь в виду, что Луна у адыгейских племён, так же как у древних грузин, считалась божеством мужского пола и потому применение к ней мужского имени было вполне естественно.
Первая часть разбираемых нами имен – Атта также существует в адыгейских языках как самостоятельное слово: в кяхском jatte значит «отец», в кабардинском же теперь употребляют hade. Именно отражением данного адыгейского слова должно быть Атта - в именах греческих надписей Причерноморья. В кабардинских народных сказаниях упоминается имя Атажуко, в первой части которого имеем как раз это Ата -, второй же частью служит - уко, обозначающее, как мы уже знаем, «сын». Аттамадза, или Аттамаза, должно было, следовательно, значить «месяц (луна) отца»: это было тогда, очевидно, ласкательным именем.
Упоминаемое в ольвийской надписи имя Οὐαχώζαϰος (IPE, I, 86; IV, 15) также должно состоять из двух частей. Это обстоятельство обнаруживается при сопоставлении с танаисским именем Οὐαράζαϰος (IPE, II, 451). Первая часть интересующего нас имени, несомненно, Уахо -, которая должна представлять греческую транслитерацию кабардинского слова уаго, обозначающего «звезда». Вторая же часть этого имени - дзакос может быть также сопоставлена с кабардинским словом заква, обозначающим «одинокий, единственный». Нужно указать, что Зыква, по устному сведению, полученному мной от доц. Рогава, и по сей день распространённое имя в Адыгее, да и в западной Грузии: например, в Зугдидском районе, в селении Кулискари, также встречается имя Зиква. Тому же лицу известен житель по имени Зиква Хасна.
Таким образом, имя Уаходзакос должно было первоначально обозначать «одинокая звезда», т. е. представляет собою ласкательное выражение, примененное в качестве имени любимого, быть может, единственного сына.
В одной из танаисских надписей это же самое имя начертано в форме Όχωζίαϰος (IPE, II, 454), вторая часть которого - дзиакос с и перед а хорошо подходит к форме зиква, сохранившейся в грузинском и отчасти также в современном кабардинском.
Второе имя Уарадзакос[16] достойно внимания особенно потому, что тут в первой части мы имеем, несомненно, иранское слово уараз, употреблявшееся как в самом Иране, так и в соседних странах, Армении и Грузии, в качестве собственного имени. Уараз обозначает «кабан», животное, пользовавшееся в странах древнего Ближнего Востока исключительным почётом, чем и объясняется такая популярность этого имени. Весь интерес данного названия заключается в том именно, что, несмотря на иранское происхождение его первой части, вторая часть дзако-с опять-таки адыгейское слово. Таким образом, Уарадзакос должно было обозначать «единственный кабан», т. е. указывать на исключительное достоинство лица, носящего это почетное имя. Адыгейское происхождение второй части этого имени важно как обстоятельство, явно указывающее, что это иранское имя принадлежало во всяком случае не иранцу, а адыгейцу.
Любопытно также происхождение имени Ζαζζοΰς, встречающегося в горгиппийских надписях (IPE, II, 402, 403, 404; IV, 436). Конечное с тут не коренное, а греческое окончание, а само это имя, несомненно, адыгейское: в кабардинском дзадзу обозначает «малютка» (русско-кабард. словарь). Такое ласкательное слово у многих народов служило собственным именем, и в данном случае мы, очевидно, имеем дело с подобным же явлением.
Ольвийское имя Σώμαχος ΄Άττα, Сомахос Атта (IPE, I, 107) интересно в своей первой части, так как об Атта у нас речь уже была. Конечное с и в данном случае лишь греческое окончание, так что само имя – Сомахо. Структура этого мужского имени напоминает нам адыгейское название горы Эльбруса – Ошхамахо и Шат-горы – Ошхэмахо, названия, приведен-ные у Лопатинского (СМОМПК, XII, стр. 43) и Ш. Нагомова («Ист. адыг. нар.», стр. 53). Все три имени имеют второй составной частью явно - махо, первые же части у них разные: Со - в собственном имени и Ошха - и Ошхэ - в последних географических наименованиях. Ошха или уашха по-кабардински означает «гора», что и является выражением полной реальности вышеупомянутых пунктов.
Нам остаётся выяснить значение первой части имени Сомахос, чтобы знать полностью первоначальный смысл данного мужского имени. При решении этого вопроса нужно принять в соображение, что это имя дошло до нас и в несколько отличной форме, в виде Σίωμαχος (танаисск. IPE, II, 544). Несомненно, это начертание данного имени ближе передает звуки туземного имени. Сио и Со представляют собой транскрипцию также адыгейского слова сюё, обозначающего по-кяхски «добрый, добротный», т.е. «счастливый». Таким образом, имя Сиомахо-с и Сомахо-с – адыгейское название, первоначально обозначавшее «благоденственный, счастливый». Любопытно, что, по словам доц. Рогава, в Кабарде, Нальчикском районе, в сел. Барамта он слышал мужское собственное имя Псшымахва.
Можно было бы проанализировать и отождествить ещё немало других имён, упоминаемых в греческих эпиграфических памятниках Причерноморья, между ними и ряд имён, у которых может быть установлена связь и с Грузией, но думается, что для некоторого уяснения вопроса пока достаточно и того, что уже рассмотрено.
После анализа собственных имён горожан Причерноморья следует остановиться на некоторых, наиболее своеобразных именах царствовавшей там династии. Прежде всего привлекает к себе внимание имя царя Савромата, сына Риметалка, явно указывающее на связь этой династии с сарматским населением. Ввиду тождества в данном случае персонального имени с этническим этимология одного из них и правильное решение и осмысление его первоначального значения дадут нам одновременно окончательный ответ и на другой вопрос. Потому-то анализ имени Савромат, или Сармат, приобретает сугубое значение.
Для объяснения этого имени было выдвинуто множество гипотез. Отметим только гипотезу Вс. Миллера, которая сводится к следующему: имеется не менее 20 этнических имен, от Сколотай и Скютай до Сарматай, Иаксаматай, Иксобатай и Фисаматай, которые характеризуются общей всем им чертой: конечным исходом наименований на - тай, либо - атай, - этай, и - итай. Все эти формы Миллер считал лишь разновидностями одного и того же суффикса - та -, в котором он признавал суффикс множ. числа, имеющийся в осетинском и употребляемый для образования фамильных наименований. Правда, он откровенно признавался, что происхождение данного суффикса в осетинском ему неизвестно, и во всяком случае возводить его к праиранскому он считал совершенно невозможным, но зато аналогичный суффикс множ. числа - та -, - тэ - и - ут -, либо - од - он усмотрел в урало-алтайских и даже монгольских языках, откуда, как он предполагал, этот суффикс мог быть усвоен иранцами аланами предками осетин и отразился во всех вышеупомянутых скифо-сарматских этнических наименованиях.
Миллер как будто забыл им же самим несколькими страницами раньше высказанное предположение, когда Сармат он делил на Сар - и - мат. Первую из этих частей он считал иранским словом, обозначающим «голова», значение второй он не мог объяснить[17].
Н. Я. Марр полностью принял гипотезу Вс. Миллера, что окончание - тай в скифо-сарматских этнических именах является суффиксом множ. числа. Эта гипотеза совпадала и с его личным убеждением, что географические и этнические наименования в яфетических языках – все с суффиксами множ. числа, нередко даже с сугубыми.
Сильное влияние оказали на Н. Я. Марра и параллели, которые подыскал к этому суффиксу Вс. Миллер в урало-алтайских языках, с той лишь существенной разницей, что там, где Миллер предполагал только заимствование или же влияние, Марр усматривал проявление яфетидологического родства. Но все же в толковании структуры имени Сармат у Н. Я. Марра было немало колебаний. Так, если в 1922 г. Сармат, по примеру Миллера, ему представлялся составленным из Сарм и aт, в котором он также видел суффикс множ. числа[18], то в прочитанном в 1926 г. докладе это же этническое наименование, как и Сауромат, оказывается уже содержащим в себе Сауро и мат, хотя значение каждой из составных частей не указывается[19]. В 1929 г. этот же термин расчленяется уже на три части sar + ma + t и трактуется как «образование трёхэлементное с излишком + t, пережитком элемента С, условно типически называемого уоn»[20]. Таким образом, по теории Н. Я. Марра, сармат представляет собою sal - ber - yon -ное, или иначе ABC-элементное слово и наименование.
Что касается этнического наименования «сармат», необходимо оговорить, что многие географические и этнические названия в древности действительно являются в форме множ. числа. Но утверждать это о всех наименованиях и видеть всюду суффиксы множ. числа это уже такая крайность, которая и теоретически маловероятна, да и реально нигде на самом деле не существовала. Суффиксами множ. числа снабжены преимущественно географические названия, указывающие на племенное либо родовое расселение в данной области или пункте.
Раскрыть структуру имени Сармат даёт возможность любопытное соответствие, найденное проф. К. Паткановым в древнеармянском переводе «Географии» Птолемея. В этом армянском переводе, вместо имени Iaxamatai, бывшего в тексте греческого оригинала, находилось слово «Нахчаматеанќ». Учёный арменист приступил к анализу этого имени и признал его составленным из трёх частей, а именно: нахча + мат + еанк. В последней части он без труда мог признать суффикс множ. числа древнеармянского языка. Во второй части мат он гадательно предполагал слово, обозначающее страну, территорию. Первая часть нахча, очевидно, должна была соответствовать греческому Iaxa. Тут-то он и вспомнил, что чеченцы сами себя зовут именно нахчэ. Это наблюдение навело учёного армениста на остроумную догадку, что Iaxamatаi греческих историков и географов должно представлять собой имя чеченского племени[21].
В 1922 г. Н. Я. Марру удалось уже выяснить происхождение и реальное значение и второй части - мат – в армянском эквиваленте греческого Iaxamatai – Нахчаматеанќ. Он совершенно правильно предположил, что объяснения этой части - мат- естественнее всего было искать в том же чеченском либо родственных ему языках. Основываясь на этом, Н. Я. Марр высказал вполне приемлемое соображение, что мат должно представлять то самое слово «матт», которое в чеченском и по сей день значит «язык». Это слово имеется и в ингушском с той лишь разницей, что там перед нами óкающая разновидность «мотт». В этнических наименованиях это слово, по предположению Н. Я. Марра, имело значение «народ»[22]. Догадка Н. Я. Марра настолько убедительна, что не требует ещё каких-либо доказательств.
Возвращаясь вновь к имени Iaxamatai и его соответствию в древнеармянском переводе Нахчаматеанк, нужно сказать, что догадка Патканова ценна, главным образом, тем, что в нахча армянского перевода он признал имя чеченского племени: этим устанавливалась почтенная давность данного национального имени. Но, говоря по существу, трудно допустить, чтобы средневековый переводчик с греческого, имея в оригинале лишь laxamai, смог догадаться, что это греческое начертание ошибочно и что на самом деле текст тут нужно исправить, а само имя передать по-армянски не «iаксаматеанќ», а именно «нахчаматеанќ». Проще и естественнее допустить, что у него в греческом оригинале стояло Ναξαμἂται — форма, которая легко могла навести его на мысль передать её по-армянски в виде «нахчаматеанќ».
Изучение терминов, обозначающих язык и вообще звуковую деятельность, может убедить исследователя, что слово «матт» в различных фонетических разновидностях оказывается распространённым на всей территории Северного Кавказа и даже южнее, в самом грузинском. Это наблюдение естественно наводит на мысль, что и в общем этническом названии Сармат вторая составная часть должна представлять то же самое слово и обозначать «язык», «племя», «народ».
Как в Iaxamatai мы имеем выражение, указывающее на Иаксово племя, так же точно и первая часть имени Сармат - cap- должна представлять собой племенное наименование. Окончательное решение вопроса о структуре и первоначальном значении данного термина зависит фактически оттого, найдётся ли для первой части имени Сармат и Сауромат неопровержимое доказательство, что такое племенное имя в древности на территории Северного Кавказа действительно существовало. Это также можно установить без каких бы то ни было натяжек.
По све