Как писала в то время газета «Чосон Ильбо », «темная эра тирании ушла в прошлое, правлению гангстеров настал конец». Подобное настроение было симптоматично для всей Кореи. 15 июня 1960 г. была принята новая Конституция, которая установила парламентское правление по типу правительства Великобритании или Западной Германии, снова сведя роль президента к церемониальной. Он считался главой государства, но исполнительной властью не обладал. Парламент должен был состоять из двух палат – Нижней и Верхней.
29 июля на выборах в Народную (нижнюю) палату парламента и в Палату советников (верхняя палата) большинство голосов получила Демократическая партия, основанная в 1955 г.[1]; президентом стал представитель Юн По Сон (1897 — 1990), участник антияпонского сопротивления и один из членов Шанхайского Временного правительства, а премьер-министром правительства стал Чан Мён, который взял в свои руки реальную власть.
Наступила так называемая Вторая республика, которая представляется мне чрезвычайно важным этапом корейской истории, поскольку это был первый, и, мягко говоря, неудачный, опыт демократического эксперимента. То, что начиналось на волне эйфории и опьянения свободой после Ли Сын Мана, менее чем за год поставило страну на грань Больших Проблем, очень сильно напоминая мне некоторые тенденции России после 1991 г. Проект потерпел неудачу практически по всем направлениям, каждое из которых мы рассмотрим ниже.
Легитимность и конституционность власти.
Поскольку главной силой, свергнувшей власть Ли Сынмана, были студенты, у них не было возможности взять на себя политическую власть в стране. Вследствие этого политическое руководство перешло в руки оппозиционной Демократической партии (Минджудан).
Но хотя Демократическая партия имела давнюю традицию борьбы с режимом Ли Сын Мана и была единственной политической партией, сохранившейся со времени освобождения страны, она переживала определенный кризис легитимности, так как не захватила власть своими силами, а «получила ее из рук студентов». Выборы 29 декабря 1960 г., по мнению советских историков, ничем не отличались от выборов времен Ли Сын Мана по уровню насилия, взяточничества, подкупа избирателей и жульничества при подсчете голосов[2]. Это не придавало власти необходимой решимости, особенно в общении со студентами, о которых мы поговорим немного позже.
Конституция была перекроена на британский манер (пост президента стал более номинальным, реальная власть перекочевала к премьер-министру) и проведен ряд демократических реформ. Однако целый ряд законов, особенно направленных на наказание «совершивших преступления против демократии», был принят с нарушением процессуальных норм и являлся ретроактивным (позволяющим судить за подобные преступления, совершенные до принятия этого закона, как у нас при Хрущеве судили валютчиков).
Стоит учитывать и личность нового лидера страны. Посол Кореи в США во время Корейской войны, Чан не был таким яростным националистом, как Ли Сын Ман, но являясь глубоко верующим католиком и искренним демократом, в отношениях с Америкой придерживался классического «садэчжуый » и, по свидетельству Камингса, не предпринимал ни одного важного шага без консультации с посольством США или с сеульской резидентурой ЦРУ[3]. Хендерсон считает Чан Мёна человеком, полностью лишенным желания быть диктатором, умным и трудолюбивым, а его кабинет – состоящим из хороших специалистов, крайне редко делавших технические ошибки, однако никто из них не обладал способностью быть политическим лидером, и потому ни одна из разработанных ими программ не была доведена до конца и внедрена[4].
Таким образом, вряд ли можно говорить о конституционном характере власти Второй Республики и способности ее правительства навязывать свою волю массам.
Политическая борьба и состояние дел в правящей партии.
Вторая республика сделала своим главным лозунгом демократию, однако Ян Сын Чхоль отмечает, что сутью режима была не столько демократия, сколько демократизм, направленный на ликвидацию основных установок предшествующей генеральной линии и в определенном смысле извращающий суть понятия «демократия»[5].
Демократическая партия была типичным «союзом против» неограниченного срока президентства Ли Сын Мана. Внутри партии существовали «старая» и «новая» фракции, которые достаточно быстро разошлись между собой, как только партия стала правящей [6].В «старую» входила традиционная оппозиция, базировавшаяся в Чолла, плюс старые деятели демократии, вроде Ким Сон Су, чьи духовные наставники в 1950-е годы были или репрессированы или умерли своей смертью. «Новая» состояла из выходцев из провинции Пхёнан под водительством Чан Мёна, ставших в оппозицию Ли гораздо позже. Две группы отличались друг от друга по региональному и социальному составу. И объединяла их только нелюбовь к Ли Сын Ману.
После революции руководитель «старой» фракции Юн По Сон стал президентом, а лидер «новой» Чан Мён – премьер-министром, занимая формально более низкий, но куда более влиятельный пост. В результате 14 ноября 1960 г. «старая» фракция, не удовлетворенная распределением власти, отделилась и образовала Новую Демократическую партию (Синминдан) под руководством Ким До Ёна, занявшую место оппозиции и утянувшую в свои ряды примерно треть общего состава[7]. Вместо того, чтобы создать общенациональную коалицию, фракционеры по-прежнему ставили свои интересы выше общенациональных, не уделяя должного внимания социально-экономическим проблемам, которые только росли.
Ситуацию усугубляла нераспущенная демократами Либеральная партия, которая, став оппозицией, использовала методы своих оппонентов, устраивая многочасовую обструкцию или бойкотируя Национальную Ассамблею во время принятия ключевого законопроекта. Правящая партия и оппозиция поменялись местами.
С 19 апреля 1960 г. по 16 мая 1961 г. прошло около 170-ти студенческих демонстраций (всего 120 тыс. участников) и 35 демонстраций профсоюзов (всего 20 тыс. участников), то есть выходит, что было в среднем 4 демонстрации в неделю. Из 24-х существовавших в то время политических партий 16 были социалистическими или "прогрессивными". В это же время образовалось значительное количество мелких партий (Социалистическая Массовая партия, Партия Демократического Обновления, Единая Социалистическая партия, Новая Демократическая партия и т. п.) [8], идеологией которых был завезенный американцами нейтрализм. После свержения Ли Сын Мана сенатор-демократ Майк Мэнсфилд предлагал сделать Корею нейтральным государством по образцу Австрии, выведя с полуострова все иностранные войска и обеспечив нейтралитет страны за счет договора между сверхдержавами[9], а объединение Кореи должно было привести к созданию общественно-политического строя, не имеющего ярко выраженного классового характера (предтеча теории конвергенции).
Это хорошо иллюстрирует общую атмосферу "идеологической напряженности", с которой власти не справились по трем основным причинам. Во-первых, Демократическая партия сама по себе была достаточно консервативной. Она выступала в оппозиции не столько системе, сколько режиму Ли Сынмана, и потому не была способна адекватно ответить на требования более революционно настроенных масс. Во-вторых, она была ослаблена внутренней фракционной борьбой, причем раскол на старую и новую фракции также проходил не по линии противостояния идей, а по линии противостояния личностей. Наконец, демократическая партия не захватила власть сама - она просто оказалась единственной силой, способной заполнить вакуум после студенческой революции.
Борьба с коррупцией и реформирование аппарата.
Демократическая партия пыталась провести тотальную чистку, но попытка властей реорганизовать систему командными методами привела ее в состояние коллапса, усиленного той апатией, которая охватила госслужащих на фоне новой волны чисток, в ходе которых представители разных фракций сводили счеты друг с другом. В результате значительная часть чиновников фактически саботировала действия правительства или, боясь быть осужденными за свои действия, предпочитала бездействие.
Кроме того, новая власть испытывала дефицит управленческих кадров, не запятнанных сотрудничеством со старым режимом. Вследствие этого критерием для занятия должности нередко становились не профессионализм кандидата, а его личные связи или «анкета», говорящая о его оппозиционном прошлом. Понятно, что такие новые управленцы уступали чиновникам старого образца, но отличались не меньшим аппетитом к власти, по традиции видя в ней кормушку. Потому подкуп чиновников для того, чтобы избежать уплаты налогов, был, как и раньше, частой практикой.
Вскоре несколько членов кабинета Чан Мёна оказались вовлеченными в скандалы, связанные с коррупцией, что вызвало значительное неудовольствие масс, болезненно реагировавших на то, что новая власть мало чем отличается от старой. Хотя высшее руководство Демократической партии само запятнано не было, от нового состава Ассамблеи ожидали гораздо больших подвижек в сторону снижения коррумпированности[10].
Положение дел в силовом блоке.
На ослабление репрессивных структур руководители Второй Республики смотрели как на политическую панацею. Полицейские силы обучались уже по американскому образцу, предполагающему совершенно другие правила оперативно-розыскной деятельности. Из полиции и спецслужб была уволена значительная часть сотрудников, начавших свою карьеру при японцах, - более 17 тыс. человек, многие из которых обладали хорошими профессиональными навыками. Реорганизации структур, разоблачительный пафос и охота на ведьм той поры чрезвычайно напоминают мне то, что происходило у нас с КГБ в начале 1990-х годов. И, как и у нас, клеймо душителей свободы очень больно ударило по рядовым работникам, поскольку большинство из них покарали не за совершенные преступления, а просто за их принадлежность к определенным структурам. Потеряв свой статус, многие из них стали жертвами самосудов, за которыми часто стояло не справедливое возмездие, а сведение личных счетов[11]. При этом считалось, что убитые во время таких судов Линча получили по заслугам, и расследование подобных случаев практически не велось.
В результате запуганная чистками и пропагандистскими кампаниями полиция не испытывала особенного желания предпринимать какие-то действия по восстановлению общественного порядка из опасения, что ее активность ударит по ней самой. Любая попытка вернуть необходимые для противодействия начинающемуся хаосу силы и средства рассматривалась демократами как скрытая подготовка новой диктатуры, а слишком жесткие методы работы - как возврат к временам тоталитаризма.
Так же жестко собирались пройтись и по армии, но идея чистки там была остановлена (по мнению авторов советского учебника) под давлением американцев[12].
Разгром старых кадров и общее ослабление репрессивного аппарата подстегнули деятельность криминалитета: «нейтрализованные» органы оказались бессильны пресечь как волну организованной преступности (бывшие члены Молодежных Корпусов продолжали заниматься рэкетом и разбоем с не меньшим рвением), так и рост коррупции и незаконных доходов крупных компаний, руководство части которых просто отказывалось платить налоги.
Власть и студенчество
«Распустились» не только гангстеры, но и студенты, которые давили на правительство своими массовыми выступлениями и несколько раз даже врывались в здание Национальной Ассамблеи во время ее заседаний, занимая трибуну спикера, укоряя депутатов в отсутствии революционного духа и полагая, что правительство в своих действиях подотчетно им. Наиболее известен захват Национальной Ассамблеи студентами 11 октября 1960 г[13].
Хотя формальной реакцией правительства в ответ на такое должен был быть арест «хулиганов», правительство сочло, что оно не имеет на это морального права. Телефонное право фактически сменилось «мегафонным».
В ноябре 1960 г. студенты университета Ёнсе выступили против «пролисынмановски» настроенной администрации университета, обратив свой гнев на и. о. ректора Андервуда (гражданина США, потомка основателя университета) и его коллеги – Сауэра. 1 500 студентов совершили налёт на их дома и разгромили их почти так же, как в свое время резиденцию Ли Ги Буна. Затем они устроили демонстрацию перед посольством США, требуя высылки этих людей из страны. Полиция подавила выступления только после того, как Госдеп направил правительству официальную ноту протеста.
Когда ситуация начала выходить из-под контроля, правительство стало хвататься за дубинку чрезвычайных законов, но в обстановке, которую оно само же создало, его уже никто не слышал. В марте 1961 г. Вторая Республика была вынуждена принять Закон о контроле над демонстрациями и так называемый Временный чрезвычайный антикоммунистический закон, которые не очень отличались от антикоммунистических законов времен Ли Сын Мана и тоже грозили драконовскими мерами за любые формы поддержки или восхваления коммунизма[14].. Ослабленный репрессивный аппарат уже не мог адекватно контролировать волну протестов левых, которая поднялась в ответ на эту попытку правительства закрутить гайки - студенты открыто называли революцию 1960 г. «украденной».
Экономика.
Власти Второй Республики пытались избавиться от «экономики, основанной на помощи». В «Памятной записке» правительству США правящие круги Второй Республики изложили обширную программу развития экономики и разработанный администрацией Чан Мёна пятилетний план развития страны на 1961-1965 гг. Американские деньги пытались инвестировать в создание собственной промышленности, однако американцы отказались финансировать эту программу, заявив, что причиной всех бед режима Ли Сын Мана было разворовывание американской помощи и потому надо не столько реформировать экономику страны, сколько усилить контроль над тем, как используется в Корее американская помощь[15].
8 февраля 1961 г. было подписано корейско-американское экономическое и техническое соглашение, которое под предлогом контроля за распределением американской помощи давало США очень широкие возможности для вмешательства в экономическую жизнь страны, включая предоставление американским советникам полной информации об экономических программах и их право пересматривать эти программы. По советским данным, Соглашение даже давало возможность американским должностным лицам вмешиваться в действия городской администрации[16].
Понятно, что это парализовало экономическую политику режима[17]. Кроме того, соглашение вызвало сильный всплеск антиамериканских настроений, ибо уровень американского контроля резонно сравнивался с уровнем японского вмешательства в экономическую жизнь страны во время протектората. А это, в свою очередь, только раскачало общую ситуацию.
Кроме того, предметом беспокойства для правительства Чан Мёна стали также требования о наказании тех, кто нечестным путем нажил богатство и фальсифицировал выборы при правительстве Либеральной партии. Беда не пришла одна: экономический спад конца 1950-х гг. привел к росту числа безработных до 2,4 млн. человек, и к концу 1960 г. 80% предприятий столичного региона прекратили работу. При этом 2 млн. крестьян до нового урожая ячменя испытывали тяжелый весенний голод, и в то время богачом считался даже тот, у кого был рис. Советские авторы обращали внимание и на нехватку жилого фонда, отчего в городах возникали трущобы[18].
Несмотря на создавшуюся ситуацию, правительство, как пишет Хан Ён У, «по-прежнему придерживалось идеи приоритета экономики и с весны 1961 г. приступило к «работе по развитию земель государства», начав со строительства дамб. Затем, составив «план долгосрочного экономического развития», приступило к накоплению средств для его выполнения, начиная со следующего года».
Внешняя политика.
Со второй половины 1960 г. начало нарастать движение за объединение страны без вмешательства США и других внешних сил. 15 августа 1960 г. Ким Ир Сен выдвинул идею конфедерации, семена которой упали на подготовленную почву: студенты требовали более жестких подвижек в сторону объединения с Севером, вплоть до немедленной унии[19].
Левая газета «Минчжок ильбо» и её издатель Чо Ёнсу выступали за диалог с Севером и изгнание американских войск,, а целый ряд организаций с названиями типа «Лига национальной независимости» или «Фронт национального единства» (Минчжок тхониль ёнмэн, сокр. Минтхоннён), выступали за создание постоянных контактов с КНДР и скорейшее объединение [20]. Среди программ были, в частности, идеи объединения через нейтралитет, через переговоры между Севером и Югом, путем обменов между ними, а также и конкретные идеи проведения переговоров между студентами Севера и Юга в Панмунджоме[21].
В октябре 1960 г. Минтхоннён приступил к сбору 1 млн подписей южан за скорейшее воссоединение с Севером. Обвинив кабинет Чан Мёна в бездействии, его руководство объявило о подготовке массового патриотического марша к Пханмунчжому с тем, чтобы провести прямые переговоры с КНДР по вопросу о воссоединении. Начало народного марша было запланировано на 20 мая 1961 г. [22]
Следует помнить, что Север в это время опережал Юг по темпам экономического роста, и потому желание скорейшего воссоединения с ним базировалось не только на коммунистической пропаганде. Потому Северная Корея действительно могла призывать к открытости и диалогу, ибо, оправившись от последствий войны гораздо быстрее, чем Юг, она обладала более привлекательным имиджем, особенно в глазах молодежи.
Правительство Чан Мёна оказалось между двух огней. Его традиционная ориентация на США и объективная зависимость от Америки не устраивали студентов и левых, проводивших стотысячные митинги, а охватившие общество тенденции сближения с Севером и неспособность правительства их пресечь не устраивали его заокеанских покровителей.
Естественно, долго такая ситуация продолжаться не могла, и 16 мая 1961 г. в стране произошел военный переворот, - к власти пришли военные под руководством генерала Пак Чжон Хи.
О том, кто и как взял власть
Перед тем, как рассказать о собственно перевороте 1961 г., сделаем небольшое отступление и расскажем о том, что представляло собой на тот момент корейское офицерство и как оно расценило происходящее в стране в период Второй Республики.
С одной стороны, несмотря на попытки Ли Сын Мана контролировать и ослаблять армию, после Корейской войны она оставалась самой мощной и хорошо организованной силой. С другой, к концу 1950-х в офицерской среде отмечалось очень сильное напряжение между теми, кто получил военное образование из рук японцев, и теми, кто служил в разнокалиберных «партизанских» формированиях наподобие «Армии Возрождения». Первые, безусловно, отличались большим профессионализмом, и в их головы были вбиты принципы японской муштры и того патриотического воспитания, которое практиковалось в японской армии. Последние, как правило, были старше по возрасту, не прошли той суровой военной школы, которая была у японцев, но, из-за своих гипотетических заслуг в борьбе с японскими поработителями[23], «будучи более почитаемы за патриотизм, чем за профессиональные навыки», занимали более высокие посты[24] и отличались большей политизированностью – наследием той фракционной борьбы, которую они вели друг с другом до освобождения.
Замечу, что офицеры «японской школы» обычно обращали внимание не столько на современные методы управления, сколько на воспитание патриотизма и духа верности службе, а также – на невмешательство армии в политику. Такое же отношение отмечалось и в среде курсантов Военной Академии, которая открылась 1 января 1952 г. Обучение там шло уже по американскому образцу, но корпоративный дух там был весьма силен, и многие курсанты бредили идеей «армейского очищения». Так, когда сын спикера Национальной Ассамблеи не сдал экзамен и был отчислен, даже политическое давление с самого верха не заставило восстановить его в числе учащихся. Другая история связана с тем, что когда один из известных своей коррумпированностью генералов в качестве широкого жеста «подарил» Академии партию сигарет, кадеты все как один отказались их курить[25].
Эта группа относительно молодых офицеров, которые успели получить японское военное образование, к началу 60-х достигли воинских званий подполковников и полковников и отличались пуританской моралью и неприятием армейской политизированности и фракционности, и стала главным костяком переворота. Армию они считали надклассовой и надпартийной силой, способной кардинально изменить положение дел в стране, а офицерскую этику (испытавшую определенное влияние японского бусидо) – тем набором моральных принципов, исповедуя которые страна придет к процветанию. Хендерсон сравнивает их с «молодыми офицерами» Японии 30-х годов, которые тоже считали себя преданными державе патриотами, презирающими политику гражданских и уверенными в том, что мир можно улучшить только жесткими, прямыми и экстремистскими мерами[26], и считает, что мятеж в армии назревал еще при Ли Сын Мане, и «Студенческая революция» просто случилась раньше.
После установления Второй Республики молодые офицеры практически сразу же выступили с программой, которая предусматривала наказание офицеров высокого ранга, запятнавших себя участием в репрессиях против собственного народа; наказание тех, кто незаконно присвоил себе армейскую собственность; отставку некомпетентных и коррумпированных командиров; политический нейтралитет армии и ликвидацию фракций в ней; большее внимание к армии со стороны государства и улучшение обращения с военным персоналом.
Однако эта позиция вызвала противодействие со стороны правительства, взявшего курс на ослабление всех репрессивных структур. Стремление вернуть армии реальную силу было расценено как тяга к власти, и сторонников «военного очищения» начали увольнять со службы. Так, большая часть организаторов будущего путча была арестована за неподчинение еще в декабре 1960 г. после того, как 24 сентября 1960 г. 12 подполковников (10 из них – члены «восьмого выпуска») и 4 полковника ворвались в здание Генерального Штаба и потребовали смены большинства членов военной верхушки[27]. Среди них был и подполковник Ким Чжон Пхиль, родственником которого по линии жены был зам. начальника штаба 2-й армии, генерал-майор Пак Чжон Хи.
Личность этого человека и историю его жизни мы подробно рассмотрим уже в следующем томе, ставший лидером этой группы, приведя здесь лишь его краткую биографию Пак родился в беднейшей крестьянской семье в провинции Кёнсан-Намдо. В 1937 г. он окончил педагогическое училище и в течение трех лет преподавал в начальной школе. Затем он пошел добровольцем в армию, где закончил японское офицерское училище, по окончании которого служил в Квантунской армии. Вернувшись на родину в 1946 г. он получил звание капитана, но затем его захватил левый уклон, - за участие в восстании в Ёсу был приговорен к смерти военным судом, но помилован по личному распоряжению Ли Сын Мана, который сделал это по просьбе корейских военных и своего американского военного советника Джеймса Хаусмана, отрекомендовавших ему Пака как «чертовски хорошего» солдата. Во время Корейской войны 1950-1953 гг. Пак Чжон Хи снова был призван на действительную военную службу, командовал дивизией, стал одним из лучших боевых офицеров армии Юга, в конце войны получил звание бригадного генерала, а в 1954 г прошел подготовку в американских учебных центрах.
Привлечение в качестве руководителя столь достойного и способного человека позволило молодым офицерам ускорить свои действия по захвату власти, тем более, что, с их точки зрения, ситуация ухудшалась катастрофически. Кабинет Чан Мёна провести сокращение вооружённых сил до 400 тыс. чел., при том, что ещё в 1958 г. в них насчитывалось около 700 тыс. солдат и офицеров[28]. С точки зрения военных, это оставляло страну беззащитной и создавало множество социальных проблем.
Военный переворот был назначен вначале на 19 мая 1961 г. - годовщину «апрельской революции» 1960 г., но затем срочно перенесён на 16 мая, чтобы предотвратить объявленный на 20 мая марш студенчества и молодёжи на Пханмунчжом.
Мятеж был организован силами примерно трех с половиной тысяч человек (1-я бригада морской пехоты, парашютисты, части 30-й и 33-й пехотных дивизий) под руководством около двухсот пятидесяти офицеров. Учитывая, что армия РК в это время насчитывала 500 тыс. человек, это не так уж много. К 3 часам ночи путчисты подошли к центру Сеула и практически без боя овладели стратегическими объектами столицы (главпочтамтом и телеграфом, радиостанцией, издательствами и типографиями, правительственными зданиями и тп), и единственный случай незначительного сопротивления имел место, когда примерно 50 представителей военной полиции пытались не пропустить войска по мосту через р. Ханган.
Но это был единичный случай, и Брин приводит интересную историю. Когда танки Пак Чжон Хи занимали еще один мост через Ханган, и верные ему солдаты ворвались в караульное помещение его охраны, разбуженные часовые приняли их за северян и встретили их криками «Да здравствует Корейская народная Армия!»[29].
Высшее военное руководство во главе с генералом армии Чан До Ёном сначала отдало приказ арестовать мятежников, однако непосредственные подчиненные генерала Чана не выполнили этот приказ и, более того, убедили его присоединиться к мятежу. В 5 часов утра Чан До Ён и его заместитель генерал Пак Чжон Хи сделали первое заявление, из которого следовало, что армия отстраняет беспомощное и бездарное гражданское правительство Чан Мёна и берёт в свои руки всю полноту власти.
Премьер-министр Чан Мён скрылся в женском монастыре и в критической ситуации выбыл из игры, а президент Юн По Сон, частично из-за своего пацифизма, частично из-за антипатии к премьеру, сначала не предпринимал особенно активных действий, а затем отдал приказ вооруженным силам не оказывать сопротивление мятежникам и подкрепил свой приказ словами: «Случилось то, чего нельзя было избежать».
Совершившие переворот военные организовали «Военно-революционный комитет» и закрепили свою власть, опубликовав «Революционные обещания», выразившие стремление к реформам. В качестве первоочередных задач военного режима провозглашались: возрождение национальной экономики, искоренение коммунизма, национальное воссоединение.
19 мая представитель госдепа назвал руководителей переворота «антикоммунистами и патриотами», а 20 мая с выражением их поддержки (правда, с пожеланием как можно быстрее восстановить гражданское правление) выступили посольство США и командование американскими войсками в Корее, которое вначале осудило путч.
Формально к власти пришел Военно-Революционный Комитет во главе с Чан До Ёном, первым заместителем которого был Пак. Однако 2 июля 1961г. Чан и группа его приверженцев ушли в отставку, а через некоторое время были арестованы за попытку убить Пак Чжон Хи, который с этого времени стал Председателем Совета.
Особенной тайной подготовка путча окружена не была. По словам Камингса, когда путч случился, большинство разведчиков «не было особенно удивлено»[30]. Советские историки утверждают, что американцы с самого начала были в курсе планов заговорщиков, генерал Чан До Ён постоянно информировал командующего американским контингентом о том, как разворачиваются события, а президент Юн По Сон не только знал о перевороте, но был связан с заговором, следствием чего и была его странная пассивность в критической ситуации. [31] Хендерсон уточняет, что американцы подозревали о том, что что-то готовится, но не были точно уверены, где и когда это произойдет. Когда же путч начался, то основным желанием властей Второй республики было избежать кровопролития[32].
Как бы то ни было, американские войска сохранили нейтралитет, хотя Брин приводит высказывание тогдашнего советника президента Кеннеди по национальной безопасности о том, что если бы Чан Мён открыто призвал к американской помощи, США бы вмешались, и американские войска выступили бы против Пака[33].
Впрочем, важнее то, что не было и какого-то сопротивления со стороны левых. В советской историографии это объяснялось тем, что они были плохо организованы и не понимали, что нужно сменить позицию и начать защищать Вторую Республику, против которой они так активно выступали[34].