ПТИЦА ФЕНИКС
Комедия в двух действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
РОЗА ЖЕМЧУГОВА – 60 лет, актриса
ИННОКЕНТИЙ КОЗЛОВ – 60 лет, актёр, её муж
МАРИЯ ПЕТРОВА – 25 лет, актриса
МАКСИМ ПЕЧКИН – 30 лет, актёр, её муж
МАРТИН ШТАРК – 40 лет, немецкий актёр
ПЯТЬДЕСЯТ РАЗНОПОЛЫХ ДЕТЕЙ
Трёхэтажная дача «нового русского» в глухой сибирской деревне.
Летний Театр во дворе этой дачи. Наши дни.
ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ
Во дворе трехэтажной дачи на краю деревни, что в ста километрах от большого сибирского города выстроен Летний Театр. Всё как положено в хорошем Театре: тяжелый из красного бархата занавес, на котором вышита золотыми нитками чайка, сцена полметра высотой, лавки-ряды со спинками – десять рядов, а над ними полиэтиленовая плёнка на случай дождя натянута. Человек сто пятьдесят зрителей в этот роскошный, на один день сделанный, Театр войдут. И фонари есть сбоку и сверху, и кулисы, и задник, и арлекин, и занавес открывается механически. Везде валяется стружка – совсем недавно Театр прикончили строить плотники. Сцена сделана из чистых - не крашенных и не струганных - досок. Лавки-ряды тоже досок, только они выкрашены в ярко-ярко голубой цвет. Двор выложен красным булыжником. На сцене стоит большое, расписанное сусальным золотом, старинное кресло. Рядом лежат четыре разноцветных спальных мешка.
Слева от Театра трехэтажный дом - дача. На пяти окнах, что выходят во двор, чугунные решетки. Справа – маленький, как собачья конура, одноэтажный домик для охраны – дверь в него открыта. Двор - будто каменный мешок: его со всех сторон окружает забор - высокая кирпичная стена. В стене есть калитка в сад. Но и она, и дверь в дом на замках. У стены дома под окнами стоит четыре плетёных кресла, рядом стол, на нём еда - накрыта от мух салфетками.
Лето, ближе к вечеру, закат, теплынь, тишина, только легкий ветерок запутался в паутине высокой телеантенны, что у дома, и воет, воет так дико, так жутко - как собака, когда покойник. Да ещё далеко в поле пробегающая электричка прокричит иногда – и снова тихо.
Июль, время отпусков. Но не для актёров. Хозяин дачи собрал к дню рождения своего ребёнка здесь, в Летнем Театре, пожилую пару актёров РОЗУ ИВАНОВНУ ЖЕМЧУГОВУ и ее мужа ИННОКЕНТИЯ ПЕТРОВИЧА КОЗЛОВА, ещё молодых артистов МАРИЮ ПЕТРОВУ и ее мужа МАКСИМА ПЕЧКИНА. К ним присуседился и МАРТИН ШТАРК – тоже артист, но из Германии.
Весь двор полон воздушных шариков, искусственных цветов. В зрительном зале Летнего Театра висят гирлянды с лампочками и, несмотря на непоздний вечер, лампочки уже мигают – никто не экономит тут на электричестве ради единственного дитяти. У ворот стоит мангал - для шашлыков приготовлен. Рядом - два больших на колесиках чемодана с костюмами артистов. Хотя артисты уже в костюмах: жарко, но мужчины в чёрных фраках и в бабочках – Максим в белом фраке, Иннокентий в чёрном, а женщины – в длинных в пол (колоколом, как на каких торжествах буржуазии) платьях, переливающихся на солнце: Роза Ивановна в белом, а Маша – в чёрном. Ещё у них такого же цвета, как и платья, перчатки до локтей и туфли на шпильках в полметра. Один Мартин в шортах, панаме и в футболке с надписью: «NOCH NIEMAND IST VON MITGIFT GESTORBEN», что означает: «Ещё никто не умирал от приданого». В руках у Мартина сачок для бабочек, а на носу у него модные тёмные очки. Мартин вообще как-то не напряжён – он в шоу не задействован, да и выпил уже крепко (три дня назад, как приехал в Россию, выпил, и всё ещё не отошёл).
Дверь в ворота захлопнулась, кто-то снаружи закрыл артистов ключом. Все стоят лицом к воротам, спиной к сцене Летнего Театра. Развернулись, смотрят друг на друга. Медленно стягивают с лиц улыбки, выдыхают. Неестественно выпрямив спины, садятся хором на последний ряд – мужчины в центре, женщины по бокам. Молчат - смотрят на сцену, на двор, на шарики, на гирлянды. Антенна воет. Электричка едет. Мартин стоит на сцене, щёлкает фотоаппаратом, наводя его на артистов, хохочет почему-то, кричит: «Sehr gut! Sehr gut! Sehr gut!»
РОЗА (негромко Кеше, улыбаясь Мартину). Он как японец-турист за границей – щёлк да щёлк. Ишак какой-то, ио какое-то. Развлекуха ему. Щёлк да щёлк. Идиот, смеётся. Щёлк да щёлк. Зачем его взяли? Нафлаконился с утра. Дриньчужник какой-то, а не немец. (Громко). Мартин, ещё, ещё! Сфоткайте нас ещё разик! Это приятно! (Снова тихо). В Германии себе не позволил бы. А тут - естественный процесс: Расея. Так вот они нас уважают, ага. Наглый. Бурости набрался.
МАРТИН (смеётся, радуется). Я хочу всё знать! Прошю, медленно, я – должен понять! Я буду фиксировать в мой блокнот! Называется – страноведение! Так. Он, хозяин дача – платить деньги? Евро? Доллары? Или вы просто любите детей? (Говорит что-то по-немецки, машет руками, ходит по сцене, пишет в блокнот).
РОЗА (негромко). Ага, очкарик, в попе шарик. Нам делать нефиг. Папарацци, блин. Посередь жары и лета одели мы фраки, потому как детей любим. Идиот. Каля-маля, каля-маля, йокши да кельманда – заманал. Зачем его взяли?
МАША (негромко, Розе). Иностранец не понимает, а вы – стыдно. (Кричит). Мартин, умом Россию не понять! Как бы это выразиться? В Россию надо только верить, понимаете, Мартин? Иннокентий Петрович, расскажите, как главный – с какого пятерика мы тут вырядились. Прикиньте, Мартин: фраки, вау, бабочки, платья, вау, Мартин, это, как бы это сказать, для разгону, разогреву, потом мы переодеваемся в клоунов. Только потому, что любим детей. Но кроме этого …
МАКСИМ. Но кроме этого – бабло. Вчера он был у нас дома, выпил на тыщу.
РОЗА (Кеше). Объясни ему исходное, нет - безысходное событие этой пьесы.
МАША (хихикает, машет Мартину рукой). Мартин, вау! Зер гут, зер, зер, яа, яа! О, я уже умею по-немецки – недаром я преподаю в училище искусств сценическую речь! Я не говорила вам, Мартин, что я преподаю сценречь в училище искусств? Да! «Кпти-гбди, кптэ-гбдэ, кпту-гбду!» Андестенд? «Штри-ждри, штру-ждру, штрэ-ждрэ!» У вас такие упражнения есть тоже? Ну, для развития навыков? Я могла бы запросто дать вам такой мастер-класс в Германии, ну, дала бы такие уроки в качестве обмена опытом …
РОЗА (негромко). Будто эти её «штри-ждри» помогают артистками становиться. Всё школьницу играет, пузыри пускает. «Вау, вау!» - она могла бы дать. Дашь, видно.
КЕША (прокашлялся). Значица, так, Мартын, он – тот - обещал директору театра, ну, Барабанову - денег на пять постановок. Ну, едрит твою копалку, как рассказать? Чего-то мне перед этим наймитом капитала стыдно стало, а, ребзя? Что ж мы, правда, как попрошайки загорские?
РОЗА. Даст, ага, держи кошелек. Впрочем, я к нему не в претензии, это наша актёрская работа – переодеваться, одеваться. Это я, конечно, виртуально. Но в театре раздеваться, в театре, а не … А не … А не. Точка.
МАША. Это что – намёк грязный какой-то?
КЕША. Тихо, не возбухать. Уже собачиться начали. А то шугану вот.
Все сидят, не двигаются, смотрят на Мартина, тот всё также ходит по сцене, заложив руки за спину.
(Кричит). Мартын!
МАКСИМ. Какой он вам к лешему Мартын?
КЕША. Какая разница, едрит твою копалку? Он же откликается? Ну дак. (Громко). Мартын, нас собрали, чтоб мы поздравили б как следует б с пятилетием сынишку, ити его мать, хозяина этой дачи. Ему будет завтра. Сынишке, мать его. Во-от. Мы будем концерт играть ему. Нам дадут денег, едрит твою копалку. Много. (Пауза). Всё, значица так.
РОЗА. Что ты орёшь? Он не глухой.
КЕША. Короче, Мартын, мы, чтоб поздравить. Чтоб клоуны скакали – это мы, чтоб торт сто килограмм, чтоб шариков было, чтоб масенький гадёныш и его друзья из детсадика – пийсят штук, мать их ити, чтоб как следует отдохнули б на природе, нажрались б, понадували б, полопали б шарики, ити их мать …
МАРТИН. Их мать тоже тут будет?
КЕША. Мать их? Обяза-а-ательно, понимаешь, брат ты мой, а как же! (Тихо). Чего-то он не рубит ни хрена в нашей русской жизни, а? Третий день тут, пора бы поднасобачиться. Фу, жара, парит, дождя будет. Не могу во фраке, по мне так косоворотка ближе. Я не фрачный артист, едрит твою копалку.
МАША. В точку. И с чего вы взяли, что гадкие? Совсем нет. Мартин, прикиньте: русские дети – весьма и весьма симпатичные, миленькие такие, козявочки такие, с бантиками с такими с разноцветными: синими, красными …
МАРТИН. Что это – «бантики»?
КЕША. Злые все, бантики, в пять лет жизнью недовольные. У банкирши тогда, десять лет дочечке. Скачем и скачем, палкой по голове бьём и бьём друг дружку, в мыле уж, а она: «Ещё хочу, ещё!» И ногой топ, топ, сучка молоденькая. Вот так, значица, Мартын, деньги-то - горбом, горбом, горбиком, едрит твою копалку. У вас-то, поди, они – раз-раз, трёшь-мнёшь и в карман, запросто, ага?
МАША. Знаете, в чём отличие педофилов от учителей? Педофилы любят детей.
КЕША. Я не учитель. Я заслуженный артист, едрит твою копалку налево.
Сидят, не двигаются. Смотрят на Мартина.
МАША (тихо, Максиму). Ага. Ванька с Пресни. (Громко). И ещё, Мартин, прикиньте: мы будем спать на сцене в спальных мешках, чтоб утром в семь быть готовыми! Детей привезут автобусом, пятьдесят детей, весь детсадик, сыну пять. Пять лет – пятьдесят гостей, прикиньте, вау!
КЕША. В пять – пятьдесят, в десять – пятьсот, в пятьдесят – пять тысяч, на похоронах – полмиллиона.
МАША. Не смешно. Ах, это так романтично – спать на сцене! Вы, Мартин, будете почивать в сторожке, мы уже решили, один. Да?
Улыбается, машет Мартину рукой. Все тоже поднимают правую руку вверх и машут Мартину, улыбаются. Опускают руки. Молчат. Мартин трогает спальные мешки, переворачивает.
МАРТИН. Schlafsaсk. Ja, ja. У вас такие тоже есть приготавливают, делать?
МАКСИМ (мрачно). Сволочь. Это я не тебе, Мартин, а тому. Хозяину. Скотина. Бармалей. Карабас. Переодел всех посмотреть, обязательно ему надо это было. Мол, так начнёте, а потом – в клоунов. Суть юмора в чём: режиссёр. Станиславский с Немировичем-Данченкой в одном флаконе. Посмотрел – и ходу. Как вещи мы, а? Закрыл. Не выйти. Вымрем тут, как мамонты.
КЕША. Не звени ведром. И так настроение – хоть давись. Да ещё этот …
РОЗА. Мне – до коряги. Кто платит, тот заказывает музыку.
МАША (радостно, громко). Милый Мартин! Мы одни посреди Сибири, прикиньте. Нам еды три кило оставили. Понимаете? Зэр гут! Такова актёрская судьба, ах, вау!
МАКСИМ. За сезон сто конкурсов «Мисс-красавица года», пятьсот дней рождений, триста концертов, сто спектаклей, пять тысяч ёлок, сто «Дней города». Обрыдло, всё в горле комом, стыдно всё … Артисты, блин. Барахло.
МАША. Заплачь. Если б мы столько провели, мы стали б миллионеры.
Молчат. Воет ветер в антенне. Мартин что-то пишет в блокнот, бормочет по-немецки.
Максимчик, ну это сказывается общая усталость к концу сезона. Перестань. Ничего. Через пару дней – море, пляж, пальмы. (Пауза). Мартин, скоро пойдёт русский дождь. Ах, говорят, что это такой вау стоять голым под дождём! Говорят, это так возбуждает! Надо попробовать. (Пауза, улыбается Мартину). Тихо как. Мартин, вау, слышите, тишина райская? Будто какая-то ангельская птица пролетела по небу, крылом волшебным тронув нас!
РОЗА. Ага. Тронутые. Птичек пролетела парочка – гусь да гагарочка. Кошмар. (Смеётся).
Маша подняла руку вверх, машет ею Мартину, смеётся, все повторяют вместе с Машей, улыбаются. Опускают руки. Молчат. Кеша кашлянул.
КЕША. Говорят, иностранцы наших анекдотов не понимают. Сейчас проверим. Мартын, слушай!
РОЗА. Что ты орешь? И какой он тебе Мартын?
КЕША. Да я на наш манер. Если громко скажу, так он и врубится.
МАКСИМ. Зовите его «Мартик», как телят в деревне.
КЕША. Можно. Мартик, слушай русскую укатайку: сидит мальчик у дома, маленький, понимаешь? Кляйн-кляйн, ну? Идет мимо дядька такой, говорит мальчику: «Мальчик, принеси мне из дома воды!» Понял? Мальчик говорит: «Иди к такой-то матери, я ещё ходить не умею!» (Смеётся, показывает Мартину большой палец).
МАРТИН. Да, да. Очень хорошо. Да.
Тишина. Только антенна воет.
МАКСИМ. Надо слово это произнести, тогда смешно будет.
КЕША (кричит). Мартын, мальчик говорит: «Фак ю, я ещё ходить не можу!» Понял?! (Громко хохочет).
МАРТИН. Мальчик был больной? У него нет н о ги?
МАША. Надо слово по-нашему произнести, тогда будет смешно.
КЕША. Мартин, едрит твою копалку, мальчик говорит: «Иди на …»
РОЗА. Хватит! Он не понимает. Во-первых, он немец, во-вторых - пьяный …
КЕША. Пьющий немец – русский, едри его в корень. Мы их победили всё равно. (Негромко поёт). «Хотят ли русские войны?!» (Отрицательно машет головой в паузе). «Спросите вы у тишины!»
МАРТИН. Я понял. Это смешно. Это очень, очень смешно. Это сильно смешно.
КЕША. Если смешно, чего не смеёшься?
МАРТИН. О, нет, я смеюсь очень. Внутри.
МАША. Вау, как некультурно, такие анекдоты – прикиньте, что о нас подумают на Западе...
КЕША. Уже не думают. Уже всё ясно. Едрит твою копалку, прынцесса, «некультурно». А сидеть в туалете и читать газету «Культура» – культурно, нет?
МАША. При чём вы? Где что? Откуда кто? Вы с кем? Я в туалете не читаю.
МАКСИМ. «Культуру» – культурно, а журнал «Театр» - некультурно.
РОЗА. Я запарилась в этой шубе.
МАРТИН. Стоп! Я ничего не понял. Ещё раз. Расскажите всё ещё раз. С начала. Медленно. Итак, зачем здесь приедут дети? Почему театр? Это Tschechow, ja? “Die Möwe”, ja?! «Чайка», «Чайка», ja? Почему мальчик был больной? Он хочет пить? Водка? Всё с начала, ещё раз! Noch einmal, bitte!
РОЗА. Ну нет, хватит уже. Я этого не выдержу. Пошли, поедим. (Дотронулась рукой до скамьи, кричит). Тут покрашено! Куда мы?! Как мы?! Что?! А?! О?!
Все вскакивают, разворачиваются, охают, ахают, визжат. На задах их роскошных костюмов отпечаталась свежая голубая краска. Маша хнычет:
МАША. Ну, блин, как не завезло с утра, прикинь, Макс? Концертные костюмы, прикинь? Директор убьёт! Она знала и не сказала, прикинь?!
РОЗА. Я надеюсь, вы это говорите виртуально? Вы кому это?
МАША. Ага. Спасибо, Роза Ивановна, блин. Ну, прикинь, а? Такое платье, я в нём губернаторский бал вела, прикинь, Максик?
КЕША. У-у, едрит твою копалку! Ацетон поищем, ототрём. Нет – в городе ототрём. Быстро все раздягайтесь! И аккуратно куда-нибудь ложьте в сторону! Значица, быстро все! Быстро! Шевелите помидорами! Все!
МАША (хнычет). «Раздягайтесь» и «ложьте», вам начальник сказал! Все!
МАРТИН. Ich auch? Я не сидеть. Я тожеть?
МАКСИМ. Давай до кучи. Тожеть. Сибирец, блин. (Кеше). А как завтра будем?
КЕША. Как, как. Кверху каком. Будем в клоунских костюмах начинать. Да можно и в этих, как засохнет краска – кому какое дело надо? Публика дура - умный не поймёт, дурак не догадается, едри его. Раздягайтесь!
Мартин начал раздеваться. Все кричат: «Стой, стой, не надо, стой, это только русские!!!!»
МАКСИМ. Да это шутка была, тебе не надо!
МАША. Да пусть тоже! (Смеётся).
РОЗА. Ага, вшивый про баню.
МАША. При чём тут баня? Я про актёрскую солидарность всех стран. Пожалуйста, пусть не раздевается. Я же для вас. Я изучаю их актёрскую школу. Я хотела бы посмотреть, как натренированы тела немецких артистов. В смысле, прикиньте, я имела в виду, уделяют ли они время, как мы, русские актеры, речевому и физическому тренингу. Что вы всё понимаете превратно? (Скинула платье на пол, осталась в черной комбинации, машет Мартину рукой, улыбается, кокетничает). Кто как, а я сразу загорать, ещё успею часик-полтора на солнышке.
МАКСИМ. Мария, тут сторонние.
МАША. Господин Штарк, вы меня простите, я по-домашнему, прикиньте, да? У русских актеров так принято, да? Вау, тепло!
МАРТИН. Прошу, пожалюйста. (Фотографирует Машу).
РОЗА (тихо). Кеш, отправь его туда, в домик, как при нём снять? С чего она взяла, что у русских актеров так принято - перед всеми раздеваться?
КЕША. Мартын, ты сходи, посмотри, побачь там, что есть, там, там, да! Или, Мартын, лови бабочек, концерт до завтра окончен, давай, давай отсюда, бабам надо тут …
Мартин понял, кивнул, пошёл в сторожку. Все быстро снимают с себя костюмы, откладывают в сторону, шарятся в чемоданах и напяливают на себя какое-то домашнее тряпье – халаты, майки, трико.
(Розе). Расстегни мне бабочку, едрит твою копалку.
Разделись-переоделись. Маша всё так же в комбинации, гуляет между рядов Театра. Фраки и платья лежат на чемоданах. Роза, Кеша и Максим садятся в кресла, под солнце. Роза сразу принялась за вязание, которое достала из чемодана.
РОЗА. Горбыль, макаронина длинная, башка с затылком. Пошёл, пошёл своим носом нюхать везде. Зачем он сачок взял? Пионер, юный натуралист, мичуринец. Ладно вам с ним носиться. Сроду из говна каку найдут, на божничку поставят и молятся. (Кеше). Он «голубой»? Впрочем, ты не понимаешь. Я - не сомневаюсь. Радио, телевизор нельзя включить – всё с педерастическим уклоном, невозможно. Эти извращенцы и до нас, в центр России, докатились. И это не виртуально.
МАША. А мне кажется, он – нет.
РОЗА (картинно хохочет). Ха-ха. Да Бог с тобою. Давай, давай!
МАША (села в кресло). Прикиньте, некоторые тут думают, я с нашим гостем из солнечной Германии флиртую. Он наш коллега, мне всё про него любопытно.
РОЗА. Общеизвестно, все артисты там – «голубые».
КЕША (закурил). Я не знаю, ребзя, ну, как это, понимаешь, можно – мужика целовать? Ну как это – мужик мужика целует, едрит твою копалку, а? Ну, у него же борода, куревом пахнет, ну? А женские платья они одевают? Нет, ну скажите, ну как это вот они так - любовь у них, что ли, такая, едри его восемь, а?
Солнце ушло, все взялись за подлокотников кресел и пересели, не отрывая задов.
РОЗА. Ты задаешь вопросов больше, чем он. Тебе зачем как они целуются? Прожил жизнь, не думал про это. Тебе это уже не грозит.
КЕША. А вот как понять, кто у них «он», а кто «она»? Тот, который пусть даже с бородой, но чай ставит на стол, еду готовит, посуду моет, едрит твою копалку, тот – «она», да?
РОЗА. Прям киножурнал «Хочу всё знать!» Зачем ты его взял? Пусть бы гулял по городу, смотрел бы наши достопримечательности.
КЕША. Какие у нас достопримечательности? Церковь, плотина, музей, кинотеатр. Прошёл по Кирова, зашёл на Пушкина, Банный переулок – тупик. Директор театра поручил его мне. Как ответственному человеку.
МАША. Как бывшему партайгеноссе.
КЕША. Не твое дело. Хоть бы и так. Подзуживает. Ишь. Кто главный?! Кто в концертной бригаде бригадир?! Ну?!
РОЗА. Да ты, ты, успокойся. (Вяжет).
Солнце снова ушло, все снова взяли кресла, и также, не отрывая задов, пересели.
МАКСИМ. Что ж им визу-то дали только в июле, на полгода позже, должны были в декабре? Барабанов и бесится, показывать нечего, спектаклей нет, разобрали всю группу по семьям артистов. А тут мы с халтурой, он и толкнул его.
МАША. Мы обязательно поедем туда на обменные гастроли, обязательно! Вон из России! А там я останусь вот возьму, сбегу от вас, прикиньте. Да! Хоть на голых досках, хоть на простынях в спортзале спать, хоть вот как здесь в спальных мешках на сцене – всё равно, только там чтоб. Тут жизни нет.
КЕША. Родину нашу, Россию предаешь? Эх, свиристелка …
МАКСИМ. Так окинешь взором вокруг – одни пидоры кругом, а геи где?
МАША. Не смешно ни грамма. И он совсем не такой, нечего. Опять тень лезет. Что оно так быстро убегает?
Все посмотрели на небо, снова пересели под солнце.
РОЗА. Он надоел мне до смерти. Каля-маля, каля-маля.
МАША. Он говорит по-русски лучше вас, Роза Ивановна. Я как преподаватель сценречи говорю вам. У него опора есть.
РОЗА. Свободна. Вы, детка, очень хотите скандала. Его не будет, не дождетесь. И не опора у него, а пузо. Длинный, а пузо.
МАША. Я вам не детка.
МАКСИМ. Не трогайте Машу!
РОЗА. Пусть не задирается. Не виртуально.
КЕША. Тише, товарищи, мы ж один коллектив ж, едри его налево.
МАША. Тут нет товарищей давно. Тут только господа и дамы.
КЕША. Ну, господа и дамы, едри вашу – мы ж один трудовой коллектив ж, давайте дружить, японский папа. Стыдно ж перед загранью, а?
Мартин идет из сторожки, все улыбаются, машут руками, кричат, как ужаленные:
ВСЕ. Мартин, Мартин, идите к нам, вот стульчик, садитесь, позагораем, тут есть местечко, солнышко, русское солнышко, сибирское!
Мартин сел, вертит головой, фотографирует, улыбается.
РОЗА (тихо, Кеше). Ну что он нас в таком виде снимает? Потом толкнет в порножурнал. (Громко). Ты заметил, Иннокентий, как тут тихо? Дома трамвай под окнами бряк да бряк с шести утра, бряк да бряк, бряк да бряк. Мартин, это я сказала виртуально. Вообще-то у нас в России тихо. Да, Кеша?
МАША (негромко, Максиму). Прям «Народная артистка», играет и играет, как не надоест. Прикинь, руки по локоть в крови, всю жизнь живой кровью питалась. Сидит, зубы рашпилем точит. Сколько артисток сожрала. Но я - не дамся. (Громко). Мартин, вау, зэр гут, гутен таг!
РОЗА (громко). Мартин, хотела вам сказать, если поймете, конечно. Господи, как мне хочется, как я хочу, о, как я хочу! Мартин, я хочу этим летом в отпуске, ну, со дня на день, засесть и перечесть «Анну Каренину» и «Преступление и наказание»! Так смертельно хочется, бесконечно, безумно! Понимаете? (Вяжет).
МАРТИН. Я понимай. Достоевский, да, да! Он играл в карты!
РОЗА (тихо, Кеше). В какие карты играл Достоевский? (Громко). Я говорю: хочется перечесть «Анну Каренину», понимаете? Это наша великая русская литература, понимаете? Это краеугольный камень, так сказать, уклад, здоровье нации – кстати, где оно, ау?! - могучая основа нашей русской жизни, наша русская душа, так сказать. Просторы и равнины. Степи и реки. Холмы и пригорки.
МАРТИН. Что вы вяжете?
РОЗА (улыбнулась Мартину, поправила очки). Маечку.
МАША. Мартин, Роза Ивановна хочет сыграть Анну Каренину. Хотя Анна была молодой дамой, ну да ладно – сцена лет пятнадцать скидывает. Самое страшное, Мартин, когда Анна Каренина вдруг начинает чувствовать себя Вронским. Понимаете? А «Преступление»-то, Роза Ивановна, зачем? Вам там ролей нет. А-а, старушку-процентщицу? Ой! Неужли на Соню Мармеладову нацелились? Ну дак, вау - поздравляю. (Смеётся).
РОЗА. Свободна. (Вяжет).
Мартин встал, ходит по сцене, пробует на прочность доски, цокает языком.
КЕША (Розе, негромко). Единственное, чему я завидую в этом немчурёнке, так его чистым, ровным зубам. А мои – расшатанные, гнилые, старые, едрит твою копалку в рот … И волос у меня на голове на одну драку осталось. (Громко). Я говорю, Мартин – гут зер, Гитлер капут, хенде хох, фройндшафт, да, да!
РОЗА. Ты, надеюсь, это виртуально? Немец, как немец. И зубы у тебя, как зубы. Ну вот что оно по сцене шляется?
Солнце ушло и все опять встают, пересаживаются, чтобы попасть в лучи. Сели, успокоились.
МАКСИМ. В чём суть юмора: вы о нем, как о лошади – зуб, зубы?
МАША. О, у меня зубки ровные! Зубы, рот – наша профессия. (Роза картинно хохочет). Каждый всё понимает в меру своей испорченности. Ну раз молодые, зубы здоровые, дак что теперь делать? Не всем же старухами быть.
РОЗА. Молодость – недостаток, который быстро проходит.
МАША. Прикинь, Макс, афоризмы из перекидного календаря.
РОЗА. Свободна.
КЕША. Да сидите, загорайте, едрит твою копалку, надоели, лаются …
МАША. Слушайте, как вы надоели со своей присказкой. «Едрит твою» да «едрит твою». Хватит уж, тут иностранцы. Прям как пейзанин из села уральского. Банальные люди. Что он о нашей Родине подумает, о России, о русской душе?!
МАКСИМ. Да что ты к ним пристала?
МАША. Никто к ним не пристал. Я вообще загораю. Ну вот, солнце опять ушло.
Все пересаживаются, молчат, загорают. Маша громко, улыбаясь Мартину:
Мартин, прикиньте, у нас в России появилось много богатых-пребогатых, которые покупают вишнёвые сады, так сказать …
РОЗА. Лекция.
МАША. Да. И вот у богатых – прислуга, прикиньте. И вообще-то, в амбаре, ну, в конурке в этой, у хозяина у нашего спит прислуга. Он очень богат.
РОЗА. Не духовно, Мартин, не духовно.
МАКСИМ. А мы кто?
МАША. Мы не прислуга.
МАКСИМ. Засунь гордость свою куда, знаешь?
РОЗА. Она давно её засунула.
МАША. Ах, не было бы тут Мартина …
РОЗА. И что?
КЕША. Молчите! Мы все её, гордость, туда засунули, едри его в дышло!
МАША. Я – нет. (Тихо). Старая маразматичка, надоела. Да в гробу я тебя видала, в белых тапочках.
КЕША (вдруг выдохнул с силой, сжал зубы). Ы-ы-ы-ых, как я вас ненавижу!!!! И тебя, Машундия, и тебя, Макся.
МАКСИМ. Здрасьте? А в чём суть юмора?
КЕША. До свидания! Значица, так. Вы нам как дети по возрасту, вроде, и мы, едри вас, должны вас любить и жалеть, а ненавижу. Будто не двадцать лет разница, а сто. И кочевряжатся, и гундосят. В машине, ехали как, ей дует: «Закройте окно!», а ему кондиционер подавай – в «Жигулях» кондиционер, чеканулся?! Шофер чуть в столб не въехал, как он про кондиционер сказал, едри его в смородину! И то им не так, и то не по-ихнему! Кончайте вы оба вы выёживаться! Сидите по уши в говне, и расслабьтесь, и получайте удовольствие! (Орёт). Ясно вам, кролики бесхвостные?!
МОЛЧАНИЕ.
РОЗА (красилась, перестала, рот открыла). Кеш, ты чего? На тебя что нашло? Это же у нас так, разминка такая каждый день, привыкнуть надо, нет? Мы ж не со зла, да ведь, Машечка?
МАША. Да ведь, Розочка Иванновочка. Иннокентий Петрович, вы чего? Или – молчком сидеть? Мы упражняемся в сценической речи. Да ведь, Макся? Зачем кричать?
МАРТИН (со сцены). Я не понял конфликт?
КЕША (сквозь зубы). Какие твои годы. У-у, едрит твою.
МАКСИМ (вскочил, кричит вдруг). Кто ему дал право ос-кор-блять?!
МАША. Тихо, Макся, не заводись, хотя – нет, да, как вы смеете ос-кор-блять?
МАКСИМ. Да помолчи ты, не лезь!
МАША. Кто?
МАКСИМ. Да ты! Тут не с тобой разговаривают! Отвечайте?! (Маше). Так что я не засунул ещё. Поняла?!
МАША. Чего не засунул?
МАКСИМ. Мою гордость! Она у меня есть, как видишь! Отвечайте?!
Максим сел - нога на ногу, качает ногой со всей силой.
МАША. Какая гордость?
КЕША. Я что должен сказать? Я тут главный! Я бригадир!
РОЗА. Ты, ты. Так, ребята, тихо. Я всё понимаю, у всех нервы, но хозяин нам платит? Так что всё. Представьте себе, что вы эти бумажки с иностранными дядьками считаете. Он даёт нам за два часа пять наших театральных зарплат. Мало? Вы поедете на море, мы – на другое.
МАША. Читать «Нюру Каренину»!
Все взяли стулья и, не отрывая задниц, пересели к солнцу.
РОЗА. Хоть бы и Нюру! Хоть бы и Каренину! Кому какое дело?!
МАКСИМ. Да я ГИТИС закончил! А Маша – ВГИК!
РОЗА. И что? Я – «Щуку», Кеша – «Щепку». Какая разница – «Щупку», «Пупку»? И что? Мы-то когда кончали, тогда были педагоги, ого-го-ги! А сейчас кто? Их самих учить на сцене играть надо! Нет, я не к тому, я не про тебя, Маша. Тихо! Просто вот что: мы все с высшим образованием, вот что только это доказывает. Кеша, натри мне спину кремом, а то я сгорю.
МАША. Всё, хватит! Я спою Мартину русскую песню! (Запела громко). « Ах, Жигули вы, Жигули, ах до чего ж вы довели …» Я и петь могу, Мартин!
МАРТИН (Максиму). Почему она поет про машину?
МАША. Я не про машину, а про Жигули … А, ну да. Про машину.
МАРТИН (трогает мангал). Was ist das?
КЕША. Для шашлыков, едри его. Дети будут есть, пивом запивать. Русские дети в пять лет пьют по-чёрному. Вот так. Такая вот тяжёлая у русских жизнь.
МАША. Нет, Мартин, не слушайте, шутка - их родители.
КЕША. Завтра будут шашлыки. Сосед зарезал свинью. Парная свининка. Понял? Швайн, парная, понял? Ай, объясняйте вы!
МАРТИН. Парная? Два штук? Два свинья?
МАКСИМ. Нет, одну, швайн. Но вкусная. Он ее, свинью - чпок! – пристукнул, понимаешь?
МАРТИН. Зачем он убил свинью?
МАКСИМ. Зачем убил?
МАРТИН. Сосед, да, зачем убил? Свинью?
МАКСИМ. Не знаю. Надоела она ему. И взял, и убил свинью. У русских так. Суть юмора в чём: свиней убиваем. Тебе-то, поди, дадут шашлыков. Нам – нет. Не положено. Обслуга потому как. Будешь есть шашлыки?
МАРТИН. Нет. Я не могу кушать свинью, которую я знал.
КЕША (кричит). А ты ее не знал! Она у соседа жила, япона распопона, едри его на все стороны, не врубается в нашу жизнь, ребзя, а? Да что это, а?!
РОЗА. Тихо!
МАРТИН. Мне надо, чтобы она жила в магазине. Если она рядом, знакомая – я не умею. Пожалуйста, медленно, ещё раз - почему он убил свинью?
Над двором очень низко, так, что все инстинктивно пригибают головы, пролетает самолёт-«кукурузник». У Мартина звонит сотовый, он отвечает и быстро начинает что-то говорить по телефону, смеётся, машет руками, ходит по сцене.
РОЗА. Заманал. Каля-маля, каля-маля.
МАША. Мы туда поедем на гастроли, прикиньте, помните это. Ублажайте его.
РОЗА. Отыграем этот долбанный день рождения и уедем. Да, Кеша? Свалим в отпуск, на море. Последний бой - он трудный самый. О, скорей бы!
МАКСИМ. Мы тоже на море.
РОЗА. Море большое, мы там не встретимся.
МАКСИМ. Сто процентов встретимся. Отрицательные частицы притягиваются.
Солнце ушло, все пересаживаются, Мартин перестал говорить по телефону, улыбается.
МАША. Мартин, садитесь с нами. Кто вам звонил?
МАРТИН. Мой друг. Там очень хорошая погода.
РОЗА (тихо). Я ж говорю вам. Друг. (Громко). И больше ничего не сказал?
МАРТИН. Нет. В Германии очень тепло. Я выходил в прямо эфир наше радио «Deutsche Welle», рассказал про Россия. Я буду выходить в эфир кажные полчаса. Можно?
КЕША (тихо). Да выходи куда хочешь кажную минуту хоть, едрит твою копалку. Мы сидим как в тюрьме, едри его настежь, не можем даже до ветру, а он в эфир выходит, а?
РОЗА (тихо). Здорово. Полялякал долларов на пятьдесят про погоду.
МАША (тихо). Не считайте чужие деньги. Прикиньте, значит, может себе позволить. (Громко). Мартин, разденьтесь, позагорайте с нами. Нет?
МАРТИН. Нет. Солнце – вредно, ультрафиолет. Я ловить бабочек.
РОЗА (картинно хохочет). А что их ловить – вот одна, уже готова!
МАША. Зависть – дурное чувство, Розочка Иванновочка. Да, я готова. Никто не виноват, что я молоденькая бабочка, у меня всё впереди.
РОЗА. Свободна. Да, да, всё спереди. (Вяжет, хохочет). Ха-ха-ха. Ну, парочка – баран да ярочка.
МАША. Скажите, Мартин, что такое «Штарк», ну, ваша фамилия? В смысле, как переводится? У русских каждая фамилия что-то значит. Я – Петрова, или - «дочь Петра», был такой царь у нас, Пётр дер Ерсте, дер Гроссте, первый и большой царь, андестенд? Максим – Печкин, от слова «тёплая русская печка», Иннокентий Козлов – от слова «козёл», ну, такое животное, Роза Крысова – от слова «крыса», тоже животное, ну, такое, в театрах живет, жрёт бутафорию …
РОЗА. Свободна. Моя фамилия – «Жемчугова».
МАРТИН (пишет в блокнот). Чем-жу-го-ва.
МАША. Жемчугова, Мартин, Жем-чу-го-ва. Но это сценический псевдоним, кто ж не знает? (Улыбается). А на деле-то «Крысова», прикиньте? Ну так что ваша фамилия, Мартин, значит?
МАКСИМ. «Штарк» – значит: сильный. Я знаю. Мне надо взять фамилию «Швах» – слабый.
МАША. Вау, как точно!! Вы, херр Штарк, сильнятка такая, действительно очень, очень сильный, я это прям вот сейчас кожей почувствовала!
МАРТИН. Да, да … Ja, ja, ja! Stark! Stark! Сильный! Сильный!
Мартин смеётся, поправляет очки, машет сачком, задрал рукав майки, играет хилыми бицепсами. Снова фотографирует, что-то пишет в блокнот.
Солнце ушло, все, не отрываясь от кресел, опять пересели.
Маша улыбается Мартину, сплетает и расплетает тоненькие косички, которыми она украсили всю голову – косички в разноцветных тряпочках.
МАКСИМ (тихо). Кончай его клеить. Он мужиковед, видно ж. И он уж совсем косевич. Надринькался за день. (Громко). Ага, Мартин? Зэр гут! Фу, блин … Пьеса называется: «В каменном мешке».
МАША. Тише, я для вас же, контакты напрямую устанавливаю. (Громко). Итак, Мартин! А какой в вашем театре репертуар? Что вы там играете, расскажите?
МАКСИМ. Суть юмора в чём: ни до ветру, ни по саду гуль-гуль. А во флигеле окон даже нет, не вылезешь в сад.
МАРТИН. А где мы спать?
РОЗА. Начинается: «Я не могу дормир в потёмках». Ну зачем ты его взял?
КЕША. Ты, Мартын, будешь спать в амбаре. Там, флигель, куда ты ходил, ага? Мы – на сцене, у нас спальные мешки. Хозяин дал. Понял, едри его зайца мать?
РОЗА. Что ты орёшь? Он слышит.
МАРТИН. А где будет спать молодой человек? Который ушел?
РОЗА. Я ж говорю – молодыми людьми интересуется.
КЕША. Охранник и садовница, как барин уехал, почапали в сельский клуб на танцы. До утра не появятся. Ихь бин геганген, понял? Геен-геен, ферштеен? На танцы, тут танцы. Ферштеен? До утра не придет, едрит его копалку в стол.
МАРТИН. А-а, tanzen, tanzen. Что такое «едрит его копалку в стол»?
КЕША. Не обращай, едрит твою копалку. Да что оно привязалось, слово-паразит, слово-вошь, едрит твою копалку?!
МАРТИН. Тут есть покушать, кушать?
Пошёл к столу. Снимает салфетки, нашёл кучу еды, принялся что-то жевать, во всё заглядывать, всё пробовать.
Это от хозяин? Он вычитать ваш гонорар? Это русская кухня oder европейская? Русская кухня очень жирная. Вчера Максим делать курицу. У нее было четыре крылья! Я видел!
МАША. Это был суповой набор, там были кости и четыре крыла куриных!
МАРТИН (не слушает). Это что, это едят? Тут есть водка! Это что? Помодоры? А-а-а, помодоры! Это вонюет! (Жуёт, пьёт).
РОЗА (громко). «Помидоры»! «По-ми-до-ры»! И не «вонюет», а «воняет»! (Тихо). Как муха под ухом. Деловой, быстро жратву нашел. О, жрёт. Чемпион по котлетометанию. Что там может вонять? Я ж говорила – он хронический дриньчуган.
МАКСИМ. Босс кинул кило клубники, ништяки-остатки с барского стола – девать некуда, всё равно выкидывать.
РОЗА. Мы не гордые, сожрём. Мартин, простите, мы все немного не в форме, я вот так, пройду к столу, посмотрю, что там есть поесть, ладно, гут?
МАРТИН. Gut. (Быстро фотографирует Розу Ивановну).
Роза прошла к столу, прикрываясь полотенцем. Все стоят у стола, чавкают, едят. Иннокентий сидит в кресле, курит.
РОЗА. Богато, богато, мощно. Кешечка, иди, съешь чего, пока есть. А то тут прям как с голодного края все - кинулись.
МАША.