Перевод выполнен для ознакомительного пользования и для расширения кругозора читателя. При размещении на других ресурсах обязательно указывайте сайт и группу, для которых был осуществлен перевод.
«Правила бунтаря и застенчивой девушки»
Джессика Соренсен
Книга вне серий
Переводчик – Наталья Лобода
Редактура – Олеся Левина
Русифицированная обложка – Наталия Айс
Оформление – Наталия Павлова
Перевод выполнен для группы – https://vk.com/beautiful_translation
Аннотация:
Виллоу
Это началось с поцелуя, а закончилось списком. Середина чуть более запутана.
Список правил должен защитить нашу с Беком дружбу и остановить нас от того, чтобы мы снова случайно не поцеловались. Но больше всего он должен защитить мое сердце, чтобы его не разбили, и удержать меня, чтобы я не стала соломенной, как моя мать.
Я всегда великолепно следовала правилам. Но, чем больше времени я провожу с Беком, тем больше я не могу перестать думать о том поцелуе и о том, какими удивительными чувствовались его губы на моих губах. Первый раз в своей жизни я хочу стать человеком, который нарушает правила. Но я никогда не должна пересечь эту черту. Ни с Беком. Ни с кем-то еще.
Кроме того, если Бек узнает правду о моей жизни, то список не будет существовать, ведь начнем с того, что тогда он и не поцелует меня.
Бек
Это началось с самого удивительного поцелуя, который когда-либо был, и привело к тому, что Виллоу вручила мне список.
Этот тупой список. Когда она мне его дала, я хотел порвать его на куски, прижать ее к себе и целовать, пока она не поймет, что кусок бумаги не остановит меня. Виллоу вечность была моим лучшим другом, и она должна была уже знать, что я не отношусь к типу «следующих правилам» парней.
Она могла подумать, что тот поцелуй был ошибкой, но она не права. Такие поцелуи, как тот, не могут быть ошибкой. Мы с Виллоу принадлежим друг другу с того дня, как я пообещал всегда ее защищать от плохих вещей в ее жизни. И я собираюсь как-то ей это доказать. Также, как я всегда буду ее защищать, не важно от чего.
Самый первый поцелуй...
Глава 1
Виллоу
Тринадцать лет…
Новый парень моей матери снова кричит: он либо орет на нее, либо просто орет потому, что пьян. Я хочу выйти из комнаты и проверить обстановку, но боюсь того, что творится по ту сторону моей двери. Пока дверь закрыта, у меня есть барьер от этого безумия. Пока дверь закрыта, я могу притвориться, что он играет в игру, и что это глупое поведение, вызванное волнением. Как только сделаю шаг из своей комнаты, реальность шлепнет меня по лицу. Сильно. Поэтому вместо того, чтобы выйти отсюда, я сижу на кровати, прижимая ноги к груди, и смотрю на дверь.
Я уже следовала по этому пути со многими, многими парнями моей мамы. Она накопила их так много за эти годы, что иногда я задаюсь вопросом, – ей нравится их коллекционировать, как другим матерям собирать статуэтки, книги или туфли?
Она не всегда была такой. Вплоть до того, пока мне не исполнилось шесть, моя жизнь была обычной, благопристойной. Конечно, у мамы были взлеты и падения, но когда еще рядом был мой отец, она не казалась такой жалкой. Она была стабильной. Она занималась со мной всякой ерундой: брала в парк и в кино, когда могла это позволить. У нас не было кучи денег, но я никогда не ощущала того, что многое упускаю. Я была счастлива, что под одной крышей со мной живут мать и отец, в отличие от некоторых других детей, с которыми ходила в школу.
Но затем отец решил, что больше не хочет быть отцом и мужем, и мою жизнь пнули ногой, как футбольный мяч, выводя ее из–под контроля. Семь лет спустя это мяч все еще выбивает мою жизнь – моего отца нет, а мать больше времени проводит в баре или со своими парнями, чем со мной.
– Просто оставь ее, Билл, – голос матери доносится с другой стороны двери моей спальни. – Она ни кому не мешает.
Дверная ручка трясется и дверь грохочет.
– Я не хочу, чтобы она была тут, Пола, – огрызается Билл с намеком на пренебрежение. – Дети повторяют все, что видят и слышат. Ты знаешь, что может случиться, если она пойдет в школу и расскажет одному из своих друзей, что я тут был? Что если узнает моя дочь и расскажет моей жене?
– Она не будет ничего говорить, – моя мать старается переубедить его. – Виллоу знает правила.
– Плевал я на то, что она знает правила. Дети никогда не следуют правилам.
Тяжелый объект ударяется об дверь, и я подпрыгиваю, прижимаясь спиной к изголовью кровати, жаль, что не могу проскользнуть наружу через стены. Затем я бы бежала, бежала и бежала, пока не нашла бы отца, и не умоляла бы его вернуться и все исправить.
– Билл, просто успокойся, – убеждает моя мать. – Я снова с ней поговорю и удостоверюсь, что она понимает. Я сделаю это прямо сейчас.
– Я не хочу, чтобы ты с ней разговаривала, – мямлит он. – Я хочу, чтобы ты ее выпроводила отсюда на следующие несколько дней. Тогда мы сможем чуток повеселиться, не волнуясь о том, что она откроет свой рот. Я пришел сюда не для того, чтобы волноваться из–за детей. Я пришел сюда, чтобы повеселиться. Если бы я хотел волноваться из–за этого, то остался бы дома со своей семьей.
– Я знаю, милый. И я так рада, что ты здесь. Правда. Я люблю тебя. Ты это знаешь.
– Ну, если любишь меня, тогда выпроводи ее отсюда.
Задерживаю дыхание, ожидая ответа матери. До недавнего времени она оставалась довольно паршивой матерью: много пила и таскала домой случайных парней из бара; но не думаю, что она выкинет меня из дома.
Правда?
Это не станет первым разом.
Дом погружается в тишину, и я задаюсь вопросом – надеюсь, что, возможно, они решили отвалить и заняться, чем бы ни собирались, когда исчезают на несколько часов в середине ночи. Затем следует мягкий стук в мою дверь.
– Виллоу, пожалуйста, ты можешь открыть дверь? – мама использует свой милый, мягкий тон голоса, чтобы попытаться меня убедить. – Мне надо, с тобой поговорить.
Я сильнее обхватываю свои ноги, прижимая их к груди, и не отвечаю, боясь, что она попросит меня уйти. Может, если притворюсь невидимкой, она забудет, что я здесь, как и Билл. По правде говоря, такое уже бывало ранее.
Однажды, когда мне было десять лет, моя мать сваливала в бар с какими–то своими друзьями. Она не приходила три дня. Когда, наконец, вернулась, то извинилась, что ее так долго не было, объявив мне, что это не ее вина. Она сказала, что узнала об изменах своего парня, и друзья уговорили ее поехать в Вегас, чтобы успокоить разбитое сердце. Я чувствовала себя плохо из–за нее, вспоминая, как мой отец разбил ее сердце, поэтому сказала, что все в порядке, что я знала, как позаботиться о себе, – это правда. Я занималась этим годами.
Казалось, она успокоилась от моих слов и, после этого стала чаще отсутствовать дома. А я осталась с тем, что проклинала мою жалость к ней с самого начала.
– Виллоу, пожалуйста, просто открой дверь, или я взломаю замок. Тогда я буду расстроена, а я ненавижу расстраиваться из–за тебя, – ее голос спокойный, но твердый, несущий предупреждение.
Втянув воздух, я скатываюсь от изголовья кровати и скольжу к краю кровати. Пол, покрытый линолеумом, холодный под моими босыми ступнями, когда я встаю и иду к двери, возможно потому, что моя мать выключила отопление, чтобы сберечь деньги.
– Билл там? – тихо спрашиваю я, когда достигаю двери.
– Нет, он пошел ко мне в комнату, – говорит она. – Но он может выйти, так что поторопись.
Мои пальцы трясутся, когда я кладу руку на дверную ручку и приоткрываю дверь.
Моя мать незамедлительно протискивается внутрь, закрывает дверь и поворачивается лицом ко мне, ее стеклянные глаза сканируют мой организованный стол, застеленную кровать и книги, расставленные по алфавиту на угловой полке.
– Ты всегда такая организованная, – подмечает она, полностью отвлекаясь от своей цели, в этом она хороша. – Определенно, это у тебя от отца.
Не люблю, когда она сравнивает меня с отцом, частично из–за того, что он мне не нравится, и частично из–за того, что он не нравится ей, так что ее сравнение не является комплиментом.
– Мам, мне ведь не надо уходить из дома, да? – спрашиваю я, жуя ноготь на большом пальце.
Она не смотрит мне в глаза, когда направляется к окну и отодвигает штору, чтобы посмотреть наружу в ночное небо. – Помнишь, какой грустной я была, когда ушел твой отец?
Я начинаю отвечать, но она меня перебивает.
– Я была по–настоящему расстроена. Он не просто разбил мое сердце, он расщепил его на маленькие куски, – она отпускает штору и разворачивается. – Он и тебя бросил, знаешь ли.
– Да, я знаю, – хмурюсь я, не уверенная, почему она подняла болезненную тему. Ненавижу думать о своем отце, как он бросил меня и разрушил мою веселую, любящую маму.
– Все в порядке, конфетка, – она пересекает комнату и заключает меня в объятия. От нее воняет сигаретным дымом, виски и какой–то специей, от чего горят мои ноздри, а глаза слезятся. – Я подняла эту тему не для того, чтобы тебя расстроить. Я лишь хотела дать тебе знать, что никогда не брошу, не смотря ни на что. Обещаю, я буду здесь с тобой, вне зависимости от того, что произойдет. Я не стану твоим отцом.
Я обвиваю ее руками и крепко обнимаю, когда облегчение затапливает меня. Она не заставит меня уйти.
– Но, – начинает она, и мои мышцы сплетаются в крепкие узлы. – Чтобы я сдержала свое обещание, ты должна пойти со мной на компромисс.
– Окей… Как я это сделаю?
– Давай мне чуточку пространства, когда оно мне понадобится.
Слезы обжигают мои глаза, когда я поднимаю вверх свой подбородок и встречаюсь с ней глазами.
– Это означает – уйти из дома прямо сейчас, да?
Она вздыхает, когда слезы текут ручьями из моих глаз:
– Не такое уж и большое дело. Ты можешь вернуться домой в понедельник, когда дома не будет Билла.
Я вытираю слезы моих щек:
– Но куда мне пойти?
Она проводит беглым взглядом от окна к двери, затем обратно:
– Ты можешь позависать в машине. Это может быть весело. Можешь взять отсюда свой спальник и притвориться, что отправилась в поход.
– Я не люблю походы, – бессмысленно говорю я. – И последний раз, когда я спала в машине, какие–то парни начали стучать в окно, пытаясь убедить меня, чтобы я их впустила.
– Ах, да, я об этом забыла, – стучит пальцем по своей нижней губе. – Может, ты проведешь выходные у каких–нибудь своих друзей, – волнение освещает ее глаза.– Это будет весело, правда?
Бросаю взгляд на часы на своем комоде.
– Сомневаюсь, что кто–то из моих друзей еще не спит.
Она отходит назад, роется в кармане своих джинс и достает телефон:
– Ну, ты не узнаешь, пока не попробуешь, правильно?
Я с опаской посматриваю на телефон:
– Их родители могут рассердиться, если я так поздно позвоню.
– Уверена, нет, – она принуждает меня взять телефон. Когда я не шевелюсь, она кривится. – Виллоу, эти штучки с обещаниями не сработают, если ты не будешь сотрудничать. Я не могу придерживаться своей части сделки, если ты не будешь придерживаться своей.
Я открываю рот, чтобы сказать ей, что не хочу давать обещания, но потом все случаи, когда моя мама на несколько дней подряд исчезала, вспыхнули в моей памяти. В те дни я часто беспокоилась, что она не вернется, и я останусь совсем одна.
Пока я стараюсь действовать жестко и притворяться, что могу справиться с самостоятельной жизнью, иногда становится страшно, как в те ночи, когда у наших соседей вечеринки, или когда кто–то стучит в дверь, пытаясь заставить меня пустить их в дом.
– Замечательно, я позвоню одному из своих друзей, – беру телефон из ее рук. – Но, если он не ответит, ты все равно сдержишь обещание.
Она протягивает мне телефон:
– Если они не ответят, я найду, куда тебе еще пойти.
Кривясь, беру телефон, открываю и рассуждаю, кому позвонить. Родители моей подруги Луны – супер строгие, так что она бесполезна. Винтер и Ари могут разрешить мне остаться, но тогда мне надо объяснять, почему мать выставляет меня из дома, а я еще не готова рассказать им о своей жизни дома.
Есть только один человек, который знает, что происходит в моем доме, и это – Беккет. Он один из моих близких друзей с начальной школы. Я рассказала ему о своей матери несколько лет назад, когда он пришел ко мне домой, чтобы поработать над школьным проектом, а моей матери не было дома к тому времени, когда он уходил.
– Ты уверена, что с тобой будет все хорошо, если ты останешься здесь одна? – спросил он, неохотно уходя, даже с учетом того, что его мама сигналила уже пять раз.
Я кивнула, съёживаясь от криков соседей, доносящихся из–за стен.
– Я буду в порядке. Вообще–то, я много времени провожу дома одна.
С беспокойством в глазах он забросил свой рюкзак на плечи.
– Правда? Это не кажется нормальным. Я имею в виду, что мои родители не великолепные, но они не оставляют меня одного дома так поздно, пока со мной нет горничной или Тео.
– Все в порядке, – я чувствовала себя тупой, глупой, и смущенной, не только потому, что защищаю свою маму, а из–за того, как громко кричат соседи. Было достаточно плохо привести Бека в мой крошечный, разрушенный дом, расположенный на хреновой стороне города, когда его дом такой фантастический и большой. Но нам нужно было несколько камней из моей коллекции, чтобы сделать проект, так что у меня не было большого выбора.
– Я могу о себе позаботиться.
– Но ты не должна, – он легонько дотронулся до моего носа, – то, что он делал, чтобы подбодрить меня. – Почему бы тебе не пойти ко мне домой и не позависать там, пока не придет домой твоя мама?
Мои плечи опустились еще ниже:
– Она может не прийти домой до утра, – или может даже несколько дней, но я не хотела этого ему говорить.
Он моргнул от шока, а я ждала, когда он назовет мою мать отмороженной или чудачкой, как другие дети, но то, что он сказал было:
– Все в порядке. Ты сможешь провести у меня ночь.
Я едва улыбнулась. Мне следовало знать, что Бек никогда не назовет меня чудачкой.
– Думаешь, твоя мама мне разрешит?
Он пожал плечами:
– Я лишь скажу ей, что нам надо доделать проект, а твоя мать подберет тебя через несколько часов. К тому времени она будет спать, так что не заметит.
– А что насчет утра, когда я все еще буду там?
– У нее тренировка по теннису примерно в восемь, и она не вернется до полудня.
Я кивнула и упаковала вещи, довольная, что мне не надо снова спать одной в доме, и благодарная Беку, моему лучшему другу.
Я бросаю быстрый взгляд на маму, интересуясь, как бы она чувствовала себя из–за того, что я провела ночь в доме мальчика, или если бы она узнала, что за годы я уже несколько раз так делала. Честно говоря, не думаю, что ей бы было до этого дело.
Я набираю номер Бека, скрещивая пальцы, чтобы его отец не разозлился, что я звоню. Иногда он может быть сварливым.
Четыре гудка, прежде чем Бек берет трубку.
– С каких пор ты так поздно не ложишься? – спрашивает он дразнящим тоном.– Думал, у тебя режим, чтобы освободить максимальное количество часов для учебы, или что–то типа того.
– У меня режим,– я отворачиваюсь спиной к маме, когда она меня пытливо изучает. – Но режим прервали.
Он вздыхает:
– Дай угадаю. С парнем номер двадцать семь покончено, или он громкий и надоедливый.
Он слишком хорошо меня знает.
– Да, на последнюю часть, – я искоса смотрю на маму. – Нет, на первую… Я не сомневаюсь, что она уже перевалила за число двадцать семь.
Морщинка формируется между бровей мамы:
– О чем ты ему говоришь?
Качаю головой:
– Ни о чем.
– Окей, – ее пристальный взгляд блуждает по дверному проему. – Я собираюсь проверить Билла. Скоро вернусь.
После того, как она выходит, я бреду к окну и закрываю глаза, меня омывает стыд. Хоть я и не сомневаюсь, что Бек меня не осудит, это не означает, что просить о помощи становится легче.
– Мне нужна услуга.
– Конечно, – с легкостью отвечает он. – Что случилось?
Я упираюсь головой в замерзшее окно.
– Мне нужно место, где я могу переночевать несколько дней.
– Зачем? Что случилось? – в его интонацию подкрадывается нервозность. – Этот приятель–бойфренд не пытался же забраться в твою комнату, как делал последний, да?
– Нет… Ну, он пытался, но только для того, чтобы выпроводить меня из дома, – тихо говорю я. – Вот почему мне нужно место, чтобы переночевать.
– Твоя мама позволяет ему выгонять тебя из дома? – он не кажется таким уж шокированным.
– Они не совсем меня выкидывают… – мои щеки горят от смущения. – Моя мама лишь спросила, могу ли я переночевать в машине, или переночевать у кого–нибудь из своих друзей несколько дней. На самом деле, мне не нравится спать в машине… поэтому я позвонила тебе, – я пожимаю плечами, даже если он не видит меня. Чувствую себя такой жалкой.
– Ну, я рад, что ты позвонила мне. Не хочу, чтобы ты спала в машине, особенно потому что твои соседи такие сумасшедшие. Мне просто жаль, что твоя мать обращается с тобой подобным образом. Ты заслуживаешь намного лучшего, Вилс, – он делает паузу. – Может тебе надо кому–то рассказать, что она выставляет тебя все время. Это не правильно.
– Все в порядке… я в порядке, – говорю я, на самом деле, не зная, что еще сказать. Конечно же, я знаю, что моя жизнь дома не нормальная, но может быть еще хуже. Она могла бы бросить меня к этому времени. – Итак, ты не против, если я останусь у тебя?
– Ты всегда можешь оставаться у меня. По правде, я хочу, чтобы ты мне пообещала, что больше никогда не будешь спать в машине. Всегда звони, если понадобится помощь.
– Это я могу, – я издаю напряженный вздох, вес на моих плечах ощущается чуть–чуть меньшим. – Спасибо. Ты самый лучший друг во всем мире.
– Ну, еще бы! – шутит он.– Когда ты выдвигаешься? Я организую пиццу или что–нибудь еще. Что думаешь?
Словно отвечая, мой желудок урчит, напоминая, что шкафы и холодильник пусты, из–за этого я снова пропустила ужин.
– Ты не обязан этого делать.
– Знаю, но я хочу. Кроме того, бьюсь об заклад, что ты пропустила ужин.
– Ты слишком хорошо меня знаешь.
– Это потому, что я – твой лучший друг. Если бы я тебя не знал, то был бы самым плохим другом во всем мире.
Крошечная улыбка формируется на моих губах, но удовольствие резко снижается, когда моя мама просовывает голову в мою дверь.
– Твой друг разрешил остаться? – спрашивает она, ее глаза ещё более воспалены, чем были ранее.
Я киваю, прикрывая телефон своей рукой:
– Да.
– Хорошо, – она заходит в мою комнату, чуть–чуть покачиваясь. – Ему стоит забрать тебя. Я сейчас не могу ехать за рулем.
Я хочу возразить, но абсолютно уверена, что она либо пьяна, либо под кайфом.
– Мои друзья не достаточно взрослые, чтобы водить.
– У них же есть родители, да? – спрашивает она, когда хватается за дверной косяк, чтобы сохранить равновесие.– Узнай, может они приедут, чтобы забрать тебя.
Я колеблюсь, не желая просить Бека о таком большом одолжении. Но оставаться в машине, тоже не кажется таким фантастическим.
– Пожалуйста, не усложняй, – ее затуманенные глаза умоляют меня понять. – Билл думает, что ты уже ушла, поэтому тебе надо уйти отсюда до того, как он узнает, что я ему соврала.
Слезы обиды жгут мне глаза, когда я прикладываю телефон к своему уху:
– Бек?
– Я слышал, – глухо произносит он. – Я уже еду с Тео на машине.
Дрожащий вздох срывается с моих губ, пока борюсь с потоком слез.
– У твоего брата есть водительские права?
– Технически.
– Что это значит?
– Это значит, что у него есть ученические водительские права. Но не волнуйся. Он действительно хороший водитель.
– Что если узнают твои родители? – вина терзает мой желудок. – Вы, парни, не попадете в неприятности?
– Они не узнают, – обещает он. – А сейчас выше нос, принцесса. Мы будем у тебя примерно через двадцать минут.
К тому времени, как я вешаю трубку, слезы катятся по моим щекам. Я быстро вытираю их тыльной стороной своей руки.
– Все хорошо? – спрашивает мама, когда я передаю ей телефон.
Я киваю, хотя совсем не чувствую себя хорошо. Вообще. В действительности, вся ситуация заставляет меня чувствовать себя ужасно, ужасно плохо.
Изможденная улыбка формируется на ее губах, когда она кладет телефон в карман своих штанов:
– Тогда тебе, наверное, стоит собраться и ждать его на ступеньках. Не хочу, чтобы Билл снова начал на тебя кричать. Уверена, это, наверное, пугает тебя, – она обвивает вокруг меня свои руки. – Спасибо тебе большое за это, конфетка. Ты – такая хорошая дочь. Как мне так повезло?
Хотелось бы мне ей верить, но если ее слова были правдой, тогда почему она всегда вышвыривает меня из дома и постоянно оставляет? Хотя, я не спрашиваю, слишком боюсь ее ответа.
Она обнимает меня прежде, чем выйти из моей комнаты. Я спешу, собираюсь, проскальзываю в куртку и кроссовки, и жду снаружи на крыльце, но быстро попадаюсь, двум парням на несколько лет старше меня, которые пытаются убедить меня поймать с ними кайф.
Когда наконец–то останавливается Бек, я стою в темноте на краю парковки, прячась около знака въезда в одноэтажный жилой комплекс, где я живу.
– Что ты здесь делаешь! – спрашивает Бек, когда выпрыгивает из модного, спортивного автомобиля, который принадлежит его старшему брату Тео.
Я спешу к нему, шаркая кроссовками по грязи.
– Какие–то парни пытались заставить меня принять наркотики, поэтому подумала, что здесь буду в большей безопасности.
Он качает головой, хватая мою руку. В ту секунду, как его кожа касается меня, успокаивающее тепло распространяется по мне.
– В следующий раз жди внутри, – говорит он, рассматривая парней, слоняющихся около двери в мой дом. Их внимание сосредоточено на нас, дым клубится в воздухе, и когда один парень что–то говорит другим, мои ноги превращаются в желе.
Бек, должно быть, чувствует мою нервозность, потому что притягивает меня ближе и направляет нас к машине.
– Я бы подождала в доме, но мать сказала, что я должна подождать на крыльце, – я сжимаю его руку, мечтая, чтобы мне никогда не пришлось его отпускать.
Я не могу видеть его лица, но он сжимает свои пальцы вокруг моей руки, когда открывает заднюю дверцу и проскальзывает на заднее сидение, втягивая меня за собой. Как только дверь закрывается, Тео выруливает на улицу.
– Ты в порядке? – спрашивает Тео, мельком посмотрев в зеркало заднего вида.
Обычно Тео дразнит нас с Беком, делая целующие рожицы и рассказывая шутки о любви друг к другу, так что его любезность сбивает меня с толку.
– Я в порядке, – но меня трясет, что не может обозначать, что я в порядке, правильно?
Бек это замечает, скидывает свою толстовку и накидывает ее мне на плечи.
– Все будет хорошо, – он обхватывает рукой мои плечи и целует в голову. – Я никогда не позволю чему–нибудь случиться с тобой. Обещаю.
Я знаю, это глупо, но никогда раньше меня не целовал парень, даже в щечку. Моя кожа горит на том месте, где касались его губы, и все, о чем могу думать, – я чувствую себя такой защищенной.
В безопасности.
Я склоняюсь к нему, прислоняясь своей головой к его плечу, веря в его обещание больше, чем в обещание своей матери.
– Спасибо тебе, Бек, – шепчу я. – За все.
– Всегда пожалуйста, – обнимает меня сбоку. – Я всегда буду здесь для тебя, Виллс.
Надеюсь, что он прав. Не знаю, что мне без него делать.
Временное Правило #1 – из самого первого списка – вступает в силу…
Глава 2
Виллоу
Пять лет спустя…
Иногда мне интересно, есть ли у удачи ко мне кровная месть. Наверное, я по незнанию обидела ее, и сейчас она взбесилась и полна решимости сломать меня. Это объяснило бы многое в моей жизни.
Знаю, насколько сумасшедшей кажусь. Но не верю в то, что существует удача в настоящей жизни, по крайней мере, в физическом смысле. Но кажется, что она с легкостью создает такие ситуации, как эта. Тогда мне нет нужды разбираться с правдой: моя жизнь просто реальная, реально дерьмовая и что в последнее время я делаю ее еще дерьмовее из–за своих хреновых решений.
– Черт возьми, не сейчас, – ругаюсь я, пока направляю свою машинку к краю дороги.
Дым валит из–под капота, а двигатель грохочет, как умирающий гремлин, когда я толкаю рычаг для парковки и глушу двигатель. Оставляя включенными фары, я отстегиваю ремень безопасности и накидываю толстовку поверх своей рабочей униформы, пытаясь скрыть одно из большинства своих плохих решений, принятых сегодня: не переоделась, прежде чем уйти с работы. В свою защиту должна сказать, что спешила добраться домой и проверить маму, которая не писала мне сообщений более шести часов. И это было еще одним неудачным решением: оставить мать одну дома после того, как она провела всю ночь, рыдая и заливая свое разбитое сердце, разыскивая его осколки на дне бутылки.
Мне, действительно, следовало позвонить и назваться больной.
Но как бы ты тогда платила за аренду?
Я отправляю матери еще одно сообщение, но она не отвечает. Запихиваю свое беспокойство о том, что на этот раз могло произойти что–то на самом деле нехорошее, и вылезаю из машины, чтобы проверить повреждения. Холодный ноябрьский воздух обжигает мои голые ноги и жалит щеки, пока я иду к багажнику и хватаю фонарик, который туда положила, после последней поломки своей машины. Затем иду к передней части машины и с треском открываю капот.
Дым валит в мое лицо, двигатель шипит, что, вероятно, сообщает о перегреве, а это случается периодически в течение месяца. Мне надо доставить ее в мастерскую, чтобы починить, но моя мать не может удержаться на постоянной работе с тех пор, как парень номер сорок пять свалил от нее ради кого–то в два раза моложе. А учитывая меня, поступившую в колледж, наша финансовая ситуация из дерьмовой превратилась в жизнь на грани выживания, что привело меня к моему третьему плохому решению: моей новой работе.
Я наглухо застегиваю на себе куртку, пока разглядываю обе стороны темной, пустынной трассы, которая растягивается между Риджфилдом и Фэйрс Холлоу. Фэйрс Холлоу – место, куда меня приняли в колледж и на работу, но я остаюсь дома в Риджфилде, потому что не могу сразу платить и за свою и за мамину квартиры. К тому же, мне действительно надо присматривать за мамой, после недавнего ухода ее парня. Может это и звучит не так плохо, но моя мать не может нормально справиться с расставаниями. Нет, вычеркните это. Моя мать вообще не справляется с расставаниями. Она заливает свою боль алкоголем, пока не подворачивается следующий парень. Потом она также ловит с ним кайф или кайфует от отношений, и столько, сколько они длятся, – она счастлива. Но когда они расстаются, она погружается в яму отчаяния. Это происходит годами, а я провожу много ночей, пытаясь удостовериться, что она не умерла во сне, после дней кутежа, выпивки и наркотиков, – того, чем она занималась, перед тем, как я уехала на работу.
Беспокойство сдавливает мою грудь, и я достаю телефон из кармана своих шортов, чтобы послать ей еще одно сообщение. Затем забираюсь в машину и посылаю Луне, Винтер и Ари, трем своим лучшим друзьям, умоляющие сообщения о том, что я застряла на трассе и нуждаюсь в помощи.
Пока дожидаюсь их ответа, я блокирую дверцы и выключаю фары, скрещивая пальцы в надежде, что никто не остановится. Это может звучать безумно, но последний раз, когда сломалась моя машина, остановился какой–то малый и предложил мне двадцать баксов, если я ему отсосу на заднем сидении. Ему было около сорока, у него был ужасный зачес над лысиной, и он щеголял блестящим обручальным кольцом. Так что он был не только ползучим гадом, но и изменяющим ублюдком, как и множество парней, с которыми встречается моя мать.
Когда я ему об этом сказала, то он выглядел так, словно хочет меня ударить. Спасибо Господи, показалась Винтер, или кто знает, что бы могло произойти?
Я вздрагиваю от этой мысли, тошнота накатывает в глубине моего желудка. Болезненное чувство возрастает, когда мозг переключается на мою работу и на то, как много гадов я там встретила за последние пару месяцев. Это моя чертова ошибка. Я выбрала работу в дыре, хоть и знала, что у места дерьмовая репутация. Я выбрала такое положение, чтобы оплачивать наши с мамой счета, и еще позволить себе ходить на занятия, которые, надеюсь, помогут мне преуспеть в жизни, вместо того, чтобы влачить существование за гранью, как все свое детство.
Я выбираю, выбираю и выбираю свою удачу.
Я склоняю голову к рулю:
– Господи, чтобы я только не отдала за один единственный момент, когда не будет ощущения, будто слон сидит на моей груди. Я слишком о многом прошу? Чтобы у меня был лишь один счастливый день, когда мои карты выстроятся в ряд?