Глава 1. Вторжение
Улица за парком Финсбери и Пентонвилльской тюрьмой, в часе ходьбы от вокзала Кингс-Кросс, подходит к железной дороге и идет дальше параллельно путям через все лондонское предместье.
Заканчивается эта улица ветхим зданием из красного кирпича, покрытым ржавыми остовами пожарных лестниц. На стене дома, стоящего вдалеке от автомобильных трасс и деловых центров, горделиво красуется табличка с четырехзначным номером.
Выглядит здание так, словно лет пятьдесят назад какой-то пьяный волшебник набросил на его замшелый фундамент и увитые плющом стены длиннющую цепочку хроноворота и начал крутить механизм вперед — год за годом. Примерно в середине восьмидесятых этот придурок вырубился, а здание осталось. При взгляде на него до сих пор кажется, что в нем должен быть незаметный для обычного человека проход в магический Лондон — один из тех, которыми этот город был полон до 1998 года.
Но за семь лет многое изменилось, и сейчас в этом здании нет решительно ничего волшебного — только потолки с осыпающейся штукатуркой и батареи с облезающей серебристой краской. Лестничные проемы в нем ужасно тесные — именно такие, какими кажутся снаружи; зимними ночами их пропитывает сигаретный дым, а летними заполоняют назойливо мельтешащие мягкокрылые мотыльки.
Обитатели дома — причудливая смесь итальянских, польских и русских эмигрантов — так привыкли к грохоту проходящих поездов, что обращают на него не больше внимания, чем на тиканье часов.
Зато все остальное не проходит мимо их зорких глаз и любопытных ушей. Им до всего есть дело: и что за гость приходил к женщине с четвертого этажа поздно вечером, и какая нынче погода, и как ведут себя дети, и почему этот «старик с кислой рожей» с третьего этажа не пользуется автобусами, а вместо электрической лампы зажигает свечи.
Надоедливые создания, всюду сующие свой нос.
Я знаю все об электричестве. Я могу так натереть кусочек дерева, что он начнет покалывать от статического заряда. Но заставить себя нажать на выключатель в гостиной я не в силах. Свечи — привычка, оставшаяся от прошлого. Крошечный источник силы, который способен защитить меня, избавить от холода и отогнать призраков, — во времена, когда магия почти исчезла.
Почти исчезла. Да. И ничто не сможет это изменить — сколько бы свечей я ни зажег.
«Когда времена меняются, ты должен измениться вместе с ними — или погибнуть, drug moi dorogoi», — однажды сказал мне Игорь. Его бабушка, Ольга Каркарова, приходилась также двоюродной бабкой Люцу. Она имела обыкновение злобно запускать Импедиментой при любом упоминании «недобросовестности»1, но к Люциусу (а заодно и ко мне) относилась терпимо и всегда заставляла нас говорить «po-russhki, vnuchek, po-russhki!», словно мы тоже были ее внуками. Она была классной старухой и в свои сто двадцать лет могла бы заставить как следует побегать самого Распутина — будь у нее во рту хотя бы половина зубов, чтобы Круцио не выходило похожим на парселтонг.
Люциус научился предугадывать изменение времен лучше меня. И эта квартира в ветхом здании — за окном постоянно грохочут поезда, а вокруг убожество магловского Лондона, — она никогда не будет по-настоящему моей. Потому что тем, что я ей владею, — и даже тем, что выжил, — я обязан именно ему.
Хорошо, что Игорь не дожил до того, чтобы увидеть, как все обернулось. Он бы счел такую жизнь издевкой судьбы. Я до сих пор думаю о нем, когда прохожу мимо Пентонвилльской тюрьмы и вокзала Кингс-Кросс и касаюсь рукой неподатливых кирпичей в стенах, вспоминая о тех временах, когда эти кирпичи открывали путь к многочисленным платформам в Париж, Берлин, Санкт-Петербург… Я все еще здесь, потому что единственное, чему я научился от Игоря и Люца — помимо ломаного, с примесью парселтонга, русского и безупречного французского, — это тому, как меняться вместе с временами.
У меня есть мои книги, и мои свечи, и моя работа: пачка писем, адресованных C. Принцу2. Я вполне сносно свожу концы с концами, можно даже сказать, неплохо устроился. Вот только сны… о прежних временах, о Люце — как бы я хотел, чтобы они прекратились. Мне вполне достаточно воспоминаний и шрамов от старых ран.
Старушка с шестого этажа напоминает мне Игореву бабушку Ольгу. На английском она и двух слов связать не может — и приглашает меня на малиновый чай с булочками, чтобы я переводил ей статьи в газетах. На вкус чай напоминает разведенную мочу докси, но я снова и снова прихожу к старушке, поднимаясь по лестнице, заполненной запахом нафталина и сплетнями соседей. Интересно, что они обо мне думают? Старый урод с большим носом, сальными волосами и полным отсутствием будущего? Если верить зеркалам, так оно и есть. Но зеркала, даже немые, могут лгать. Будущее у меня есть — еще лет сто в запасе, хоть мне столько и не нужно. Если только шрам не прикончит меня гораздо раньше. Иногда мне снится, что он разворачивает свои кольца, подбираясь к сердцу, — как змея, готовящаяся к прыжку. Возможно, он действительно расползается, — я не могу сказать точно без подходящего заклинания. Но подходящее заклинание невозможно без работающей палочки, а палочка не будет работать без волшебника. С таким же успехом я мог бы попросить луну с неба.
Абсолютная бессмыслица: гоняться за сновидениями, одновременно желая, чтобы они прекратились. Сны — особо изощренный вид мучений, обладающий собственной злой волей… Хотя на самом деле это, конечно, не так. Их направляет мое, и только мое, сознание, как ни ужасно это признавать. Интересно, возможно ли вообще до конца осознать, что самые жуткие ночные кошмары, от которых, задыхаясь, просыпаешься в ночной темноте и хватаешься за палочку, — не что иное, как порождение твоего собственного разума?.. И после отмокания в течение часа в ржавой, чуть теплой воде, после чтения Данте — до тех пор пока буквы не начнут плясать перед глазами, а догорающие свечи не заполнят комнату горьковатым дымом, — после всей этой упорной борьбы со сном я все еще хочу, чтобы мне приснился Люциус.
И пусть мне даже не суждено будет его коснуться.
* * *
Я просыпаюсь на смятых простынях, весь в поту, и долго смотрю на обшарпанный потолок, пока не понимаю, что заснуть мне сегодня уже не удастся. Палочка лежит под подушкой — там, где я ее и оставил: тонкая, гладкая, с блестящей от частого использования ручкой. Возможно, мне стоит убрать ее куда-нибудь или сломать — раз и навсегда, чтобы избавиться от нездоровой зависимости: хвататься за нее после каждого ночного кошмара.
Пожалуй, пора вставать и идти умываться — по узкому коридору в такую же узкую ванную. Сегодняшний кошмар ничем не выделялся из бесконечной череды подобных снов и уже остался позади. Теперь нужно плеснуть в лицо холодной воды, откинуть со лба влажные от пота пряди и взглянуть на себя в зеркало. Нет никаких чудовищ, никаких проклятий, никакой магии. Есть только воспоминания, всплывающие на поверхность сновидений, и путаные мысли.
Я поднимаю взгляд. Из зеркала на меня смотрит бледный незнакомец с похожим на клюв носом.
Неужели это я?!
Я. Просто нужно побриться.
Но что это? Что-то вспыхивает у меня за спиной, отражаясь в зеркале. Я резко оборачиваюсь, но ничего не вижу — меня окружает темнота.
Просто нервы расшатались. С годами я становлюсь параноиком. Это все книги, и виски, и моя проклятая вина. Я решительно направляюсь в спальню, не собираясь…
Что-то проскакивает мимо меня — и в груди резко холодеет.
Я разворачиваюсь, чтобы схватить загадочного злоумышленника, но оказывается, что я совершенно не готов увидеть парящего в дверном проеме Гарри Поттера.
— ЖИВОЙ! — Его бледное лицо расплывается в нахальной улыбке. — Ну наконец — хоть кто-то!
Ну да — о себе-то он такого сказать не может. Призрак! Спустя столько лет… Да как такое вообще возможно?!
Я прищуриваюсь:
— Объяснитесь.
Он пожимает плечами:
— Объясниться? Что вы имеете в виду?
— Как вам это удается: вытанцовывать здесь через семь лет после исчезновения магии?
Он моргает:
— Что? Магия исчезла?!
* * *
Он долго молчит, а потом насмешливо фыркает:
— Так я и поверил. Не смешно.
Если не считать переливчато-серой прозрачности, он выглядит точь-в-точь таким же, каким я запомнил его незадолго до того, как все кончилось. Худой и невысокий, в маггловском свитере, который ему велик как минимум на два размера. Поверх свитера накинута аврорская мантия, которую ему так и не довелось использовать по назначению, вся заляпанная пятнами целительных зелий и залитая кровью.
Должно быть, именно в таком виде он и отправился на последнюю битву — со своими нелепыми очками и нелепой прической, полный решимости победить. Его решимости, понятное дело, оказалось недостаточно.
Как наивны мы были, когда сунули семнадцатилетнему юнцу в руки палочку и направили ее на врага. Убей злодея, отомсти за родителей, стань героем. Неужели кто-то действительно верил в этот военный план? Мальчишка был обречен с самого начала. И как жаль, что никто не мог предвидеть, что случится после того, как этот юный герой сделает свое дело.
Я должен был научить его большему. Я думал, все сожаления по этому поводу давно умерли — вместе со смертью моей магии. Я ошибался — и понял это теперь, столкнувшись лицом к лицу с призраком Гарри Поттера.
— В самом-то деле, а почему вы не вернулись в Хогвартс?
Хогвартс?
— Разве замок сохранился?
— Ну конечно! Но почему вы спрашиваете? Сами ведь можете увидеть… — Он хмурится. — Что?
Я с трудом подавляю желание саркастически рассмеяться.
— К сожалению, это невозможно.
— Да что в этом невозможного?! Просто аппарировать в лес к хижине Хагрида — оттуда ведь совсем недалеко. — Он с энтузиазмом взмахивает руками.
Я сухо усмехаюсь:
— Я бы не медлил ни секунды, если бы у меня осталась магия, чтобы аппарировать. Но ваша милая встреча с Темным Лордом сделала это невозможным.
Он таращится на меня, побледнев до самого светлого оттенка серого.
— Так вы сквиб?!
— А кто сейчас не сквиб! — фыркаю я.
— То есть все?.. Кто все? — хрипит он. — И это… из-за меня?
Под таким пристальным взглядом я чувствую потребность заправить влажные, растрепанные волосы за уши или, возможно, наоборот — тряхнуть головой, чтобы они упали на лицо и скрыли его полностью. Я выгляжу помятым, мне еще вчера нужно было побриться, и я еще даже не успел нормально одеться! Какому призраку могло прийти в голову заявиться в такую рань и встрять в разговор, перехватив меня по дороге из туалета? Определенно, не тому, кто имеет хоть какое-то представление о приличиях. Я распрямляю плечи, выигрывая несколько сантиметров у его парящей в воздухе фигуры. Надеюсь, эта разница покроет мой изможденный вид и ветхую ночную рубашку. Что бы ни происходило, я не должен показать свою уязвимость.
— Ну что ж, теперь, когда я удовлетворил ваше любопытство, надеюсь, вы найдете выход.
— Погодите! — хмурится он. — Вы ведь должны помочь!
Вот именно поэтому я и не указываю в своем адресе настоящую фамилию и не обзавожусь телефоном. Иначе на пороге постоянно появлялись бы глупцы, считающие себя вправе что-то требовать от меня только потому, что мы были когда-то знакомы и я теперь должен испытывать к ним товарищеские чувства, оказавшись в таком же бедственном положении, как и они. К счастью, этот случай единичен. Как вообще могло случиться, что Гарри Поттер спустя семь лет материализовался прямо перед моим носом?! Он вообще не должен существовать, но, видимо, Мальчик-Который-Выжил так часто выживал, что превратился в Призрака-Который-Сохранился. Право, какая ирония! Вот только я совсем не рад, что та же ирония подбросила его на порог моего дома: призрачного (и хорошо еще, что редкого!) домашнего вредителя. Рекомендованный способ выведения: заклинания и цинизм. И не забыть добавить презрение с насмешливостью — чтобы не допустить повторного появления. Я хмурюсь, подавляя желание расхохотаться. Высмеивание ситуации не решит проблему: призрак Гарри Поттера явился в мою квартиру в несусветную рань и намерен здесь расположиться. И что же вообще может его призрак хотеть от меня?
— ТРИТОНы уже давно позади. И, если вам это интересно, зельеварение вы провалили — по причине физического отсутствия.
Все его одноклассники не сдали экзамен по той же причине. Сейчас это, конечно, уже не имеет значения — но я иду на принцип.
— Я не намерен исправлять вам оценку задним числом! — с этими словами я прохожу мимо него в спальню, захлопывая дверь перед самым его носом. Конечно, призрака дверь не остановит — но раз уж невозможно установить физические барьеры, возможно, на него подействуют психологические.
— Я здесь не из-за этих дурацких экзаменов! — Дверь не останавливает его ни на секунду. — В жопу зелья! Я хочу, чтобы магия вернулась!
— Кто же этого не хочет?
Я тоже мечтаю о том, чтобы получить обратно свои зелья, — так же сильно, как о спокойном утре, проведенном без попыток выгнать приблудившегося призрака.
— Теперь-то я понимаю! Я так долго искал, но никого не было. Я ждал и ждал — и уже почти совсем сдался, но тут — бац! — вы мне приснились! — Он болтается за мной и трещит без умолку — как и любой взволнованный призрак. — Я думал, все умерли, кроме меня — хотя я, конечно, тоже умер, но не так, как все… И вот я вас встретил — и вы говорите, что магия исчезла, и все стало понятно!
Неужели после всех потерь и утрат мне теперь придется расстаться еще и с драгоценным покоем? Должны же найтись какие-то методы, которые избавят меня от нахального призрака без помощи заклинаний!
— Должен быть какой-то СПОСОБ! — восклицает он. — Вы должны ПОМОЧЬ МНЕ!
— В чем помочь? — ору я, выведенный его воплями из задумчивого состояния. Определенно, кто-то должен научить его тактичности — вот только почему за эту непосильную задачу должен браться я?
— Вернуть магию!
— Ну конечно! — Как можно так зациклиться на этой идиотской идее? — Желаю вам прекрасной загробной жизни.
Он растерянно моргает, а затем выкатывает глаза.
— Не смей надо мной издеваться! — Его очертания даже приобретают большую четкость, оскорбленный взгляд устремлен прямо на меня, а волосы торчат во все стороны. — Да ты мне спасибо должен сказать за то, что я пытаюсь все исправить, эгоист несчастный!
— Мистер Поттер! — Я с запозданием понимаю, что призрак становится только сильнее, когда зовешь его по имени. Проклятье! — У меня еще есть дела, знаете ли.
— Да ты что, не слышишь, ЧТО Я ТЕБЕ ГОВОРЮ?! Эй, я с тобой разговариваю! Ну-ка, повернись ко мне! — Он со всей силы размахивается и обрушивает кулак на мое плечо — кулак, разумеется, проходит насквозь.
Ну-ну. Разочарованный малыш-призрак показывает свое истинное лицо. Этот щенок никогда не потерпит, чтобы что-то было не так, как он хочет. Типично поттеровская черта! Смотрю на наглеца с лютой ненавистью. В двух словах, пожалуй, и не выскажешь все, что я о нем думаю. У мальчика отобрали леденец — и теперь непременно нужно закатить сцену, чтобы весь мир узнал об этой трагедии. Мое сердце истекает слезами, честное слово! Остановите Землю — нужно срочно найти конфетку для разобиженного малыша!
Я пригвождаю его взглядом — в результате его грудь оказывается на уровне моей, и ему приходится задрать голову, чтобы на меня посмотреть. До него пока еще не дошло, что он может парить в нескольких дюймах от пола. Вот и хорошо.
— Вы. Никогда. Больше. Не. Повторите. Свою. Истерику. Понятно?
И получаю в ответ гневный взгляд не намеренного отступать мальчишки.
— Не хотите меня слушать — ну и ладно. Отведите тогда к кому-нибудь, кто захочет.
Я что, каким-то образом дал ему повод не замечать того, что у меня на лбу написано: «Бессердечный ублюдок. Не беспокоить»?.. Да не может такого быть. Вскинув голову, злобно гляжу на него поверх носа. Наступило время поставить этого бесцеремонного кретина на место.
— Понятно. Мне нужно взять тебя за ручку и перевести через дорогу, чтобы противные маггловские автомобили не проехали сквозь тебя? Ну что ж, давай договоримся о времени. Никогда тебя устроит?
Только я собрался изорвать его самоуверенность в клочья, как он меня перебивает:
— Вы что, думаете, мне очень хочется, чтобы вы мне помогли? Я прошу вас только потому, что у меня нет выбора. Я знаю одно: я должен вернуть магию.
Магию? Разве мы с этим еще не разобрались?
— Я не упрямлюсь вам назло. Дело в том, что ваши намерения неуместны и бессмысленны, а сами вы мертвы. Магию не вернуть.
— Неправда! — Он трясет головой, взметнув прозрачные волосы. — Должен быть какой-то способ!
Ну конечно. И как я, дурак, мог сомневаться!
— Разумеется, есть, раз так утверждает великий Гарри Поттер.
Он хмурится.
Я приподнимаю бровь.
— Ну так что, просветите меня?
На какое-то мгновение он теряется, глубоко задумывается (ну наконец-то!) и в конце концов пожимает плечами.
— Не знаю, но должно же что-то быть! Вроде заклинания для починки вещей — только, конечно, что-то другое, потому что заклинания ведь нельзя наложить без магии.
Я глубоко вздыхаю. Очередное гениальное высказывание Чудо-Мальчика. Не знаю, сколько я еще смогу это выносить…
— Теперь я вижу, что мои старания в школе не пропали даром. Спасибо за потрясающую демонстрацию интеллекта. — Я смотрю на часы. Почти шесть. Я очень хочу одеться, выпить кофе и остаться в одиночестве. Пытаться вразумить призраков — бессмысленное и раздражающее занятие.
Поттер, этот несносный придурок, шлепается на стул и спокойно смотрит на меня.
— Вы, значит, можете предложить что-то получше. Валяйте.
Да что еще от меня хочет этот мелкий вредитель? Не надоело ему меня доставать?!
— К вашему сведению, восстановить мир — это несколько сложнее, нежели просто «рассечь воздух и взмахнуть». — Тру лоб, пытаясь предотвратить надвигающуюся мигрень.
— Ну, — кивает он, — и?..
Да что он о себе воображает!
— Не знаю, уважаемый призрак, что, по вашему мнению, я вам должен, — но появление в моем доме в четыре утра явно не повышает ваши шансы получить это.
— Ладно, — он снова нахально усмехается, — я могу подождать, пока вы позавтракаете, и после этого спросить еще раз.
Как мило с его стороны! Я устремляю на него такой взгляд, что он наконец-то понимает намек и взлетает со стула.
— С чего вы взяли, что я отвечу вам после завтрака?
— А ведь мне необязательно уходить, знаете ли, — дуется он. — Я могу и здесь подождать. Что у вас на завтрак?
Вот паразит!
— Ну хорошо. Но мне нужен хотя бы час.
Он прищуривается:
— Тридцать минут.
— Час! В полном покое.
* * *
Поттер держит слово и не попадается мне на глаза ни на подступах к ванной, ни по дороге на кухню. И только когда я как следует оделся, ровно уложил надоедливые пряди волос вдоль свежевыбритого лица и уселся за шаткий кухонный стол с дымящейся кружкой в руках, он снова появляется, шлепнувшись на стул напротив. Получается не слишком-то реалистично — стул слишком близко придвинут к столу, поэтому грудь призрака проходит сквозь столешницу. Ну все, прощай, мое психическое здоровье. Что-то подсказывает мне, что скоро с ним придется расстаться — в такой-то компании.
— Вы только этим и питаетесь? — спрашивает он, глядя на кружку с кофе. — Неудивительно, что вы такой тощий — кожа да кости.
Наглый щенок! Вот уж что мне меньше всего нужно, так это нянька — особенно такая.
— По крайней мере, у меня есть кожа да кости, — говорю я, игнорируя его злобный взгляд. — Что, проголодались?
— Бессердечный ублюдок, — говорит он с чувством. — Ничуть не изменился.
— Наконец-то заметил, — отвечаю презрительно. — Вот поэтому-то, муха ты назойливая, ты еще пожалеешь, что вообще со мной заговорил.
— Тоже мне новость, — фыркает он. — Можно подумать, я когда-то об этом не жалел. Ну так что?
— Что «ну так что»?
Он тщетно пытается удержать локти так, чтобы они лежали на поверхности стола, а не проскальзывали внутрь.
— Час уже прошел.
— Сорок минут максимум. И совершенно непонятно, куда вы так торопитесь. — Я выгибаю бровь и загораживаюсь от его дальнейших расспросов кофейной кружкой.
— Вы сказали, что объясните. Как мне вернуть магию?
Если бы этот тупоголовый кретин проявлял такую настойчивость во время занятий, кто знает — может, мне и удалось бы в свое время хоть что-нибудь вложить в его пустую башку. Ну что ж, может, хоть сейчас его призрачный мозг воспримет нужную информацию.
— Магию вернуть невозможно — так же, как невозможно сделать из сквиба волшебника. — Магической силой нельзя одарить с помощью заклинания. Она — как воздух, которым мы дышим, как вода, которую мы пьем. Она рождается из земли и уходит в землю — постоянная, как сердцебиение. Как только сердце останавливается — она исчезает.
— Почему невозможно-то? — Он пожимает плечами. — Всегда есть какой-то выход.
— Если бы из сквиба можно было сделать волшебника, сквибов бы не существовало. — Интересно, чему мы вообще их учили в Хогвартсе? Об этом должен знать каждый первоклашка.
— И все равно как-то можно. Просто это… сложно, наверное, и опасно — вот никто и не пытался. Или, может, просто никто пока не догадался, как это сделать, потому что все, как вы, считают, что это невозможно. Но на самом деле возможно — и я это докажу!
Ко мне привязался призрак-недоумок! У пустых бутылок, что выстроились у моих ног, и то больше понимания ситуации, чем у него!
— Из-за меня она ушла — я ее и верну! И вы мне в этом поможете — так или иначе, — заявляет он и растворяется в воздухе, прежде чем я успеваю хоть что-то ответить.
Ну и скатертью дорожка!
* * *
— Снейп! Эй, Снейп!
Прохожу мимо, даже не обернувшись. Один раз я уже снизошел до разговора с ним — но это не значит, что я намерен уступать снова.
— Ах, вот ты как! Ну и отлично!
Усмехаюсь про себя. «Не обращай на него внимания — и он исчезнет», — похоже, я нашел идеальное руководство к действию.
* * *
А может, и нет… Проклятье! Уже три часа! Дьяволенок поет и поет эту отвратительную песню — как минимум на тринадцатый заход пошел. Какого же из этих сволочных богов я так прогневил, чтобы заполучить в свой туалет призрака, которому медведь на ухо наступил?!
— А капитан Джон Морган,
Уродлив был, как орк, он! — несется по коридору.
Несносный щенок!
— Сто раз на дню он достава-а-ал…
Сидя за кухонным столом, роняю голову на руки и пытаюсь отключиться от пения призрака. Он просто ужасно не попадает в лад — нарочно так мелодию не переврешь.
— …Из брюк свой главный орган.
Терпение мое все больше истощается по мере того, как он поет про первого, потом про второго помощника капитана — и наконец начинает орать про кока и про крапа3 Ровера.
Ну все, с меня довольно!
— Неправильно! — поморщившись, выдавливаю я.
Пение тут же прекращается.
— Что?
— Певец ты, конечно, отвратительный, но на Джонни Роттена не тянешь4.
Сквозь дверь ванной просовывается растрепанная голова.
— А?
— Ты забыл про юнгу, — хладнокровно сообщаю я.
Он таращит глаза.
— Что-о? Может, ты мне еще будешь оценки за песни выставлять? Это тебе не зелья! — Он энергично взмахивает руками, а затем вызывающе ухмыляется. — Так, значит, я завалил контрольную? И каков ваш приговор, профессор? Я считаю, что заслужил отработку прямо здесь: спеть песню сто раз, пока у меня не получится правильно.
Гневно смотрю на него и указываю на дверь ванной.
— Ну так вперед. Начинай прямо сейчас.
Он отвечает не менее яростным и к тому же полным решимости взглядом:
— Именно это я и собираюсь сделать.
* * *
— О-ЛЕ-Е-Е, О-ЛЕ, О-ЛЕ, О-ЛЕ!
Это еще что такое? Только я прекратил ворочаться и крутиться в кровати под очередной куплет о Генрихе Восьмом («Генрих Восьмой — это я! Это я!» — снова и снова!) — черт бы побрал этого сопляка! — как он сменил свой убогий репертуар на эти завывания.
— В диких джунглях, в страшных джунглях лев сегодня СПИ-И-ИТ! — доносится из туалета.
Интересно, соседи его слышат? Подозреваю, что нет. Везунчики. Уже три часа ночи, а никто еще не начал барабанить в стену.
Это просто бред какой-то.
Рывком распахиваю дверь.
— Ты собираешься убраться отсюда в ближайшие сто лет?
Он с гадкой ухмылкой воззряется на меня с туалетного бачка.
— А здесь отличная акустика! Знаешь, я только сейчас начал понимать, почему Миртл так любила туалеты.
Шваль подзаборная!
— Что это еще за игры?!
— Какие игры? Ты ведь не возражаешь, если я подзадержусь здесь на недельку… или три, а?
— Прекрати. Издеваться. Надо мной.
— Призраки не спят, ты в курсе? — Ехидство в его голосе почти не ощущается. — Надеюсь, тебе нравится, как я пою. Потому что я буду петь еще.
Изобретательный подлюга.
— Это что, угроза?
— Ну что ты, как я могу тебе угрожать? Я ведь даже дотронуться до тебя не могу. Только вот и ты не можешь до меня дотронуться. И вышвырнуть меня тоже не можешь. Какая жалость.
— Почему ты считаешь, что я не смогу не обращать на тебя внимания?
Пожимает плечами:
— Я буду петь еще громче. А что касается туалета… пользуйся на здоровье. Я ведь не могу тебя остановить. — И он подается вперед, уставившись на меня.
Мальчишка, конечно, поступил неглупо, выбрав в качестве мишени мои естественные нужды. Без сна я смогу восстановиться за несколько дней, а вот без этого… Да, надо отдать ему должное — метод грубый, но эффективный.
— Совсем до точки дошел, а? — швыряю в него эти слова, стараясь вложить в них как можно больше отвращения.
Он сияет:
— Нет. Уже нет. Это даже забавно.
* * *
— Доброе у… — Голова Поттера просовывается сквозь стену — еще и минуты не прошло, как я встал под душ.
Я в ужасе подпрыгиваю, поскальзываюсь и хватаюсь за шторку. Три пластмассовых кольца отскакивают один за другим, как пуговицы от пальто, но остальные держатся крепко — благодаря им я не падаю и не разбиваю голову о трубы.
Сердце бешено колотится — я практически чувствую, как оно упирается в проходящий прямо под ним шрам.
Гарри испуганно замирает, явно разрываясь между стремлением отвести взгляд и продолжать таращиться. Уставившись скорее на насадку душа, нежели на мое лицо, он, запинаясь, бормочет:
— У-утро. Все в порядке?
Этот олух чуть было не прикончил меня прямо здесь — из всех глупостей, что он уже успел натворить, эта была вне конкуренции.
— Ты вообще имеешь хоть какое-то представление о ПРИЛИЧИЯХ?!
Эта вспышка ярости ничуть не рассеивает его любопытство. Увидел он достаточно — и даже сейчас шарит по мне взглядом.
— Черт побери, тебя что, грузовик переехал?
Хватаю с крючка полотенце и прижимаю к бокам.
— Это тебя не касается. Убирайся!
— Старый зануда. И нечего так орать.
— Не суй свой нос не в свои дела — тогда не буду орать.
— Ну ладно, — заявляет он. — Я буду на кухне — притворяться слепым и глухим, раз уж тебе недостаточно того, что я мертвый и призрачный.
Ну неужели нельзя было убраться сразу, не доставляя мне лишних проблем? Полотенце, к тому времени как он испарился, насквозь промокло. Я выключаю воду и осматриваю шторку на предмет нанесенного ей ущерба. Ни капельки не чувствую себя виноватым —нечего было без предупреждения совать через мои стены свою чересчур любопытную голову. Даже не знаю, что меня больше злит: его вторжение в мое уединение, искренняя обеспокоенность, мелькнувшая в его тоне, пока я не отверг ее своим ответом, или то, что он заставил меня прижимать к груди полотенце, словно я какая-нибудь старая дева. Наверное, судьба у меня такая — постоянно скрывать шрамы и отметины от посторонних глаз.
Накидываю рубашку прямо на влажное тело, скрывая широкую дорожку бледных, выпуклых шрамов, пересекающих наискосок грудь и спину от правого плеча. Другая дорожка шрамов уродливой полосой опоясывает левый локоть. Поттеру могло показаться, что меня разрубили топором надвое, а затем наспех зашили костяной иглой. Неудивительно, что он сбежал.
Мне очень не хватает мантий, от шеи до пят скрывавших меня от глаз посторонних. Все, что я сейчас могу, — это расправить рубашку, слишком тонкую и облегающую в сравнении с мантией, застегнуть ее на все пуговицы и одернуть рукава. Они слишком коротки для моих рук — по волшебным стандартам это полное убожество. Я выгляжу, как нищий из Лютного, только что загнавший единственную мантию за бутылку «Старого Огдена». Как мог я так низко пасть? Лучше не задаваться этим вопросом.
* * *
Поттер весь день молчит. Прячется по темным углам, не тревожа скопившиеся в них клубы пыли, или сидит, сгорбившись, и смотрит в узкую щель между занавесками — любопытным, с примесью отчаяния взглядом. Под ним по лабиринту сходящихся и расходящихся стальных рельсов и мигающих огоньков проезжают поезда — возможно, он мечтает о том, чтобы унестись на одном из них.
В конце концов он слезает со своего насеста на стопке сложенных у батареи газет, но оборачивается на окно каждый раз, заслышав оглушительный рев проезжающего поезда. В промежутках между поездами он разглядывает мои книги, изучая названия с удивительной систематичностью: склонив голову на левый бок, двигается слева направо, от самых верхних полок к нижним, торопливо проговаривая незнакомые сочетания букв, словно пытаясь удержать их в памяти, пока они не сорвались с языка. Он проходится взглядом по пыльному собранию сочинений Байрона, задерживается на пустом месте между томами и двигается дальше — к Гете, затем к Шекспиру. Я вспоминаю о том, что надо бы вернуть на место томик Данте, и лезу искать его под кроватью, среди пыли и огарков свечей. Поттер тем временем уже добирается до Толстого и Твена, Вольтера и Уайльда5.
В семь вечера я думаю, что совершенно не обязан наблюдать за шатающимся по моей квартире идиотом, и, бросив ему: «Оставайся здесь», отправляюсь искать в темном коридоре ботинки. У меня нет никакой уверенности в том, что на этот раз он меня послушается, поэтому я целую минуту жду на лестничной площадке — готовясь встретить призрачного нахала самым злобным выражением лица. Однако он проявляет удивительное послушание и остается в квартире.
Поднимаюсь по гулкой, продуваемой сквозняками лестнице на шестой этаж и вежливо стучу два раза в знакомую обшарпанную дверь. Елизавета Васильевна оказывается дома — как всегда.
— Dobryi vecher. — Она кивает в знак приветствия, поправляет на плечах привычную серую шаль и предлагает мне чай.
Она вот-вот спросит, что со мной случилось. Вопрос светится в ее проницательных темных глазах — это видно даже сквозь очки в толстой оправе, удерживаемые на месте бородавкой на левой щеке.
Она оглядывает меня со смущающей обеспокоенностью и предполагает:
— Gosti?
Гости? Что ж, почти угадала. Поттер создает вокруг себя столько проблем, что вполне может сойти за вторгшегося ко мне живого человека.
— Da, gosti, — соглашаюсь я.
Я спрашиваю, как она догадалась, пока старушка, ковыляя на слабых ногах, с трудом протискивает свое низенькое, круглое тело сквозь узкий коридор в маленькую кухню — зеркальную копию моей собственной, только теснее обставленную. Елизавета водружает на стол чайник, банку клубничного варенья и тарелку со слегка поджаренными хлебцами. Я подтаскиваю поближе высокую, громоздкую табуретку и сажусь.
— Sudya po litcy, synok, eto libo pohorony, libo grabezh, libo gosti naehali, — заявляет она.
Это точно. Прекрасно представляю себе случаи, когда вторжение непрошеных гостей может сравниться с похоронами или грабежом. Иногда гости даже хуже.
А еще соседи слышали, как я сегодня на кого-то орал, — в конце концов признается она с загадочной улыбкой и вопросительным выражением лица.
Нет смысла скрывать очевидное. Интересно, она сама услышала мои крики или ее дочка, живущая со мной на одном этаже, на хвосте принесла?..
— Да, — признаюсь я. — Гость всего один, но проблем от него — как от троих.
Она причитает над моим несчастьем и разражается длинным рассказом о том, как однажды к ней нагрянула родня из Одессы — собираясь остаться на выходные, они проторчали у нее целый месяц. Опустошили холодильник, постоянно пинали ее любимого кота и в конце концов растворились в ночи, прихватив с собой все столовое серебро. Под конец она предупреждает, чтобы я запирал свои ценности.
Заверяю ее в том, что мой гость воровать не будет.
— Вот увидишь, — скептически отвечает она, подчеркнув — точь-в-точь как Аластор Муди — что лучше вовремя проявить бдительность, чем потом раскаиваться в беспечности, и в конце концов предлагает: — Chaiu?
Я отказываюсь от добавки, но она, вздохнув, откладывает вязание и все равно наполняет мою чашку, после чего достает из буфета бутылку.
— Только одну! — предупреждаю я. — Мне скоро возвращаться.
Она кивает и доливает в чашку до самого верху. И только после этого плескает и в свою.
— Na zdorovie! — Наши чашки весело звякают друг о друга.
Мне хорошо в этой теплой, залитой светом кухне: алкоголь приятно разливается по жилам, уютную тишину нарушает только негромкое клацанье спиц в руках у этой старой женщины, которая чем-то напоминает мне бабушку Игоря, но больше всего — меня самого. Подобно мне, она была здесь чужой, случайно выжила в этом странном месте, оставшись наедине с преследовавшими ее призраками прошлого. Мы понимаем и поддерживаем друг друга — смешивая чай с водкой, держась за свои странные привычки и разговаривая о людях, которые жили не здесь и не сейчас.
Я думаю, что неплохо было бы остаться у нее подольше.
* * *
Уже совсем поздно, когда я открываю скрипучую дверь и вхожу в свою квартиру. Она кажется пустой, но первое, что я обнаруживаю, когда зажигаю свечу, — это разбросанные по всему коридору письма, которые перед моим уходом аккуратной стопкой лежали на столе.
— Поттер!
— Очень вовремя, — раздается слабый голос с кухни. Бессовестный нахал!
— Что ты тут натворил?!
Он медленно плывет по коридору — совершенно бесцветный в свете свечей.
— Я ничего не разбил.
Я выгибаю бровь.
— Ничего! — настойчиво повторяет он. — Эта квартира — большой чулан. Ты не мог хотя бы одну горящую свечу мне оставить?
— Зачем? Сомневаюсь, что ты собирался читать в мое отсутствие. — Это маленькое чудовище того и гляди еще начнет меня уверять, что призракам нужен свет, чтобы свободно перемещаться и крушить все вокруг!
В моем присутствии его мутные очертания проясняются, черты лица проступают более отчетливо. Пустые бутылки вдоль стены дребезжат, когда он проплывает мимо них.
— Можно подумать, я в состоянии хоть что-нибудь сделать, — ворчит он. — Почему ты хотя бы не предупредил, что уйдешь на несколько часов?
— Не в состоянии ничего сделать? А это тогда что такое? — указываю на разбросанные по полу листы бумаги, подозрительно на него уставившись.
Под таким пристальным взглядом ему явно становится неловко.
— Тренировался. Я думал, что смогу вернуть их на место к твоему возвращению.
— Не лги мне. У тебя хорошо получается двигать предметы? — Мне обязательно нужно это знать — прежде чем в моем доме все будет разбито и разбросано по полу, как одна из бутылок сегодня утром, — только чтобы предоставить ему возможность потренироваться.
— Только маленькие. А сейчас и этого не могу — после того как ты умотал на несколько часов.
Он гневно смотрит на меня сквозь стекла очков, и — вот забавно — это напоминает мне укоряющий взгляд Елизаветы, который она устремляет на меня каждый раз, когда я не прихожу к ней больше недели.
Возможно, мои опасения преувеличены.
— Если ты так ослабел — почему не отправился за мной?
— Я здесь плохо ориентируюсь. Боялся заблудиться.
Как призрак, проходящий сквозь стены, может заблудиться?!
— Не годится. Вторая попытка.
— Я хотел узнать, получится ли у меня продержаться без ТЕБЯ. Все, теперь доволен?
— Понятно. Ну и как, продержался?
Он бросает на меня быстрый взгляд.
— Буду пытаться еще.
— Пытайся. Только без пения в ванной, грохота и прочих сюрпризов. Чтобы тебя было не видно и не слышно до утра.
Он одаривает меня еще одним убийственным взглядом и убирается восвояси.
Возможно, мне стоит последовать совету Елизаветы по поводу непрошеных гостей. Серебро я бы давно уже спрятал, если бы оно у меня было, но единс