(заметки о творчестве Александра Воронина и Вениамина Слепкова)
Казалось бы, ну, как можно оставаться «за кадром» в литературе? Согласен, условность заголовка налицо, однако же… Однако же все с ним в порядке. Правильный заголовок, и вот почему. В любой отрасли человеческой жизнедеятельности (б-р-р…ну и сказанул…канцелярией пахнуло…), тем паче в творчестве любого рода, а значит, и в литературе, полным полно пылких, а скорее дымных, и весьма деятельных представителей, пребывающих постоянно у всех на виду, оттого весьма громко, с пристрастием, обсуждаемых, восхваляемых или осуждаемых, что, собственно не важно, ибо антиреклама – лучшая реклама, и в итоге создающих иллюзию собственной художественной или, если угодно, творческой значимости, весомости и актуальности. Однако же… Однако же ближайшее рассмотрение подобной «личности» и всего того, что произвел на свет сей деятель от литературы, рождает ощущение мыльного пузыря. Точнее сказать стойкую убежденность, что очередная провозглашенная«гора» произвела на свет очередную, хоть и объявленную выдающейся, но «мышь». (И речь - то вовсе не о записных графоманах, люди упомянутые выше, обладают явным дарованием, однако расходуют означенное…увы… то наболтав черте чего, аж яичница божьим даром кажется, то сюжет сколотив, - нарочно, извините, с похмелья лютого, не придумаешь, то вдруг озарив читателя блестящей, с псевдопатриотическими инспирациями, аналитикой, явленной на основе разброда и шатаний обезличенных и лишенных права мыслить героев. Впрочем, мы сами же и виновны более всего в подобных кунштюках. Не надо объявлять каждого второго гением, а каждое третье изданное шедевром. Ведь есть абсолютно добротная, отлично написанная литература. Не гениальная, но свою задачу выполняющая. Например задачу постепенного формирования у начинающего читателя хорошего вкуса, способности мыслить и анализировать, понимать подтекст, да мало ли что еще. А тут… Гений! Ура! Новый Чехов! Откровение! Так еще никто не пи….) И самое печальное, что сие явление абсолютно, порой, не зависит от всяческих там званий, рейтингов и прочих лавров. Ничего не попишешь (да что же такое, то штампом согрешил, а теперь вот каламбур выскочил), все на продажу, все теперь «шоубиз» и его окрестности. Однако же…
Ладно, порезвились и будет. Кстати говоря, я вовсе не бездумно тут эквилибром согрешил, цель моя чуть позже и вам станет вполне ясна. А будет, граждане, вот что: есть в нашей сказочной стране прекрасный город Петрозаводск, столица неповторимой Карелии. В Петрозаводске, вот уже без малого восемь десятков лет выходит литературно – художественный журнал «Север» - безусловный флагман литературной периодики Северо – Запада России, и вообще, один из самых заслуженных и маститых толстых литературных журналов страны. Опубликовать свои произведения на страницах такого издания весьма почетно, и, на мой взгляд, просто необходимо любому серьезному и профессионально относящемуся к творчеству северному литератору. Но журнал это не только его авторы. Журнал это прежде всего люди, его создающие и выпускающие, его редколлегия. И мне очень приятно заявить со всей ответственностью, что «северяне» - люди глубоко профессиональные, одаренные и дело свое любящие. «Северяне» отнюдь не фамильярность с моей стороны, я действительно хорошо знаю эту команду, возглавляемую очень сильной поэтессой Еленой Евгеньевной Пиетиляйнен, мы неоднократно бывали в совместных творческих поездках, выступали на одних сценах, и к тому же мне посчастливилось войти в круг постоянных авторов журнала… Что? Вот я и попался? Каждый кулик свое болото… Протексион…Мол, похвалишь лишний раз, авось еще что – нибудь опубликуют, вирши там або статейку… Ну - ну, можете, кому охота есть, сколь угодно злобствовать. Я лишь замечу, и меня поддержат мои коллеги – земляки, что в «Севере» никого «по - знакомству» не печатают. Публикация на его страницах тем и дорога, что абы кому и ни по какой протекции не достается, да и вообще творчески очень непроста, ибо желающих напечатать свои «труды» очень много, а место в журнале, естественно, ограничено. И хватит об этом. А «северяне» требовательны прежде всего к самим себе. Оттого и «планка» в журнале установлена высоко, и репутация у него соответствующая. Кроме того, большинство представителей редколлегии – активно пишущие поэты, прозаики, публицисты. Именно они и относятся к частенько остающимся «за кадром», поскольку в силу профессиональной этики не могут «себя любимых» выставлять напоказ, в ущерб прочим авторам журнала. Время от времени, если сие оправдано нуждами составления очередного номера, произведения их появляются на страницах «Севера», но… Порой и читателям, и в особенности начинающим авторам, удостоенным в силу объективных причин, публикации в маститом издании, неплохо бы иметь представление о «творческом лице» тех, кто остался в тени. «за кадром», как кому угодно…
Итак, знакомьтесь: Александр Воронин, поэт, заведующий в «Севере» понятно каким отделом.
В этой жизни я мало умел,
Презирая любую науку,
Лишь доспехами праздно гремел
И тревожил ночами округу
В этой жизни я мало успел,
Только в старом заброшенном доме
Пару песен непрошенных спел
И, счастливый уснул на соломе.
Александр Воронин по рождению почти петербуржец, ибо его родная Гатчина ныне уже ближний пригород северной столицы, однако школьные его годы прошли в Краснодаре. А далее - Ставропольское высшее военное инженерное училище связи и служба в РВСН…и вдруг резкий поворот: на шестом году офицерства увольнение в запаси через год поступление в Литинститут им. А.М. Горького в мастерскую Николая Старшинова. И вновь… «Может быть, до сих пор еще числится студентом второго курса…», – так говорится о завершении этого периода жизни поэта в небольшом послесловии его второй книги стихов «Круговорот», вышедшей в 2000 г. в петрозаводском издательстве «Периодика». Отставной офицер и вечный студент… Завидные ипостаси? Не спешите ответить категорично, чтобы узнать каковы они, нужно, как минимум, попробовать в оных оказаться.
Ежеминутно белкой в колесе
кручу турбину однотипных дней…
Достойны счастья все, судьбы – не все.
Но если есть она, что делать с ней?
Счастливцы, не владевшие судьбой,
поладившие с миром и с собой,
смирившие в душе свое желанье
своим законом мерить каждый час.
Им избежать растленья и закланья,
депрессии нейронов, слов и глаз.
В результате судьба привела Александра в Петрозаводск, где в 1997 г. вышел первый его сборник «Метаморфей». Кстати, именно с этого стихотворения, а точнее с одноименной песни, музыку к которой написал известный бард Александр Софронов, и началось мое знакомство с поэзией Воронина. Песни на его стихи пишет и воронежский автор - исполнитель Андрей Букреев. Причем напевность стихов Воронина можно услышать и оценить далеко не сразу. Думаю, что бардам, пишущим музыку на его стихи изначально все - таки больше импонирует их содержание, настойчивая, но ненавязчивая рефлексия, философские обобщения, а уж потом метрика и ритмика строк.
Стихи рождаются на свет
без повитух и акушерок
при свете свечек и торшеров
и, если вовсе света нет.
Стихи рождаются, как знак
потустороннего начала.
Поэтов Муза назначала,
но до рождения. Вот так!
Я довольно близко знаком с Александром Ворониным, но все - таки нас объединяет не близкая дружба, а творческое доброе товарищество. Внешне он не производит впечатление человека нараспашку, напротив, он в меру сдержан и в меру открыт, при безусловной доброжелательности и корректности. На мой взгляд, Воронин очень похож на свои стихи. Или они на него… И вопреки моему, высказанному здесь несколько выше, мнению, порой строки Александра удивительно музыкальны.
Невозможно свою переспорить судьбу,
Не вообще и не в частности, если не фарт,
Будь, хоть трижды герой, хоть семь пядей во лбу,
Хоть чудак, презирающий магию карт.
Можешь верить – не верить в скрижали и рок,
Можешь злиться – смеяться, но коль не дано,
В этот миг, в этот день, в эту жизнь, в этот срок,
И не тщись, испокон без тебя решено…
Кажущаяся внешняя фатальность для Воронина, по - моему, лишь антураж, подтекст его стихотворений гораздо глубже. Я воспринимаю Александра, как человека, устремленного в себя, нет, не глухого интроверта или мизантропа, но постоянно соразмеряющего мир окружающий со своим внутренним. И в этих соразмерениях мой петрозаводский коллега порой чересчур строг именно к себе. Да и к своей поэзии тоже.
А ведь он не хладнокровный ментор, не «архитектор» стиха, он человек, страдающий
мечущийся, любящий…
Так щемило в груди, так болело,
Что словами не высказать как.
Может сердце за светом летело,
Может быть, погружалось во мрак –
Захлебнулся в глазах ее серых,
И душа понеслась к небесам.
Но прибегнул к спасительным мерам
Может ангел, а может я сам.
Вновь живу, вновь пьянею от воли,
Вновь в глазах её серых тону.
И не то чтобы спасся от боли,
Просто больше не тянет ко дну.
Годами работая с присылаемыми в журнал рукописями, отклоняя или рекомендуя их к публикации, он совершенно не стремится ни печатать самого себя, ни попытаться издать новую книгу. А ведь со времени выхода «Круговорота» семнадцатый год пошел. Исписался? Нет, не думаю. Уверен, что тут сказывается требовательность Воронина к собственному творчеству, и, что в «загашнике» у него накопилось порядком очень сильных стихотворений. Вот, как ни крути, и получается, что поэт Воронин есть и даже неподалеку, но «за кадром». Вот эта «закадровость» может сыграть с любым из нас злую шутку: поэту необходимо видеть свои стихи напечатанными. Не ради удовлетворения своего «тщеславия», дескать «…нашелся такой Шекспир.», помните у В.П. Аксенова в «Бумажном пейзаже»? Нет. Воронин – поэт состоявшийся, крепко на ногах утвержденный, он не нуждается ни в поощрении, ни в покровительстве, как некоторые, даже из молодых, да ранние. Взгляд на печатные свои произведения помогает несколько отстранится от авторства и некоторым образом взглянуть и оценить их со стороны. Это безусловно полезно и, на мой взгляд, просто необходимо. Вдобавок, ежели заметят, то тебя не преминут изругать и другие. Очень хорошо. Сие полезно не менее. Терпи, кряхти, держи удар, извлекай из брани рациональные зерна, совершенствуйся духовно, расти. Как поэт. Что же это, Александра Сергеевича костерили на чем свет стоит, а вашу милость жалеть прикажете? Смех смехом, но в моих словах только «доля шутки». Ведь, например, такой потрясающий поэтище, как Леонид Губанов, всю жизнь лишенный публикаций, попросту не имел стимула для окончательной доводки своих уже великолепных стихотворений, для превращения оных в окончательно шедевральные, сваливая рукописи в ящик письменного стола. Это не мое «открытие», я лишь несколько переосмыслил тезис Юрия Кублановского, что лучшие стихи рождаются на спайке вдохновения с ремеслом. А «ремесло» как раз и стимулируется публикациями. И аз грешный был бы очень рад, если бы время от времени читал хоть опубликованные в периодике стихи прекрасного поэта Александра Воронина, в жизни коего поэзия присутствует во всех смыслах круглосуточно.
В глухую деревню меня отвозило метро,
Стуча метрономом на стыках. На древнем разъезде
На куртку я выменял порченых вишен ведро
С намереньем высидеть их на плацкартном насесте.
А мне б надлежало стоять впереди на путях,
Слепя своим взором горящим глаза машинисту.
Но поезд железною рыбой забился в сетях
Железнодорожного атласа тысяча триста
Десятого года пространства не наших кровей,
И запах миндальный смешался с модальным мажором,
Когда, тормозя на остатках роскошных когтей,
Состав притворился, что путь перекрыт семафором…
Вот уже почти семь лет прошло со времени публикации моей рецензии на дебютный сборник стихов заведующего отделом очерка и публицистики журнала «Север» Вениамина Слепкова. Впрочем, это был уже «ответный ход» с моей стороны, поскольку он несколько ранее почтил вниманием мою первую книгу. Ко времени нашего знакомства, Слепков уже почти два десятка лет успешно трудился на ниве журналистики, в области коей стал глубоким профессионалом, успев поработать главным редактором городской газеты «Петрозаводск» и замом главного редактора республиканского «Курьера Карелии», стать автором – составителем справочника «Кто есть кто в Петрозаводске.1995 г.», а также одним из соавторов «Истории строительства Карелии». И с каждым годом тяга возвращения к литературному труду давала о себе знать все более и более. Вениамин и начинал еще в 80 – е годы прошлого столетия именно с литературных опытов и публикаций. Ему и принадлежит утверждение, что журналисты уходят в литературу, и размышления по этому поводу в статье «Почему журналисты уходят из профессии», посвященной книге петрозаводского писателоя Валерия Верхоглядова «Соло для одного».
Тем не менее, сам Слепков пока журналистику не оставил, успешно совмещая с ней и поэзию, и публицистику, и прозу. Безкусловно, по одной дебютной книге сложно говорить об авторе, как о поэте окончательно состоявшемся, цельном и самодостаточном, тем паче, что многие стихотворения можно бы и доработать, сделать их отчеттливее, конкретнее, выразительнее. Но ведь очевидно, что и сам автор относится к себе с очевидной самоиронией, а к поэтической составляющей собственного творчества весьма критично и не суетливо. И стихотворный сборник «Старый лешак» скорее можно рассматривать, как результат очередного витка самореализации одаренного литератора, выраженный на сей раз поэтически, что ничуть не умаляет достоинств этой небольшой книги.
Ей – омары, мне – Хайяма,
Ей – брильянты, мне – стихи,
Ей – наряд из Амстердама,
Мне – замаливать грехи,
Ей – квартиру, мне – дорогу,
Ей – машину, мне – рюкзак,
Ей – всегда всего помногу,
Мне – копейку, мне – пустяк.
Ей – победы и удачи
Под фанфары и там - там.
Мне – Канатчикова дача,
Мне – Матросы, мне – бедлам.
Делим, делим, не поделим,
Разрываем – не порвем.
Расставаться не умеем,
Да и в мире не живем.
Для автора, в одном из стихотворений не без кокетства олицетворяющего себя именно со «старым лешаком», характерна добрая ирония и подтрунивание прежде всего над собой. А вообще, стихотворный сборник явился для автора этапным, в нем отразилась вполне конретная жизненная коллизия, когда сорокалетник, вполне состоявшийся мужчина, пришедший на промежуточный финиш, подводит некоторые итоги пройденного пути, с чем - то прощается, открывая для себя новые горизонты, ставя иный задачи и цели. Не зря же в одном из стихотворений есть такие строки:
В тишине своего одиночества
Я укутаюсь в воздух, как в плед.
Прочь из памяти имя и отчество,
И количество прожитых лет!
Позабуду награды и звания,
И победы. В плену пустоты
Я еще позабуду признания,
Что когда – то дарила мне ты.
Те, что были победою главною,
Что дороже любых орденов…
Я закроюсь от памяти ставнями
И покрепче прилажу засов…
Конечно, тут сразу можно ополчиться на Слепкова за пропитанную постмодерном, не вполне удачную, строчку «укутаюсь в воздух, как в плед», за пребывание в клишированном многократно «плену пустоты», но я считаю, что важнее технических огрехов, здесь точность изложения авторского желания и причин «его одиночства». И несколько театральная реплика, но очень удачная «Прочь из памяти имя и отчество,//И количество прожитых лет» звучит искренне, не натужно, без излишнего трагизма. Лирический герой сборника, а он там есть, не сомневайтесь, избегая фальши, старается говорить спокойно, даже раздумчиво.
Не пью неделю, третий день не ем,
И не срываю на шумливых чадах
Придавленное тяжестью проблем
Больное зло, что накормило ядом
До кадыка. И просветлился взгляд –
На суету сует смотрю с улыбкой
И жду, покуда ссохшись во сто крат,
Могучий корень превратится в липку.
Очистил все, во что когда - то влип,
Читаю только в древние поверья.
Теперь сижу, отращиваю нимб,
А меж лопаток тихо лезут перья.
Вот опять, есть над чем поработать и в лексике, и стилистически, но общее впечатление от стихотворения вполне отрадное, так как оно, стихотворение, есть! В наличии имеется, можно сказать, вновь сползая в трясину канцелярщины. Герой искренен, ироничен и самоироничен, да и добряк он, по всему видать. Вениамин Слепков, надо вам сказать, и в жизни такой, изначально очень искренний, доброжелательный и расположенный даже к незнакомым людям человек. Он старается избегать категоричности в суждениях и оценках, но лишь для того, чтобы достичь большей объективности, чтобы «с водой не выплеснуть ребенка». Он вообще предпочитает, по его же признанию, если и бороться, то не «против», а «за». А это уже жизненная позиция, весьма о многом говорящая.Однажды, в беседе со мной, Вениамин обмолвился, что нам не хватает любви, что в мире людей любви вообще очень мало; он трактовал в данном контексте любовь очень широко, начиная со стремления к взаимопониманию и взаимопомощи, без которой нет человека, как явления в природе. И вышедшая в 2011 г. книга его публицистики «Жить в эпоху перемен» пронизана этим утверждением. В нее вошли интервью, статьи, рецензии Вениамина Слепкова, посвященные современной литературной жизни, её проблемам и достижениям, конкретным произведениям, увидевшим свет в первое десятилетие нового века. Разнонаправленность творчества можно приветствовать или напротив, относится к ней с изрядной доле скепсиса, но для Слепкова это данность, хотя конечно, создавать одинаково удачные произведения во всех жанрах сложно. И Вениамин, на мой взгляд, все – таки более силен в прозе и публицистике.(Второй его сборник стихотворений «Меняется ветер» прямое продолжение «Старого лешака», со всеми плюсами и минусами. На мой взгляд, как поэту, Слепкову не всегда удается точность и отточенность формы, да и в поэтике встречается некоторая «хлябь»). И вот, кстати, о прозе.
Несколько лет назад, а точнее, буквально на рубеже 2012 и 2013 г.г., петрозаводское издательство «Форевер» выпустило одну за другой две повести Слепкова: «Верная Наташка» и «Посланец вселенной». «Прорывными» или «гениальными» их назвать нельзя, «откровениями» тоже. Да и не ставил наверняка автор задачи выпустить таковые из под пера. И вообще, будет нам уже по каждому поводу и без оного, что чаще случается, орать благим матом, мол, гениально, неповторимо, свежо… Вот и у Вениамина Слепкова, слава Создателю, случай иной. Обе повести – очень серьезная, содержательно сбалансированная, вызывающая живые отклики и споры, проза, посвященная главному герою русской литературы – человеку, обыкновенному человеку, с его метаниями, маетой, сомнениями, надеждами, чаяниями, малодушием и сердечностью, с его тоской и одиночеством, стремлением к счастью и поиском оного, порой вне четких представлений о цели такого поиска. Есть и к чему претензии предъявить, что, знаете ли, тоже неплохо, ведь когда придраться не к чему, это само по себе настораживает, не правда ли? Повести одновременно и похожи, и существенно разнятся, имея между тем в главных героях очень плохо устроенных, одиноких, и весьма недовольных собой людей. И ведь нельзя сказать, что цель автора – так называемая «комедия характеров» или «масок», портреты героев, напротив, до известной степени схематичны, написаны довольно широкими мазками, даже несколько грубовато, они массовы и не исключительны, но это то, что нужно, ибо дело тут не в конкретных персоналиях. Точнее, автора интересует поведение своих героев в «комедии положений». Слепков, не в прямую конечно, завуалировано и довольно тактично, но все же твердо и внятно, ставит вопрос об извечном нашем одиночестве, о поиске истинного человеческого счастья, о кажущейся эффективности утилитарного подхода к решению проблем в масштабе одной человеческой жизни, об элементарном благородстве, и о том, как же на деле это непросто, быть элементарно честным и порядочным, прежде всего с самим собой…Вы не пробовали? Правда, сложновато как - то все, потому, что врать самому себе не получается ни при каких обстоятельствах… Даже когда вроде бы и получается.
Выросшая в заштатном поселке девушка Наташа, не знавшая нормальной семьи и материнской ласки от сбежавшей в город за легкой жизнью родительницы, тычется в поисках тепла и элементарного взаимопонимания, точно слепой котенок, в первые подставленные ладони, но, вот беда, поиск абстрактного, хоть и нехитрого, счастья, вера в то, что она найдет того человека, с кем может создать семью и кого будет любить, кому будет верна до смертного часа, этот поиск не приносит ничего, кроме очередных ошибок и разочарований. Отчего бы? Да оттого, что героиня повести, при желании и возможности любить и быть верной, абсолютно не знает и не понимает, как это сделать, а точнее каким образом этого достичь. Ей пока невдомек, что значит для неё самой эти самые любовь и верность. И во имя чего они, непонятно. И совсем не зря жизнь сталкивает её с разочарованным и лишившимся семьи мужчиной, журналистом, человеком широкого кругозора, едва ли негодяем, имеющего свои представления о порядочности, но растерявшего однако веру - надежду - любовь, измотанного одиночеством и неизбежным оправданием ежедневного своего малодушия, когда понимание, что далее так жить не стоит, что нужно многое поменять в своей биографии, не находит воплощения в конкретных действиях. Такой вот неприкаянный, стареющий, мужчина, публицист Сергей Алешин, многое в своей жизни считающий отгоревшим безвозвратно, и вчерашняя девчонка, женщина, можно сказать, по недоразумению, не обнаружившая толком настоящих своих чаяний и потребностей. И тянутся они друг к другу наверное от того, что более на данный момент не к кому приткнуться. Одной нужен ночлег, другому… понятно, что в первую очередь. И откровенный цинизм создавшегося положения в контексте повести не выглядит чем - то из ряда вон выходящим. Отчего это? Привычка к отсутствию положительных героев? Наверное. Даже очевидно. С нелегкой руки У. Теккерея сие вот уже скоро два века, как практикуется. Но повесть Вениамина Слепкова на сатиру уж никак не тянет, да и едва ли автор к этому стремился. И казалось бы, ну, что тут такого ужасного, ведь в конце концов Алешин хорошо относится к Наташке, и она принимает такие отношения, и постель воспринимается ею не только, как оплата «добрых дел» Сергея, постель несет надежду, что возможно, когда - нибудь… Ей ведь не нужно замуж за первого встречного, абы за кого, она умеет выбирать, отвергая своего воздыхателя из приезжих строителей, ставшего первым её мужчиной… Алешин во всех отношениях для нее предпочтительнее остальных, но он ни в какую не хочет новых брачных уз, то ли дело партнер на ночь. Не то чтобы постоянный, но регулярный, время от времени. Здоровый, нормальный, цинизм, этакая физиологическая меркантильность, и ведь никого не тошнит от подобных житейских конструкций, в том числе, смею предположить, ни автора, ни, вполне возможно, читателя. Автор, хоть повествование и ведется от первого лица, предпочитает находиться над схваткой. Его позиция не совсем ясна, по - моему он сам не вполне определился с отношением к своим героям, чем - то все - таки ему симпатичными, поскольку их жутковатое в целом сосуществование, ничуть не отменяет проявления отношений человеческих, настоящих, то и дело пробивающихся сквозь патину постельной деловитости со стороны одного и суетливых хозяйственных потуг и матримониальных надежд другой. Ведь не может Сергей, вышедший на прогулку, пройти мимо случайно им обнаруженной, спящей на уличной скамейке, хмельной Наташки. И одному Господу известно, что их впереди ожидает?
Словом, одна стремится к любви и счастью, но не понимает и знать толком не знает, в чем они состоят, что они вообще такое, а второй, вроде бы и знает, и понимает, но боится поверить, вновь обжечься, боится новой боли, ибо старая еще, пусть и дремлет где - то втуне, но памятна. Да и вообще, кто же против счастья, но ведь «что такое счастье, это каждый понимал по - своему…». Вот такая повесть, без тени дидактики, без вообще какой - либо нравоучительности, о том, что порой, и весьма часто, «…человек звучит горько…», как поется в песне замечательного барда Григория Данского, что по - настоящему помочь ближнему не стол уж просто, если не умеешь вовремя помочь самому себе, что милосердию и состраданию нужно не только учиться, но прежде всего следует еще и заслужить право на оные. И наверное нечто подобное героям повести еще только предстоит. Справятся они или нет, неизвестно. Задача не из простых, ибо «…человечность это серьезно». И трудно не согласится с утверждением братьев Стругацких.
Вторая повесть «Посланец вселенной» на мой взгляд несколько слабее «Верной Наташки». Чем? Пожалуй она «прямее» по замыслу, еще более схематизирована по фабуле, и дидактики, хоть и опосредованно поданной, в ней хватает. Вдобавок, мне кажется, что прием введения в повествование некоего учителя – посланца вселенной, уже неоднократно эксплуатировался в литературе, и пусть «наставник» из «Града обреченного» уже упоминавшихся братьев Стругацких мало похож на «посланца вселенной», но присутствие последнего не кажется столь уж обязательным для того, чтобы донести до главного героя мысль о том, что «каждый человек – кузнец своего счастья».Вообще это очень интересный прием, когда главный герой априори лишается автором способности свободно мыслить и проявлять элементарную «волю к победе», когда ему нужны некие наставления со стороны, дабы как - то изменить свою жизнь к лучшему. (И не один Вениамин Слепков им согрешил. Таков, на мой взгляд, главный герой нашумевшего в свое время опуса Захара Прилепина «Санькя» – «рядовой радикал», молодой экстремист, не умеющий думать, оттого не имеющий собственной линии поведения, лишенный собственной воли, предельно реактивный…кибер какой - то, андроид… И насколько же все в итоге просто и «трагично» заканчивается!). Повесть бы только выиграла от отсутствия ненужного мистицизма, вдобавок оставляющего довольно комичное впечатление, как будто непонятно, что на самом - то деле в главном герое просыпается доселе дремавшее в латентном состоянии альтер эго! Повесть можно было сделать более убедительной, запоминающейся, контрастной. Конечно, в основе все тот же поиск, выраженный с песенной строке: «Много ль нужно, чтобы стать счастливым?», тема вполне оправданная и достойная, и несмотря на все мои претензии, мне очень по душе общая интонация повести, весьма схожая с интонациями прозы Вадима Шефнера, прозы по - настоящему человечной и доброй, ныне почти забытой к великому сожалению, а вот Вениамину Слепкову удалось, безо всякого на то умысла, практически воссоздать эту интонацию, даже атмосферу, где всем усилиям главного героя волей - неволей начинаешь сочувствовать, и даже привыкаешь «болеть» за него. Мне кажется, что проза подобного рода имеет свою целевую аудиторию и может быть весьма полезна молодым людям, начинающим свой читательский и жизненный путь, ибо посвящается она светлым мыслям и благородным чувствам, достигнуть коих в повседневной рутине зачастую довольно сложно, а утратить, в угоду сиюминутным выгодам и меркантильным резонам, проще простого. Впрочем, хорошей литературе тоже «все возрасты покорны». Поэтому, друзья мои, читайте книги Вениамина Слепкова, не пожалеете. Он пишет и для детей, его перу принадлежит сборник «Первый соловецкий инок. Рассказы для детей о преподобном Савватии» (издательство Соловецкого монастыря), книга - сказка «Древняя легенда Шоколадной страны про мальчика, который не любил шоколад», переведенная на финский язык, роман - фэнтэзи «Принц Хостинпура»… Казалось бы, приличная результативность… Но ведь провинциальные авторы в большинстве своем по - прежнему лишены возможности распространять свои произведения далее своего региона, да и служебная журнальная текучка отнимает уйму времени, тут никуда не денешься, бросить все конечно можно, но… получается, что нельзя, точнее очень не просто, особенно, когда этому делу отданы годы жизни и уйма сил.
Оттого редакционная стезя порой чаще, чем нужно, оставляет «за кадром» не только героев моей статьи, но и многочисленных их коллег, служащих в наше сложнейшее для серьезной и профессиональной печатной литературной периодики время, благородной цели – развитию и процветанию отечественной литературы, сохранению и преумножению её традиций, традиций гуманизма и патриотизма, формирования человеческих идеалов, основанных на любви, честности, доброте и благородстве. Что? Многовато высоких слов? Извините, господа, такие слова и предназначены для высоких целей, и давайте не будем их стесняться.