— Все это, конечно, очень интересно, — произнес Лайнел, — но вряд ли поможет нам с “Персефоной”. Виола наверняка писала о капитане.
— Или о войне, — согласилась с ним мисс Стирлинг. — Раз уж она так ратовала за семейный бизнес, то, скорее всего, переживала из-за возможных конфликтов с северянами. Война могла разрушить все, чего достигла упорным трудом. Да и труд рабов использовала, как бы тепло она к ним не относилась.
— Да, она писала о войне, хотя, похоже, волновало ее не столько продвижение армии Союза, сколько вероятность того, что янки могли воспользоваться ее собственностью в качестве импровизированной казармы, как это сплошь и рядом происходило в южных штатах. Она так волновалось за то, что могло произойти с ее рабами из-за военных действий, что была готова разрешить им уйти еще до того, как Линкольн отменил рабство.
У мисс Стирлинг вырвался недоверчивый возглас. Она явно не верила в благие намерения, приписываемые Оливером рабовладелице.
— Точно также, как и остальные дамы Луизианы, Виола как могла помогала южанам, — продолжал рассказывать Оливер. — И делала она это с таким пылом, словно на фронте был ее брат или супруг. В дневнике она записывала информацию о своем участии. “ Сегодня присутствовала на благотворительном балу, на котором собирали деньги для армии, чтобы закупить больше огнестрельного оружия”, “участвовала в аукционе по сбору средств для наших солдат, продала отцовские запонки и булавки для галстуков”, “передала связанные мной и Пэнси две дюжины носков...”
— Кто такая Пэнси? — поинтересовалась Вероника. — Еще одна рабыня с плантации?
— Нет, это единственная подруга Виолы, которая действительно имела для нее значение. Она жила на соседней плантации Де ла Туров, так что девочки с детства часто виделись на днях рождениях, барбекю и других подобных мероприятиях. Судя по тому, что я прочитал, Виола, возможно, никогда и не встретила бы капитана Вестерлея, если бы не Пэнси.
— А, наконец, становится интереснее. Значит, именно она их познакомила?
— Не совсем. Познакомились они 9 мая 1861 года, через месяц после начала войны. Пэнси уговорила подругу сопровождать ее во Французскую Оперу на Le pardon de Ploërmel[5]. Виола нехотя согласилась, ведь у нее было множество дел в Ванделёра. Как вы сейчас узнаете, начали они не очень-то хорошо…
Оливер откашлялся, прочищая горло, и принялся зачитывать свои записи:
“ Миссис Мерло не принимает отказов, и так как Пэнси до ужаса боится своей будущей свекрови, я не решилась ей сказать, что оперы Мейербера[6] мне нравятся точно также, как хруст короедов, пожирающих мебель в гостинной среди ночи. Эжен Мерло не смог пойти с нами. Кажется, его снова одолел приступ болезни, помешавшей ему встретиться лицом к лицу с янки. Видимо, он навевает еще бОльшую тоску, чем я думала, но, полагаю, богатство несчастного Эжена, не покажется Пэнси слишком скучным, когда они, наконец, поженятся. Правда, я считаю, что она могла бы быть более осмотрительна в своем поведении.
Сегодня вечером она кокетничала с таким бесстыдством, что я не понимаю как миссис Мерло до сих пор ничего не заметила, учитывая как она заботится о своей репутации. В четырех ложах от нашей сидел Фил Доджер, этот английский репортер, сотрудничающий с “Daily Crescent”, который пожирал глазами Пэнси каждый раз, когда мы пересекались с ним в городе. Увидев, что наша компаньонка оставила нас одних на время антракта, он тут же явился поприветствовать нас вместе с друзьями. Я чуть не умерла со стыда, когда Пэнси принялась щебетать как она рада провести время в окружении столь привлекательных джентльменов и, что мы все пальцы себе истерли от вязания носков.
Но самое интересное случилось чуть позже. Пока Доджер усаживался рядом с Пэнси, чтобы приударить за ней, а его друзья поудобнее располагались вокруг, один из них, которого я еще не знала, остался смотреть как я обмахиваюсь веером с улыбкой, которая мне совсем не понравилась. Когда я спросила, что его так развеселило, он ответил, что есть гораздо более эффективные способы помочь солдатам, чем вязание носков. Вряд ли кто-нибудь из них помрет от простуды, если не наденет их на ночь.
— Ну так подайте пример, мистер, — грубо ответила ему я. — Раз уж вы так ратуете за идею, то должны были быть на поле боя с нашими союзниками, как это сделал бы молодой и сильный мужчина, вместо того, чтобы оставаться дома вместе со стариками, калеками и трусами или иностранцами как мистер Доджер.
Услышав мои слова, он заулыбался еще больше. Должна признать, что внешне он был очень привлекателен. Его выразительные карие глаза могли бы быть прекрасны. если б не смотрели на меня так… посмею ли я написать подобное? … похотливо?
— Я понимаю, что вы имеете ввиду. Если бы природа одарила вас кое-чем еще, то вы бы тут же надели серую форму.
— Если вы не оставите меня в покое, я позабочусь о том, чтобы сотрудники театра выставили вас на улицу в мгновение ока. Зачем вы со мной вообще разговариваете, если все, что я делаю для Юга кажется вам смешным? В других ложах полно девиц брачного возраста, которые будут рады посмеяться над вашими высказываниями.
— Я согласился пойти сюда с Доджером именно из-за вас. Лишь взглянув на вас, я понял, что вы не похожи на остальных. Мое внимание привлекло то, что в отличие от большинства представленных мне женщин, вы еще не замужем, хотя все ваши ровесницы уже обзавелись вторым, а то и третьим ребенком.
Услышав очередное оскорбление, я не выдержала: вскочила на ноги и, не думая о том, что подумают сотни окружающих нас людей, оттолкнула его так, что он чуть не выпал из ложи. Доджер с дружками умолк, Пэнси раскрыла рот от удивления, но когда незнакомец расхохотался, остальные последовали его примеру. Джентльмены из соседних лож тоже заулыбались, а их дамы зашептались, прикрывшись веерами.
— А вот вам и доказательство, что я не ошибался в том, в чём пытался вас убедить весь вечер, — нахально заявил он. — Дамы юга способны сделать для фронта гораздо больше, чем сидеть изо дня в день взаперти в своих домах. Дюжину таких как она в нашей армии и янки побегут так, что только пятки сверкать будут.
— Ты всегда можешь взять мисс Ванделёр с собой, Вестерлей, — сказал ему Фил Доджер, не прекращая смеяться. — Хотя, возможно, вместо того, чтобы посмеяться над блокадой, вы в итоге потопите весь вражеский флот.
От его слов у меня затрясло. Насколько мне известно, во всей Луизиане был только один человек, посмевший пренебречь морской блокадой Союза вдоль нашего побережья. Быть того не может, чтобы корсар, имя которого было у всех на устах; мужественный герой, появляющийся во всех газетах после каждой своей операции…
— Капитан Вестерлей! — услышала я возглас миссис Мерло, вернувшийся в ложу. — Какая честь видеть вас среди нас! Вижу, что вы уже познакомились с нашей дорогой Виолой Ванделёр!
— Это была очень быстрая, но довольно эффектная встреча. Настолько, что я даже не знаю, что делать: преклонить колено и просить ее руки или же сразу смириться с тем, что предложение никогда не будет принято.
В ложе снова раздался смех, но я была слишком взбешена, чтобы и дальше все это выслушивать. Схватив шаль и сумочку, я ушла в такой ярости, что чуть не сбила с ног миссис Мерло, которая даже не сообразила, что происходит. Во время возвращения домой, я не переставала размышлять о том, как человек, совершающий столь героические поступки, может быть таким дурновоспитанным мерзавцем. Надеюсь больше никогда с ним не встретиться, иначе при нашей следующей встрече толчком я не ограничусь”.
— Мне нравится этот капитан Вестерлей, — воскликнул Лайнел, пока Вероника помирала со смеху, услышав последний пассаж. — Он совершенно точно знал, что нужно стеснительным южным девушкам. В конце концов он явно добился своего…
— Мы еще не знаем на ком именно он женился, — напомнил ему Александр. Он повернулся к Оливеру, жестом предлагая ему продолжить, и тот снова вернулся к своим записям.
— Следующее упоминание о капитане Вестерлее я обнаружил в записях почти неделю спустя. После того похода во Французскую оперу мисс Ванделёр была очень занята на плантации. У одной из рабынь начались роды, и возникли осложнения. Вызванный из Нового Орлеана врач диагностировал, что у младенца кожное заболевание, и Виола проводила все время в семейном бараке, чтобы убедиться, что ребенок вне опасности. Днем 14 мая произошло следующее…
“Пока я объясняла Салли как обтирать малыша при помощи губки и разъясняла ей предписания врача, в дверях барака появилась Мэй с цепляющейся за ее юбки Альмой. Она сообщила, что на плантацию прибыл какой-то джентльмен и ждет меня у входа в дом. Слуги спросили не хочет ли гость пройти в дом, а он рассмеялся и заявил, что вряд ли хозяйке это понравится, а на вопрос к кому он пришел, ответил, что “к своей подружке из оперы”.
Мне, разумеется, было не до смеха. От ярости у меня задрожали руки и я быстро отдала младенца Салли, чтобы не уронить. Я бросилась к дому, полная решимости расставить все точки над i, но, увидев, что он болтает с Мюриэль, застыла на месте. Она была еще более не в себе, чем обычно. Кажется, она даже была босиком! Заметив мое появление, она поморщилась, развернулась и исчезла, тряхнув своей спутанной гривой. Разумеется, этот дало Вестерлею лишний повод подколоть меня.
— Ваша сестра — странное создание, мисс Ванделёр. Когда она пришла со мной поговорить и узнала, что я моряк, то начала забрасывать меня самыми разнообразными вопросами о методах пыток, применяемых европейской инквизицией. У нее пугающий взгляд, способный лишить воли собеседника одним взмахом ресниц.
— Надо было мне научиться у нее этому трюку. Мне бы это очень пригодилось, чтобы вышвыривать из дома докучающих незваных гостей.
Как я и предполагала, он снова рассмеялся.
— Вижу, вы не из тех, кто забывает обиды, верно? Что ж, значит, я был прав, полагая, что должен нанести визит и выразить свое уважение вашей семье. Завтра я отплываю в очередной рейс в Старый свет в поисках снаряжения для наших войск, но перед отъездом решил посетить плантации де ла Туров, Мерло, чтобы попрощаться. Именно это сделал бы джентльмен, не так ли?
— Джентльмен не посмел бы меня побеспокоить после всего, что он мне наговорил. Даже если бы он пришёл просить прощения за…
— Мне не за что просить прощения. Вы сами виноваты в том, что не поняли моих комплиментов. Когда я выразил удивление тем, что вы не замужем в вашем возрасте, то сделал это не для того, чтобы вы почувствовали себя старой девой, а, чтобы дать вам понять, что мужчины Луизианы, должно быть, еще глупее, чем я думал. В Джорджии никто не сидел бы сложа руки, пока первая красавица остается на свободе. Думаю, ради вас мы бы просто поубивали друг друга.
Мне стыдно признаться, но я покраснела словно юная девица. Я — красавица? Да быть такого не может. Именно так я ему и ответила. Первой красавицей всегда была Пэнси де ла Тур, все соседи единодушны в своем мнении. Но капитан Вестерлей ответил, что таких шумных и легкомысленных девушек как Пэнси — сотни, хотя не все из них такие кокетливые как она.
— В тот день в опере не осталось ни одного человека, не заметившего как она флиртовала с Филом Доджером. Даже ее будущая свекровь испытывала неловкость, при том, что она явно не очень-то сообразительна в таких вещах. На месте миссис Мерло, я бы волоком потащила сына к алтарю, пока девушка не ускользнула с кем-нибудь другим. Как мне сказали, они помолвлены уже не меньше шести лет.
— С тех пор, как Пэнси исполнилось семнадцать, так что вскоре она вместе со мной войдет в категорию старых дев, — буркнула я. — Но не ее вина в том, что Эжен Мерло до сих пор на ней не женился. Этот молодой человек всегда был болезненным. Еще в детстве он перенес скарлатину, после которой так и не оправился окончательно. Именно поэтому он не на фронте и, будьте уверены, что он очень из-за этого переживает.
— Скарлатина вовсе не превращает юношу в нежный оранжерейный цветок. Мисс де ла Тур не знает во что ввязалась, если все еще надеется на оправдание своих надежд.
— Вы просто ужасный человек! — воскликнула я, снова развеселив его. — Как вы смеете явиться в мой дом с извинениями и при этом оскорблять мою подругу? Мне следует приказать слугам вышвырнуть вас с моей собственности!
— Предпочитаю, чтобы это сделали вы, мисс Ванделёр. Более того, если вы лично не проводите меня до ворот, то никогда не сможете быть уверены, что я действительно ушел. Думаете, вы сможете спать спокойно, зная, что, я, возможно, брожу по плантации, пробираясь прямо в вашу спальню, чтобы посягнуть на вашу честь?
Я снова краснею, выводя эти строки, но его слова вызвали во мне странную дрожь. Я проводила его по дубовой аллее до ворот, где мы немного постояли и поговорили. Он рассказал, что его судно пришвартовано в речном порту Нового Орлеана, что четыре года назад он окрестил его “Калипсо” и что вернется он не раньше, чем через месяц. Этого времени будет более чем достаточно, чтобы я зарыла раз и навсегда топор войны, заверил он меня, а когда он вернется, то мы начнем наши отношения с чистого листа.
— Не уверена, что захочу это сделать. Я с детства привыкла к честности и именно это помогло мне завоевать доверие моих рабов, но в тоже время, между прямотой и грубостью существует лишь тончайшая грань, капитан Вестерлей. — тут мне в голову пришла идея и, не раздумывая, я добавила: — По возвращении привезите мне что-то, доказывающее, что вы не смеетесь надо мной.
— Головы Линкольна будет достаточно для кровожадной Виолы Ванделёр? Или вы предпочитаете то, что попросила бы любая другая женщина: парижские наряды, венецианские драгоценности, экзотический парфюм?
— Я не смогу надеть ни наряды, ни украшения для работы на плантации, а лучшим ароматом для меня является запах индиго, с каждым годом цветущего все лучше. В опере вы сказали, что я не похожа на остальных, поэтому логично, что вы должны преподнести мне нечто особенное. Что-то, чего я никогда прежде не видела.
Несколько мгновений он смотрел на меня так пристально, словно хотел испепелить взглядом. Послышался звук шагов, я обернулась и увидела приближающегося управляющего, который, скорее всего, хотел узнать, что там с ребенком Салли и сколько надо заплатить врачу. Так что мне пришлось попрощаться с капитаном Вестерлеем пожатием руки, что сильно удивило его, так как он собирался мою руку поцеловать. Улыбка осветила лицо капитана.
Какая же я дура. Месяц — это слишком много для мужчины, и даже предполагаемая “краса Луизианы” не в состоянии удержать живой интерес такого человека как Вестерлей больше, чем на несколько дней. Но, в конце концов, что мне от этого?”
— Хладнокровная и безупречная Виола влюбилась! — воскликнула Вероника.
— Не стоит относится к этому, как к развлекательному чтиву, — одернул ее дядя под смешки мисс Стирлинг, Оливера и Лайнела. — Напоминаю вам, что у этой истории печальный конец, как и у несчастного Джона Ривза. Так же как и ваша, мисс Стирлинг, если бы вчера Лайнел замешкался хоть на минуту, вытаскивая вас из воды.
— Я не нуждаюсь в напоминаниях, профессор, — ответила девушка, искоса глядя на Лайнела и вновь обретая серьезный вид. — Просто я и подумать не могла, что нам удастся так близко познакомиться с одним из объектов нашего расследования.
— А мне интересно, удалось ли капитану Вестерлею узнать Виолу … ещё ближе, чем нам, — добавил Лайнел. — Что ты там еще накопал в этих дневниках, Твист?
— В течение нескольких последующих недель — никаких записей, — продолжил Оливер, перелистывая страницы. — Возможно, она была слишком занята, или же не хотела поддаваться искушению помечтать о нем. Но три недели спустя произошло нечто неожиданное. “Калипсо” капитана Вестерлея вернулась в Новый Орлеан раньше времени... точнее то немногое, что от нее осталось. Судно попало под перекрестный огонь и было почти полностью разрушено. Вестерлей потерял в битве несколько человек, а сам был ранен в голову. Впрочем, ранение не было тяжелым.
— Надо же, похоже, на море ему не очень-то везло, — изогнув бровь прокомментировала Вероника. — Смею предположить, что Виола была очень расстроена, узнав такую новость.
— Больше, чем расстроена. Узнав о произошедшем от миссис Мерло, она тут же бросилась в Новый Орлеан. Вечером 7-го июня она написала, как бежала до маленького домика во Французском квартале, в котором, как сообщила ей соседка, остановился капитан. Буквально на пороге дома она столкнулась с Филом Доджером, английским репортером “Дейли Кресцент”, с котором кокетничала Пэнси. Он тоже пришел навестить Вестерлея. Тем утром он написал статью о сражении, в котором пострадала “Калипсо” и заверил девушку в том, что капитан идет на поправку.
Оливер пролистнул еще несколько страниц, нашел нужный отрывок и продолжил:
“ Негритенок лет десяти провел нас вверх по лестнице до комнаты, в которой отдыхал капитан. Выражение лица было хмурым, но, увидев меня, Вестерлей улыбнулся и в этот момент я чуть не разрыдалась при виде его головы, на которой еще один раб как раз менял повязку. По-моему, он не заметил за моей спиной Доджера, пока тот не заговорил о том как взволновала народ новость о нападении на “Калипсо” и что множество людей обратилось в редакцию чтобы узнать жив ли капитан. Казалось, ему понадобилась целая вечность, чтобы он, наконец, вспомнил, у него еще куча дел и ушел.
Когда мы остались одни, мы долго смотрели друг другу в глаза без слов. Наконец, он произнес:
— Я выполнил свое обещание, Краса Луизианы.
Я сразу поняла, что он имеет ввиду и попыталась помочь капитану присесть, чтобы он мог позвонить в стоявший на столике колокольчик, но он мне этого не позволил.
— Теперь уже вы не сможете сказать, что я бесчестный человек. Я привез вам то, что никогда не видели ни вы, ни ваши соседи.
— Капитан, сейчас это неважно. Для меня достаточно того, что вы вернулись целым и невредимым. Когда миссис Мерло сообщила мне о случившемся, то вы себе не представляете насколько виноватой я себя почувствовала…
Я замолчала, когда очередная негритянка, едва достающая мне до пояса, внесла в комнату огромную вазу с фруктами. Когда она вышла, я ошарашенно взглянула на Вестерлея.
— Надеюсь, мои слова не покажутся вам слишком грубыми, но я не ожидала, что у такого как вы, никогда не владевшего плантацией, может быть столько рабов. Особенно, в таком маленьком доме как этот.
— Вы ошибаетесь, — ответил он с улыбкой. — Они не рабы.
— Как это не рабы? Мальчик открыл нам дверь, другой перевязывал вам голову, кто же они?
— Я не рабовладелец, мисс Ванделёр. Я много путешествовал и видел, что за пределами нашего побережья существует иной мир, где почти исчезло различие между хозяевами и рабами. Эти ребята — мои слуги, которым я плачу деньгами, получаемыми от правительства за то, что я насмехаюсь над Союзом. Все трое могут уйти в любой момент и они прекрасно это знают, но никогда этого не сделают. Они должны мне не меньше, чем я им.
Его слова обескуражили меня еще больше и, видя мое недоумение, капитан решил пояснить:
— Два года назад я нашел в порту Боя, мальчика, который открывает сейчас мою дверь. Он прятался между бочками, был одет в лохмотья и дрожал от холода и страха. Я взял его домой и только благодаря большому терпению мне удалось выяснить правду: его мать погибла и хозяин решил продать его на другую плантацию. Ночью мальчик сбежал, при этом он прекрасно знает, что ждет беглых рабов. Насколько я понял, Боя искали и его поимка была лишь вопросом времени, так что я предложил ему остаться у меня в обмен на доллар в месяц с условием, что если кто-то будет расспрашивать, я отвечу что купил его.
— Это было очень благородно с вашей стороны, — вынуждена была признать я, удивленная больше. чем мне самой хотелось признавать. — Остальные тоже беглые?
— Да, Джимми сбежал от порки и, начав работать на меня, вернулся на свою старую плантацию и забрал оттуда Лиззи, свою сестру. Думаю, им здесь неплохо, хотя большую часть времени дом закрыт и они боятся выходить наружу. В конце концов, — он вздохнул, шаря рукой в вазе с фруктами, — теперь, когда я целиком и полностью разрушил свою репутацию в ваших глазах, продемонстрировав свою чувствительность, полагаю, что я обязан дать вам то, о чем вы меня просили. К сожалению, это нечто эфемерное.
Мне невероятно повезло, что в тот момент он не видел моего лица. Я уверена, что все мои мысли ясно на нем читались и мне пришлось глубоко вздохнуть чтобы обрести спокойствие, пока капитан вытаскивал из-под яблок странный предмет и вкладывал его в мою ладонь. Разглядев его, я поняла, что знаю, что это за фрукт, хотя никогда его вживую не видела. Вестерлей выполнил свое обещание.
— Гранат? — удивилась я. — Как вам удалось его достать?
— Возвращаясь из Франции, я сделал остановку у берегов Андалусии на своей несчастной “Калипсо”. Уж не знаю почему он привлек мое внимание на прилавке фруктовой лавки. Думаю, он напомнил мне вас. Такая сильная и крепкая оболочка и столь полна чудес изнутри. Так отличается от всех остальных.
— Это фрукт Персефоны, — тихо сказала ему я, а когда он удивленно посмотрел на меня, объяснила: — Греки верили, что Персефона, супруга бога подземного царства, съела шесть зерен граната и поэтому не могла навсегда покинуть преисподнюю. Если кто-то попробует пищу мертвых, он никогда не сможет вернуться в мир живых.
— Что ж, теперь и не знаю, стоит ли вам его пробовать, — улыбнулся он. — Может, лучше посадить эти семена в Ванделёре, чтобы со временем вы смогли выращивать свои собственные гранаты? Они будут гораздо свежее, чем этот, пересекший океан.
— Думаю, именно так я и сделаю, — ответила я ему, — но сначала мы его все-таки попробуем. Если за это мы попадем в ад, то сделаем это вместе.
Он был так ошарашен, что даже не среагировал, когда я встала, чтобы взять пару тарелок и нож. Я вновь села рядом с ним и осторожно разрезала гранат, открывая взору его внутренности, сладкие, как ничто из того, что я пробовала раньше.
Когда я протянула капитану его тарелку, он посмотрел мне в глаза, и это обострило все мои чувства в тот момент, от ощущения липкой гранатовой крови на пальцах до лучей теплого июньского солнца на моем правом плече.
— Я уже сбежал из ада, — наконец произнес мужчина едва слышным голосом. — И теперь знаю почему мне это удалось. Потому что вы ждали меня.
Я почувствовала себя такой подавленной, что была не способна хоть что-то ответить ему, впрочем, в словах не было необходимости. Еще никогда молчание не казалось мне столь красноречивым, как тогда, в маленькой комнате во Французском квартале, которая вскоре заполнилась приятелями капитана и солдатами, которые хотели знать о его самочувствии. Мне пришлось уйти, чтобы избежать кривотолков, но весь обратный путь до плантации мое сердце оставалось с ним, разделенное надвое как тот гранат”.
На этот раз никто не посмел рассмеяться. Один из официантов подошел, чтобы убрать пустые чашки. Все пятеро собеседников сидели молча, пока он не ушел.
— Откуда в итоге взялась“Персефона”? — произнес в конце концов Александр. — Это второй корабль, купленный капитаном после разрушительного нападения на “Калипсо”?
— Видимо, так, — подтвердил Оливер. — Во время выздоровления, Вестерлей занялся поиском судна, чтобы продолжить издеваться над блокадой, а мисс Ванделёр помогала ему чем могла. Но все, что я нашел о самом корабле это то, что выстроен он был на верфях конфедератов Нэшвилла[7] и в тот момент ростры у него не было. Сама же Виола отмечала, что капитан решил окрестить судно особым для них обоих именем. Он был убежден, что это имя принесет удачу в его операциях.
— Значит, в то время они были вместе, — заметил профессор, задумчиво протирая платком очки. — Странно, что в дневнике нет никаких деталей об их браке, учитывая насколько Виола была влюблена в капитана.
— Вы еще не дослушали всю историю до конца, — предупредил Оливер таинственным тоном. — Последняя запись в дневнике была сделана первого или второго июля 1861 года. Похоже, в Ванделёре был устроен праздник в честь капитана. Виола осознала, что в течение долгого времени плантация была закрыта для публики и решила, что необходимо организовать какое-нибудь мероприятие, как это делали соседи. По всей видимости, все прошло успешно, так как той же ночью, когда все разошлись по своим комнатам, Виола написала, что никогда еще плантация так не блистала, и что она стоит на пороге совершенно новой эпохи, отличной от того, что было раньше. Более того, девушка была чрезвычайно взволнована, потому что перед тем, как сесть за письменный стол, она выглянула в окно и увидела на крыльце Вестерлея, курящего под звездным небом. Вдруг он достал из кармана какой-то предмет, чтобы рассмотреть поближе. Несмотря на темень, девушке удалось разглядеть, что это было кольцо. Кольцо, которое, капитан снова убрал в карман, возвращаясь в дом. — Оливер вздохнул и добавил. — После этого Виола не написала ничего, кроме единственной фразы на следующий день, утром второго июля.
— Как это больше ничего не написала? — удивилась мисс Стирлинг. — Как она могла бросить свой дневник именно тогда, когда начиналась самая прекрасная пора в ее жизни?
— Полагаю, потому… что эта самая эпоха так и не началась. Виола не вышла замуж за капитана.
Мисс Стирлинг удивленно вскинула брови. В качестве ответа, Оливер выложил на стол последнюю страницу записеи и пальцем указал последнюю скопированную из дневника Виолы фразу:
“ Суббота, 2 июля 1961 года. Все кончено”.
—————————
[1] House of Worth — французский дом высокой моды, который специализируется на от кутюр, прет-а-порте и парфюмерии. Исторический дом был основан в 1858 году дизайнером Чарльзом Фредериком Уортом. Дом продолжал работать при его потомках до 1952 года, окончательно был закрыт в 1956 году. В 1999 году бренд House of Worth был возрождён.
[2] Бура́ (тридцать одно) — карточная игра (также называется и комбинация трёх козырей при игре в буру). Одна из основных разновидностей этой игры — буркозёл. Также в «буру» можно играть, сдавая по пять карт, играют двое, игра длится до конца колоды, в конце подсчитываются очки взяток игроков, выиграл тот, кто набрал больше 60 очков, так как в колоде 120 очков. Если набрали по 60 очков, значит, ничья. Остальные правила не отличаются от игры по три карты. Есть только одна масть, которую нельзя сбить козырной картой — это пики, они бьются пиковой картой по старшинству.
[3] Желтая лихорадка — это острое вирусное заболевание, которое передается комарами и характеризуется тяжелыми изменениями со стороны крови, высокой температурой тела, поражением печени и почек.
[4] Марди Гра (фр. Mardi gras, буквально — «жирный вторник») — вторник перед Пепельной средой и началом католического Великого поста, последний день карнавала. Праздник, который знаменует собой окончание семи «жирных дней» (аналог Всеядной недели). Название распространено в основном во франкоговорящих странах и регионах. Празднуется во многих странах Европы, в США и в других странах. Из городов США самые массовые и пышные празднования проходят в Новом Орлеане. В англоговорящих странах называется Shrove Tuesday, Fat Tuesday («исповедный, жирный вторник»); аналог восточнославянской Масленицы.
[5] Плоэрмельский праздник (Le Pardon de Ploërmel) / Динора (Dinorah) / Кладоискатель (Le chercheur du tresor) / Динора, или Паломничество в Плоэрмель (Dinora, oder Die Wallfahrt nach Ploermel) — комическая опера Дж. Мейербера в 3 действиях, либретто Ж. Барбье и М. Карре по пьесе М. Карре «Плоэрмельский праздник» (другой перевод того же названия — «Паломничество в Плоэрмель»).
[6] Джа́комо Мейербе́р (нем. Giacomo Meyerbeer, урождённый Якоб Либман Бер — нем. Jacob Liebmann Beer; 5 сентября 1791, Тасдорф, Германия — 2 мая 1864, Париж, Франция) — немецкий и французский композитор еврейского происхождения. В 1831 году, с рождением его оперы «Роберт-дьявол» и опер его преемников, возник жанр «Большой французской оперы». Стиль мейерберовской Большой оперы был достигнут путём слияния немецкой оркестровой традиции, искусства bel canto и французской декламации, которые были использованы в контексте нашумевшего мелодраматического либретто Эжена Скриба и дополнены существующими на тот момент театральными традициями Парижской оперы. Таким образом установился стандарт, благодаря которому Париж сумел сохранить свой статус оперной столицы XIX века.