«Стихи о прекрасной даме» см билет 36!
«Стихи о Прекрасной Даме» – центральный цикл первого тома. Это и есть то «мгновение слишком яркого света», о котором Блок писал А. Белому. В этом цикле нашли отражение любовь молодого поэта к своей будущей жене Л. Д. Менделеевой и увлечение его философскими идеями Вл. Соловьева. Наиболее близко ему в это время было учение философа о существовании Души Мира, или Вечной Женственности, которая может примирить «землю» и «небо» и спасти находящийся на грани катастрофы мир через его духовное обновление. Живой отклик у поэта-романтика получила мысль философа о том, что сама любовь к миру открыта через любовь к женщине. Идеи Соловьева о «двоемирии», сочетание материального и духовного воплотились в цикле через многообразную систему символов. Многопланов облик героини. С одной стороны, это вполне реальная, «земная» женщина. Герой видит ее «каждый день издалека». С другой стороны, передним небесный, мистический образ «Девы», «Зари» и т.д. То же можно сказать и о герое цикла. Для усиления мистического впечатления Блок щедро использует эпитеты, такие, например, как «призрачные», «неведомые тени» или «неведомые звуки» и т.п. Таким образом история земной, вполне реальной любви преображается в романтико-символический мистико-философский миф. У него своя фабула и свой сюжет. Основа фабулы – противопоставление «земного» «небесному» и в то же время стремление к их соединению, «встрече», в результате чего и должно наступить преображение мира, полная гармония. Однако лирический сюжет осложняет и драматизирует фабулу. От стихотворения к стихотворению происходит смена настроений героя: радужные надежды – и сомнения в них, ожидание любви – и боязнь ее крушения.
«Песня судьбы»
Два типа героинь. Первый тип генетически восходит к «софийному» женскому образу «Стихов о Прекрасной Даме». Второй тип — «стихийные» героини, на первый взгляд абсолютно противоположные «софийным» героиням (Незнакомка, «дикой вольности сестра» и др.). Тот же тип героини появляется в двух пьесах — «Незнакомка» и «Песня Судьбы».
Думается, что в «Песне Судьбы» Блок в первый и последний раз решился представить свой автобиографический миф в развернутом сюжетном драматическом повествовании, по отношению к которому стихи стали выглядеть своеобразными «фрагментами», «точечными» воспроизведениями тех или иных ситуаций.
Возникновение «стихийной» героини в творчестве Блока не только не противоречит изначальному мифу о Софии, но и является его почти необходимым продолжением.
Гностический симонианский миф о Елене-Софии включал в себя и мотив ее земного плена. Приведем изложение этого сюжета у историка древней философии Ореста Новицкого: София, или Энния (Энойя), — «мать всего существующего». Но духи, созданные ею, «позавидовали» ее могуществу и «решили освободиться от этого унижения». Они схватили ее, отторгли от внешнего мира и «заключили в человеческое тело». С этого времени восторжествовали зло и несовершенство мира. Плененная Энния томилась и страдала, пока Верховное Существо решилось освободить ее и восстановить первоначальную гармонию вещей. При этом, согласно Симону Магу, Верховное существо, проходя все степени бытия, «являлся всем существам в свойственной им форме и, наконец, явился Самаритянам в образе Симона». Елена, тирская рабыня, похищенная им у ее прежнего спутника и господина, была, по версии Симона, — падшая и униженная София. Она же, по его убеждению, была и Троянской Еленой и «с тех пор успела только глубже пасть».
Совершенно очевидно, что симонианский вариант гностического мифа, в том виде, как он был известен современникам Блока, во многом определяет сюжетную ситуацию «Песни Судьбы».
В пьесе, как и в стихах Блока, две героини — Елена и Фаина. Софийные черты в Елене угадываются в первой же сцене. Прежде всего — имя, совпадающее с именем героини в симонианском мифе.
Белый дом, белое платье, белые крылья, увиденные Монахом, белая лилия, светлый фонарь, — все это совпадает с обликом героини «Стихов о Прекрасной Даме» и в то же время соответствует лунной символике, связанной с именем Елены.
Но почему появляется вторая героиня — и в стихах, и тем более в пьесе? Проще всего объяснить это обстоятельство встречей Блока с Н.Н.Волоховой. Но для того чтобы биографический факт стал творческим фактом, его необходимо было включить в сюжет автобиографического мифа. И, самое неясное, — почему Герман, уйдя из дому и от Елены, настаивает: «Я верен! Я верен! Никто не смеет заикнуться об измене! Вы ничего не понимаете!» (IV, 148).
Блок в разгар увлечения Н.Н.Волоховой также пытался примирить жену с возникшим любовным треугольником. В этой интерпретации любовного треугольника заключена и сюжетная загадка «Песни Судьбы», и направление развития автобиографического мифа Блока.
Имя Фаина (Phaennos) по-гречески — «сияющая». Иными словами, как и Елена, Фаина — Дева Света. Эпитет «сияющий», глагол «сиять» сопровождают Фаину и в репликах персонажей, и в авторских ремарках: Монах (2 картина): «Только глаза сияли из-под платка» (фраза повторяется дважды. — IV, 127). Ремарка (пятая картина, — IV, 142): «Является Фаина <...> Ее волосы закрыты черным платком, а зарево — как сияние над головою».
Итак, Фаина — тоже Дева Света. Но, в отличие от Елены в белом платье, Фаина постоянно в черном (платье, платке) — свет в плену у тьмы. Внешним образом Фаина тоже в плену — у своего Спутника — и ждет жениха, который должен ее освободить: «Старый, тихий, властный — опять уводит меня! Услышь меня! Услышь! Освободи!» (IV. 145). И старый Монах, и сама Фаина вспоминают об ее довременном прошлом, где Фаина была среди самосжигающихся раскольников. Иными словами, Фаина — «стихийный», земной полярный двойник Елены — воплощает черты падшей Софии, Души мира, заключенной в земное тело, плененной и тоскующей.
В основном тексте «Песни Судьбы» героини ни разу не встречаются. Более того: после встречи и соединения Германа и Фаины, Фаина вдруг исчезает, а в путь навстречу Герману отправляется Елена: именно с ней, очевидно, по замыслу автора, и должен вновь соединиться Герман. Путь к Фаине превращается в возвращение к Елене. Но — не в прежний белый дом, так как Елена сама выходит в мир, в свой крестный путь навстречу Герману и воплощает в себе теперь черты и земной, и «небесной» героинь.
Но в черновых редакциях пьесы «софийный» облик Фаины и двойничество полярных героинь были гораздо очевиднее, что позволяет утверждать, что и этот мотив воплощен Блоком совершенно сознательно, едва ли не с филологической отсылкой (видимо, очевидная филологичность и не устраивала поэта). В одной из ранних редакций Монах говорит о Фаине, что она «по воле своей низвергает царей и героев и обращает вспять корабли». Друг Германа возражает в ответ: «Должно быть, вы нарочно путаете имена. Вы рассказываете сказку о древней царице, Троянской Елене, из-за которой действительно боролись цари и герои и обращались вспять корабли. Рассказывайте, здесь любят слушать сказки, но зачем так лукаво путать имена?» Монах отвечает: «По-вашему сказка, а по- моему — быль. Была Елена, а теперь — Фаина».
Думается, что Блок убрал этот фрагмент из основного текста неслучайно: последняя реплика Монаха совершенно уничтожает сюжетную тайну драмы, двойничество полярных героинь становится настолько явным, что само развитие действия выглядит едва ли не заранее расчисленным.
Лунарный миф
Как бы ни относиться к «соловьевскому» и «реалистическому» прочтению сюжета «Стихов о Прекрасной Даме», для непредубежденного читателя ясно, что стихи Блока не укладываются целиком ни в одно из них. И даже «сочетание» того и другого подходов мало что дает не для обобщенного толкования сборника, а для понимания живой конкретности поэтического текста.
Посмотрим, например, на начало стихотворения, открывающего цикл «Стихи о Прекрасной Даме»:
Отдых напрасен. Дорога крута.
Вечер прекрасен. Стучу в ворота.
Дольнему стуку чужда и строга,
Ты рассыпаешь кругом жемчуга.
Терем высок, и заря замерла.
Красная тайна у входа легла.
Спросим себя: почему героиня стихотворения «рассыпает жемчуга»? Почему она находится в тереме? Почему в этом, да и в других стихотворениях цикла она появляется только на закате и в вышине?
Стихотворение «В бездействии младом, в передрассветной лени...», рисующее «встречу» героя с Ней, создает еще более странную картину ее появления:
Невозмутимая, на темные ступени
Вступила Ты, и Тихая, всплыла.
Кто бы ни была героиня цикла — «Вечная Женственность» или Любовь Дмитриевна Менделеева, вряд ли можно внятно объяснить, почему она «всплывает». Но этот глагол, как и родственные ему «плыть» и «восходить», повторяется и в других стихотворениях:
Прозрачные, неведомые тени
К Тебе плывут, и с ними Ты плывешь,
Тебя не вижу я, и долго Бога нет.
Но верю, ты взойдешь, и вспыхнет сумрак алый,
Смыкая тайный круг, в движеньи запоздалом.
Ты в белой вьюге, в снежном стоне
Опять волшебницей всплыла <...>
И можно ли к «Вечной Женственности» или к реальной земной девушке обратиться (даже в стихах) следующим образом:
Белая Ты, в глубинах несмутима,
Столь же трудно понять, какая героиня может появляться перед героем так, как в стихотворении «За туманом, за лесами...»:
За туманом, за лесами
Загорится — пропадет,
Еду влажными полями —
Снова издали мелькнет.
Так блудящими огнями
Поздней ночью за рекой
Над печальными лугами
Мы встречаемся с Тобой.
И уже совсем необъяснимо, почему в стихотворении «Она росла за дальними горами...» о героине сказано: «И, влажный злак, она к нему всходила», а в финале — «Она течет в ряду иных светил». Или — почему в стихотворении «Молитву тайную твори...» говорится: «Проникнешь ты в Ее черты, / Постигнешь ты — так хочет Бог — /Ее необычайный глаз» (I, 98). Всего непонятнее здесь именно этот «необычайный глаз» героини. Таких «наивных» вопросов может быть еще очень много.
Ответ на эти вопросы, как ни странно, можно найти, если на некоторое время забыть и о Вечной Женственности, и о Л.Д.Менделеевой, а еще раз вдуматься в смысл «вертикальной» композиции цикла; т.е. попросту в то, что героиня обычно находится в вышине, а герой — внизу, что появляется («всплывает», «восходит») она неизменно в вечерних сумерках, на вечерней заре, что она — «светильник», «источник света», «белая», «Закатная, Таинственная Дева». И, вернувшись к нашему первому вопросу (почему Она «рассыпает жемчуга»'), вспомнить стихотворение Фета («Мудрым нужно слово света...»), написанное еще в 1847 г.
Я не знаю: в жизни здешней
Думы ль правы, чувства ль правы?
Отчего так месяц вешний
Жемчугом осыпал травы?
Итак, «рассыпает жемчуга» — уже известная русской лирике метафора, обозначающая лунный свет, отраженный в каплях росы.
Если предположить, что эти совпадения не случайны, и что центральный образ «Стихов о Прекрасной Даме» — Луна, не называемая, но сквозящая через перифрастические описания, то многие только что перечисленные «загадки» цикла прояснятся сами собой. Характерно, что «луна» («месяц») в тексте цикла «Стихи о Прекрасной Даме» названа прямо всего шесть раз. Прямых именований Луны и месяца нет. Имя заменяется местоимениями Ты и Она, а также некоторыми именованиями-эвфемизмами. Создается впечатление, что Луна как главный сакральный предмет табуируется, зашифровывается.
При таком прочтении многие стихотворения будут выглядеть как «стихотворения-загадки», «стихотворения-ребусы» (термины М.Л.Гаспарова), которые мгновенно проясняются, как только названо «ключевое слово».
Но не все стихотворения первого тома легко прочитываются как простые «пейзажные» зарисовки, и «Она» далеко не всегда отождествляется с эмпирически-чувственным образом Луны. Так, по-прежнему необъяснимы стихотворения, где она названа «Царевной» в «терему», «влажным злаком», где говорится о ее «храме», «престоле», где развиваются мотивы двойничества, двуликости, ворожбы, гаданий, колдовства, царства мертвых и т.п. Но все эти стихотворения становятся понятными, если от чувственного образа перейти к многозначному символу Луны и связанному с ним комплексу мифологических мотивов. Блок, безусловно, мог знать по крайней мере античные варианты лунарного мифа, почерпнутые отчасти из гимназического курса, но в наибольшей степени — из университетских лекций, в первую очередь,— Ф.Ф.Зелинского.
Хорошо известно, например, что Селена (Геката) в греческой мифологии покровительствует любовным чарам, гаданиям и колдовству. Связь Луны с богиней плодородия Деметрой (Церерой) и ее дочерью — царицей Аида Персефоной (Прозерпиной) объясняет и символику злака, мотивы царства мертвых в «Стихах о Прекрасной Даме» («Песни твоей лебединой / Звуки почудились мне»).
Мотив «смыкания кругов» звучит впервые... в гомеровском гимне
«К Селене»:
...Селена-богиня
Вечером в день полнолунья.
Великий свой круг совершая,
Ярче всего в это время она, увеличившись, блещет
В небе высоком, служа указаньем и знаменьем людям.
(Пер. В.Вересаева38).
На вопрос о ближайшем источнике этих сведений, помимо академических штудий, ответить достаточно просто: в наиболее концентрированном виде изложение всех перечисленных порождений символа Луны содержится в начале одиннадцатой книги романа Апулея «Метаморфозы, или Золотой осел», которая начинается молитвой героя к Луне и ее ответным обращением к нему. Стоит напомнить, что Блоку принадлежит рецензия на фрагмент этого романа об Амуре и Психее.
Наконец, мотивы Царевны в тереме выводят не только к известным русским сказкам, но и к гностическому варианту мифа о Софии-Премудрости, заключенной в тело земной женщины — Елены, спутницы Симона-Мага (Волхва). В изложении Ф.Зелинского, несомненно, известном Блоку, этот сюжет является частью мифа о Елене Спартанской. Деревянная башня (терем), в которой находится Елена, излучает ее свет одновременно из всех окон, поскольку она — Луна: созвучие слова Елена-Селена порождает подобное отождествление (как и с древней Астартой) также и с Луной, и с колдовством41. Башня — храм Елены — почиталась в Спарте как источник чудес.
Итак, связь центрального женского образа ранней лирики Блока с лунарным мифом вовсе не отменяет возможности прочтения этого цикла через миф о Софии: сама София тоже связана с символом Луны. Сложнейшая образная структура «Стихов о Прекрасной Даме» заключается именно в этой уникальной для русской поэзии многослойности смыслов и прочтений, где ни один слой не уничтожает предыдущий или последующий, а лишь способствует его дальнейшему углублению и разветвлению. Это и есть символ как принцип поэтического воссоздания мира.
Кратко
«Кто же плывёт в небе?» - лунарный миф (гностики – учение о луне; луна – главный сакральный предмет, поэтому всегда зашифровывается → стихотворения-загадки-ребусы. Но когда ключевое слово найдено – всё становится понятно). С луной связаны гностические мифы. Зелинский – профессор, у которого Блок учился. У этого профессора есть работа о луне как о существе греческой мифологии. → возможно повлияла на Блока.
Гностический миф: существует София, которой подчинялись духи. Духи позавидовали и облачили её в тело. Задача героя освободить Софию от материи для того, чтобы произошло преображение мира.
Мотивы злака связаны с богиней плодородия.
Образ гармоничного мира – Елена
Фаина – дева света, попавшая в тень
Елена и Фаина одно и то же
Фаина – Елена, которую нужно освободить
Приобщение к Фаине – приобщение к душе народа.
Некое двойничество – душа мира, воплощенная в земной женщине.