C.Н. Чубаков
Отличительной, наиболее характерной чертой русской классической литературы является ее страстная гражданственность, ее публицистичность, стремление откликнуться на самые острые, самые животрепещущие вопросы современности. "Герой нашего времени", "Кто виноват?", "Отцы и дети", "Что делать?", "Преступление и наказание" – уже только одни названия романов (и этот перечень можно продолжить) Лермонтова, Герцена, Тургенева, Чернышевского, Достоевского, написанных в середине XIX столетия, является свидетельством быстрого и живого отклика виднейших русских писателей на актуальные запросы окружающей жизни. Толстой же в 60-е годы создает монументальное эпическое полотно, "Войну и мир", в котором, осмысляя в контексте современной действительности события исторического прошлого, войны 1812 года, декабристского движения, самим заглавием предваряет одну из самых главных и кардинальных проблем не только XIX-го, но и последующего XX столетия.
В целом все творчество Толстого представляет собой, по известной оценке В.И. Ленина, "шаг вперед в художественном развитии всего человечества". И в "Войне и мире", самом крупном произведении Толстого, доминируют главным образом средства художественной изобразительности. Сам писатель в начале 1860-х годов так и ставил себе задачу: работать не над выполнением какого бы то ни было заказа, а, отбросив любые соображения коньюктурного порядка, с помощью литературного романа, "широкого и свободного", воплотить в галерее прежде всего чисто художественных образов собственные мысли и чувства, поведать читателю о задуманном, выношенном, пережитом, наболевшем. По этому поводу он писал полемически в разгар работы над эпопеей: "Цели художества несоизмеримы (как говорят математики) с целями социальными. Цель художника не в том, чтобы неоспоримо решить вопрос, а в том, чтобы заставить любить жизнь в бесчисленных, никогда не истощимых всех ее проявлениях" [1:100]. Живая жизнь со всеми ее страстями, радостями и горестями переполняет страницы "Войны и мира". Эти страницы и сегодня заставляют читателя, как когда-то мечталось Толстому, еще только приступавшему к титанической работе над созданием своей великой книги, "плакать и смеяться и полюблять жизнь". Но "полюблять" живую жизнь со всем ее многообразием и неистощимостью проявлений можно лишь тогда, когда сама эта жизнь является нормальной, естественной, разумной и справедливой. Реальная же жизнь конца 1860-х годов с ее социальными катаклизмами, нравственной и интеллектуальной дисгармонией, деспотизмом власти, фатализмом и невежеством масс, – а Толстой, дописывая последние страницы романа-эпопеи, все пристальнее всматривается во все, что окружает его в существующем мире, – и вот эта-то реальная жизнь, не только русская, но и европейская, которая, по сравнению с русской, "чище материально, но грязнее духовно", вовсе не соответствовала идеальным толстовским представлением о ней. Множество преград и барьеров – социальных, моральных, политических – стояло на пути людей к лучшей, более справедливой жизни. Поочередно рассматривая и анализируя эти плотины и барьеры, Толстой в конце концов придет к знаменательному выводу о том, что главной преградой, стоящей на пути людей к социальной гармонии и нравственной солидарности, была и остается война.
Война – безумие, война – преступление, противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие, – публицистически взволнованные авторские строки взрывают в "Войне и мире" летописную объективность эпического повествования. Вопреки собственной недавней декларации об отказе "неоспоримо" решить вопрос социального или иного порядка, писатель в "Войне и мире" (так же как раньше в автобиографической трилогии, кавказских и севастопольских рассказах, пьесах и повестях) неукоснительно следует и другому, внешне, казалось бы, противоположному правилу своего творческого кредо. Это правило было им сформулировано еще на Кавказе, в пору литературной молодости: "Никакая художническая струя не увольняет от участия в общественной жизни" [2:95]. Несмотря на то, что художественное творчество продолжает оставаться важнейшей формой служения людям, с годами кисть художника все чаще уступает место перу публициста. Что касается второй половины творческой жизни писателя, начавшейся на рубеже 1870-1880-х годов и ознаменовавшейся открытым разрывом Толстого с идеологией и мировоззрением господствующих классов и переходом на позиции "простого трудящегося народа", удельный вес публицистики в его деятельности не только резко возрастает, но и начинает занимать приоритетное место. Закончив в 1877 году "Анну Каренину", этот, по его словам, роман "из современной жизни", в котором обнаружилось попутно и нечто "вечное", Толстой тут же приступает к написанию произведений сугубо публицистического характера. В них он стремится, почти не прибегая к художественной условности, в прямой и откровенной форме выказать бескомпромиссные суждения по коренным социальным и духовным проблемам современности.
В России и за рубежом в 1870-1880-е годы Толстой публикует обширную серию крупных публицистических работ – "Исповедь", "Исследование догматического блогословия", "Записки христианина", "Церковь и государство", "В чем моя вера", – которые обычно принято называть религиозно-философскими трактатами. В действительности же это прежде всего антивоенные трактаты, ибо главным предметом спора Толстого с официальной государственной доктриной явилось отношение казенной церкви, как господствующей государственной идеологической системы, к войне. По Толстому, все великие религии, восточные и западные, – буддизм, индуизм, конфуцианство, зороастризм, иудаизм, христианство, ислам и др. по основному своему назначению схожи между собой, как ветви одного дерева. Их общая задача состоит в утверждении, – в зависимости от времени и конкретно-исторических обстоятельств, – определенных принципов морального поведения людей, правил и норм их социальной этики. И христианство, более близкое и знакомое Толстому, не исключение. Анализируя догматы казенного богословия, Толстой сравнивает их с морально-этическим кодексом первоначальных христиан. Он убеждается в грубой и сознательной подтасовке и замене простых и ясных требований о мире, равенстве и братстве, изложенных в евангелических книгах Нового Завета и Нагорной проповеди Христа, лживыми софизмами церковников-иерархов, сделанными ими в более поздние времена в угоду государственной власти ради оправдания насилия, войн и убийства. В противовес официально узаконенной и приспособленной для нужд государственной власти идеологии церковных чиновников-иерархов Толстой создает свою собственную мировоззренческую систему, свою собственную философско-идеологическую доктрину, в основании которой заложена радикальная и бескомпромиссная мысль о неприятии и отрицании любых форм человеконенавистничества и человекоистребления – идея непротивления злу насилием, идея ненасилия.
Уже в "Войне и мире" Толстой не ограничивается лишь осуждением войны, утверждением абстрактной мысли о том, что война – это безумие, бедствие, зло, преступление. Гораздо больше его волнует другое. Говоря о наполеоновской агрессии против России, Толстого прежде всего интересует более сложный вопрос: "Что произвело это событие? Какие были причины его?" И тут же писатель предпринимает попытку ответить на этот вопрос, называя "миллиарды причин" – политических, социальных, моральных, дипломатических, военных и прочих.
Гигантской и неустанной работой по распознаванию и исследованию сложных и многообразных причин, корней и истоков, порождающих агрессии и войны, Толстой будет занят до конца жизни. Об этом он будет говорить во многих своих статьях и письмах, неутомимо докапываясь до коренных истоков и "тайных пружин" той или иной войны. В наиболее конденсированном виде толстовское понимание причин войны изложено писателем в 1890-х годах в письме к Г.М. Волконскому по поводу англо-бурского военного конфликта. К истокам возникновения войны в современном ему мире Толстой относит три основные причинные группы: во-первых, наличие социально-экономического неравенства, неправильного распределения материальных имуществ; во-вторых, преобладание в духовной сфере ложного, большей частью в насильственном духе, воспитания молодых поколений; в-третьих, существование постоянных армий [3:255].
При существующем, по выражению Толстого, "людоедском" устройстве жизни все эти причины тесно связаны и переплетены между собой. Устранение одной из них способствовало бы ликвидации войн. Но этого не происходит. Происходит обратное. Особое внимание уделяет Толстой третьей причинной группе. К концу 1880-х годов он окончательно приходит к выводу о том, что постоянные армии, необычайно усилившиеся с введением всеобщей воинской повинности в европейских странах во второй половине XIX столетия, являются не только самыми бесполезными и вредными из всех социальных институтов, из всех учреждений для дела мира на земле, но, более того, согласно сложной диалектике самой жизни, сделались и основной первопричиной возникающих войн, и решающим инструментом их практического осуществления. В 1891-1893 годах Толстой создает свой самый крупный антивоенный трактат "Царство божие внутри вас", в котором такой социальный феномен, как милитаризм, становится главной мишенью его обличительного пафоса. Военщина, солдатство, милитаризм, подчеркивает Толстой в трактате, это не что иное, как "главное бедствие мира", "итог и квинтэссенция всего", что враждебно народу, "раковая опухоль на теле человечества", без устранения которой невозможно построение на земле разумного и справедливого общества.
Книга Толстого, появившаяся в многочисленных переводах в Париже, Лондоне, Риме, Женеве, Нью-Йорке, Берлине и других городах, вызвала широкий общественный резонанс. "Такой книги еще не бывало, – писал современник, – это самая великая книга всего нашего XIX века" [4:126]. Особое впечатление книга произвела на молодого М.К. Ганди. "Книга Толстого "Царствие божие внутри вас" буквально захватила меня, – писал он позднее в автобиографической работе "Моя жизнь". – Она оставила неизгладимый след в моей душе. Перед независимым мышлением, глубокой нравственностью и правдивостью этой книги показались неинтересными все другие" [5:143]. Зато цензура многих правительств и государств признавала книгу более вредной, чем социалистические брошюры и революционные прокламации, и отказалась разрешить ее печатание. Многие положения, выдвинутые в "Царстве божие внутри вас", получили дальнейшее развитие в последующих антимилитаристских работах Толстого, цитировались в его трактатах "Одумайтесь!" и "Единое на потребу", а так же почти в неизменном виде были помещены в сборниках "Круг чтения" и "Путь жизни".
На рубеже XIX-XX столетий Толстой открыто – "оружием мысли, слова, поступков жизни" – вступает в беспощадную борьбу против милитаризма, используя, по его словам, "быстро и бойко по-герцовски, по журнальному" главным образом жанры публицистики. В этом беспрецедентном антивоенном сражении толстовские публицистические "войска" совершают непрерывную "передислокацию": наряду с использованием крупных форм, сборников, трактатов, все активнее начинает действовать маневренная группа малых жанров – статей, памфлетов, манифестов, воззваний, обращений, писем и т.д.
Искренне озабоченные судьбами мира на земле, к Толстому обращаются люди различных национальностей, профессий, вероисповеданий из многих стран земного шара. С другой стороны, и Толстой обращается с предложениями о путях и средствах достижения всеобщего мира к представителям различных групп и сословий, начиная от простых людей, рабочего народа и кончая носителями высшей власти. Жанр обращения – один из ведущих в его антивоенной публицистике. Разоблачая безумие происходивших и готовящихся войн, Толстой неустанно апеллирует к широким народным массам ("К рабочему народу"), к государственным и политическим деятелям, к революционерам ("К государственникам и революционерам"), к правительству ("К царю и его помощникам"), к религиозным служителям ("К духовенству"), к целым народам ("К китайцам", "К итальянцам", "К шведам" и др.), к офицерам ("Офицерская памятка"), к солдатам русской и других армий ("Солдатская памятка") и т.д.
К обращению и воззванию ("Одумайтесь!", "Не убий", "Любите друг друга") примыкает еще один наиболее часто употребляемый жанр толстовской антивоенной публицистики – жанр письма. Подобно обращениям и манифестам, свои многочисленные письма-послания Толстой адресует как отдельным лицам, обратившимся к нему по проблемам войны и мира, так и целым организациям и учреждениям, причастным к антивоенному движению ("Письмо к индусу", письмо к Г.М. Волконскому, "По поводу конгресса о мире. Письмо к шведам", письма к русским царям Александру II, Александру III, Николаю II, "Письмо в иностранные газеты по поводу гонения на кавказских духоборов") и т.д. Невозможно назвать и перечислить то количество статей, писем, корреспонденций (свыше десяти тысяч), трактатов, обращений и других жанров, которые использует великий поборник мира в своей антивоенной публицистике. С предельной оперативностью все это публикуется в русской и зарубежной печати, на нескольких языках выходит на страницах "Листков свободного слова", редактируемых в Лондоне В.Г. Чертковым. Толстому пишут устроители мирных конгрессов и конференций, организаторы кружков и групп мира, руководители студенческих и молодежных антивоенных организаций, редакторы пацифистских и антимилитаристских газет и журналов. "Живые трепетные нити", по выражению Горького, связывает Ясную Поляну со всеми континентами планеты.
Конец ХIХ — начало ХХ веков – время многочисленных военных конфликтов, крупных и мелких, эпоха интенсивной подготовки к мировой войне. "За какое хотите время откройте газеты, – предостерегающе пишет Толстой, – и всегда, всякую минуту вы увидите черную точку, причину возможной войны: то это будет Корея, то Памиры, то Американские земли, то Абиссиния, то Армения, то Турция, то Венесуэла, то Трансвааль. Разбойничья работа ни на минуту не прекращается, и то здесь, то там, не переставая, идет маленькая война, как перестрелка в цепи, и настоящая, большая война всякую минуту может и должна начаться"[6: 47].
Нескончаемая вереница захватнических войн, грабительских военных походов и колониальных экспедиций в Латинской Америке, Азии, Африке – все это находит в лице Толстого страстного и сурового обличителя. "Дикой" назвал писатель в статье "Две войны" войну США против испанцев на Кубе, сравнив ее с кулачной дракой, в которой молодой и здоровый человек набрасывается на дряхлого старика, кастетом ломает ему ребра и зубы и затем похваляется этим подвигом. Зверства американских солдат на Кубе, а затем на Филиппинах и в других местах Толстой назвал слишком ужасными, а восхваление в прессе этих подвигов – умственным повреждением, мраком, до которого докатились цивилизованные варвары, "чингиз-ханы с телеграфами". "И кто же эти люди? – саркастически спрашивает Толстой. – Люди той самой молодой передовой нации, которая еще недавно гордилась своей разумностью и свободой от кровожадных инстинктов европейских народов" [6:250]. Цели и интересы у американских и иных "властителей и воинов", по Толстому, общие – насиловать и как можно больше грабить. Огромное количество награбленного позволяет посредством оружия и подкупа грабить еще больше, в планетарном масштабе. Для этого в том же международном масштабе грабители и убийцы – в лице руководителей военно-промышленных корпораций, властей, верхушечных лиц в правительствах эксплуататорских государств – с помощью многообразных связей объединяются в группы и союзы, которые, по определению писателя, есть не что иное, как шайки разбойников, все более завладевающие властью над миром. Правящие круги США пытались нейтрализовать влияние статей Толстого. Президент Теодор Рузвельт в журнале "Outlook" писал, что Толстой является "плохим моральным гидом" для "людей дела". Прочитав статью Рузвельта, Толстой назвал ее "глупой", а самого президента – "милитаристом и империалистом".
В один ряд с колониальными захватами американского империализма поставил Толстой войну англичан против бурских республик в Африке. "Читаю о войне на Филиппинах и в Трансваале, и берет ужас и отвращение", – писал он в дневнике [6:7]. В 1900 году в статье "Не убий" он с гневом писал о безжалостном подавлении силами европейских держав Англии, Франции, Германии и милитаристской Японии вспыхнувшего в Китае "боксерского" восстания. Всем народам, находившимся под гнетом милитаризма и колониализма – китайцам и филиппинцам, бурам и индусам, корейцам и абиссинцам, кубинцам и сербам – посылал Толстой свое сочувственное, поддерживающее слово.
Меры, которые предлагает Толстой против военного разбоя, против грабительских войн, остры и радикальны. Как писал один из его биографов, П.И. Бирюков, они проникнуты духом, "опасным для всех правительств" [9:96]. Поэтому нет ничего более ошибочного, нежели утверждение о том, что толстовские меры и средства против войны, как и вся его позитивная социально-этическая программа, носят непоследовательный, противоречивый, беспомощный, так называемый непротивленческий характер. Только у тупиц и фанатиков не бывает противоречий, – отвечал Толстой своим оппонентам. Сама доктрина ненасилия так же не имеет ничего общего со стереотипным "толстовством", "непротивленством" и проч., то есть с понятиями, выработанными в полемике с Толстым его многочисленными и многоликими критиками. Сам Толстой считал, что следование идее ненасилия предполагает не пассивность, не отречение от собственного достоинства, не слабость, не покорность. Наоборот, ненасилие "прежде всего требует высшее сознание своего достоинства, страшную силу и непоколебимость. Как раз напротив, – подчеркивал он, – поклонники силы должны подличать перед силой" [10:160]. "Ненасилие есть вершина храбрости " [11:505], вслед за Толстым повторит эту мысль М.К. Ганди, во многом благодаря мужественным усилиям которого техника ненасилия достигла высокого развития в антиколониальной, упорной и активной борьбе индийского народа за свое национальное освобождение. По словам Дж. Неру, для миллионов людей само имя Ганди стало "символом решимости Индии добиться освобождения" [12:486]. Ганди, как известно, допускал возможность, что при определенных условиях (угроза империалистической интервенции, злодеяния фашистов и т.п.) принцип ненасилия может быть заменен вооруженным сопротивлением. В то же время до конца жизни он повторял: "Ненасилие – это теория не для слабых и беспомощных, а для сильных" [13:505].
Генетически восходящее к плехановской концепции о двух Толстых (Великом художнике и слабом мыслителе) и изредка повторяющееся и поныне обвинение против Толстого в том, что он якобы представляет себе зло в виде отвлеченного и абстрактного порока, призывает не противиться ему, подставлять одну щеку после того, как ударили по второй (при этом критиками Толстого совершенно упускается метафорический характер этого древнего афоризма), так же не имеет под собой реальной почвы. В действительности и в данном случае дело обстоит как раз обратным образом. "Вся жизнь человека должна состоять в борьбе со злом, – настойчиво повторял сам писатель, – другого смысла в жизни нет" [14:25]. Война, милитаризм – действительно не абстрактный, не отвлеченный порок. Двадцатый век с его мировыми и локальными войнами, с его многочисленными актами массового человекоистребления подтвердил это с очевидной убедительностью. Толстой прозорливо и по достоинству определил зловещий приоритет милитаризма среди других зол и недугов, которые нес с собой империализм. В своей антивоенной публицистике, имеющей и для нашего времени самое актуальное значение, он не только выдвигал обширную и радикальную позитивную "программу мира", но и указывал пути, указывал конкретные, отнюдь не безобидного качества, средства для ее достижения [15:249]. Главной, основополагающей целью всяких преобразований в социальной, политической, моральной и иных сферах должно быть уничтожение насилия и замена его свободным и любовным единением людей.
В январе 1901 года Толстой писал одному из своих многочисленных адресатов: "Вся жизнь, не только русская, но и европейская, кишит злодеяниями насилия (китайские, африканские дела), совершаемые одними людьми над другими. Спокойно смотреть на это нельзя и не должно. Нужно все силы употребить на борьбу с этим злом…" И тут же предлагал: "Если люди заперты железной дверью в неразрушимых стенах и их мучают, то я полагаю, что неразумно напирать плечами и руками на стены и дверь…, а надо найти или сделать ключ или инструмент для уничтожения замка и запоров" [16:25]. По итоговому заключению Толстого, "корень всего", "замок, запирающий все" – это не что иное, как военщина, солдатство, милитаризм. "Ключ" к этому "замку" – идея, долженствующая овладеть как можно большим числом людей, мысль, которая должна стать всеобщей – об аморальности, преступности насилия, войны, милитаризма. Писатель с предельной откровенностью, с "лобовой" прямотой стремится высказать, как это значится в его материалах, приготовленных для прочтения в 1909 году на Конгрессе мира в Стокгольме, "всю правду": "Если мы берем и учим солдат убийству, то мы отрицаем все то, что мы можем сказать в пользу мира" [17:95]. Гуманистическое чутье и гигантский творческий опыт гениального художника и публициста позволили ему сделать открытие большого социального и нравственного значения и прийти к выводу о том, что милитаризм является средоточием всего, что враждебно людям труда, главным препятствием на пути человечества к достижению подлинного мира и прогресса. Для того, чтобы не было войн, не должно быть войск, и сама война, особенно в современную эпоху, является ни чем иным, как следствием существования непомерно огромных постоянных армий и безудержной, непрекращающейся, все увеличивающейся гонки вооружений [18:55]. Иными словами, Толстой формулирует общественный лозунг, привлекает внимание людей доброй воли к той ключевой социально-экономической и нравственно-психологической проблеме, которую в XX веке на многих языках мира принято называть всеобщим и полным разоружением.
_________________________
1. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. в 90 томах. – М., 1928-1958, Т. 61.
2. Толстой Л.Н. и В.Стасов. Переписка. – СПб., 1914.
3. Ганди М.К. Моя жизнь. – М., 1969.
4. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. в 90 томах. – М., 1928-1958, Т. 90.
5. Бирюков П.И. Биография Л.Н. Толстого. – М., 1923, Т. 4.
6. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. в 90 томах. – М., 1928-1958, Т. 53.
7. Ганди М.К. Моя жизнь. – М., 1969.
8. Дж Неру. Окрытие Индии. – М., 1955.
9. Ганди М.К. Моя жизнь. – М., 1969.
10. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. в 90 томах. – М., 1928-1958, Т. 73.
11. Ломунов К.Н. Лев Толстой в современном мире. – М., 1975.
12. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. в 90 томах. – М., 1928-1958, Т. 73.