…— Ба, а можно мы пойдём к мсье Карапету? — выползли мы из-за стола.
Ба маялась совестью, и поэтому минут пять была особенно уязвимой.
— Можно, — со скрипом согласилась она, — только ненадолго, на пол часика всего, ясно?
— Ясно! — припустили к выходу мы. Нужно было успеть выскочить из дома до того, как Ба перестанет маяться совестью.
Мсье Карапет жил в большом, утопающем во фруктовых деревьях доме из белого камня. Второй этаж своего дома он превратил в просторную мастерскую, где писал удивительные по красоте картины. Мы с Маней любили, затаив дыхание, наблюдать за тем, как он работает. Мсье Карапет не возражал против нашего присутствия, наоборот, вёл с нами долгие беседы «за жизнь» и поил горячим шоколадом из чашек тонкой ручной работы.
— А можно нам простые чашки? — попросила Маня в первый раз, когда мсье Карапет поставил перед нами поднос с горячим шоколадом и печеньем «Курабье»…
…Мсье Карапет был сыном чудом спасшихся от резни эрзрумских армян, которых корабль под французским флагом вывез в Нант. Среди нехитрого скарба, который в спешке успели забрать из своего огромного имения родители мсье Карапета, был тяжёлый, старинный пояс деда.
Первая волна эмиграции — потерянное племя. Родители мсье Карапета разделили горькую участь многих беженцев — они брались за любую работу, чтобы выбраться из беспросветной нищеты. Спустя десять лет, вместе с семьёй русских переселенцев, они открыли кондитерскую «Toutoundjian et Моrozъ». Со временем кондитерская стала приносить неплохой доход.
Мсье Карапет родился и вырос во Франции, выучился на художника в парижской Национальной высшей школе изящных искусств, женился на француженке мадемуазель Жюли…
…Они прожили душа в душу восемь счастливых лет. Она родила ему девочку Ани и мальчика Тарона. Но случилось несчастье, и любимая жена умерла…
Обезумевший от горя мсье Карапет бросил всё своё имущество, оставил кондитерскую сыновьям Мороз, взял детей в охапку и с первой волной репатриации вернулся в Армению.
Он стремился туда, где, по рассказам родителей, находилась земля обетованная, он возвращался, чтобы пережить немилосердное, разом убившее в нём волю к жизни, горе…
…Он возвращался домой, а оказался в Советской Армении.
Сначала его долго подвергали идейной обработке сотрудники какого-то важного учреждения. «Кагебешники», — решил про себя мсье Карапет и брезгливо скривил губы. Потом, когда с бумажной волокитой было покончено, он наконец-то получил возможность поездить по городам теперь уже своей страны. Зрелище, открывшееся глазам мсье Карапета, ввергло его в ужас. Это была совершенно другая, отличная от рассказов его родителей, страна. Здесь школьники ходили в красных галстуках, на всех площадях возвышались статуи вождя революции, а в магазинах не хватало самых необходимых продуктов.
Он продал нумизматам несколько английских соверенов, которые вывез из Франции в поясе своего деда, и купил дом в затерянном высоко в холмах городке Берд.
— Чем дальше от центра, тем меньше «кагэбэшников», — справедливо решил он.
Мсье Карапет дружил с моим дедом, таким же, как он, беженцем из Западной Армении. Только если родителей мсье Карапета корабль под французским флагом вывез в Европу, то моего деда спасли отступающие русские солдаты. Они вытащили его из-под груды зарубленных трупов — испуганного, вымазанного в чужой крови пятилетнего мальчика.
— Один из солдат завернул меня в свой тулуп, разжал зубы и влил туда немного вина, — рассказывал дед, — и приговаривал: «Голубчик, голубчик». А я ни слова на русском не понимал, только помнил, как мама говорила: русские — они хорошие, они обязательно нас спасут. И я вцепился руками ему в шею, этому русскому солдату, «рус, рус», — говорю я ему, а он мне в ответ — «голубчик, голубчик», и я почему-то решил, что его так зовут, и всю дорогу я его упорно называл Голубчиком. А в Эчмиадзине он меня сдал в наспех организованный при церкви сиротский приют, оставил мне все свои припасы, перекрестил и пошёл дальше. И я никогда больше его не видел.
Уже потом, будучи при достаточно большой должности, дед пытался разыскать своего спасителя, но так и не смог его найти.
Мы с Маней очень любили ходить в гости к мсье Карапету. Он давно уже жил один. Ани и Тарон выросли, уехали в Ереван, получили высшее образование и осели жить в столице. Они звали отца к себе, но тот отказывался уезжать из Берда.
— Здесь так мало этого чудовищного советского вранья! — кричал он в телефонную трубку. Операторы междугородной связи каждый раз, наверное, падали в обморок, когда слышали антисоветчину, которую выкрикивал мсье Карапет. — Живите среди этих товарищей «кагэбэшников» и не трогайте меня!
— Папа, — всхлипывала Ани, — ты там совершенно один, и мы не можем к тебе часто приезжать…
— Я не один, дочка. Со мной мои картины, — успокаивал её мсье Карапет.
* * *
Идти до дома мсье Карапета было минут пять неспешным шагом.
— После этих отвратительных тушёных овощей так и хочется какао, — мечтательно протянула Маня.
— Не какао, а горячего шоколада, — поправила её я, — ты же помнишь, как правильно нужно называть этот напиток?
— Помню! Это я при тебе говорю какао, а при мсье Карапете буду называть его горячим шоколадом, — заверила меня Маня.
Скоро мы уже были на месте. Я хотела толкнуть калитку, но Маня схватила меня за руку.
— Подожди!
— Чего тебе?
— А парижская осанка?
— Ах да! — хлопнула я себя по лбу. — Парижская осанка!
Мы плотненько прижались спиной и пятками к забору, задрали к ушам плечи, завели их назад и плавно опустили. Постояли какое-то время, привыкая к «парижской осанке», и наконец, отколупались от забора.
— Ну, как я выгляжу? — скосилась я на Маню.
— Шикиблеск! — шепнула уголком рта моя подруга. Она вышагивала так, словно аршин проглотила, и выглядела как истинная француженка.
Мы толкнула калитку, и вошли во двор.
Шли рядышком, гордо задрав головы и отклячив назад попы. Шеи были вытянуты сильно вверх, ключицы воинственно торчали вперёд, ноги мотались где-то далеко внизу и даже чуточку, кажется, позади. Обе от напряжения косолапили и дышали с большим напрягом.
— Я так долго не выдержу, — пожаловалась я Мане.
— Главное — до стульев добраться, а там можно и расслабиться, — подбодрила она меня.
Когда мсье Карапет открыл нам дверь, мы уже практически были на последнем издыхании.
— Здравствуйте, мадемуазели, — расплылся в улыбке мсье Карапет.
— Здравствуйте, — каркнули мы и шаркнули ножкой.
Мсье Карапет любезно посторонился, пропуская нас в дом. Мы прошли мимо него и прямиком направились на кухню.
— Хотите посмотреть мои картины? — поинтересовался нам вслед мсье Карапет.
— Нет! — выдохнули мы. — Нам бы чуточку за столом посидеть.
— Ну и ладно, — рассмеялся мсье Карапет, — тогда сделаю вам горячего шоколада.
— Хорошо, — милостиво согласились мы, сели за стол и наконец, расслабили мучительную французскую осанку, — фух!
— Как у вас дела? Какие новости? — галантно поинтересовался мсье Карапет.
— Мы поели сегодня тушёных овощей!
— Какой ужас, — всплеснул руками мсье Карапет, — вы же их ели на той неделе!
— Так и мы о том же говорили Ба, но она не стала нас слушать! Нет, чтобы картошечки пожарить, — пригорюнились мы.
Мсье Карапет сочувственно покачал головой. Потом он открыл холодильник и долго вглядывался в его содержимое, пытаясь вспомнить, что ему там надо было взять.
— Что-то в горле пересохло, — не вытерпела Маня.
— Ах да, молоко! — воскликнул мсье Карапет и вытащил из холодильника бежевый молочник. Он налил в эмалированный ковшик молока и поставил его на маленький огонь. Когда молоко разогрелось, он добавил туда плитку горького шоколада и две чайные ложки какао. Выставил на поднос вазочку с вафлями и сахарницу. Мы, затаив дыхание, следили за его движениями.
— Наринэ, вчера вечером я имел долгий разговор с твоим дедом, — нарушил молчание мсье Карапет.
Мы с Манькой переглянулись. Мой дед был партийным работником, идейным и кристально честным коммунистом, и всю жизнь верой и правдой служил стране, благодаря которой он, круглый сирота, беженец из Западной Армении, получил образование и смог устроиться в жизни.
— Если бы не русские, то нас бы уже давно не было, — любил повторять он.
— Ты не видел настоящей жизни, — мгновенно вскипал мсье Карапет, — и настоящих русских ты не видел!
— А ты видел! — вспыхивал в ответ мой дед.
— А я видел! Весь Париж был наводнён настоящими русскими! — бушевал мсье Карапет. — Настоящие русские уехали из этой страны после позорной революции, а здесь остались одни конформисты!
— И эти конформисты выиграли Вторую мировую войну! — восклицал дед. — Полетели в космос и придумали самолёты вертикального взлёта!
Мы с Маней нередко присутствовали при этих перепалках и знали все аргументы противоборствующих сторон наизусть. Слово «конформисты» нас сильно пугало, и мы каждый раз втягивали головы в плечи, когда дед с мсье Карапетом начинали обзывать людей конформистами. Спросить, что это означает, нам не хватало смелости. «Убийцы, наверное», — предполагали мы.
Вот и сейчас, когда мсье Карапет сказал нам, что вчера имел разговор с моим дедом, мы сильно напряглись.
— Снова поссорились, — шепнула мне Манька.
— Ага, — пригорюнилась я.
— Мы поговорили о Стендале, — продолжал мсье Карапет.
«Красное и чёрное», — мелькнуло в наших головах.
— О Гюго.
— Поругались, великий он писатель или шарлатан.
— О Бунине.
— Восторгались.
— О Маяковском.
Маня вцепилась мне в руку.
— Сейчас скажет про Маркса, — шепнула она одними губами.
— «Капитал» обсудили.
Все! Можно было собирать свои манатки и уходить. Ясно было одно — вчера мой дед с мсье Карапетом рассорились в пух и прах. Потому что мы отлично знали, что после «Капитала» они переходили на Ленина, и тут начиналось самое страшное.
— Самозванец и убийца! — грохотал мсье Карапет.
— Великий мыслитель и запутавшийся человек! — не соглашался мой дед.
— Разбазарил наши земли!
— Восточную Армению спас!
— Расстрелял царскую семью!
— Он хотя бы имел смелость признавать свои ошибки!
И т. д. и т. п.
Нужно было срочно отвлекать мсье Карапета от опасных воспоминаний, а то, того и гляди, он передумает поить нас горячим шоколадом.
— А вы потом покажете нам картину, которую сейчас рисуете? — заблеяла я.
— Покажу, конечно, — легко отвлёкся мсье Карапет и поставил перед нами поднос с дымящимися чашечками…
…Потом мы встали из-за стола и поблагодарили мсье Карапета за угощение.
Он повёл нас в свою мастерскую и показал картину, которую писал. Это был портрет очень красивой женщины. Она сидела в кресле, на коленях её свернулся калачиком рыжий кот, она улыбалась одними уголками губ и смотрела куда-то нам за спину. Взгляд её был таким живым и проницательным, что мы обернулись посмотреть, чего она такого интересного увидела за нашими спинами.
— Шикиблеск! — выдохнула Манюня.
— Ага, — с трудом кивнула я. Мы снова вытянулись во «французскую осанку» и дико страдали от этого.
— Спасибо, — улыбнулся мсье Карапет и вытащил с полки большой альбом, — сегодня мы будем знакомиться с Модильяни.
В каждый наш визит мсье Карапет рассказывал нам о художниках, показывал их работы и объяснял технику рисования. Мы мало чего понимали в том, что он нам объяснял, и уроки эти воспринимали как данность, считая их неизменным приложением к горячему шоколаду.
— Вот покупаешь в магазине мясо, а тебе ещё сверху костей накидают, — объясняла я Маньке, — такая же история и с мсье Карапетом. Попили горячего шоколада — пожалуйте послушать про Пик… Пикассу!
— Не Пикассу, а Пикасса, — поправляла меня Манька, — страшный человек, все на кубики раздробил.
— А эта странная тётка? Как её там, «Любительница асбеста»?
— Не говори! Какой нормальный человек станет есть асбест? — разводила руками Манька...
…А потом мсье Карапет показал нам портреты жены художника. Она нам очень понравилась — у неё были светлые, чуть раскосые глаза, рыжие волосы и длинная-предлинная шея.
— Он сильно любил её, поэтому оставил так много её портретов, — сказал нам мсье Карапет.
Внезапная догадка пронзила наши сердца. Мы подняли головы от альбома и окинули взглядом мастерскую. Почти со всех полотен мсье Карапета на нас смотрела одна и та же женщина. У неё были каштановые вьющиеся волосы, она улыбалась одними уголками губ и смотрела чуть рассеянно нам за спину.
— Вы тоже очень любили свою жену, да? — спросила Маня.
Мсье Карапет обернулся к своим картинам, вздохнул.
— Я до сих пор её люблю, — глухо вымолвил он. Он тяжело встал и подошёл к окну, и мы вдруг сразу осознали, какой он старенький и одинокий.
— Ты его расстроила, — шепнула я Маньке.
— Я не хотела!
Манька встала, пригладила ладошкой боевой чубчик, подошла к мсье Карапету и, как в дверь, постучалась ему в спину согнутым пальцем.
— Вы извините меня, я не хотела вас расстраивать, — сказала она.
— Ну что ты, детка, — обернулся к ней мсье Карапет, — ты меня ничуть не расстроила.
— А я бы на вашем месте все-таки расстроилась, — глянула на него укоризненно снизу вверх Манька, — и долго потом бы горько плакала.
Я вскочила с места.
— Нам пора! — Нужно было уводить Маню до того, как она доведёт до слез мсье Карапета.
— Приходите ещё, — улыбнулся нам мсье Карапет.
— Обязательно придём, — заверила его Манька, — у вас такой вкусный горячий шоколад!
— Хахахааааа, — затрясся в смехе мсье Карапет, — вот она, детская непосредственность!
— И картины у вас замечательные, — поспешно добавила я.
Мы сбежали вниз по лестнице, и вышли на улицу.
— Мань, ну ты даёшь! Зачем ты ему про горячий шоколад сказала? Теперь он подумает, что мы только за этим к нему и приходим!
— А зачем ещё? — спросила Манька.
Мы крепко задумались.
— За икспырсонизмом, что ли? — неуверенно спросила я.
Манька вздохнула. Заправила мои волосы за уши и, склонив голову набок, долго разглядывала меня.
— Ты чем-то даже похожа на жену Мудульяно, — протянула она задумчиво.
— Чем?
— Глаза такие же. Светлые и смотрят в разные стороны, — заключила Манька.
— Спасибо, — растрогалась я.
Что может быть желаннее хорошего комплимента от любимой подруги? Практически ничего. Если только ещё одна чашечка горячего шоколада!