Позиции представителей модернистски ориентированной художественной интеллигенции.
В выступлениях, предшествовавших полемике, приняли участие литераторы-модернисты А.Блок, В. Иванов. Доклад Блока «Россия и интеллигенция» был написан 6 ноября 1908 г., 13 ноября он прочитал его в С.-Петербургском Религиозно-философском обществе, которое 25 ноября провело его обсуждение. А 12 декабря Блок прочитал тот же доклад в Литературном обществе. Блок разделял славянофильскую аксиому о принципиальном различии мироощущения представителей народных низов и интеллигентов (искренне проникнутых народолюбием). Он поставил вопросы, ответ на которые пытались найти участники рассматриваемой полемики: действительно ли коренное различие между интеллигенцией и народом непреодолимо; если преодолимо, то каковы пути интеллигенции к народу; если непреодолимо, то остается ли для интеллигенции какая-либо надежда на сохранение культуры, семьи, искусства, науки, кроме силы социальной инерции.
Мысли Блока получили одобрение Мережковского, о чем Блок сообщал А.Белому двумя годами позже. К февралю 1909 г. относится его переписка с В.В. Розановым, посвященная отношению к террору. Системообразующим стержнем интеллигентского мировоззрения Блок видел «гуманизм», под которым понимал усвоенное «с молоком матери» отвращение к насилию. Блок писал Розанову: «Как человек я содрогнусь при известии об убийстве любого из вреднейших государственных животных... И, однако, так сильно озлобление (коллективное) и так чудовищно неравенство положений - что я действительно не осужу террора сейчас»161В письме к В.В. Розанову от 20 февраля 1909 г. Блок сравнивал русскую государственность и революцию как гнусную, больную старость и «юность с нимбом вокруг лица». Вместе с тем Розанов вскрыл двойственность и противоречивость позиции Блока, как и многих других интеллигентов, не участвовавших, но симпатизировавших террористам.
Полемика вокруг «Вех» прошла мимо Блока, хотя многие настроения «Вех», на которые направляли свои стрелы левые конституционалисты (особенно П.Н. Милюков), им разделялись. Так, в письме матери из С.Петербурга 12-13 апреля 1909 г. (когда вокруг «Вех» уже полным ходом шли дебаты) перед отъездом за границу он писал: «Изо всех сил постараюсь я забыть начисто всякую русскую «политику»..., чтобы стать человеком, а не машиной для приготовления злобы и ненависти». В другом письме матери от 7 мая 1909 г., уже из Венеции, Блок назвал русскую интеллигенцию «ребяческой», смешивающей «искусство» с «политикой».
На отношение А.А. Блока к социальному смыслу интеллектуального труда проливает свет его письмо П.И. Карпову, получившего ранее одобрение Л.Н. Толстого. Возражая Карпову на тезис о необходимости для интеллигенции заниматься физическим трудом, Блок утверждал, что интеллигент в ущерб физической силе развивает силы духовные за тем, чтобы «победить ложь, в конце концов», и разные люди могут разными путями побеждать «зверство» и «уродство» жизни.
Позиции самого П.И. Карпова, чья книга "Говор Зорь" до нас не дошла, отражают его письма В.И. Иванову, которого он считал поэтом, «по духу родным русскому народу». Карпов претендовал на то, что он, в силу близости к простому народу, выражает мнение «горящего мщением» крестьянства озападнически ориентированных интеллигентах как о «духовных грабителях», презирающих патриархальный русский народ. Несмотря на патриархальную и религиозную окантовку своих идей, он признавал, что во многих отношениях книга его нехристианская, и в этом смысле закономерно вызовет возражения В. Иванова. В письме к В.Иванову от 2 декабря 1910 г. Карпов еще раз подтвердил, что он противник разделения физического и интеллектуального труда, подозревая.
З.Н. Гиппиус с гораздо большей неприязнью отозвалась о книге Карпова в письме к А.Белому от 8 декабря 1909 г.: «Он очень неприятный, самомнительный, честолюбивый, ругающий интеллигенцию сплошь, а сам в интеллигенцию лезущий, главное же - круглый невежда... Он кончит Союзом русского народа».
На выражение мнения народных низов об интеллигенции претендовал служащий Брест-Литовской Земской управы А.И. Никитюк, приславший в газету «Речь» статью «Россия пьет и играет» (написана 16 апреля 1911 г., не была опубликована). Русский народ в сознании автора подразделяется на низший класс (невежественное крестьянство) и образованный класс (чиновники, обыватели, купцы, духовенство, доктора, инженеры, профессора, учителя). Понятия «интеллигенция» и «образованный класс» идут у автора параллельно. Судя по всему, «интеллигенция» у него является более узкой частью «образованного класса», против увлечения которого картежной игрой ведется социальное морализаторство.
Близкие Блоку позиции по проблеме интеллигенции разделял и В.И. Иванов. По мысли Иванова, противоречие «органической» (характеризующейся приоритетом ценностной рациональности, идеологическим единством, приоритетом коллективности над индивидуальностью) и «критической» (характеризующейся целерациональностью, отсутствием непререкаемых ценностей и приоритетом индивидуальности над коллективностью) культур внутри российского социума придает последнему особую напряженность.
Интеллигенцию Иванов рассматривал как историческое явление, представляющее имплантированную из Западной Европы «критическую культуру». Но вся сложность и трагичность ситуации заключается, по В.Иванову, как раз в том, что русская интеллигенция тяготится своим происхождением и сознательно, а чаще бессознательно, стремится к органическому религиозному синтезу культур «примитивной» (простонародной) и «критической» (интеллектуализированной и утонченной). Но Иванов не призывал интеллигенцию «искать Бога у народа». Его призыв к синтезу «примитивной» и «критической» культур сводился к религиозной реформации, понимаемой как переход от обрядной религиозности к религиозности внутренней.
Идея религиозной реформации как перехода от традиционной обрядной к внутренней религиозности по убеждению и видение интеллигенции как социальной силы, бессознательно к ней стремящейся и способной ее идеологически оформить, отстаивалась и Н. Минским (Н.М. Виленкиным).
Писатели-модернисты А. Белый и В. Розанов восторженно приветствовали факт выхода сборника "Вехи". В строгом смысле слова писателей-модернистов А. Белого и В. Розанова нельзя назвать веховцами, так как их восторженная оценка сборника имела неидеологические основания. Это было для них скорее минутным настроением, чем продуманной позицией. В значительной степени Белый и Розанов смотрели на них с эстетической, отчасти с этической, а не социологической и уж совсем не с политической точки зрения. В. Розанов как раз приветствовал то обстоятельство, что "Вехи" говорят "только о человеке и об обществе", не выдвигая никаких политических программ. По мнению В. Розанова, "Вехи" - самая грустная и самая благородная книга, какая появилась за последние годы. Книга, полная героизма самоотречения". Такой подход вполне органично сочетался со стилистическими основами модернизма, ориентацией на свободное искусство, не привязанное к каким-либо идеологическим канонам. Объясняя в частном порядке шокировавшую современников противоречивость своих произведений, Розанов писал: «Это ненастоящее мое: - когда я в философии никогда не позволял себе «дурачиться», «шалить», в других областях я это делаю: при всей постоянной непрерывной серьезности во мне есть много резвости...» Розанов также подчеркивал свой интерес к сотрудничеству в изданиях противоположных идейных направлений, поскольку каждое их них являлось составной частью его души. Розанов в это время был в ссоре с Мережковским за то, что он с З.Н. Гиппиус оттолкнули его от религиозно-философских собраний как компрометирующего их «нововременца». Закономерно поэтому, что их отношение к "Вехам" как факту общественной жизни оказалось противоположным. Прямой разрыв группы Мережковского с классическим декадентским принципом «что хочу, то и думаю» выразил Д.В. Философов в письме к И.В. Жилкину, где, касаясь личности В.В. Розанова, вел речь о социальной ответственности литератора за публично им высказываемое.
Первая статья Розанова вызвала отклик у авторов «Вех». М.Гершензон благодарил его как за «существо», так и за стиль статьи «Мережковский против Вех». Вместе с тем, Розанова, как и консерваторов-охранителей, смущало еврейское происхождение многих авторов «Вех», особенно Гершензона. «Я думаю, - писал Розанов для себя, - он «хорошо застегнутый человек», но нехороший человек. В конце концов я боюсь его».
А.Белый так оценил сборник: "Вышла замечательная книга "Вехи". Несколько русских интеллигентов сказали горькое слово о себе, о нас; слова их проникнуты живым огнем и любовью к истине..." Мотивы выступления А. Белого в защиту «Вех» объясняются его контактами и настроениями этого времени. Последние ярко раскрываются в ряде воспоминаний. Так, сам А. Белый посвящает значительный отрывок своих воспоминаний М.О. Гершензону, который пригласил Белого сотрудничать в журнале «Критическое обозрение». В числе людей, с которыми Белый в этот период наиболее интенсивно общался, были названы Е.Н. Трубецкой, Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, Б.А. Кистяковский, А.Е. Грузинский, Н.С. Ангарский, Л.И. Шестов, В.Ф. Эрн, Г.А. Рачинский, М.К. Морозова. Почти все они принадлежали к веховскому сообществу. Этот кругсвязей подтверждается письмом Белого к Блоку в конце октября 1910 г. Письма Н. Бердяева и С.Булгакова к А.Белому отличались в этот период очень теплым и дружеским тоном. Однако, издавая книгу уже в СССР, Белый был склонен преуменьшать значимость влияния на него М. Гершензона и усиливать свои «антибуржуазные» настроения. Так, основной мишенью, в которую Гершензон направлял свои стрелы в «Вехах» (и сам Белый в защищавшей их статье), он назвал «кадетскую общественность».
Постоянную изменчивость, неустойчивость взглядов Белого, их подверженность минутным состояниям его психики отмечал Н. Валентинов. С Валентиновым Белый интенсивно общался в 1908 г., пытаясь найти соединение марксизма и радикалистского «мистического анархизма», и в том же году расстался после сближения с Гершензоном. По словам Валентинова, Гершензон стал «постоянным собеседником» Белого в конце октября - начале ноября 1908 г., когда будущие авторы «Вех» уже обсуждали проект издания сборника. Он также отмечает, что определяющее влияние на идейные настроения Белого оказывали в это период Н. Бердяев, С. Булгаков, Е. Трубецкой.
Скорее личными мотивами также вызвана поддержка «Вех» в статье М.С. Шагинян. В своих воспоминаниях М. Шагинян уделяет общению с веховцами достаточно много внимания, разумеется, каясь из-за выступления в их защиту. Говоря о своем интересе и увлечении идеалистической философией, она отмечает влияние на нее в эти годы А. Белого, З. Гиппиус и Д. Мережковского, С. Булгакова, В. Кожевникова, М. Новоселова. Особенно сильным было влияние на нее мистических идей А. Белого и Д. Мережковского, религиозной философии Н. Бердяева, С. Булгакова, Г. Шпета, В.Кожевникова, что прослеживается по письмам М. ШагинянА.Белому за 1908-1909 г.
Писатель-символист Д.С. Мережковский довольно быстро отреагировал на выход "Вех", заявив в официальном органе кадетской партии "Речь" о своем осуждении "семи смиренных". В неприятии Мережковским "Вех" сыграли роль как его натянутые отношения с С. Франком, опубликовавшим в 1908 г. ряд статей против Мережковского, так и, соответственно, предвзятое прочтение им самого сборника. Кроме того, в статье С. Булгакова при осуждении им "характерной для нашей эпохи интеллигентской подделки под христианство" весьма прозрачно намекалось лично на Мережковского как "пророчественного носителя нового религиозного сознания. Мережковский, разумеется, счел себя обязанным выступить с ответом на выпад Булгакова. Русскую интеллигенцию Мережковский уподобил «тянущей воз лошаденке» из сна Раскольникова, которую до смерти забивают "семь смирных" авторов "Вех".Казалось бы, практически полностью совпадает с веховской проповедью кредо Мережковского: "Освобождение, если еще не есть, то будет религией; и религия, если еще не есть, то будет освобождением". Однако, признавая "безрелигиозность" русской интеллигенции как констатируемый факт, Мережковский делал вывод, близкий позициям социально-христианских авторов "Вех", но противоположный позициям право-конституционалистских авторов: отвергнув Бога в теории, русская интеллигенция своей совестью и своим образом жизни выполняет "Божье дело" активнее, чем те, "у кого он с языка не сходит.
Однако, вскоре Мережковский отошел от сотрудничества с лево-конституционалистской "Речью", в которой публиковал свои антивеховские статьи. 1 ноября 1909 г. Д.Философов сообщил А.Белому, что они с Д. Мережковским вошли в состав сотрудников «Русской мысли» и предложил А. Белому последовать за ними. А З.Н. Гиппиус в письме А. Белому от 1 декабря 1909 г. сообщила, что Мережковского «буквально выперли из Речи, изуродовав несколько статей, а другие напечатать отказав».
Одной из традиционных тем русской публицистики, раскрытой в ходе полемики 1909-1912 гг., было противопоставление социоцентризма русской интеллигенции, движимого бескорыстным стремлением к идеалу и самопожертвованием, и социоцентризма западноевропейских интеллектуалов, чей социоцентризм был движим «классовым эгоизмом». Часто «стремление к подвигу» и «жертвенность» русской интеллигенции противопоставлялись «обывательщине», по мнению многих участников полемики, характерной черте западноевропейских «образованных классов». По мнению Н.Минского, в 1905 г. примыкавшего к социал-демократическому движению, западноевропейская интеллигенция «обслуживает» рабочий класс так же, как медики и юристы «обслуживают» своих клиентов, в то время как русская интеллигенция не «обслуживает» рабочий класс, а «служит» ему. Противопоставление «интеллигенции» и «обывательщины» содержится в письме Философова Чуковскому от 8 апреля 1910 г. «Надо, - писал он, - быть новым Толстым, чтобы пробить обывательскую шкуру». По мысли Философова, пока в России господствует обывательщина, в ней будет царить самодержавие вместо культуры. Ту же тему Философов развил в своем споре с К.Чуковским в ноябре 1911 г.: «Самое существо ее (интеллигенции - Д.Д.) состоит в ненависти к обывательщине и всякому мещанству». По мнению Д.В. Философова, характерный для периода полемики интерес к метафизическим и религиозным вопросам свидетельствует не об утомлении, а о стремлении осмыслить свои материальные и духовные силы и перейти от созерцания к действию.
В полемике принял участие начинавший тогда литературный критик-фельетонист К.И. Чуковский. Написать статью с обзором литературы о «Вехах» предложил К.И. Чуковскому А.С. Изгоев, ссылаясь на мнение М. Гершензона. В тот период Чуковский имел достаточно близкие отношения с «Русской Мыслью», однако постепенно склонялся в пользу более тесного сотрудничества с лево-конституционалистской «Речью». Мысль Чуковского о том, что появление «Вех» заслуживает серьезного внимания и вдумчивости, исходила от главного редактора «Речи» И.В. Гессена.311
Одна из ведущих идеологом марксистских мыслителей (главным образом меньшевистской ориентации) о разложении «старой общедемократической интеллигенции» и нарождении «новой народной и пролетарской интеллигенции» нашла отклик и у представителей внеполитических течений. В статье «Мы и они», опубликованной в газете «Речь» уже на завершающем этапе полемики, К.И. Чуковский наиболее резко противопоставил «старую интеллигенцию общества» и «новую народную интеллигенцию». Коренное изменение ситуации, не осознанное многими идеологами интеллигенции, состоит, по мнению Чуковского в том, что на протяжении 100 лет «мы» (то есть «старая интеллигенция общества») стремились к слиянию с народом, а теперь сам народ стремится дотянуться до интеллигенции, а она его не приемлет. По мысли Чуковского, меняется источник формирования - меняется идеология и психология этого социального слоя. В итоге Чуковский сделал вывод о закате и разложении «старой интеллигенции общества» и многообещающих социальных и культурных перспективах «новой, органически народнической интеллигенции».
Однако, вряд ли можно говорить о четкости идейных позиций представителей творческой интеллигенции относительно "Вех". Д.В. Философов, будучи постоянным сотрудником симпатизировавшей идеям «Вех» «Русской Мысли», одновременно сотрудничал в лево-конституционалистских «Речь» и «Русское Слово», кроме того председательствовал в С.-Петербургском Религиозно-философском обществе. Д.С. Мережковский, посылая в редакцию «Речи» свою статью «К соблазну малых сих», направленную против Бердяева, был готов напечатать ее в провеховской «Русской Мысли».
Что касается Л.Н. Толстого, то многие его идеи совпадали с мнениями авторов "Вех". На Л.Н. Толстого веховцы указывали как на одного из своих идейных предтеч. Однако сам Толстой первоначально обнаружил в авторах сборника скорее своих противников. Неприемлемой для него была идея об определяющей роли интеллигенции в жизни русского общества и вытекающая отсюда установка о необходимости религиозного и культурного "воспитания" народа. В этом Толстой увидел «рецидив прежнего интеллигентского высокомерия», которое являлось мишенью для его многолетних нападок. Согласно Толстому, не интеллигенция, нравственно развращенная влиянием западноевропейской культуры, должна учить и воспитывать народ, а народ должен учить интеллигенцию. Сами же веховцы (прежде всего С. Франк), признавая ценность толстовской проповеди религиозности, духовной реформации и личного самоусовершенствования, видели в его теории "опрощения" то же интеллигентское неприятие высокоразвитой культуры, с которым они боролись.
Сначала Толстой написал статью с критическим отзывом о "Вехах", однако после встречи с П. Струве предпочел воздержаться от публичной критики "Вех", которые, как почувствовал Л. Толстой, были к нему все же ближе, чем их оппоненты. Тем не менее, мысли Толстого о "Вехах" все же проникли в печать через посредство корреспондента газеты "Русское слово" СП. Спиро.
Кто из субъектов полемики вызвал интерес и общее одобрение Л.Н. Толстого, видно из записей его «Дневника». Так, 22 и 24 января 1909 г. Толстой остановился на книгах Е. Лозинского «Что такое, наконец, интеллигенция» и «Итоги парламентаризма», которые читал два дня и «очень одобрил». В письме Лозинскому от 24-26 января 1909 г. Толстой отметил, что его книги «многое подтвердили мне в моих взглядах».
Другим автором, удостоившимся похвалы Толстого, стал П.И. Карпов. В первом варианте письма Толстой выразил определенное согласие с «обличением интеллигенции с точки зрения крестьянина», однако в окончательном варианте сделал акцент на смелость мысли автора и необходимость ее для того, чтобы высказывать «горькие истины образованным». Больше никого из участников полемики Толстой письмами не отметил..M. Горький в письме к А.В. Амфитеатрову (после 10 апреля 1909г.) оценил «Вехи» как одно из проявлений «физиологического распада русской интеллигенции, картину преждевременной смерти ее путем самоубийства» в одном ряду с литературными произведениями Б.Савинкова и В.Вересаева. Аналогичные мысли о закате и «гниении» интеллигенции он высказывал в письмах к Е.П. Пешковой в марте - апреле 1909 г. и в марте 1910 г., отмечая, что «интеллигенты навсегда потеряли свой престиж в глазах рабочих, и что этот факт будет иметь прескверные последствия» В одном из писем вскоре после выхода «Вех» Горький назвал сборник «мерзейшей книжицей за всю историю русской литературы». О том, что он разделяет точку зрения Ленина на «Вехи» Горький писал Луначарскому вскоре после выхода статьи «О «Вехах». Не прекращал Горький следить за ходом полемики и позже. Так, в письме Е.П. Пешковой от 13 марта 1910 г. он просил ее (после заказа знакомым в С-Петербурге) достать сборник «Вехи» как знамение времени».
Парадоксально, но тот же Горький в 1911 г. вел переписку с В.В. Розановым, которого в письме к Е.П. Пешковой от 1 октября 1911г. сравнивал с Достоевским, оценивая как «самого интересного человека русской современности». В письме к самому Розанову он определяет его как «революционерище», а не консерватора, четко разделяя его «темную нововременскую» внешность и смелый человеческий талант.
Позиции формирующейся технократии.
Попытка модернизационно-ориентированного идеологического творчества была предпринята инженером-технологом А.И. Трофимовым, претендовавшим на выражение мнения «людей практического разума». Его мысли не достигли уровня связанной идеологии, оставаясь на уровне словесно оформленной обыденной картины мира.
Трофимов, как и другие участники полемики, отмечал кризис русской интеллигенции и, как и авторы «Вех», связывал его с «ложностью» ее идеологической основы - социализма. Несостоятельность этой идеологии, по его мнению (совпадавшего с позицией авторов «Вех»), была выявлена в ходе и в результате поражения революции 1905-1907 гг.
Во многом противопоставление Трофимовым «рентабельного» и «нерентабельного» труда, рассуждения о «даровании» и «профессионализме», «частной инициативе» перекликались с тезисами П.Струве о «личной годности». Оба автора отводили идеологически «перерожденной» интеллигенции роль руководителя буржуазной модернизации России. Но в отличие от религиозно-метафизического обоснования Струве, аргументация Трофимова была полностью технократична. В ней полностью отсутствовала какая-либо ценностная ориентация. В основе аргументации Трофимова лежала посылка, что рост производительных сил и усложнение хозяйственной организации ценны сами по себе и автоматически ведут к росту народного благосостояния. В подтверждение своих мыслей Трофимов ссылался на опыт Германии и США, призывая «перейти от российской бедности к американскому достатку». В отличие от Струве, в представлениях которого эмпирический «народ» является косной средой, в которую интеллигенция должна привнести «религиозную идею», Трофимов верил, что любой народ, в том числе и русский, «от природы жизнедеятелен», и интеллигенции не нужно заниматься его «социальным воспитанием». В то же время политическая и экономическая элиты находили в трудах Трофимова обоснование своей организаторской роли.
Сам факт попыток технократически ориентированного идеологического творчества в России на рубеже 1900-10-х гг. знаменателен как отражение связанных с модернизацией социальных проблем в формировавшихся слоях технических специалистов. Не менее знаменательно и то, что этот слабый голос оказался не услышанным и не поддержанным в кругах известных публицистов, формировавших общественное мнение интеллектуальной России. Единственным исключением можно считать ответ профессора И.Озерова на вопросы составителей сборника «Куда мы идем?..». Озеров разделял технократические идеи А.Трофимова, но в его статье отсутствуют какие-либо ссылки на него. Основной спор среди гуманитарно-ориентированных интеллектуальных слоев шел вокруг метафизического, ценностно-ориентированного обоснования необходимости российской модернизации.