Шишигиной Аделаиды Юрьевны




«Похороны господина Рыбы»

ГЛАВА 3. Похороны господина Рыбы

«Однажды Зайчик отправился в гости к своему лучшему другу Ёжику. День был жарким, поэтому Зайчик взял с собой покрывало, корзинку для пикника и бутылку с водой.

«Вот Ёжик обрадуется!» думал Зайчик, идя по лесным тропинкам. «Солнышко, лето, пикник… Что ещё нужно для счастья?»

И тут же сам себе ответил:

«Море! Конечно же, море! Рядом с нашим лесом как раз есть такое! Скажу Ёжику, пусть возьмёт с собой круг и ведёрко с лопаточкой! В море поплаваем, куличиков понаделаем!»

Наталья Филипповна прервала чтение и, поправив сползшие очки, уставилась на меня немигающим взглядом. Он был мне хорошо знаком.

«Ты где-то допустила ошибку, Ада. Подумай над тем, где и когда, чтобы мы вместе смогли всё исправить».

— Вы… вы считаете, что море не может быть рядом с лесом? — охрипшим голосом произнесла я, облизывая пересохшие губы. — А куличики – для детей, да? Или что Ёжик слишком взрослый для спасательного круга? Так он… он плавать не умел!

— Нет, дело не в том, умел или не умел, — Наталья Филипповна медленно покачала головой и коснулась маятника, стоявшего на столе. — Подумай ещё, Ада. Кстати, знаешь, как называется эта милая штучка?

— «Колыбель Ньютона», — мгновенно отозвалась я, продолжая лихорадочно думать над тем, что не так со мной и моей сказкой. — Или «Маятник Ньютона».

Правильно, — лицо Натальи Филипповны отчего-то сделалось недовольным. — А знаешь ли ты принцип его работы, Ада?

— Знаю… — ноготь большого пальца всё-таки оказался во рту, и я принялась задумчиво его грызть. — Одна энергия становится другой… Кинетическая и потенциальная?

— Вот в этом и заключается твоя проблема, Ада, — Наталья Филипповна раздражённо вздохнула. — Умная, светлая головушка при полнейшей инфантильности. Убрала палец ото рта. Живо.

Вздрогнув, я вытерла палец об джинсы и подняла умоляющий взгляд на Наталью Филипповны. Но та уже на меня и не смотрела, поглощённая моей конкурсной сказкой.

«А вдруг море холодное?» спросил сам себя Зайчик. «Вдруг в нём плавать холодно? Надо сходить, проверить, лапкой водичку потрогать, а уж потом Ёжику предлагать купаться. Схожу-ка я сам!»

Решил так Зайчик, корзинку покрепче ухватил и поскакал к морю. Недолго скакал, с полчасика всего. Прискакал к морю, не синему, а какому-то тёмно-зелёному, поставил корзинку на песочек – и в воду. Лапкой трогать.

Зашёл по щиколотку – ничего не понять. Вроде бы тепло, а вроде бы и нет. Чуть дальше подался, по коленку – и опять распознать не может. Решил тогда по самые ушки, что на макушке нырнуть, чтоб попонятнее было.

Задержал дыхание, нырнул, а тут его что-то – хвать – и не отпускает. Рванулся Зайчик вверх, к небу синему, солнышку тёплому, замолотил лапками по дну морскому. Нет, не пускает его по-прежнему.

Наталья Филипповна с усилием потёрла виски, как если бы моя сказка вызвала у неё головную боль. Затем устало посмотрела на меня. Я тоже посмотрела на неё, но с сочувствием. Наверное, нелегко быть школьным психологом и каждый раз объяснять глупым детям, что и как они сделали не так.

Я вот себя глупой не считала, но всё равно ей была. Потому что только глупые дети не учатся на ошибках и продолжают совершать новые, расстраивая пап, мам, одноклассников, учителей, директоров и школьных психологов.

— Зайчик – глупый, да? — с дрожью в голосе предположила я. — Ему не следовало купаться одному, без взрослых. Или хотя бы без друга Ёжика.

— Зайчик – странный, — поправила меня Наталья Филипповна. — Зачем он нырнул, Ада? Температуру воды можно понять с первого прикосновения. В крайнем случае, Зайчик мог немного постоять в воде по щико… тьфу, по лапку.

— Это же сказка, — беспомощно пролепетала я, глядя в стёкла очков, где отражалась точно такая же беспомощная, бледная девочка с курносым носом, тонкими тёмными волосами и рассыпанными по щекам веснушками. — Это просто сказка, Наталья Филипповна!

— Даже в сказке должна присутствовать логика, — ответила Наталья Филипповна. — Но перейдём к наиболее обеспокоившей меня части. Заключительной.

Покорно кивнув, я уставилась на сцепленные в замок руки. Спрашивать, что именно Наталье Филипповне там не понравилось я не стала. Зачем? Всё и так было понятно – господин Рыба. Точнее, его смерть с похоронами.

«Помогите! Спасите! Тону!» хотелось выкрикнуть бедному Зайчику, но он не мог и словечка вымолвить. «Умираю! Утопаю! Буль-буль-буль!»

Вдруг Зайчика отпустило, и он поплыл подальше от опасного места, подрагивая всем маленьким, пушистым тельцем и сопя розовым носиком. Доплыв до берега, он без сил повалился на тёплый песочек кверху брюшком и прикрыл глазки.

«Чудом смерти избежал!» думал Зайчик. «Ещё б немножко – совсем потонул. И ничего б тогда не было: ни пикника, ни солнышка, ни неба, ни даже друга моего, Ёжика!»

И тут слышит он смех жуткий, где-то с морской стороны. Открыл глаза, поднял ушастую голову, а там – господин Рыба. Злой, мокрый, чешуйчатый. Смеётся на зайчиковой бедой, заливается, плавником потыкивает.

— Дурак ты, серый, — сказал господин Рыба. — На земле твоё место, никак не в воде. А всё туда же – плавать. Чтоб больше я тебя в владениях своих не видел, понял? Не то в следующий раз отправишься на корм мне, прямиком на дно морское.

«Злой какой, недобрый», подумал Зайчик, хмурясь. «Море – не его владения, нет. Оно для всех, кто плавать может и прохлады в зной летний желает. Как бы мне его проучить?»

Смотрит он на господина Рыбу, а тот смеётся всё себе, ни о чём не думая. Смешно ему, что Зайчик едва в воде морское не захлебнулся.

— Может, и не место мне в воде вашей, — сказал наконец Зайчик. — Но разве вы, господин Рыба, никогда не хотели пройтись по песочку тёплому или по травке зелёной?

— Никогда, — отвечал господин Рыба, жабры важно раздувая. — Делать мне нечего, по травкам зелёным хаживать.

— А вы бы попробовали… — сказал на то Зайчик вкрадчиво. — В воде морской вы бывали не раз, а вот по травке не ступали прежде.

— Хм, — задумался господин Рыба. — И то правда. Ладно, Зайчик, твоя взяла. Прогуляюсь я, пожалуй, по бережку, а то и по лесу. Только ты меня из бутылочки своей поливать не забывай, мало ли что…

Выскочил господин Рыба из моря и зашагал по песку. Губы – врастопырку, глаза – навыкате, жабры – раздуваются. Красавец!..

Зайчик следом поспешает, корзинку с покрывальцем прихватив. Скачет рядышком, ухмылку спрятав, а у самого одна мыслишка в голове вертится – скорее бы жарко стало господину Рыбе, скорее бы водички у него, Зайчика, попросил.

Походил господин Рыба по бережку, только скучно ему. Бережок он и из воды видел, ничего интересного в нём не нашёл. Лес – другое дело. Далёкий, зелёный, непонятный. Зайчик рядом, опять же, случись что – водицы в губы оттопыренные плеснёт, в чувство приведёт.

Пошёл господин Рыба в лесную сторону. Зайчик – следом. Идут долго, идут молча. И вдруг…

— Воздуха мне! Воздуха! — взмолился господин Рыба, падая на травку зелёную и хвостом по той травке молотя. — Воды мне, Зайчик, воды! Скорее!..

Посмотрел на него Зайчик нехорошо, а потом взял бутылочку и опорожнил. Выкинул в кусты дальние, поглядел на бывшего мучителя презрительно и сказал:

— Не будет тебе воды, чешуйчатый. За то, что утопить меня в море зелёном надумал, за то, что насмехался из воды солёной… Поделом тебе, поделом!

Сказал так – и ускакал к другу своему Ёжику, оставив господина Рыбу помирать под кустиком. Тот и помер быстренько, посреди моря зелёного, незнакомого, в назидание за дела свои гадкие. И никто его не похоронил.

Мораль сей сказки: не ройте другому яму не топите другого в море, иначе вам это припомнят, выведут на полянку зелёную да так там и оставят.

Несхороненного.

Конец».

— О художественной ценности твоей работы я скромно промолчу, — двойной листочек вернулся в стопку, к другим бумагам. – А вот жестокость нужно проработать. Почему твой Зайчик оставил господина Рыбу умирать? И почему твоя сказка называется «Похороны господина Рыбы», хотя там никто никого не хоронит?

— Похороны должны были быть, — чистосердечно произнесла я. – Просто место кончилось. Зайчик – хороший, господин Рыба – плохой. Что тут непонятного?

— И полагаю, ты ассоциируешь себя с Зайчиком? — уточнила Наталья Филипповна.

— Да! — я просветлела лицом.

Неужели, неужели она поняла?..

— В таком случае разочарую тебя, Ада, — неожиданно жёстко произнесла та. — Потому что ты – господин Рыба.

ГЛАВА 4. Среда обитания

«Почему это я – господин Рыба?»

Я положила в корзинку пакет молока и пошла к полочке с хлебом.

«Разве ты ещё не поняла, Ада? Ну же, соображай, ты ведь у нас такая умненькая…»

Пускай эти слова Натальи Филипповны и остались в прошлом, я всё равно вспыхнула.

Она издевалась, совершенно точно издевалась!

«Я… я не понимаю».

«Ах, не понимаешь? Какая жалость! Что ж, начнём по порядку. Как ты думаешь, в чём причина конфликта между Зайчиком и господином Рыбой?»

«Господин Рыба хотел утопить Зайчика».

«Нет, Ада, дело вовсе не в этом».

Я вспомнила как толстые губы Натальи Филипповны, накрашенные алой помадой, громко причмокнули от удовольствия. Ей нравилось разъяснять мои ошибки.

«Тогда в чём?»

«Зайчик живёт где? На земле. Господин Рыба живёт где? Под водой. Понимаешь, к чему я клоню, Ада? Они слишком разные. Прямо как ты и твои одноклассники, с которыми ты постоянно ссоришься».

«Я не ссорюсь!.. Они первые!.. Они сами!..»

Мне хотелось, чтобы Наталья Филипповна поверила мне, встала на мою сторону. Однако она покачала головой и продолжила развивать свою теорию, где я была злющим господином Рыбой, а мои одноклассники – невинными Зайчиками.

«Твои книги как вода в истории про господина Рыбу. Это твоя среда обитания, Ада. Ты плещешься в своём книжном море, никого не подпуская к себе, ведь тебе там хорошо и удобно. Твои одноклассники скачут на бережке реальной жизни, адекватно и правильно реагируя на окружающий мир».

Торжествующая пауза перед последним, унизительным ударом, показывающим, что права не я, но они.

Как и всегда.

«Однако стоит кому-нибудь из них приблизиться к тебе, попробовать наладить контакт, как ты тут же норовишь утянуть несчастного на дно своего книжного омута. Метафорически выражаясь, убить, утопить ».

«Нет, нет, вы не правы!»

«Это то, что называется искаженным восприятием реальности, Ада. Ты считаешь, что всегда и во всём права только ты, когда в действительности совсем наоборот. Это нестрашно. Это поправимо».

Наталья Филипповна старалась говорить мягко, но я чувствовала её враждебность. Она засела где-то там, глубоко внутри вместе с пометкой о том, что я – дефектная, неуравновешенная, невоспитанная.

Застывшая над батоном рука слегка подрагивала от возмущения. Наталья Филипповна действительно решила, что я – господин Рыба и что сказка – про меня и моих одноклассников.

— Вот ещё, — пробормотала я, швыряя хлеб в корзинку. — Стала бы я про них писать. Злых, грубых, неотёсанных! Да, такое слово подойдёт.

Хотя Наталья Филипповна наверняка бы меня за него отругала.

Ведь это я плохая, я – господин Рыба и я мечтаю всех затащить в свою книжную лужу. Как-то так.

Она даже задержала меня на целых десять минут, чтобы написать записку моей маме.

О гадкой сказке, в которой я была главной злодейкой.

Я так расстроилась, что едва не забыла спросить о деньгах. Наталья Филипповна раздражённо вздохнула, но одолжила сто рублей. Я понимала почему она вздыхает: мама часто «забывала» вернуть долг. А может просто забывала, безо всяких кавычек.

Я не знаю, я же Рыба. Они ничегошеньки не знают, только булькают и топят всех подряд.

Остановившись рядом с полочкой, на которой были разложены шоколадки, я глубоко задумалась. Очень хотелось съесть шоколадку. Но мама каждый раз говорила, что у нас нет денег на такую роскошь.

«Ты – господин Рыба».

Нахмурившись, я взяла самую маленькую и дешёвую шоколадку и положила её рядом с хлебом и молоком.

«Мама поймёт меня. Должна понять», думала я, идя к кассе. «Ей бы тоже было неприятно, если бы какая-то Наталья Филипповна обозвала её рыбой-убийцей».

 

***

В нашей квартире было шумно, как и всегда. Миша с Настей кричали. Мама бегала между ними, стараясь утихомирить обоих сразу шипением «Тиш-ше, тиш-ше». При виде меня она облегчённо вздохнула, но тут же нахмурилась.

«Что я успела сделать не так?» в панике подумала я и тут же поняла: «Пакет… он прозрачный».

— Ада, мы же договаривались, — подхватив на руки орущего и выгибающегося Мишу, она направилась ко мне. — У нас нет денег на развлечения!

— Я… я понимаю, — нервно сглотнув, я стиснула ручки предательского пакета. — Но сегодня… сегодня кое-что произошло. Ой-й!

Продолжая удерживать Мишу одной рукой, мама выхватила у меня из рук пакет. Выудив оттуда шоколадку, она отбросила его прочь. Вывалившиеся из него батон с молоком оказались в разных углах комнаты.

Я невольно сделала шаг назад, но упёрлась в закрытую дверь.

«Не сбежать, не спастись…» лихорадочно подумала я.

— Подержи-ка, — она всучила мне брата, словно какую-нибудь сумку и принялась разворачивать шоколадку. — Бить или кричать на тебя бесполезно. Значит, поступим иначе.

Мама продолжила разворачивать шоколадку. Маленькие кусочки фольги блестящими снежинками опадали на пол, к её ногам. А потом она принялась есть её, внимательно глядя на меня.

Когда-то давно я читала похожую книгу. Там говорилось о королях и королевах, заставлявших подданных наблюдать за тем, как они едят. Не помню, зачем они это делали, правда, но я почувствовала себя как раз такой подданной.

— Это послужит тебе уроком, Ада, — мама брезгливо стряхнула с пальцев прилипшую обёртку. — Надеюсь, ты всё поняла и в следующий раз хотя бы подумаешь перед тем как тратить деньги на бесполезные вещи. Тебе всё ясно?

Перепачканные моей шоколадкой губы приблизились к моему лицу.

Шоколадкой, которой мне так и не досталось.

— Ада. Ты. Всё. Поняла? — губы угрожающе изогнулись.

— Да, мама, — послушно кивнув, я принялась укачивать заходящегося криком Мишу. — Мам… почему он постоянно кричит? Может, у него что-то болит? Нам бы в боль…

— На больницы у нас тоже нет денег, — отрезала мама, беря на руки Настю. — Вся эта медицина только на словах бесплатная, но на деле… Ах, о чём это я? Тебе всё равно не понять, какой бы ты умной ни была. Как уложишь Мишу спать, приберись в коридоре. Затем можешь поесть гречневой каши и живо за уроки.

— Хоро… — тут Миша как-то странно икнул и по моей блузке поползла жёлтая струйка. — Мам, Миша описал…

Шлёп.

От сильной пощёчины моя голова мотнулась, как у куклы, а на глаза навернулись слёзы.

«Это же Миша описался, причём здесь я?» хотелось выкрикнуть мне.

Хотелось. Но не выкрикнула. Побледневшей от ярости маме было бесполезно что-то доказывать. Прямо как Наталье Филипповне.

— Идиотка-а, — прошипела мама. — Тебе следовало сразу переодеться. Единственную приличную одежду – и ту испортила. Правильно Наташа говорит, ты – дефектное, испорченное, неблагодарное дитя!

Я знала, что я – дефектная. Наталья Филипповна много раз говорила мне об этом. И не она одна: учителя, одноклассники, папа Егора…

Но я всегда думала, что мама считает иначе. Она же моя мама, так? Для мамы я – хорошая.

— Для тебя я тоже – господин Рыба? — невольно вырвалось у меня. — Ты тоже думаешь, что я хочу утопить тебя в своей среде обитания?

— Не мели чепухи, Ада, — отмахнувшись от моих слов, мама снова запрыгала по комнате с Настей, подбрасывая её чуть ли не до самого потолка. — Иди, вымой Мишу, а после – переоденься.

— Да, — поникнув, я вместе с Мишей скрылась в ванной.

Осторожно усадив младшего братика в раковину, я принялась мыть его, одновременно думая о том, как всё несправедливо устроено.

Написала сказку на школьный конкурс – виновата.

Купила маленькую шоколадку – виновата.

Описал Миша – опять виновата.

— Ты там скоро? — недовольно спросила из-за двери мама.

— Да, да, —- заторопившись, я вытерла братика и, взяв на руки, вышла из ванной.

Задержалась в ванной – снова виновата.

Кто-нибудь объяснит мне, почему я кругом виновата?..

ГЛАВА 5. Куда подальше

— А-А-А! — надрывался Миша, молотя кулачками в воздухе.

— У-У-У! — вторила ему Настя, запрокидывая голову.

— Ада! Немедленно помоги брату! Или сестре! Кому-нибудь! — крикнула мама, подрываясь с кровати.

— Но ты же сама сказала мне учить уроки... — пробормотала я, вставая из-за стола.

— Мало ли, что я там сказала, — нетерпеливо отмахнулась мама и, подхватив Мишу, запрыгала с ним по комнате, шипя «Тиш-ше, тиш-ше, кот на крыш-ше, а котята ещ-щё выш-ше». — Уложишь Настю, а потом можно и за уроки. Тиш-ше, тиш-ше...

Дёрнув плечом, я взяла сестру на руки и пошла с ней за ширму, где стояла моя кровать. Эта ширма появилась после того, как от нас ушёл папа и делила комнату на две части: мою и мамину. Вроде бы она должна была давать мне «личное пространство, так необходимое подросткам», но мама по-прежнему выдёргивала меня из-за неё когда вздумается, поэтому я его совсем не чувствовала. Заплачет Миша – Ада, помоги, закашляется Настя – Ада, похлопай по спинке, зазвонит телефон – Ада, возьми трубку.

Иногда мне казалось, что маме нужен свой собственный взвод Ад, который будет ухаживать за Мишей, Настей и ей самой. А ещё – убираться по дому, ходить в магазин, на работу, и так далее.

Однако у мамы была только одна Ада, я.

Вздохнув, я уложила сестрёнку на подушку и, усевшись на кровать, стала укачивать. За ширмой продолжал плакать Миша и шипеть мама, поэтому я прикрыла ушки Насти, чтобы она ничего этого не слышала.

— Баю-бай, баю-бай, — ласково говорила сестрёнке я. — Поскорее засыпай. Баю-бай, баю-бай, дам тебе свежий каравай. Баю-бай, баю-бай, глазки свои ты закрывай. Ба-ю-бай баю-бай, не зевай, а засыпай!

Вдруг крики Миши стихли. Вместо них младший брат странно забулькал, а мама истошно завопила, напугав начавшую засыпать Настю. Осторожно выглянув из-за ширмы, я увидела маму, державшую на вытянутых руках посиневшего Мишу.

Её лицо было бледным и перекошенным. Миша же, кажется, совсем не дышал. Я читала о таком: маленькие дети иногда внезапно перестают дышать. И если такое происходит, то...

— Мама, искусственное дыхание! — взволнованно крикнула я, прижимая к себе Настю. — Массаж сердца!

— Я... я не умею... — пролепетала мама, не глядя на меня.

«Он же так умрёт!» ужаснулась я, глядя на обвисшее в руках мамы тельце братика. «Надо что-то делать!»

Положив Настю на кровать, я кинулась к маме. Вырвав Мишу из её рук, я принялась делать ему искусственное дыхание как умела, поглаживая грудку. Настя снова расплакалась, но мама ничего не сделала, чтобы её успокоить. Она продолжала стоять на месте с каким-то странным любопытством смотря как я пытаюсь спасти Мишу.

Когда же братику наконец-то удалось вздохнуть, она словно очнулась. Забрав его у меня, она кинулась к телефону, бормоча себе под нос «Скорая! Нужно немедленно вызвать скорую!» Испугавшись, что Миша снова начнёт задыхаться, а мама опять впадёт в ступор, я пошла следом, но мама принялась кричать на меня:

— Иди к сестре! Слышишь, как она плачет?! Всё из-за тебя!

— Мама, но Миша... — робко начала я.

— Сама справлюсь, — грубо оборвала меня она, набирая «103». — Иди, иди себе... Скорее, возьмите трубку! Алло, «Скорая»? Мой ребёнок чуть не задохнулся! Пожалуйста, приезжайте скорее! Адрес? Демидовская, 2/1, 90, шестой этаж. Возраст? Четыре месяца...

Дальше я слушать не стала и, вернувшись к Насте, продолжила укачивать её своей незатейливой песенкой. Правда, минут через двадцать мне опять помешали.

Врачи страшно шумели: топали, громко разговаривали и бряцали инструментами. Под конец мою ширму и вовсе отдёрнули, и Настя перекочевала в мамины руки.

— Настя не больна, — нахмурилась я, глядя на маму.

— Да, но и оставить её с тобой я не могу, — ответила мама, быстро переодевая сестрёнку. — Ты такая ревнивая... Мало ли что.

— Ты же... ты же не серьёзно? — упавшим голосом спросила я.

— Ревновать к младшим – это нормально, — казалось, мама меня не слушала. — Разное может случиться. Так, всё собрано. Веди себя хорошо, Ада. Деньги на столовую можешь занять у Нины Павловны из восемьдесят восьмой. Завтраки, обеды, ужины – там же. Постараюсь вернуться как можно скорее. Ах да, и не доставляй проблем Наталье Филипповне!

Входная дверь хлопнула в последний раз, скрыв за собой и маму, и Мишу, и Настю, и врачей «Скорой помощи». Оставшись одна, я повалилась на спину, бессмысленно таращась в потолок. Мыслей в голове почти не было, а от тех, что было хотелось расплакаться.

Когда такое происходило, на помощь мне приходили любимые герои собственных сказок: Ёжик, Зайчик, Синичка, Лисичка, и другие. Но они отчего-то поблекли, а их голоса не могли перебить мамино заявление «Мало ли что».

— Она ничего не сделала, когда Миша перестал дышать, — едва слышно произнесла я. — Просто стояла и смотрела своими большими, круглыми, рыбьими глазами. Смотрела и ничего не делала! Даже если бы умер, ничего бы не сделала. Хотя нет, я знаю, что она бы сделала. Да, да, знаю! Она бы сказала, что во всём виновата я, потому что... просто потому что.

Вся моя жизнь неожиданно показалась мне сплошной чередой упрёков. Проблемная, неуживчивая, необщительная, злая, ревнивая, неблагодарная, неуравновешенная.

Дурное «не-не-не» было повсюду, в каждом моём действии, слове или жесте. В глазах мамы, Натальи Филипповны, учителей и одноклассников я была ужасной девочкой, достойной «всяческого порицания». То, что я считала «хорошим», они упорно называли «плохим» или, вот как сейчас, с Мишей, «самим собой разумеющимся». Меня никогда ни за что не хвалили, всё только заставляли.

«При папе всё было по-другому», я зарылась лицом в подушку. «Когда он был с нами, мама улыбалась. Папа покупал мне сладости, гладил по голове, называл своей доченькой. Но потом и он предал нас, оставил меня, маму, Мишу с Настей и ушёл. А... а может он ушёл только от мамы?»

Новая мысль показалась мне настолько поразительной, что я тотчас принялась её обдумывать.

«Да, да, он ушёл от мамы! Злой, дурной, неблагодарной мамы, которая совсем не думала ни о папе, ни обо мне! Папе это не понравилось, и он ушёл к другой, которая хорошая, добрая и ласковая. Наверняка он поймёт, если я тоже приду к нему. Точно! Нужно идти к папе. Будет у меня новая мама, новые братики с сестричками и новая жизнь с новыми одноклассниками».

Вспомнив о Наталье Филипповне, объявившей меня господином Рыбой, барахтающемся в своей «среде обитания», я сделала поспешное дополнение:

«И без всяких школьных психологов!»

А затем встала с кровати и принялась выворачивать ящики маминой тумбочки, ища папин адрес. Всё равно я для неё плохая, так чего раздумывать? Возьму всё, что найду и поеду к папе. Ну, а папа потом пришлёт маме деньги по почте или сам отдаст.

Попутно я откладывала в сторонку «предметы первой необходимости»: расчёску, заколки, резинки, свидетельство о рождении. Нашлись и деньги, которых у мамы якобы никогда не было.

Целая тысяча рублей!

Папин адрес тоже нашёлся, хоть и был разорван напополам, а после – криво склеен скотчем. Наверное, мама порвала его от злости, а потом опомнилась. Она всегда так: сначала делает, а потом думает.

При этой мысли моя рука, протянутая к тысяче нерешительно замерла. Может, мама и в этот раз не подумала? Но я тут же выбросила её из головы. У мамы было полным-полно времени на раздумья, она же постоянно дома сидит. Только она ничегошеньки не надумала, позволяя за себя думать другим. Наталье Филипповне, например.

Нет уж, будет у меня новая мама, любящая, добрая, заботливая!

Смятый адрес отправился ко мне в карман вместе с тысячей рублей. Убедившись, что больше в тумбочке нет ничего полезного, я достала из шкафа старый, потрёпанный рюкзак в виде зайца, который и был героем придуманных мною историй, я принялась складываться.

Резинки, заколки, расчёска, пижама, бельё, спортивный костюм, тетрадка, карандаши, ручки, фломастеры, пара книжек...

Под конец – свидетельство о моём рождении, единственный документ, подтверждающий, что я, Ада, когда-то появилась на свет. Маме-то оно больше ни к чему, как и я сама, а вот папе – пригодится.

Отряхнув располневшего Зайчика от пыли, я продела руки между лямками рюкзака и прошлась по комнате. Было немного тяжеловато, но я бы, скорее, ещё раз выслушала мамино «Мало ли» насчёт Миши с Настей, чем рассталась хоть с чем-то. Конечно, папа потом купит мне много новых вещей и много новой одежды, но до папы нужно сперва добраться.

Достав из кармана бумажку, я ещё раз прочла адрес: Нижний Новгород, Лунская, двадцать семь. Если бы у меня был Интернет, я бы тут же построила маршрут, но мы с мамой жили в режиме «строжайшей экономии», поэтому его не было ни на ноутбуке, ни на телефоне. А найденную тысячу нужно было приберечь на билет, еду и питьё.

«Ладно, на вокзале разберусь», подумала я, возвращая бумажку на место. «Всё ли я взяла?»

В последний раз обведя взглядом комнату с разбросанными повсюду детскими пелёнками, использованными памперсами и грязными бутылочками, я решила, что всё. И поняла, что не очень-то буду по ней скучать. Здесь почти не было «меня», зато Миши с Настей – вдоволь. Нет, я вовсе не ревновала, как того боялась мама. Скорее, грустила.

Мы могли бы хорошо жить вчетвером: мама, Миша, Настя и я. Но мама не желала быть моей мамой. Она была мамой Миши, она была мамой Насти. Не моей.

«Она как тот господин Рыба», подумала я, выходя за дверь. «Знай себе барахтается в своей среде обитания с мальками – и только».

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-06-17 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: