У Крейцеров в Красненьком: С. Рахманинов, Н. Сатина, Е. Крейцер, Н. Лантинг, Ж. Маевская,1899

Журнал «Музыкальная академия» №2, 1993 г.

ВОСПОМИНАНИЯ...

Вновь мы обращаемся к архиву Сергея Васильевича Рахманинова, к документальным свидетельствам его современников и вновь испытываем волнение и радость от общения с этим удивительным человеком. В настоящую публикацию включены вос­поминания соотечественников - С.Сатиной, Л.Сабанеева, Ю.Поплавского, С.Михайлова и Б.Моисеивича - людей, близких ему по духу, мыслям, восприятию мира.

Особенно ценны единственные в своем роде воспоминания С.Сатиной. По сравнению с известной "Запиской" 1944 года ме­муаристка, не отступая от избранной биографической канвы, вводит в повествование о детских и юношеских годах Рахмани­нова новые штрихи, небольшие дополнения и уточнения, которые позволяют объемнее увидеть ранний период жизни компози­тора. Для тех, кто изучает рахманиновские документы, эти воспоминания бесспорно важны. В комментарии к ним привлече­ны также неизвестные до сего времени источники.

Интересны и мемуары Л.Сабанеева. Музыкальный критик, современник великой эпохи, прекрасно осведомленный в музы­кальной жизни Москвы конца XIX - начала XX века, предстает в них и как исследователь с оригинальным и острым взгля­дом, способный на откровенный разговор о времени, людях и о себе. Выбранная им форма сопоставления фигур корифеев своего времени (использованная ранее Ю.Энгелем и самим Сабанеевым) очень удачно воссоздает портрет Рахманинова - человека и музыканта.

Этюд Ю.Поплавского, мало известного у нас музыканта с широким кругозором, убеждает благодаря какой-то внутренней силе.

Молодое поколение - Б.Моисеивич и С.Михайлов, преклоняясь перед великим маэстро, в то же время находит в нем чело­века, открытого к общению и восприятию нового, смешливого и простого в дружеской среде. Они в полной мере ощущают его живой характер и молодую душу.

Воспоминания Сатиной, Сабанеева, Поплавского и Михайлова впервые появились в русских зарубежных периодических изда­ниях и, как и воспоминания Моисеивича, на родине композитора не публиковались (хранятся эти издания в фондах Музея му­зыкальной культуры). Некоторая стилистическая их шероховатость потребовала незначительного редакторского вмешатель­ства. Сделаны также две купюры: из воспоминаний Сатиной исключен рассказ Рахманинова об Ивановке (ранее публиковав­шийся у нас), из мемуаров Михайлова - мало существенный эпизод с цитированием названия сборника упражнений Льва и Ольги Конюс.

Подборка материалов сопровождается новыми фотографиями, взятыми из богатейшей иконографии композитора в ГММК. Это уникальные альбомы - 1911 года (брасовский), 1919 - 1922 и 1922 - 1927 годов (семейные), а также отдельные фотографии, переданные в фонд Рахманинова С.А.Сатиной, И.С.Волконской, А.А.Трубниковой, Е.Ю.Жуковской и другими лицами.

СОФЬЯ САТИНА

С.В.Рахманинов

Я знала Рахманинова с детства, увидев его впервые че­тырнадцатилетним учеником консерватории и воспитанни­ком профессора Н.С.Зверева. Два года спустя он был вы­нужден покинуть дом Зверева и переехать к нам, в нашу семью. Моя мать была сестрой его отца, Василия Аркадье­вича Рахманинова¹.

Это был уже третий крутой перелом в жизни шестнад­цатилетнего юноши. Первый произошел в детстве, когда мальчику было 7-8 лет. Северная русская природа, дере­венское раздолье где-то на Волхове, близ древнего Новгоро­да, большой дом, семья, добрый балующий отец, любящая, но строгая мать и больше всего и ярче всего - старая ба­бушка, заступница и защитница всех проказ и шалостей, милая, ласковая - вот первые детские впечатления Рахма­нинова. Здесь, в Онеге, в одном из имений матери провел он с братьями и сестрами свое счастливое раннее детство, не зная ни нужды, ни забот².

Простая помещичья жизнь в деревне, среди лесов, озер и цветущих лугов, имела несомненно глубокое влияние на растущего мальчика. С какой любовью, как часто вспоми­нал Рахманинов много лет спустя Волхов с его живописными

___________________________________________________

Софья Александровна Сатина (1879-1975) - двоюродная сестра, друг и биограф С.В.Рахманинова. В 1930-е го­ды начала изучать и собирать рахманиновские материалы и доку­менты, помогала Рахманинову в ведении архива. Подготовленные ею в 1944 году "Материалы для биографии Рахманинова" стали своеобразной летописью жизни и творчества композитора, осново­полагающим источником в изучении его биографии. При участии Сатиной в 1940-х - 1970-х годах были опубликованы самые зна­чительные работы о Рахманинове. Кроме того, она - известный ученый в области ботаники и генетики, автор большого количества статей в американских научных изданиях.

___________________________________________________

окрестностями, заливные луга, покосы, в особенности какой-то запах, в котором были смешаны запахи травы, во­ды и дым рыбачьих костров.

Но широкий образ жизни его отца, очень доброго, но весьма легкомысленного, его неопытность в делах и неу­менье вести хозяйство, перешедшее к нему после смерти те­стя, разорили семью. Рахманиновы, жившие безвыездно с пятью детьми в деревне, должны были продать имения, от­пустить всех служащих и переехать в Петербург³. Вместо привольной свободной жизни в большом благоустроенном доме семье пришлось поселиться в нанятой наспех тесной и неудобной квартире, в душном и шумном городе. Дети по­чувствовали себя там совсем потерянными. Теснота повела к тому, что один из мальчиков должен был даже на время переехать в совершенно незнакомую ему семью своей тети, М.А.Трубниковой, младшей сестры его отца. Выбор пал на Сережу⁴. По словам ее, он был очень самостоятельным, мрачно молчал и, отклоняя всякую предлагаемую ему по­мощь, произносил почти шепотом только одно слово - "сам". Его так и прозвали тогда в шутку "Сам".

Когда старшая дочь, Елена, была помещена в пансион, а старший сын, Володя, был принят в один из кадетских корпусов Петербурга⁵, Сережа вернулся домой. Благодаря его выдающимся музыкальным способностям и хлопотам его бывшей учительницы музыки, А.Орнатской, он получил стипендию и девяти лет поступил в консерваторию⁶.

Невзгоды преследовали семью. На втором или третий год их пребывания в Петербурге трое детей заболели дифтери­том. Мальчики, Володя и Сережа, выздоровели, а сестра Соня умерла⁷. Два года спустя неожиданно скончалась и Елена. К шестнадцати годам у нее развился великолепный голос. Пение этой красивой, умной и талантливой девушки покоряло всех слушателей. Ей предсказывали блестящую карьеру, и она была принята уже в труппу Большого театра в Москве⁸. Наибольшее впечатление производило ее пение романсов Чайковского. Обычно она аккомпанировала себе сама, но иногда, чтобы доставить удовольствие Сереже, зва­ла его на помощь. Как он любил это, как гордился своей ролью аккомпаниатора "самой Леле".

Первый год или полтора учение Сережи в консервато­рии шло хорошо. Но начавшиеся после переезда в Петер­бург нелады между родителями не прекращались. Они час­то ссорились, на время мирились, и, в конце концов, между ними произошел полный разрыв. По взаимному соглаше­нию, они решили расстаться, и отец был вынужден поки­нуть семью навсегда, оставив детей на попечение матери⁹. Мать, Любовь Петровна Рахманинова, тяжело переживав­шая этот разрыв, тратила последние силы на уход и при­смотр за младшим сыном - Аркадием¹⁰. Она не обращала достаточного внимания на Сережу, и он оставался без нуж­ного надзора. Воспользовавшись этой преждевременной сво­бодой, он начал ходить в консерваторию только на уроки музыки и постепенно перестал посещать общеобразователь­ные классы. Вместо уроков и учения он предпочитал бес­цельно гулять по городу, кататься на коньках. Одним из его любимых развлечений была довольно рискованная игра на городских конках. Он с разбега на быстром ходу конки вскакивал на подножку вагона и соскакивал с нее. На тре­тий год пребывания в консерватории, провалившись на экзаменах по всем общеобразовательным предметам, Сережа был лишен стипендии.

Растерявшаяся мать не знала, что делать. Она не могла уже справиться с двенадцатилетним сыном. Он никого не слушался и совсем отбился от рук, Не имея средств, чтобы платить за его учение в консерватории, сознавая и боясь, что его выдающийся музыкальный талант может погибнуть, она решила последовать совету двоюродного брата Сережи, молодого пианиста А.И.Зилоти, случайно приехавшего в это время в Петербург. А совет Зилоти, прослушавшего игру Сережи и жалобы его матери на его поведение, заключался в том, что мальчика надо перевести в Московскую консер­ваторию и отдать в руки Н.С.Зверева.

Н.С.Зверев был преподавателем в младших классах кон­серватории. Он брал к себе в дом двух-трех талантливых учеников, учил, воспитывал, кормил и одевал их совершен­но бесплатно, но с условием, что воспитанники его не будут во время каникул возвращаться к родителям без его разре­шения. Зилоти, который сам был когда-то одним из таких воспитанников и учеников Зверева, был уверен, что последний быстро справится с талантливым, но разленившимся, шаловливым и непослушным мальчиком. Зилоти брался устроить это дело. И действительно, вернувшись в Москву и переговорив со Зверевым, он уведомил Любовь Петровну, что Зверев согласился принять к себе Сережу и что он ждет его к себе в начале сентября¹¹. Таким образом, весной 1885 года судьба Сережи была решена.

До отъезда его в Москву оставалось еще около трех месяцев. Со времени переезда семьи Рахманиновых из дерев­ни в Петербург Сережа проводил каждое лето у своей люби­мой бабушки С.А.Бутаковой. И это лето 1885 года она жда­ла его к себе "в Борисово", небольшое имение под Новгородом, куда Сережа рвался всей душой¹². Там - любовь и забота, окружавшие его, свобода и безнаказанность. Как он любил это Борисово. Судьба оберегала его. Если он рисковал сломать свои руки, развлекаясь зимой своеобразным спортом на конках в Петербурге, то еще рискованнее были его поездки по Волхову на лодке, прозванной рыбаками "душегубкой". В этой лодке мог поместиться только один Человек. Управлялась она одним веслом, грести на ней было неутомительно, но при малейшем неосторожном движе­нии лодка опрокидывалась. Но как раз это и было самым

 

интересным моментом для Сережи. К счастью, ему всегда удавалось благополучно добраться до берега вплавь. В ре­зультате подобных упражнений в нем развились ловкость, находчивость и смелость. Водный спорт навсегда остался одним из любимых его развлечений.

Его обязанности у бабушки были очень ограничены: только изредка, когда к бабушке приходили гости, его при­нуждали поиграть гостям. Он большей частью импровизи­ровал, выдавая эти импровизации за сочинения известных композиторов. Невзыскательные гости не разбирались в этом. Другой его обязанностью было посещение церквей и монастырей Новгорода, куда он, правя лошадью, возил свою бабушку. Посещая с ней службы, он с детства полюбил хо­ровое пение в церкви. Древние строгие церковные распевы и переливчатые звоны великолепных новгородских колоко­лов оказали на будущего композитора большое влияние. Ко­локольные звоны влекли к себе всю последующую жизнь Рахманинова, и, как известно, слышны они потом в целом ряде его произведений.

Бабушка понимала, что переезд ее внука будет ему на пользу. Как ни горько ей было расставаться с ним, она примирилась с мыслью о разлуке. Перед отъездом они съез­дили в один из любимых ее монастырей, отслужили моле­бен, и она отвезла его на станцию. Жизнь с бабушкой пре­рвалась навсегда¹³.

Переезд в Москву к Звереву был вторым резким перело­мом в жизни двенадцатилетнего Сережи. Перелом тяжелый, который не мог не подействовать на впечатлительного маль­чика. Жизнь у Зверева оказала сильное и благотворное вли­яние на его характер, поведение и развитие и способствова­ла росту, а, может быть, и спасению его таланта.

Что же ждало Сережу, когда он приехал к грозному и порою деспотичному Звереву? Прежде всего вместо полной свободы - строжайшая дисциплина и взыскания за непос­лушание. Кроме него, у Зверева жили еще два ученика-вос­питанника, ровесники Сережи¹⁴. За поведением мальчиков, за приготовлением ими уроков, пока они учились в общеоб­разовательных классах консерватории, и за их игрой на ро­яле следила пожилая сестра Зверева. О всяком нарушении установленных в доме правил она сообщала брату. Для каждого воспитанника было составлено расписание. Каж­дый знал свои часы работы и отдыха. Два раза в неделю каждый из них должен был начинать свои упражнения на рояле в 6 часов утра, как бы поздно он ни лег спать накануне, вернувшись с концерта или из театра. Зверев присут­ствовал на всех экзаменах своих воспитанников в общеоб­разовательных классах, а в течение года неоднократно про­верял у учителей этих классов поведение и успехи своих воспитанников¹⁵.

Дома у него была большая библиотека, и он всячески поощрял интерес и любовь воспитанников к чтению, расспрашивал их о прочитанном, обсуждал разные возникав­шие вопросы. Он не подавлял их индивидуальности, в спо­рах поощрял находчивость, остроумие и очень жестоко вы­смеивал хвастовство. Уверток и лжи он совершенно не пе­реносил.

По воскресеньям к обеду у Зверева обычно собирались гости. Кроме друзей-музыкантов, приходили профессора университета, известные адвокаты, художники, актеры. Ко­го только за годы пребывания у Зверева не видели и не слышали его воспитанники. По требованию Зверева, они всегда присутствовали на этих обедах. Нередко, желая по­хвастаться успехами своих учеников, он заставлял одного из них сыграть гостям какую-нибудь вещь.

Много делал Зверев и для развития их музыкального вкуса и общего развития. По его приглашению, два раза в неделю приходила пианистка и играла с ними на двух роя­лях в 8 рук. Они проигрывали с ней симфонии всех клас­сиков. Воспитанники учились также танцам с ученицами Зверева в доме родителей одной из них. Он обращал много внимания на манеры мальчиков, на то, как они держат себя в обществе, как едят, здороваются, кланяются. Кроме того, он возил их на все премьеры Малого театра, на спектакли и концерты, в которых выступали приезжавшие в Москву ми­ровые знаменитости.

Зверев действительно, не щадя средств, готовил своих воспитанников к артистической деятельности и тратил на них много сил и энергии. Они это видели, ценили и иск­ренно любили его.

...Прошло четыре года со дня переезда Рахманинова в Москву к Звереву. За эти годы он сильно вырос и во многом переменился. Из непослушного, шаловливого, ленивого мальчика он превратился в сдержанного, замкнутого и серьезного юношу. Как и остальные его два товарища, он учился уже второй год на старшем отделении консервато­рии у других профессоров. На старшем отделении Рахма­нинов успешно шел по двум специальностям - рояль и специальная теория. Последняя открывала дорогу к творче­ской деятельности. Зверев не противился, но и не очень со­чувствовал этому. Он видел в Рахманинове только будущего большого пианиста. Но в Рахманинове уже с четырнадцати лет пробудилось стремление к творчеству. Он начал понем­ногу сочинять¹⁶. Влечение его к творчеству усиливалось, и осенью 1887 года оно стало настолько сильным, что после долгих и мучительных колебаний шестнадцатилетний юно­ша решил попросить Зверева отвести ему какое-нибудь мес­то, какой-нибудь угол в доме, где он мог бы уединиться, со­средоточиться для работы. Мирно начавшийся разговор нео­жиданно окончился бурной сценой и полным разрывом от­ношений, когда, внезапно рассердившись на что-то сказан­ное его воспитанником, Зверев замахнулся на Рахманинова, а последний остановил его, твердо сказав, что он не смеет его бить. Перенести такое заявление от своего воспитанника Зверев не мог.

Рахманинов неоднократно, но тщетно, пытался погово­рить со Зверевым, извиниться перед ним. Дома Зверев его к себе не допускал. При встречах на улице и в консерватории он отворачивался от него и молча, проходил мимо. Так продолжалось около месяца. Наконец Зверев попросил Зилоти собрать родственников Рахманинова, живущих в Москве; приказав Рахманинову следовать за ним, он пришел к со­бравшимся и сообщил им, что он не может больше забо­титься о Рахманинове и тот должен выехать из его дома.

Вспоминая об этом разрыве со Зверевым, Рахманинов всегда считал себя виноватым в этой истории, говоря, что от волнения и смущения он, вероятно, не сумел толком объ­яснить своей просьбы человеку, которому он был так бесконечно обязан и которого он искренно любил и уважал.

Надо добавить, что примирение между ними все же со­стоялось. В день окончания Рахманиновым консерватории, в 1892 году, Зверев подошел к нему, обнял и поцеловал его и, отстегнув от жилета свои золотые часы, отдал их Рахманинову. Часы эти Рахманинов бережно хранил всю жизнь¹⁷.

Узнав от Зверева о трудном положении своего племян­ника, моя мать приняла в нем горячее участие. Переместив наскоро кое-что в нашей квартире, и устроив ему отдельную комнату, она на другой же день после этого собрания родственников поехала за ним к Звереву. Но Рахманинова она там уже не нашла. Рано утром он покинул его дом, собрав свои вещи и не сказав никому, куда и к кому он едет. После долгих расспросов и поисков она нашла его у одного из товарищей, приютившего Сергея на время у себя в комнате, и убедила его переехать к нам.

Этот вынужденный уход от Зверева и переезд к родст­венникам, которых он почти не знал, был третьим переломом в жизни юного Рахманинова. Легко понять, как мучи­тельна была в течение последнего месяца его жизнь у Зверева, и как страдало его самолюбие.

Его мать, узнав о разрыве со Зверевым, звала сына к себе, но он не хотел переходить из Московской консервато­рии в Петербургскую, менять своих профессоров и бросать товарищей¹⁸.

Рахманинов был принят нашей семьей очень радушно. Все взрослые в доме его искренне жалели. Наша старая няня и ее сестра с дочерью, служившие у нас, приняли живое участие в уходе за обиженным, по их мнению, молодым барином и оказывали ему особенно ласковое внимание. Наш старший брат Саша, который был его ровесником, да и мы, все младшие дети, быстро подружились с ним и полюбили его¹⁹. Он скоро почувствовал себя полноправным членом нашей семьи, принимая деятельное участие в наших играх и забавах: зимой - катанье с ледяной горы, устроенной у нас на дворе, ранней весной увлекался, как и мы, младшие члены семьи, устройством "речной системы" в Европейской России, то есть проведением многочисленных мелких ручь­ев (притоков), впадающих в большие ручьи (реки) и моря тающего снега, а позже, когда подсыхала земля, участвовал в разных играх с мячом - лунки, лапта и прочее. Если мяч попадал на крышу, он был одним из первых, кто доста­вал его оттуда.

В отведенную ему в нижнем этаже дома комнату не до­ходили ни шум, ни наша игра на рояле, стоявшем наверху в зале. Сам он мог играть, когда и сколько хотел, никому не мешая. Жизнь у нас была тихая, семья дружная. В течение дня все были заняты, каждый своим делом, а вечером, при­готовив уроки, все собирались в общую комнату и проводи­ли время вместе. Рахманинов, уехав от Зверева, лишился интересных встреч с выдающимися музыкантами, профес­сорами и другими представителями русской интеллигенции, лишился посещения спектаклей знаменитых актеров, но взамен этого он приобрел спокойную семейную жизнь, вни­мание и ласковую заботу о нем, то есть все то, что он поте­рял так рано и чего ему так не хватало²⁰. <...>

Характер человека складывается преимущественно в его детстве и юности. Все пережитое в эти годы Рахманиновым, несомненно, отложило отпечаток, отразилось на его характе­ре. Этим можно объяснить его так сильно развившуюся впечатлительность от происходивших вокруг него событий. Он оставался внешне замкнутым, но и без слов чувствова­лась его глубокая отзывчивость к чужому горю и нужде.

Отзывы о личности Рахманинова очень различны. На людей, встречавших его впервые или мало его знавших, он производил обычно впечатление необщительного, холодного, угрюмого, мрачного и даже неприступного, наводящего страх человека. Его друзья, его бывшие сослуживцы, вооб­ще люди, часто встречавшие и хорошо знавшие Рахманино­ва, говорят и пишут о нем совсем другое. Они неуклонно отмечают его сердечность, чуткость, доброту, считают его верным и внимательным другом, отмечают его скромность и правдивость, его тонкий юмор, любовь к добродушной шут­ке и заразительный искренний смех. М. Добужинский, ре­дактировавший в 1946 году книгу "Памяти Рахманинова", пишет в своем послесловии, что "почти нет никого среди участников Сборника, кто бы ни упомянул о смехе Рахма­нинова. Во избежание повторений, пришлось эти места большей частью сократить²¹. И действительно, при всей своей сдержанности в разговоре, как умел С.В. посмеяться, пошутить, заметить во многом юмористическую сторону.

Мнение друзей об отзывчивости Рахманинова к чужому горю и нуждам людей не голословно. Оно подтверждается многочисленными, хранящимися в его архиве письмами, полученными от лиц, которым он помогал. Кто только не обращался к нему за помощью. Разные общества, союзы, учреждения, школы, писатели, художники, студенты, зна­комые и незнакомые ему люди различного образования, различных профессий. Помощь его шла преимущественно в Европу, но он также много помогал русским людям, живущим в Америке и Китае. Кроме того, С.В. давал ежегодно концерты, сбор от которых шел инвалидам, учащейся моло­дежи и т.д.

Громадное количество посылок было отправлено им по почте и через АРА, голодающим в России. Кроме родных, друзей, бывших сослуживцев Рахманинова, посылки с едой были переданы персоналу Московской консерватории и всех высших учебных заведений в Москве. Посылки шли также отдельным артистам, актерам Художественного и Ма­лого театров, некоторым средним и начальным школам. Большая помощь была оказана и живущим в Петербурге, Киеве и Харькове. Полученные через АРА расписки полу­чателей пакетов с едой почти всегда сопровождались трога­тельными словами благодарности за помощь, за память. Их до слез больно читать. Они все находятся в архиве Рахма­нинова, который бережно хранится в Библиотеке Конгресса в Вашингтоне²².

В его архиве имеется еще папка, озаглавленная им "Мои дела". Его старшая дочь, шутя, подделавши почерк отца, добавила к этому оглавлению слово "неудачные". В этой папке лежали письма лиц, просивших у Рахманинова день­ги взаймы для организации затеянных ими разных пред­приятий, которые, по их расчету, должны были принести им большие доходы. Большинство обязывалось вернуть деньги, как только их дело пойдет на лад. Помнится, что только трем лицам удалось исполнить обещанное. «Дела», безусловно, были неудачные.

Отдыхая по вечерам от работы, Рахманинов обычно раскладывал пасьянсы или развлекался так называемыми puzzle^*. Эти картины, наклеенные на тонкие доски или картон, выпиливались с большим мастерством его дорогой внучкой Софинькой Волконской. В приготовлении этой иг­ры участвовал иногда и секретарь, и друг Рахманинова - Е.И.Сомов²³. Две-три коробки с этой игрой, колода карт и книги всегда сопровождали С.В. во время его концертных поездок по Америке.

_________________________________________________________

* составная картинка-головоломка (англ.).

Живя летом в деревне, он увлекался игрой в теннис, диаболо, любил работать в саду, где косил траву, копал землю и отпиливал сухие ветки. Унаследовав от отца любовь к лошадям, он великолепно ездил верхом и нередко объезжал молодых лошадей, носивших его по полям.

Позже Рахманинов увлекался управлением автомобиля, а живя в Швейцарии на озере около Люцерны и в Америке на берегу моря, он часами катался на своих моторных лодках ²⁴.

Один из его друзей-американцев, зная, как он любит за­водить у себя всякие новшества, часто совершенно ему ненужные, подарил ему как-то морские часы, которые отбива­ли каждые полчаса, так называемые склянки. Рахманинов был в восторге. Повесив их в свою лодку, он неоднократно ходил сам и водил своих гостей слушать их бой. Но катаясь по морю и слыша их звон, он почти всегда спрашивал: ко­торый же час они сейчас пробили?

Об артистах нередко приходится читать статьи, дающие неверные и часто ни на чем не основанные сведения, попросту говоря, небылицы. Хочу отметить здесь одну из таких небылиц. Автор ее - музыкант, окончивший много лет тому назад Московскую консерваторию. В своей статье о Прокофьеве он почему-то утверждал, что Рахманинов ни­когда не читает книг. Это утверждение совершенно неверно. Еще подростком к знакомству с классиками его поощрял Н.С.Зверев. Но еще большее влияние на него относительно чтения, выбора книг и знакомства с русскими и иностран­ными писателями, поэтами, критиками оказал его двоюрод­ный брат Саша Сатин. В деревне у Сатиных была большая и хорошая библиотека, основание которой было положено дедом молодых Сатиных²⁵, а в Москве Рахманинов пользо­вался большой и хорошо подобранной библиотекой Саши, которая им постоянно пополнялась. Прочитанное часто и горячо обсуждалось молодежью - Сашей и его товарищами гимназистами и студентами, посещавшими его. Рахманинов нередко с увлечением принимал участие в этих спорах²⁶.

В ранней молодости он особенно любил Пушкина, Лер­монтова, Толстого и Достоевского, а из иностранных писа­телей его любимцами были Шекспир, Байрон, Шелли и Гейне. Разумеется, с годами увлечения его менялись.

Дочь Рахманинова, княгиня И.С.Волконская, говорит, что ее отец, увлекшись какой-нибудь книгой, с трудом от нее отрывался и нередко проводил ночи напролет за чтени­ем. Ей кажется, что он ставил выше всех Толстого, но душе его особенно близок был Чехов²⁷. Он был хорошо знаком с книгами по истории, особенно русской, не раз перечитывал Ключевского, книги которого брал с собой нередко во время концертных поездок. Любил он также мемуарную и эпистолярную литературу и увлекался чтением книг, в которых были собраны речи знаменитых русских адвокатов. Что касается русских поэтов, то кроме Пушкина и Лермонтова, которые всегда оставались его любимыми поэтами, он увлекался стихотворениями Ахматовой, Блока, Бунина и в осо­бенности Тютчева, выделяя и особенно ценя его. Чтение Рахманиновым стихотворений производило на его дочь, И.С, всегда сильное впечатление. По ее словам, он читал их как-то совсем особенно, очень тихим, проникновенным голосом, только слегка повышая его в особенно удачных и красивых, по его мнению, строках. Он глубоко переживал все сказанное в этих стихах и часто по нескольку раз по­вторял одну и ту же строку.

В России у Рахманинова была хорошая библиотека. За границей часть приобретаемых им книг хранилась в Нью-Йорке, часть - в Швейцарии на его даче Сенар. Возвраща­ясь из Европы после летнего отдыха в Америку, он всегда привозил с собой много новых книг, вышедших из печати во Франции или в Германии, а уезжая отсюда в Европу, брал с собой книги, купленные здесь, преимущественно на­печатанные в России. Он с интересом следил за появлени­ем молодых талантливых писателей, например Булгакова, Катаева, Ильфа, Петрова и т.д. Последние годы его люби­мым чтением были различные воспоминания, так или иначе относящиеся к России.

Рахманинов вообще любил все русское и, живя в Евро­пе и здесь, в Америке, не мог привыкнуть к иностранцам. За весьма малым исключением все его служащие были рус­ские. По правде сказать, он терпел порядочное количество неудобств из-за этого. Поступавшие к нему шоферы не умели, как следует управлять машиной, нередко, подавая автомобиль к подъезду, наезжали на тротуар, не знали дорог. Выучивались они управлению уже на службе. Кухарки нередко не умели готовить. Мало кто из служащих мог объяс­няться по-английски, а из-за этого, когда они отвечали по телефону американцам, нередко получались смешные, а иногда и неприятные недоразумения. И все это Рахманинов терпел, предпочитая иметь дело со своими русскими, чем с иностранцами.

Покинув Россию, Рахманинов лишился столь необходи­мого ему общения с друзьями-музыкантами и чувствовал себя в этом отношении совершенно одиноким. В России они часто приходили к нему, еще чаще, пожалуй, он ходил к ним. Они обменивались впечатлениями о новых музыкаль­ных произведениях, о новых артистах, приезжавших из-за границы. Наиболее близким друзьям он играл свои новые сочинения. Еще в России он сошелся с молодым Гофманом, игрой которого так восхищался²⁸. Преклонялся он и перед талантом Фрица Крейслера, виолончелиста Казальса и ди­рижера Никиша. Но больше всех он любил и выше всех це­нил талант Шаляпина.

Первые годы жизни Шаляпина в Москве в конце про­шлого века он очень часто приходил по вечерам к Рахманинову. Это были годы, когда Шаляпин создавал прославив­шие его на весь мир роли Мельника, князя Галицкого, Олоферна и т.д. Они репетировали и разучивали какие-нибудь новые роли Шаляпина, или просто часами проводили время, исполняя арии, романсы, песни. Весь наш дом тогда замирал, боясь нарушить их работу каким-нибудь шумом, и наслаждался их игрой и пением. По окончании их работы подавался самовар, и за чаем Шаляпин занимал присутствующих своими рассказами и сценками, над которыми Рах­манинов смеялся до слез.

Дружба Рахманинова с Шаляпиным не нарушалась до конца жизни последнего, а когда он скончался, Рахмани­нов послал в редакцию "Последних новостей" следующее письмо:

"Умер только тот, кто позабыт..." Такую надпись я про­чел когда-то где-то на кладбище. Если мысль верна, то Шаляпин никогда не умрет... Умереть не может! Ибо этот чудо-артист, с истинно сказочным дарованием, незабываем. Сорок один год назад, с самого почти начала его карьеры, свидетелем которой я был, он быстро вознесся на пьедестал, с которого не сходил, не оступился до последних дней сво­их. В преклонении перед его талантом сходились все: и обыкновенные люди, и выдающиеся, и большие.

В высказываемых о нем мнениях не было разногласий. Все те же слова, всегда и везде: необычайный, удивительный. И слух о нем прошел по всей земле великой. Не есть ли Шаляпин и в этом смысле единственный артист, при­знание которого с самых молодых лет его было общим. "Об­щим" в полном значении слова... Да. Шаляпин - бога­тырь. Так было. Для будущих же поколений он будет ле­гендой"²⁹.

Заканчивая этот очерк, я приведу еще раз слова самого Рахманинова. В декабре 1932 года один американец, г. Вальтер Коонс [Walter Koons.], обратился ко многим музы­кантам с просьбой определить: "Что такое Музыка". Ответ, полученный им от Рахманинова, был, конечно, на англий­ском языке, но в архиве Рахманинова сохранился набросок, написанный его рукой по-русски:

- Что такое музыка?!

Это тихая лунная ночь;

Это шелест живых листьев;

Это отдаленный вечерний звон;

Это то, что родится от сердца и идет к сердцу;

у Крейцеров в Красненьком: С. Рахманинов, Н. Сатина, Е. Крейцер, Н. Лантинг, Ж. Маевская,1899

Это любовь!

Сестра музыки - это поэзия, а мать ее - грусть!

"Новый журнал"

Нью-Йорк, 1968, № 91

__________________________________________________________

¹ После драматических событий в доме Н.С.Зверева осенью 1889 года Рахманинов нашел приют в семье родной тети Варвары Аркадьевны Сатиной (тети Вавы) и ее мужа, тамбовского помещика А.А.Сатина, приезжавших на зиму с детьми в Москву. Впоследст­вии Рахманинов стал зятем Сатиных, женившись в 1902 году на их дочери Наталье.

² Усадьбу Онег прихода села Захарьина Новгородского уезда Новгородской губернии находилась на левом берегу Волхова в 30 верстах от Новгорода (вблизи деревни Новая Быстрина и села Гор­ки). Усадьба занимала площадь в 664 десятины, куда входили лес­ные угодья, пахотные земли, заливные луга, покосы, выгон, сад, огород и проч. Здесь на высоком фундаменте стоял старый поме­щичий дом с мезонином из 10 комнат, крестьяне называли его "дом с крыльями", из-за далеко выступавших концов крыши. В этот дом Рахманиновы въехали после смерти Петра Ивановича Бутакова (деда Сергея Васильевича), последовавшей 21 января 1877 года. К этому времени семья состояла из шести человек. Отец - Василий Аркадьевич Рахманинов, отставной штабс-ротмистр, служивший посредником по специальному межеванию земель в не­скольких уездах Новгородской губернии, мать - Любовь Петровна Рахманинова, урожденная Бутакова, и дети: Елена (р. 1868), Со­фия (р. 1870), Владимир (р. 1871) и Сергей (р. 1873). В Новгоро­де в собственном деревянном доме жила овдовевшая Софья Алек­сандровна Бутакова, бабушка Рахманинова.

³ У Л.П.Рахманиновой в Новгородской губернии было два име­ния, доставшиеся ей от отца: одно, полученное в приданое, при сельце Семенове Старорусского уезда прихода села Дегтярей в 1385 десятин (здесь родился Сергей Васильевич и прожил с роди­телями до начала 1877 года), другое - Онег. И оба были заложе­ны (Онег в 1878-м). Извещения о продаже имений Л.П.Рахманиновой неоднократно публиковались в "Новгородских губернских ве­домостях", пока, в конце концов, не продали с торгов: первое - летом 1880 года, второе - в январе 1885-го. По-видимому, выручен­ные деньги от продажи имения в Семенове позволили Рахманино­вым осенью 1880 года переехать в Петербург, где отец в феврале следующего года поступил на службу.

⁴ Родная тетя Рахманинова Мария Аркадьевна Трубникова бы­ла замужем за А. И. Трубниковым, новгородским помещиком, они жили тогда с дочерью Олей в Петербурге.

⁵ Владимир учился в 1-м кадетском корпусе.

⁶ С подругой матери Анной Дмитриевной Орнатской (1853-1927), учившейся в 1874-1882 годы в Петербургской консерватории у А. Дубасова и Г. Кросса, Рахманинов занимался, по-видимому, в течение двух лет, с 1880 по 1882 год. Прошение о за­числении в Петербургскую консерваторию было подано В.А.Рахма­ниновым 23 июля 1882 года. После испытаний Рахманинова зачис­лили в бесплатные ученики в класс преподавателя В. Демянского, впрочем, родители платили 50 рублей в год за посещение Рахма­ниновым научных классов.

⁷ Эпидемия дифтерита и скарлатины в Петербурге началась весной 1882 года, и продолжалось до весны следующего.

⁸ Елена - обладательница чудесного контральто - умерла осенью 1885 года от белокровия (острого малокровия).

⁹ Это случилось, по-видимому, в 1884 или 1885 году.

¹⁰ Последний ребенок В.А. и Л.П.Рахманиновых, Аркадий, родился 20 марта 1880 года в Новгороде.

¹¹ Встреча с Николаем Сергеевичем Зверевым, профессором младшего отделения Московской консерватории, произошла, судя по дате на прошении, составленном Зверевым, 28 августа 1885 года. Рахманинов пришел в квартиру Зверева в Ружейном переулке, вставшую его домом в течение четырех лет, в сопровождении тети Ю. А. Зилоти.

¹² Скорее это была дача, расположенная в 5 верстах от Новго­рода и в 2-х от Деревяницкого монастыря.

¹³ В консерваторские годы Рахманинов еще трижды, в 1886, 1887 и 1889 годах приезжал на летние каникулы к бабушке в Нов­город. Позднее, уже гораздо реже, он навещал ее. С. А. Бутакова скончалась в августе 1904 года.

¹⁴ Чуть раньше у Зверева поселились Леонид Максимов (с 1882 года) и Матвей Пресман (с 1884 -го).

¹⁵ Рахманинов занимался в общеобразовательных классах кон­серватории с 1885 по 1891 год по следующим предметам: закон Божий, русский язык, математика, история, география, немецкий язык, французский язык, физика, история литературы, история культуры и эстетика.

¹⁶ Первые опыты в композиции, по словам Рахманинова, относятся к 1885-1886 годам, когда ему было 12-13 лет. Самым ранним из сохранившихся сочинений этого времени является Ноктюрн fis-moll для фортепиано, датированный автором 14-21 ноября 1887 года.

¹⁷ Сейчас часы Зверева находятся на постоянном хранении в фонде бытовых вещей в Музее музыкальной культуры.

¹⁸ Л.П.Рахманинова жила с двумя сыновьями, Владимиром и Аркадием, в Петербурге.

¹⁹ У А.А. и В. А. Сатиных было четверо детей: Александр (р. 1873), Наталья (р. 1877), Софья (р. 1879) и Владимир (р. 1881).

²⁰ Рахманинов с небольшими перерывами прожил у Сатиных восемь с половиной лет: в 1889-1891 годах в Малом Левшин