Мои встречи с великим композитором

Концерты Рахманинова были всегда большим событием для музыкальной публики Сан-Франциско. Для друзей же приезд Рахманиновых имел еще и личный интерес, а на этот раз особенную привлекательность, так как приехала также и старшая дочь Рахманинова - Ирина Волконская. В описываемый сезон 1941 года Рахманинов выступал со­листом с нашим симфоническим оркестром четыре раза в течение двух недель, играя свои Первый и Третий концерты и свою Рапсодию на тему Паганини.

После первой пары концертов он уехал в Санта-Барбару, где дал сольный концерт и потом опять вернулся в Сан-Франциско для второй пары концертов¹.

Я пользовался всяким удобным случаем быть с Сергеем Васильевичем и слушать его игру. Его вдохновенная игра, меня волновала и наполняла неописуемым художественным наслаждением, но под конец я чувствовал себя утомленным, прослушав так много музыки.

Как-то раз в разговоре я признался Сергею Васильевичу в моем состоянии и спросил о секрете чувствовать себя све­жим и полным жизни, несмотря на его частые выступле­ния. "Я люблю публику и люблю играть, - был его ответ, - иначе это было бы только ремеслом и гешефтом и этого я не смог бы вынести".

Рахманинов любил общество русских людей, с которы­ми можно было бы повеселиться и отдохнуть душой.

В перерывах между выступлениями, а таких перерывов на этот раз было много на протяжении почти трех недель, Рахманинов любил присутствовать на чаепитиях и обедах среди русских друзей, в поездках по окрестностям - все это было приятным разнообразием и контрастом с четырьмя стенами даже первоклассного отеля.

Как человек прогрессивный, Рахманинов интересовался и гордился успехами друзей. Задавались обыкновенно воп­росы: "Ну, что нового? Автомобиль? У Ирины тоже новый "форд". Парусная лодка? У нас тоже небольшая лодка-ях­та, да только недостаточно быстро ходит".

Незадолго до этого мы купили дом, и, когда Рахманино­вы пришли в гости на обед, дом был осмотрен со всех сто­рон, снаружи и внутри, и Рахманинов не преминул дать практические советы о ремонте. Между прочим, ему очень понравились вкус и декоративное искусство моей жены.

Обед у нас в этот знаменательный день был рыбный и московский: уха с расстегаем, вареная осетрина под гриб­ным соусом и крем на сладкое. Все кушанья были мастер­ски приготовлены моей мамой, и Рахманиновы были очень тронуты ее заботами угодить дорогим гостям возможно лучше.

Мама у нас - феномен. Как бывшей опереточной и притом очень красивой артистке, лучшего комплимента, чем тот, которым Сергей Васильевич ее обыкновенно на­граждал, нельзя было и желать: "Просто неприлично так молодо выглядеть".

Наталья Александровна Рахманинова пожелала узнать секрет молодости и свежести лица мамы. "Это - крем для лица по моей собственной формуле, - ответила мама, - и я вам дам банку на пробу".

"Пожалуйста, дайте две банки, другую для меня, так

_________________________________________________

ГММК, ф. 18, № 1559.

Сергей Иванович Михайлов (1898-?) - пи­анист-педагог. В 1916-1919 годах занимался в классе Л.Э.Конюса в Московской консерватории. В 1919 году уехал из России и за границей продолжил свое образование. Впоследствии занимался педагогической деятельностью в Сан-Франциско. С Рахманиновым познакомился летом 1919 года. Трижды, в 1951, 1953 и 1957-годах, публиковал в русской газете "Новая заря", выходившей в Сан-Франциско, свои воспоминания о Рахманинове.

как и я хочу помолодеть", - шутливо прибавил Сергей Ва­сильевич.

Говорили о витамине В, который Сергей Васильевич принимал, как средство против боли в ушах, после поездки на Кубу. Его дочь Ирина заметила: "Вот, как только папа перестал летать, так боль и улетучилась"².

Говорили о музыке, о методах преподавания, об учени­ках. Я показал свое патентованное изобретение для разучи­вания гамм, и Сергей Васильевич, тщательно проверив, по­просил послать модель в его нотное издательство для даль­нейшего просмотра³.

Позже, когда был подан чай с вареньем и пирожными, речь зашла о преподавании, об учителях и, конечно, о моем московском профессоре Льве Эдуардовиче Конюсе и его же­не Ольге Николаевне, которых Рахманиновы навестили в Цинциннати до приезда в Сан-Франциско. С.В.Рахманинов и Л.Э.Конюс учились в Московской консерватории в одно время и были не только очень хорошими друзьями, но и родственниками, так как Таня, младшая дочь Рахманинова, была замужем за племянником Л.Э.Конюса⁴.

Как Рахманинов, так и Конюс ценили, уважали и при­знавали силу, талант и совершенство каждого в своей от­расли: одного, как композитора-исполнителя, другого, как педагога. <...>

Я рассказал Рахманиновым о моей поездке в 1939 году к Конюсам, проводившим лето около озера Мичиган. О их любезности по отношению ко мне: они делились со мной своим педагогическим опытом и знаниями. Лев Эдуардович даже на даче продолжал давать уроки некоторым из своих учеников, и было очень поучительно присутствовать на них. Лев Эдуардович, будучи большим любителем рыбной ловли, по крайней мере два часа в день отдавал этому спорту, и благодаря природному терпению результаты были обыкно­венно удачны.

Прослушав мое повествование о поездке, Сергей Василь­евич, в свою очередь, вспомнил о следующем эпизоде из своей жизни: "По окончании Московской консерватории я получил предложение учить сына фабриканта Коновалова во время летних каникул в его имении на Волге⁵. Кроме де­нежных расчетов, предложение для меня было привлека­тельно еще тем, что в имении фабриканта была прекрасная конюшня. А я, как и мой отец и дед, был большим любите­лем лошадей. Мой коллега Крживицкий, скрипач, тоже из Москвы⁶, получил такое же предложение - учить юношу, но на скрипке. Занятия были каждое утро от 9 до 13, спер­ва два часа на скрипке, а потом два часа на рояле. После уроков юноша Коновалов, большой рыболов, уходил до вече­ра на Волгу удить. Крживицкий любил читать, и обширная библиотека в доме фабриканта была предоставлена в его полное распоряжение. Я же шел на конюшню и, выбрав го­рячего коня, скакал вволю по степи.

Вечером, после ужина, г-жа Коновалова, любившая иг­рать в карты, приглашала гостей и учителей поиграть. Так как играли на деньги, скрипач Крживицкий, по личным со­ображениям, умел вежливо отговориться от игры. Его серь­езное чтение было тому весьма уважительной причиной. Я же, моложе и летами и житейским опытом, никак не мог найти убедительных причин, чтобы отказаться от игры.

К концу лета приехал фабрикант. Его сын оказался способным учеником. Он обрадовал своего отца прекрасным исполнением первой части скрипичного концерта Мендель­сона и первой части фортепианного концерта Чайковского. Фабрикант поблагодарил и похвалил нас обоих за труд и усердие, и мы оба с приятными воспоминаниями вернулись в Москву: один - с полным кошельком, а другой - с пус­тым. Но, - прибавил Рахманинов с улыбкой, - хороши были лошадки".

Вечером, после четвертого концерта, был чай у Шульги­ных⁷. Компания была веселая. Ирина Волконская и Ольга Ильина своим остроумием и забавными анекдотами смеши­ли всех присутствующих. Сергей Васильевич очень любил армянские загадки-анекдоты, как, например: "Что это та­кое? Черные глаза, белая грудь" (армянин во фраке), или: "Белые глаза, черная грудь" (армянин спит в постели). Та­кие анекдоты всегда вызывали в нем неудержимый смех до слез на глазах.

После чая играли в шарады. Ольга Ильина, которая должна была выходить из комнаты, чтобы отгадывать, полу­чила наставление от Сергея Васильевича: "Только, чур, не подслушивать!" Решили составить шараду на слово "ту­рок". Каждая пара гостей должна была представить или ис­толковать одну букву. Как почетному гостю на долю Сергея Васильевича пришлась первая буква "т". Он решил пред­ставить картину тройки, как хорошую идею для этой буквы. Коренным был сам Рахманинов, пристяжными - его дочь, Ирина Волконская, и адмирал Дудоров⁸. Ямщиком была моя жена, вставшая для этого на стул. Позвали Ольгу Иль­ину, и тройка пустилась в галоп (на одном месте). Корен­ная - Рахманинов, кряхтя и храпя низким басом, ритмич­но двигал свое тело взад и вперед. Левая пристяжная - ад­мирал Дудоров, наклонив голову в сторону, живо подпрыги­вал и перескакивал с одной ноги на другую. Правая при­стяжная - Ирина Волконская - игриво заливалась весе­лым ржанием. Ямщик - Франсис Михайлова, поощряя "тройку" веселым гиканьем, слегка похлестывала ремешком по плечу коренного. Был полный реализм, и живая картина

вызвала непринужденный хохот, восклицания "браво" и гром аплодисментов.

Когда шум и хохот умолкли, Сергей Васильевич обра­тился к моей жене и, пробуя и гладя свое плечо, шутливо пожаловался на ее усердное похлестывание. А адмирала Дудорова похвалил за умелое подражание левой пристяж­ной. Остальные буквы, в свою очередь, были представлены, и общее веселье продолжалось за полночь.

Ровно через год Рахманиновы приехали опять в Сан-Франциско. Остановились на этот раз в "Палас-отеле", так как в отеле "Сан-Франциско" была забастовка служащих.

Идя по бесконечно длинному коридору, "Невскому про­спекту" (по его выражению), Сергей Васильевич жаловал­ся, что его дочь Ирина Волконская отложила в последнюю минуту свою поездку в Калифорнию, и он очень разочаро­ван, так как без нее не будет шарад, непринужденного ве­селья и не с кем будет поиграть в "тройку".

Рахманинов давал сольный концерт. Это был его по­следний концерт в Сан-Франциско.

"Новая заря" Сан-Франциско, 1953, 5 апреля

_______________________________________________

¹ В сезоне 1940/41 года Рахманинов участвовал в концертах местного симфонического оркестра под управлением П.Монтё (7-8 и 14-15 февраля).

² На Кубе Рахманинов побывал как гастролер в 1923 году, дав в Гаване 6 и 9 января два клавирабенда.

³ Собственного нотного издательства у Рахманинова никогда не было. Издательство ТАИР, организованное в 1925 году в Париже на средства Рахманинова, выпускало нерегулярно и в ограниченном количестве книги русских авторов (в частности, А.Ремизова, И.Шмелева, П.Потемкина, Н.Плевицкой, Л.Сабанеева и Н.Метнера). По первоначальному проекту делами издательства должны бы­ли заниматься дочери Рахманинова (от соединения двух первых букв их имен родилось название ТАИР), но они отошли от дел, и все вопросы решались самим Рахманиновым при участии опытного издательского работника Г.Пайчадзе. В ТАИРе Рахманинов, види­мо, предполагал издавать собственные музыкальные сочинения. В 1928 году он опубликовал Четвертый фортепианный концерт и Три русские песни, но все последующие сочинения выходили в двух американских издательствах - К.Фишера и Ч.Фоли с грифом ТА­ИР (до 1941 года).

⁴ Конюс Лев Эдуардович (1871 -1944), так же как и Рахмани­нов, окончил Московскую консерваторию по двум специальностям - фортепиано (у П.Пабста) в 1891 году и свободного сочинения (у А.Аренского) в 1892 году. Он снискал известность на педагогиче­ском поприще: преподавал специальное фортепиано в Московской консерватории в 1912-1920 годах, в Русской консерватории в Па­риже (вместе с женой О.Н.Конюс) в 1924-1935 годах, в музы­кальном колледже в Цинциннати (с 1935 года).

⁵ В июне - августе 1892 года Рахманинов гостил на даче И.А. и Е.И.Коноваловых в Костромской губернии недалеко от села Бонячки, где находилась текстильная фабрика И.А.Коновалова. Рах­манинов занимался с семнадцатилетним сыном Коноваловых Алек­сандром, будущим министром торговли и промышленности во Вре­менном правительстве. Летом 1894 года Рахманинов еще раз побы­вал у Коноваловых в Костромской губернии.

⁶ Крживицкий Петр Михайлович - скрипач в оркестре Мало­го театра (с 1882 года). В тексте воспоминаний фамилия воспроиз­ведена неточно: Крижевальский.

⁷ Семья П.Н.Шульгина, пианиста-педагога из Сан-Франциско.

⁸Дудоров Борис Петрович (1882-?) - русский адмирал, пе­ред революцией служил в 1-м Балтийском флотском экипаже в звании капитана I ранга.

 

Бенно Моисеивич

Памяти Рахманинова

2 апреля 1943 года весь просвещенный мир готовился отпраздновать семидесятую годовщину со дня рождения великого музыканта и необыкновенного человека. Увы, в воскресенье, за неделю до этого события мир был повергнут в глубокую печаль - умер Рахманинов¹. Наверное, многие тяжело вздохнули, когда осознали, что иссяк фонтан мелодий, который полвека так щедро изливался. Многие, должно быть, с горечью подумали, что больше никогда не увидят высокую, худую, чуть раскачивающуюся фигуру, выходящую на сцену, не услышат его волшебного рояля. Многие будут оплакивать друга, когда узнают, что Рахманинова не стало. Я помогал сэру Генри Вуду в организации концерта по случаю семидесятилетнего юбилея Рахманинова, намеченного на 1 апреля, но судьба распорядилась иначе². Вместо того чтобы участвовать в праздничной церемонии, два его друга, сэр Генри и я, глубоко опечаленные, отдавали последний долг горячо любимому человеку, которым всегда бесконечно восхищались.

_____________________________________________

ГММК, ф. 18. № 1561.

Бенно Моисеивич (1890-1963) - пианист, выходец из России. Игре на фортепиано учился в Одессе и в Вене у Лешетицкого. Знакомство с Рахманиновым состоялось в 1919 году, перешло затем в многолетнюю дружбу. Рахманинов был расположен к Моисеивичу, неоднократно приглашал его в свой дом; ему импонировало и то обстоятельство, что Моисеивич не менял долгое время гражданства. Моисеивич несколько раз выступал в печати с воспоминаниями о Рахманинове.

Впервые я встретил его в Нью-Йорке более двадцати лет тому назад. Для меня эта встреча стала незабываемым событием, которым я горжусь и поныне, так как именно в тот день в артистической на одном из моих первых сольных концертов в Карнеги-холл меня представили великому Рахманинову. Он был очень любезен и похвалил меня. Ему понравилось исполнение его сочинений, но особенно заинтересовало включение в программу одной малоизвестной прелюдии. Когда я сказал ему, что это одна из самых моих любимых прелюдий, он еще раз торжественно пожал мне руку и заявил, что эту прелюдию он сам любит больше других³.

Кажется, существовало мнение, что Рахманинов был грустным человеком. Это правда: он был таким. Мне всегда казалось, что он имел два страстных желания: первое - покинуть концертную эстраду, чтобы провести остаток своих дней в горячо любимой семье, где он мог бы свободно предаваться своему истинному призванию - сочинять музыку, а не только ее исполнять; второе - вновь увидеть свою Россию. Человеку, который испытывал горячую любовь к Рахманинову, было очень грустно видеть, что этим желаниям так и не удалось осуществиться и что он покинул этот мир в том печальном настроении, в котором находился большую часть жизни.

Ярко вспоминается встреча с ним в Лондоне, в мае, после завершения очень изнурительного концертного сезона. Сияющий от радостного предчувствия он сказал мне: "На следующей неделе я еду в Париж, там меня ожидает мой шофер. После концерта я сяду за руль автомобиля, поставлю ногу на педаль и не сниму ее до тех пор, пока не доберусь до своего дома в Швейцарии'"⁴.

Так как в ближайшем будущем мне предстоит в течение двух дней исполнить четыре основных сочинения Рахманинова (Первый, Второй, Третий фортепианные концерты и Рапсодию на тему Паганини), я ощущаю себя как бы погруженным в его биографию. Между 1-м сочинением и 43-м - огромная дистанция, но, тем не менее, вряд ли можно заметить какие-либо отклонения от хорошо известного и только ему присущего стиля. С самого начала он предстал во всеоружии технического совершенства, с годами молодой романтик превратился в зрелого мастера. Те, кто имел счастье быть его другом, находились под воздействием того излучения, которое исходило от его волевой и человеколюбивой личности. Его худое тело, казалось, обладало огромной нервной силой, которая являлась продуктом мощного и ясного интеллекта. Несмотря на то, что в повседневной жизни Рахманинов был во многом фанатически консервативен, он никогда не отворачивался от экономических изменений или новейших изобретений, а как музыкант никогда не поворачивался спиной к современной музыке, хотя испытывал глубокую неприязнь и к тому, и к другому.

По натуре он был чрезвычайно мягок: терпим к посредственности, очень скромен в критике, любезен в похвалах и щедр по отношению к своим коллегам. Я не согласен с мнением, что с Рахманиновым умер последний романтик. Сейчас вполне уместно сказать, что он относился с огромным восхищением к своему соотечественнику и другу Николаю Метнеру. Последний - к счастью, живущий еще среди нас, - является самым настоящим романтиком, и я знаю, Рахманинову было бы приятно видеть, что его традиции продолжает великий друг, воспитанный в тех же идеалах и прошедший ту же школу.

Мне кажется, Рахманинов не увлекался программной музыкой, хотя некоторые из его сочинений созданы под влиянием картин Бёклина⁵. В этой связи мне живо вспоминается один эпизод. Однажды после обеда мы сидели с ним в комнате, и он показал мне открытку от одной почитательницы. Она спрашивала, не передает ли его Прелюдия до-диез минор агонию человека, заживо погребенного. Тогда я спросил, как он собирается ответить. "Если эта прелюдия вызывает у нее такую ассоциацию, я не хотел бы ее разочаровывать", - сказал Рахманинов. Этот разговор напомнил мне, а его ответ придал мужества обратиться с вопросом, волновавшим меня уже давно. Это касалось его Прелюдии си минор, о которой я говорил в начале. Когда я учил ее, а потом и исполнял, я очень живо представлял себе некую картину и мог почти каждый такт передать словами. У меня это стало наваждением, и я чувствовал, что никто не сможет заставить меня думать иначе. В течение многих лет я не решался спросить Рахманинова, что вдохновило его на создание этого маленького шедевра. На этот раз я не смог устоять от искушения, набрался смелости и спросил, нет ли какой истории, связанной с этой прелюдией. Последовала короткая пауза. Затем я услышал медленное, как бы неохотное: "Да. А почему вы спрашиваете?"

Я понял, что могу выиграть поединок. Ободренный его ответом, я признался, что эта прелюдия вызывает у меня определенную картину, и она настолько врезалась в мое воображение, что даже он не смог бы ее изменить. Он рассмеялся (да благословит Господь его душу, он действительно умел смеяться от души); Рахманинов попросил меня рассказать, что я представляю, играя эту прелюдию. Я ответил, что расскажу ему о своей версии в том случае, если он расскажет о своей. Он согласился. Победа, казалось, была близка.

"Расскажите сначала вы свою версию, а потом я расскажу свою", - предложил Рахманинов.

Я еще настойчивее обратился к нему: "Ну, пожалуйста, Сергей Васильевич, расскажите сначала вы. Я обещаю, что ваш рассказ не повлияет на мой, кроме того, мой рассказ довольно длинный".

Он опять засмеялся и сказал, как мне показалось, не без удовлетворения: "Ну, если у вас длинная история, то она не может совпасть с моей, потому что мою можно выразить одним словом".

Хотя я и ожидал услышать нечто подобное, его последнее замечание показалось мне довольно неожиданным. Я почувствовал разочарование и сразу спустился на землю. "Тем не менее, - сказал он ободряюще, - продолжайте и расскажите свою историю".

Таким образом, я больше не вел в этом поединке и мне ничего не оставалось, как повиноваться. Я удобнее расположился в кресле и приготовился к повествованию. Чтобы как-то скрыть чувство безнадежности, я начал рассказ на высокой ноте: "Мне она подсказывает возвращение..."

Вдруг я услышал голос Рахманинова: "Остановитесь!"

Я почувствовал, как длинная рука с растопыренными пальцами почти прошлась по моему лицу, а затем услышал, как он проговорил медленно, глухим голосом, запомнившимся мне навсегда: "Именно это и было единственным словом моей истории: возвращение".

После того как я пришел в себя, Рахманинов рассказал мне, что он сочинил эту прелюдию под влиянием одной из картин Бёклина с названием "Возвращение"⁶. Я был слишком потрясен, чтобы просить его описать характер этого возвращения. На этом разговор прекратился.

Признание Рахманинова польстило моему самолюбию, и я с нежностью и гордостью хранил его в душе. Теперь, когда моего друга нет больше с нами, я с глубочайшей любовью и смирением называю себя крестным отцом Прелюдии си минор и нарекаю ее "Возвращением".

"The Gramophone" Кентон, 1943,май

Перевод с англ. Р Адлер

 

1 Рахманинов умер в воскресенье 28 марта 1943 в Беверли-Хилс (штат Калифорния).

2 Речь идет об известном английском дирижере Г.Вуде и о предполагаемом концерте в Лондоне. В свое время, 5 октября 1938 года, Рахманинов принял участие в юбилейном концерте и чествовании Генри Вуда в Альберт-холл по случаю 50-летия артистической деятельности дирижера.

3 Из дальнейшего изложения видно, что это была прелюдия № 10 (си минор) ор. 32.

4 Двухэтажный коттедж на вилле Рахманинова "Сенар", расположенной в местечке Хертенштейн на скалистом берегу Фирвальдштетского озера недалеко от Люцерна - место летнего отдыха Рахманинова и его семьи в период 1932-1939 годов.

5 Как известно, одна из них - "Остров мертвых" - вдохновила Рахманинова на сочинение в 1909 году одноименной симфонической поэмы (ор. 29). Название поэмы у автора, и в автографе и в издании, изложено по-немецки в соответствии с названием картины, что вызвало определенную путаницу в русских переводах. Довольно долго поэма называлась "Остров смерти".

6 В полном каталоге работ А.Бёклина значится картина "Die Heimkehr" ("Возвращение на родину", 1887), находящаяся в настоящее время в частном собрании.

 

Публикация, вступительная заметка и комментарий

Алексея Наумова