Князь Александр Невский и Кольский Север.
Неизвестные страницы жития
Игумен Митрофан (Баданин).
Санкт Петербург – Мурманск: Изд.Ладан, 2013. – 72 с.: ил. – (Кольский патерик: Книга IV).
(Приводится в сокращении)
Биармия в древности
На наш взгляд, есть некое устойчивое заблуждение, упорно отождествляющее такие раздельные исторические и географические понятия, как Биармия и Пермь. Иные историки с завидным упорством, сталкиваясь с названием Биармия (Biarmaland), переводят его как Пермь: «Биармос – испорченное название Пермь»1. И это несмотря на то, что древние географические карты совершенно недвусмысленно разносят эти территории на весьма значительное расстояние друг от друга. Многими исследователями неоднократно высказывались здравые суждения об ошибочности подобных отождествлений: «Биармия и Пермь – две совершенно различные страны » (Кузнецов С. Н. К вопросу о Биармии // Этнографическое обозрение. М., 1905. № 2-3. С. 3. Того же мнения придерживались и авторитетные ученые начала XIX века А. Л. Шлецер и В. Н. Берх, полагавшие, что Биармия и Пермь «две различные, хотя и соседние, страны». Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. СПб., 1890–1907.)
Датский историк и летописец Саксон Грамматик (Saxo Grammaticus) (ок. 1140 – ок. 1216 гг.), изложивший в своей хронике древнейшие саги, касается и истории государства Биармия. Так, в частности, он упоминает древнего властителя финнов и биармов князя Кузо (Finnorum Byarmorumque princeps Сuso) и его дочь Тору (Th ora). Среди сохранившихся в истории имен, связанных с европейским Сервером, упоминается Биармийский герцог Эктер (Biarmiae dux Egtherus) (Saxo Grammaticus. Danmark Historie. Lib. III, V. Цит. по: Савельев П. Пермская губерния в археологическом отношении //Журнал Министерства Внутренних Дел. СПб., 1852. Ч. 39. Кн. 7. С. 115.)
Сохранилось подробное описание происходивших в Биармии в давние времена событий, связанных с царем Хиалмаром (regis Hialmari), «который выдавался природными своими дарованиями и геройскими добродетелями. Он сам приобрел власть над царством Биармией (Biarmlandiae), которое расположено между Тулемаркией и Гандвикой, за восточным склоном горного хребта». (Johannis Peringskioldii. Historia Hialmari, regis Biarmlandiae atque Th ulemarkiae, ex fragment runici Ms-ti literis recentioribus descripta. Stockholm, 1722. Цит. по: Кузнецов С. Н. К вопросу о Биармии // Этнографическое обозрение. М., 1905. № 2–3. С. 33.)
То есть мы видим, что Биармия находилась между Белым морем (Гандвиком) и некоей Фулемаркией (Th ulemarkiae). При этом, учитывая, что рассказ записан рунами на пергаменте и идет от лица скандинава, можно считать упомянутый «восточный склон горного хребта» хорошо известными Скандинавскими горами. Именно за ними, за «восточным их склоном» простираются пространства Финмарка и русской Лапландии на Кольском полуострове. В таком случае упомянутая Тулемаркия ограничивает территорию Биармии с севера. Название местности, Тулемаркия, как мы видим, состоит из двух частей.
«Маркия» (мerkum, marken) означает «пределы, поле», а Туле – легендарный остров на самом севере Европы, описанный еще древнегреческим путешественником Пифеем в IV веке до Р. Х., но так до сего дня окончательно не опознанный. Прокопий Кесарийский, византийский писатель VI века, считал Туле частью Скандинавского полуострова. В нашем случае загадочная Тулемаркия вполне может располагаться на землях нынешних полуостровов Рыбачий и Варангер, которые в те достопамятные времена были полноценными островами, пригодными для отождествления с легендарным Туле.
Говоря о значении топонима «Bjarmaland», следует заметить, что оно претерпевало изменения по мере ознакомления скандинавов с Севером. В конечном итоге топоним Бьярмаланд для скандинавских мореходов стал служить для обозначения берегов Кольского полуострова (Trjanema)1 и прочего Беломорского побережья (Gandvik).
Известны попытки найти единый корень в древнескандинавском топониме «Beormas», «Бьярм» и русском «Перемь». Предполагают, что они означали примерно одно и то же, восходя к прибалтийско-финскому понятию «pera-maa» («задняя земля», «земля за волоком») (Такова суть гипотезы, высказанной российским и советским лингвистом, профессором Д. В. Бубрихом (1890–1949). Вспомним при этом, что направление сторон света на картах тех времен было иным, и северные земли на них располагались «внизу», как бы сзади). И что лишь в дальнейшем они заняли свои индивидуальные места: «Biarmia» – на Кольском полуострове и западнее, а «Permia» – от Белого моря далее на восток, что хорошо видно на карте Герхарда Меркатора (Амстердам, 1595). Однако эти места изначально так и были зафиксированы на знаменитой карте Олафа Магнуса «Carta Marina» 1539 года1. Страна «Biarmia» на всех известных средневековых картах уверенно размещалась на Кольском полуострове и никогда иначе. («По преимуществу Бьярмаланд помещается на Кольском полуострове и в западном Беломорье. Очевидно, что изначально топоним служил для обозначения всей западной половины Беломорья между реками Онега и Стрельна или Варзуга». Джаксон Т. Н. Бьярмия – легенды и действительность // Сквозь века и границы» – «Norge-Russland. Naboer gjennom tusen år». Изд. «Россия-Норвегия». ГМВЦ РОСИЗО. 2004. С. 78.)
Следует заметить, что изучение скандинавских топонимов Севера Европы показывает полное пренебрежение норманнов к финно-угорским и славянским самоназваниям. Так, например, Русь это Гардар или Гардарика, Новгород – Хольмгард, Ладога – Альдейгьюборг, Кола – Мальмус, Белое море – Гандвик. То же самое было и с этнонимами: суоми – финны; лопари (саами) – терфинны, собственно финнов называли квенами и т. п. Потому вряд ли стоит пытаться вывести из русской «Перми» норвежскую «Bjarmaland». Норвежцы всегда давали свои имена и названия исходя только из личных ассоциаций.
Таковы, например, имена первых конунгов – Эрик Кровавая Секира и Харальд Серый Плащ. Белое море – Гандвик – «Залив Чудовищ»; Русь – Гардарика – «Страна Городищ». Потому, если задуматься о том, чем именно в житейском и промысловом плане существенно отличалась лесная Биармия – Кольский полуостров – от скалистого скандинавского побережья Норвегии, что могло бы вдохновить древних норманнов дать этой земле собственное название, – так это немыслимое количество медведей. Уникальная природа и ландшафт Беломорского побережья Кольского полуострова (земли Тре) создают идеальные условия для их популяции. Как известно, главная проблема жизни медведя – изыскание возможности прокормиться вместе с медвежатами в тяжелый весенний период завершения цикла зимней спячки, когда природа леса еще не ожила. Тем более – на Кольском Севере, где и оживает-то она крайне поздно.
На Терском берегу такой проблемы нет: все медведи отправляются на пологий песчаный берег моря, который так удобно примыкает к густому лесу. Море кормит медведя большим количеством накопившейся за зиму падали, что выбрасывают на берег освободившиеся от прибрежного льда беломорские волны, и так до тех пор, пока не оживут богатые кормовыми дарами Терские леса. Потому корни норвежского названия «Bjarmaland» надо искать не в Перми, а «Медвежьем царстве», в названии «Bjornland» – Медвежья земля.
К началу XI века, по мере усиления присутствия Руси на Крайнем Севере и прекращения лихих хождений героев норвежских саг, скандинавское понятие «Биармия» навеки застыло в образе легендарных Беломорских берегов, в то время как Пермь русских летописей по мере приведения в российское подданство этих краев отодвигалась все далее и далее на восток. Так что впоследствии, в XVIII веке, историки уже перестали их различать: «Пермия, кою Биармией называют, далече простиралась от Белого моря вверх, около Двины реки, и был народ чудской сильный, купечествовал дорогими звериными кожами с датчанами и с другими нормандцами... ». (Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. Древняя Российская история… М.-Л., 1952. Т. 6. С. 218.)
Биармия в IX веке
Наиболее обстоятельное и ранее описание местонахождения Биармии сохранилось в документе «Путешествие Отхера», записанном повелением английского короля Альфреда Великого и помещенном вставкой в «Историю против язычников» (Historia adversus paganos) Павла Орозия (V век по Р. Х.). Время этого путешествия датируется периодом от 870 до 891 гг.
Рассказ начинается словами: «Оттар (Other) сказал своему господину, королю Альфреду, что он бывал у самых северных из всех людей севера, когда как-то раз захотел выяснить, как далеко эта земля простирается на север и живет ли кто к северу от той пустыни ».
Согласно тексту, Оттар сообщает, что «живёт в земле к северу по Западному морю [Норвежское море. – и. М.], однако вся она пустынна, кроме немногих мест, где, то там, то здесь, живут финны ». В норвежских источниках высказывается мнение, что Оттар жил в районе Малангена (Malangen) на юге Тромса (Helle Knut. Grunntrekk i norsk historie //Universitetsforlaget. Oslo, 1991. P. 19-21. «Родина Оттара вблизи Тромсё, 68°,5’ N». Tallgren A. M. Biarmia, Eurasia Septentrionalia Antiqua. Helsinki, 1931 Vol. 16.P. 101.3), то есть на самом севере Галогаланда, однако это противоречит словам самого Оттара: «он сказал, что эту местность называют Халголанд и что он там бывал ». Так что, по мнению авторитетного скандинависта К. Ф. Тиандера, норманны в IX веке жили никак не севернее 65° N.
Попутно заметим, что, правда, вскоре, под давлением жестокой политики первого короля Норвегии Харальда I (870–933 гг.) и после великой битвы при Хаврсфьорде, произошло массовое перемещение населения, связанное с уходом на север местных мелких правителей – хёвдингов. Как верно предчувствовал еще Оттар – «вскоре действительно норвежская колонизация активно двинулась много севернее ».
Таким образом, свое плавание Оттар начал от побережья провинции Галогаланд и вначале шел на судне три дня на север вдоль берега. Вскоре «он оказался так далеко на севере, куда не заходили дальше него и охотники на китов ». То есть Оттар достиг предела китобойных промыслов, район которых, по мнению К. Тиандера, располагался около 69. N, или на полпути к крайней точке севера Европы. После чего еще три дня путешественники подымались на север, оставляя по правому борту берег, а слева имея «Северный Внутренний океан» (согласно Г. Меркатору). Таким образом, проплыв около 600 км за 6 дней (при свежем ветре судно викингов под парусом могло развивать скорость до десяти узлов), они поднялись до самой крайней северной точки Скандинавского полуострова – мыса Нордкап. Здесь Оттар повернул на восток и в течение четырех дней шел вдоль нынешнего Мурманского берега. Вскоре им снова пришлось ожидать попутного, но теперь уже северного ветра, так как берег явно поворачивал на юг. Надо полагать, Оттар достиг мыса Святой Нос и рубежа Лумбовских островов, после чего стал спускаться на юг, огибая восточную оконечность Кольского полуострова. Вдоль побережья Терского берега они шли еще пять дней, пока не достигли устья большой реки.
Здесь мнения исследователей о том, до какой реки добрался Оттар, разделились. Большинство ученых склонны считать, что он дошел до крупнейшей реки Кольского полуострова – Варзуги, которая впадает в Белое море. Было высказано и утверждение о том, что Оттар пришел в Северную Двину. Оценим аргументацию сторон.
Известный полярный путешественник и исследователь Ф. Нансен прямо называет местом окончания путешествия Оттара в Биармию (Biarmaland) реку Варзуга на Терском берегу. Этой же точки зрения придерживались в XIX столетии ученые А. М. Тальгрен, К. Алениус, К. Malone, а в XX веке исследователи М. И. Белов, В. И. Матузова и др. Финский историк, профессор А. Талльгрен, анализируя рассказ Оттара, приходит к выводу, что «река, у устья которой закончилось его путешествие.., должна быть где-то на Кольском полуострове – он не пересекал открытое море ».
К. Алениус также, указывая, что на протяжении всего путешествия Оттар «никогда не удалялся от побережья в открытое морское пространство », справедливо утверждает, что тот «не мог достичь Двины, но приплыл в Кандалакшский залив Белого моря, к какой-то впадающей в него реке, стекающей с внутренней части Кольского полуострова ». Эти выводы подтверждаются самим маршрутом путешествия.
Справедливо замечает и норвежский историк A. Бугге: «Оттар, следуя вокруг Кольского полуострова, обнаружил большую реку, которая разделяла терфиннов и биармийцев. Мы знаем, что терфинны жили и живут в земле Тре или Турья, в Лапландии. На правом берегу реки Двины они никогда не жили. Поэтому разумным будет считать тот большой водный поток, который отделял земли терфиннов и Биармии, рекой Варзугой, которая, собственно, являлась в дальнейшем границей с терфиннами и для карельского поселения в XVI веке ». При этом Оттар оговаривается, что пустынными он называет пройденные им земли лишь по сравнению с открытой им территорией биармийцев. «Беармы столь густо населяли землю свою, что они (Оттар и его спутники) не осмелились дальше туда пойти ». Тогда как землю терских финнов-лопарей (Terfi nna land) они проходили не опасаясь, наблюдая там «рыбаков, охотников и птицеловов, которые все были финны. Слева же по борту было открытое море ». Кстати, с древности и вплоть до середины XX века Терским так и считался берег от Святого Носа (точнее, Лумбовского рубежа) до реки Варзуги.
Таким образом, настойчивое утверждение ряда историков, что Оттар пришел к Северной Двине, противоречит словам самого мореплавателя: «Справа по борту земля пустынная… Слева же по борту было открытое море ».
Оттару удалось немного побеседовать с биармийцами; он отметил, что их язык практически един с финнским (лопарским). Еще он выторговал «рыбий зуб» – клыки моржей («прекрасные кости»), несколько штук которых он привез королю. Также и шкура моржей была «весьма хороша для корабельных канатов ».
Но были и те, кто полагал, что Оттар пришел к Северной Двине. Ученый конца XIX века Г. Геббель, например, считал: «Отер, пройдя Святой Нос, брал курс на юг и обязательно должен был попасть в устье Северной Двины… Причем, Отер вовсе не считает нужным рассказать, почему он пересек горло Белого моря, следуя ли указаниям терфиннов или потому, что он сам усмотрел высокий противоположный Терскому Зимний берег ». Уважаемый ученый, как мы видим, не вполне понимает, чем отличается плавание каботажное (то есть вблизи берега) от плавания в открытом море. Оттар все время оговаривает, что идет только вблизи берега и ведет себя очень осторожно. Плавание на Крайнем Севере сопряжено с большим риском по причине непредсказуемо резкой смены погоды, и спасти морехода в этом случае может лишь укрытие в шхерах, бухтах, губах, устьях рек и т. п. Так же и «увидеть» на той стороне Белого моря ничего невозможно, поскольку даже в самой узкой его части, в горле, ширина Белого моря порядка сорока миль. И о том, что Оттар ничего с левого борта не наблюдал, свидетельствуют его слова: «по левой же их руке было открытое море ». Если бы Оттар решился (правда, непонятно зачем) идти в это открытое море, он непременно бы об этом упомянул.
Отстаивая «Двинское» нахождение Биармии, открытой Оттаром, другой исследователь, немецкий ученый Г. Вебер, полагал, что устье Двины – «это единственное место, которое обладало огромной притягательной силой для заморских купцов ». Нет никаких сомнений в том, что со временем устье Северной Двины станет «местом огромной притягательной силы для заморских купцов», и что в XVI веке, с началом английской торговли на Севере, это место станет широко известным в мире как «порт святого Николая». Но мы-то говорим о временах около 880 года, когда о заморских купцах речи и быть не могло, что и подтверждает отважный Оттар в своем рассказе: «ни один человек не бывал севернее, чем он ». Все ставшие в дальнейшем знаменитыми «пути из варяг в греки» только-только еще сложились к началу IX века (Это произошло не позднее 825–830 гг., о чем свидетельствуют находки кладов арабских серебряных монет – «дирхемов» чеканки первой четверти IX века.) и вели они лишь к Варяжскому (Балтийскому) морю.
Столь же сомнительным видится утверждение историка о том, что земли устья Двины в то время «были самые доступные для мореходов ворота в страну, богатую драгоценным северным пушным зверем» (Цит. по: Леонтьев А. И., Леонтьева М. В. Походы норманнов на Русь. М., 2009. С. 27.). Вряд ли столь протяженный и опасный путь из Европы вокруг всей Скандинавии и Кольского полуострова можно назвать «самым доступным для мореходов».
Даже шесть столетий спустя, в середине XVI века, норвежские, голландские и датские корабли предпочитали торговать рядом с Варангер-фьордом, в районе Печенги, на мысе Кегор или, в крайнем случае, – в Коле. И лишь волевым усилием царя Иоанна Грозного и большими льготами, дарованными английским купцам, удалось организовать большой торг на Двине, создав «порт святого Николая». (В наше время это район города Северодвинска, где расположен Российский центр атомного подводного судостроения.)
Биармия до прихода князя Александра
Много позже последователи Оттара неоднократно повторят его путь, и, несомненно, дойдут дальше, до усть-двинских земель, где также встретят биармийцев. Надо думать, такими открывателями Двинской Биармии, пошедшими дальше Оттара, были норвежские конунги Эйрик Кровавая Секира (ок. 915 г.) и Харальд Серая Шкура (ок. 965 г.). Но это будет позже. На Руси биармийскому народу будет соответствовать этноним «чудь заволоцкая».
В древней хронике «История Норвегии», повествуется, что «на северо-восток за Норвегию простираются многочисленные племена», среди которых упоминаются «те и другие бьярмоны ». То есть жители Биармии селились в неких двух частях этой страны. Эта двухчастность Биармии упоминается и в «Деяниях датчан» Саксона Грамматика (XII в.). Объясняя эти сведения с привлечением ряда других источников, можно прийти к выводу, что два Биармаланда были разделены Белым морем и Кандалакшским заливом, суммарно охватывая всю западную половину Беломорья между реками Онега и Варзуга.
Как замечают исследователи, после этого похода «конунги к путешествиям в Бьярмию охладели ». Думается, что их «охладили» союзные новгородцам корелы, решительно утверждавшие российскую власть на этих северных берегах.
Норвежские саги упоминают, что в 1217 году в Биармию прибыли два судна из Норвегии, однако экипаж одного из этих судов был уничтожен местными жителями. Воины другого судна проследовали далее через Русь в Святую землю, чтобы участвовать в Пятом крестовом походе.
Этот эпизод показывает, что государство биармийцев совсем незадолго до вторжения войск князя Александра Невского достаточно твердо стояло на ногах, уверенно управляя теми обширными северными территориями. Биармы, как видим, не слишком церемонились с самочинными визитерами из соседних стран. Богатство Биармии во многом зиждилось на жесточайшей эксплуатации аборигенов края – терфиннов (лопарей). В лопарских преданиях биармийцы (чудь, чудины) неизменно выступали как самые их злейшие враги, против которых лопари в полной мере старались, и не без успеха, применять все известные им приемы «боевой магии ».
Спустя пять лет, в 1222 году, король Норвегии Хакон IV Старый (которому в это время ему было всего 18 лет) для отмщения за погибших рыцарей-крестоносцев направил в Биармию четыре больших судна с дружиной с повелением покарать язычников. Покарать удалось на славу. «Мечом и огнем опустошили они Бьярмию и сделали богатую добычу, состоявшую особенно из серебряных монет и дорогих мехов ».
Шведский историк Стрингольм пишет, что «после этого Бьярмия перестала упоминаться в скандинавских источниках », но, заметим, это произошло вовсе не по причине того визита «четырех больших судов» короля Хокона Хоконссона. Новгородская Русь была вынуждена внимательно взглянуть на богатства этого Кольского края, ибо как раз тогда, как мы уже упоминали выше, иная страшная сила вышла на геополитическое пространство Европы. В 1236 году невиданное по тем временам войско хана Батыя вступило на Русскую землю.
Наступила трагедия 1237 года. Великие города юга Руси были превращены в руины. Погибло около половины населения страны. Развитая городская культура Древней Руси была уничтожена. Русский Север обрел свой новый исторический статус.
«Со времени татарского опустошения Новгород прекращает свою древнюю связь с Южной Русью. Постепенно ослабленная междоусобиями и иноплеменными нашествиями, она окончательно была добита татарами, выступила из русской федерации, и начала идти иным путем по колее исторической жизни. Новгород удержался членом федерации, сплотившейся под верховным владычеством татар. По мере более тесного сближения образовался обычай, перешедший как бы в закон, что новгородским князем должен быть тот, кто называется Великим. Первый пример этому был с Александром Невским» (Костомаров Н. И. Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки). М., 1994. С. 110: «Порабощение татарское возвышало значение Великого князя, мало-помалу сообщало ему значение государя всей Русской Земли, и низводило князей с прежнего значения по их породе».)
Надо заметить, что О. Далин первым великим князем Владимирским и Новгородским называет Ярослава Всеволодовича, который ханом Батыем был признан «стареи всем князем в Русском языце » (Лаврентьевская летопись): «Сей Князь по праву татарскому начал чинить нападения на Ингерманландию, Карелию и Финляндию ». То есть попытки покорить Финляндию (в то время Финляндия – это земли лопарские, Финмарк) предпринимал еще отец Александра, Ярослав Всеволодович. «Но шведы храброе делали сопротивление так, что россияне бежать принуждены были ».
И далее шведский историк вынужден признать и особо отметить ратные достоинства великого князя Александра Невского: «Однако ж, Ярослав имел сына Александра, почитаемого у россиян за Марса, который тогда одержал достопамятную победу над Шведским флотом при реке Неве, и от того получил проименование Александра Невского ». (Олоф Далин. История Шведского государства в 8 томах. СПб., 1805–1807. Т. 2. С. 263.)
«Александр Невский, – пишет далее О. Далин, – покорил себе Пермию или Биармаландию, отщетившуюся на несколько времени от Голмгордского
государства, и беспокоил даже Норвежские границы около Галогаланда, проходя к оным чрез Финмаркен и Лапландию ».
То есть дружина великого князя провела масштабную военную операцию на крайнем севере Европы. Пройдя и покорив Лапландию (Кольский полуостров), Финмаркен (земли на запад от Кольского полуострова), Александр Невский с силою вошел в область Северной Норвегии у Галогаланда.
Началось массовое бегство народа, с древности известного как биармийцы, с этих территорий: «Норвежский король Гокан [Хакон IV Старый (1204–1263). – и. М.] принимал дружески бежавших Пермян. Об этом смотри: Торфея в житии Гаквина у Шенстрема во введении в историю Шведскую рукописную; и Петра Клавдия летоп. Норвежскую, стран. 744 ». (Далин Олоф. История Шведского государства. СПб., 1805. С. 263. Прим. III.)