Буддизм. Согласно священным буддистским текстам, женщина и мужчина в целом признаются равноправными. Однако, что касается сфер высокой духовности, существует негласная традиция, закрепляющая эти области за мужчинами, тогда как удел женщины–прежде всего семья, забота о хлебе насущном. Как гласит легенда, сам Гаутама, создатель буддизма, категорически возражал против того, чтобы женщины вставали на путь посвящения и становились монахинями, поскольку им не под силу следовать аскетическим ограничениям монашеской жизни. Не случайно в своих молитвах буддистские мужчины благодарят судьбу за то, что не родились женщинами. И все-таки, как утверждает предание, Гаутама внял мольбам своих самых ревностных последовательниц и разрешил женщинам брать на себя обеты монашества.
Любопытно, что на факты учености и благочестия самых первых монахинь, гипсовые изваяния которых даже находятся в священных храмах, в буддистских обществах словно закрывают глаза. Например, в Бирме отношение к монахиням далеко не такое почтительное, как к монахам. Последних практически обожествляют, тогда как на женщин – приверженец духовной жизни смотрят совершенно по-другому, что, в частности находит свое отражение в бирманской пословице: «Если женщина не вышла замуж или разорилась, то ей ничего не остается, как облачиться в розовые одежды тилащин». Слово «тилащин» можно перевести как «соблюдающая заповеди» или же «обладающая добродетелями». При этом настоящими монахинями их не считают, поскольку традиция посвящения женщин в монашеский сан пресеклась еще в средневековье. И, следовательно, женщины не могут входить в число избранных праведников, способных осуществлять свой собственный духовный рост и помогать преобразовываться другим.
Основные помехи духовному росту в буддизме имеют психологический характер. Это алчность, ненависть, заблуждение и гордыня. Но исключенность женщин из религиозного подвижничества делает их носительницами подобных негативных качеств, олицетворяющих человеческое зло. Возможно, именно поэтому обращение к монахиням в женском роде считается недопустимым, фактически осквернительным. Иными словами, «соблюдающие заповеди» и «обладающие добродетелями» монахини как бы теряют принадлежность к женскому полу и поднимаются до уровня мужчин.
Даосизм. Особый характер культурной традиции Китая предполагал достижение гармонии внутренней природы человека и ее реализацию путем включения индивида, равно как и всех явлений обыденной жизни, в общий космогонический цикл. Маскулинность-фемининность в этом контексте можно рассматривать в качестве одного из аспектов деятельности противоположных и взаимодополняющих начал: Ян – мужского, светлого, активного и Инь – женского, темного, пассивного, Все вещи и явления внешнего мира –суть взаимопроникновение и взаимодействие этих двух сакральных начал, взаимоотрицание которых происходит через взаимодополнение. Человек – поле деятельности Инь и Ян. [Эта мысль активно проповедовалась всеми без исключения религиозно-философскими системами Китая, при этом наибольшее воздействие сумело оказать конфуцианство, которое долгое время оставалось господствующей государственной идеологией и основным регулянтом социального поведения. Традиция конфуцианства воплощала ярко выраженную «завуалирующую» функцию китайской культуры, представляющую явления не такими, какими они являются в реальности, но такими, какими их хотело видеть общество, находя в них двойственную сущность– явленную и скрытую. Скрытая сущность становилась предметом постижения и подражания, так, например, китайская семья могла рассматриваться как имитация Небесной гармонии.
Попытки найти и воплотить скрытую сущность вещей во внешнем мире вели к активному культурному прессингу, который выступал в виде строго определенных этических и философских категорий. Любая новая концепция общественного регулирования, будь то через семью или государство, составлялась посредством наложения определенных матриц. При анализе проблемы мужского и женского в Китае следует учитывать подобную особенность, при которой можно наблюдать зачастую полное несовпадение явленного и скрытого, в основе чего лежит нравственная оппозиция сознательных и бессознательных побуждений членов общества. На практике такой разрыв проявлялся, с одной стороны, в виде предания чувственным отношениям сверхчувственного сакрального и внеплотского содержания (мужчина и женщина – лишь проекция вовне деятельности сил Инь и Ян), с другой стороны –в наличии массы эротических учебных и художественных произведений, в эксессивных ритуалах, покрывавших легкой вуалью эзотеризмаплотско-чувственные отношения.
Характерно, что одна из основных регулирующих ячеек китайского традиционного социума–семья была полностью отключена от решения проблемы мужское-женское в качестве взаимоотношений между полами. Семья являлась тем местом, где происходила социализация члена общества, которому прививались этические категории «долга», «почтительности к старшим» в виде внутренней потребности индивида. В основе традиционной семьи лежали не отношения между мужчиной и женщиной, но отношения поколений, в чем проявлялась полная асексуальность китайской семьи. Китайская семья создавалась не на базе чувственных отношений, но из-за потребности в репродуцировании традиционных семейно-клановых связей. Принципы, на которых строилась система родства – родословная, поколение, пол и главенствование, не оставляли места для европейского регулянта–любви. Все взаимоотношения рассматривались как продолжение отношений отец-сын, т. е. основанные, с одной стороны, на управлении, с другой –на чисто этическом уважении и подчинении. Отношения жены и мужа репродуцировали эту связь, и жена становилась не столько спутницей мужа, сколько членом большой семьи. Свадьба лишь ритуально оформляла то, что родители брали приемную дочь, а не то, что сын брал себе жену. Нет видимого выражения эротической жизни между любой парой. Фактически молодожены предполагали спать в одной постели лишь несколько дней. После этого они занимали разные кровати, но в одной комнате. На публике они проявляли полное безразличие друг к другу. Таким образом, эротические отношения выносились в иную область, ибо, как видно, семья изначально не являлась полем для их реализации.
В семье жена была прежде всего принадлежностью родителей мужа, а не его самого, именно им она предназначала исполнение своих первейших обязанностей. Муж, в свою очередь, также ставил своих родителей многократно выше, чем супругу. Если при смерти родителей мужчина выражал столь глубокое чувство горя, что был близок к самоубийству, то при смерти жены он выражал лишь сожаление. Заметим, что столь поверхностное переживание смерти жены могло нести характер и установившегося ритуала, в то время как истинные чувства могли быть много глубже. Но и в этом случае традиция и установления подавляли искренность чувства, определяли строгий поведенческий стереотип как на людях, так и наедине.
Брачный союз заключался ради трех прагматических целей, первой из которых являлось патрилинейное продолжение семейной традиции. Вторая заключалась в так называемой мужской «центровке» такого союза, когда за его основу бралось понятие «долга» и «воздаяния» женщины перед мужем и своими приемными родителями. С такими акцентами не остается места для романтического союза. Третья цель брачного союза предусматривала «мораль двух стандартов». Если для вдовца повторная женитьба считалась нормальной, то для вдовы второе замужество рассматривалось как бесчестное. При этом неверность мужчины не была чем-то сверхъестественным, для женщины же это было равносильно социальному самоубийству. Такое положение женщины в китайской семье, основанное лишь на реализации понятий «долг», «почитание старших», «благодарность», создавало внутреннюю стрессовую ситуацию, которая вела к возникновению иных союзов между полами. Целью таких союзов, которые нередко заключались между людьми одного пола, была реализация непосредственных сексуальных отношений, которые могли приобретать статус сакральных и входить составной частью во многие виды традиционной литургики.
В начале эпохи Цин (1644-1911)в Китае распространились различные неинституционализированных объединений, тайных обществ, еретических сект. Определенного распространения достигли союзы людей одного пола, которые нередко первоначально создавались как тайные общества, например, женские общества «Золотой орхидеи», «Взаимного восхищения», «Красной лампы. В данном случае также воспроизводился образ мужского и женского в его символическо-ритуализированном плане, хотя это вступало в явное противоречие с физиологическим аспектом. Иногда два члена женского общества заключали взаимный контракт по типу брачного. При его составлении обязательно требовалось обоюдное согласие. Если обе стороны проявляли интерес к такому контракту, то одна из партнерш должна была подготовить подарок другой, который как бы символизировал ее чувства. В том случае, если подруга принимала подарок, это означало согласие, если отвергала – отказ. После вступления контракта в силу эта пара приглашала к себе друзей на ночное пиршество, где принимала поздравления. При желании расторгнуть контракт они должны были предстать перед особого рода судом, где выслушивали мнение одного из лидеров женского Тайного общества. Обычно после этого следовало какое-нибудь наказание: нанесение ударов или клеймение позором. Таким образом, подобным союзам, которые некоторые авторы рассматривают как «свадьбу» и «брак», придавался статус официальной структуры в рамках неофициального или неформального объединения. На чем основывался такой союз? Авторы обширного труда «Нравы Китая» отмечают: «Что касается их совместной жизни, хотя они и не могут полностью жить как мужчина с женщиной, но и они могут по-настоящему получать такое же удовольствие, как мужчина и женщина, через массаж и ласки или используя механические средства. Это не является утонченными манерами, и благородному человеку трудно говорить об этом. Эти женщины всегда выбирают последовательниц, предписывая дочери следовать по ее стопам, позже их приемные дочери вступали в одно из таких сообществ».
На юге Китая члены таких женских обществ рассматривали свадьбу с мужчиной как один из самых позорных человеческих поступков. Если же их заставляли выходить замуж, они на следующий день после свадебной церемонии покидали дом мужа и возвращались в свое общество. Нередко были и мужские союзы, основанные на тех же принципах.
Само понятие семьи могло бесконечно расширяться, включая в себя как кровно-родственные структуры, так и любые другие объединения, матрицирующие отношения мужского и женского, в данном контексте отношения соподчинения и взаимодополнения на основе ряда этико-социальных категорий. Происходила своеобразная взаимооговоренная рамками традиции «игра в семью», где социальные роли строго расписаны, а актеры, будь то мужчины или женщины, подбираются по случаю. Поэтому семейные отношения могли существовать как среди родственников, так и среди людей, объединенных в тайное общество, еретическую секту, между всякими старшими и младшими, фактически между учителями и учениками.
Проблема маскулинности-фемининности в ее воплощении образов сакральных сил могла решаться на двух уровнях китайской культуры –элитарном и народном. Несколько упрощая действительность, можно сказать, что взаимодействие и взаимозависимость двух уровней культуры заключались в том, что имперская цивилизация (элитарный уровень) строила здание идеологии на фундаменте нравственно-этического и космогонического понятийного аппарата, а функционирование народного уровня основывалось на всяческом «избегании» элитарной культуры, воспроизводя ее в «перевернутом» виде, где ритуал был равен антиритуалу, эстетичное –аэстетичному, запретное –почитаемому и даже возводимому в сакральный порядок. Поэтому образы маскулинности-фемининности в их сексуальном аспекте преобладают на народном уровне культуры, так как официальные доктрины «не замечали» его, а семья, как это было показано выше, не могла мирно разрешить конфликт между духовной связью «отец-сын» и плотским «мужским-женским», заметно склоняясь в пользу первого.
Дезавуирование сексуальных отношений на элитарном уровне было также связано с отсутствием определенной категории, в которую их можно было бы облечь. Само понятие ай, переводимое как «любовь», являлось скорее понятием абстрактно-этического плана, нежели характеристикой возможных взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Надо признать, что долгое время в Китае не было понятия «любовь» с тем полем значений, которое есть у европейских эквивалентов. В характерной для Запада цепи семья-любовь-сексуальные отношения в Китае выделялись две независимые парадигмы –семья и сексуальные отношения, которые, казалось, не соотносились друг с другом. Например, один из основоположников неоконфуцианстваЧжу Си считал, что чувство любви есть функция гуманности. Если на Западе понятие «любовь» выступало зачастую как оправдание сексуальных отношений, то возможность такой ширмы в Китае отсутствовала, равно как отсутствовало и понятие греховности по отношению к сексуальным связям.
В общем сексуальные отношения можно рассматривать в двух ипостасях: как часть социальных отношений (семья, брак) и как основной объект. Как видно, первая ипостась официально не рассматривалась и даже психологически тщательно затушевывалась. Отсутствие изначальной «греховности» в сексуальных отношениях и перенос на них понятия лишь стыдливости привели, например, к тому, что в Китае одежды «скрывали» женщину. Ни в живописи, ни в скульптуре обнаженная натура не изображалась, в то время как в античности это было апологетом греховности и эстетики одновременно. Такая видимость, на первый взгляд, может привести к выводу об асексуальности китайского этноса. При этом не учитывается тот факт, что в Китае изображения обнаженной натуры были предназначены для «индивидуального» пользования и ими обильно иллюстрировались традиционные рассказы и романы. Во «внешнем» мире, однако, такие изображения подвергались стыдливому остракизму. Напомню, что такая ситуация довольно точно отражает взгляд на сексуальные отношения на различных уровнях китайской культуры (элитарном и народном).
Синтоизм. Положение женщины в Средневековой Японии было двойственным: и независимым, и зависимым. Продолжал существовать –и притом в придворной среде не менее прочно, чем в народной, брак, при котором муж не вводил жену в свой дом, а навещал ее у нее в доме. В этом видят отзвуки прежних порядков, когда женщина играла главную роль в родовой общине. Женщина сохранила свою имущественную самостоятельность: она могла быть и владетельницей поместья. При дворе для женщины был предусмотрен такой же обширный штат рангов, званий, должностей, как и для мужчины. Монахини играли не меньшую роль, чем монахи. Образование женщины могли получать не меньшее, чем мужчины. Среди авторов стихов китайского стиля в упомянутых сборниках VIII-IX веков немало женщин. Женщину воспевали в бесчисленных стихах; и она сама столь же безудержно обращается со своими эмоциями к мужчине. Равенство тут было полное.
И в то же время –совсем другое: женщина всегда могла оказаться покинутой; прекращение посещений знаменовало конец супружеской связи, а это могло означать и лишение источника существования, если своих средств у покинутой не было. Часто приходится читать в литературе того времени, как бедствует покинутая, как она нуждается в новом покровителе; часто уходили в монастырь не только из-за горя, но и просто для того, чтобы найти пристанище.
Женщина появляется в Синто как женское божество, девственница, императрица и правительница, жрица, танцовщица, основательница сект и как «шаман» вне рамок организованных систем синтоизма. У этих женских фигур есть нечто общее –особые отношения с божеством, основанное в основном на переживании состояния экстаза. Их называют Мико, что буквально означает «дети Бога». Этот термин означает посредника между богами и людьми. Используется для обозначения не только низших порядков жриц в синтоистских храмах и несвязанных с определённым храмом женщин, приписывающих себе религиозные и волшебные силы, но и для обозначения женщин вообще, которые благодаря своей харизме играли важную роль в религиозной жизни с древних времён до сегодня.
Теперь перейдем к типологической классификации форм проявления женщин в религии Синто. Первое такое проявление –это обожествленные женщины. Существует четыре группы обожествленных человеческих существ:
1) уже умершие,
2) харизматические личности, такие как особенно сильные императоры и императрицы, герои и ученые,
3) умершие в несчастье,
4) харизматические девственницы, давшие жизнь божественному младенцу после мистического соединения с божеством.
Другое проявление –это женщина-человек. Но просто потому, что она женщина, считается, что она находится в близкой связи с таинственными и опасными силами. Естественные менструальные функции, зачатие и рождение рассматриваются как проявления действия чудесных и волшебных сил, которые делают женщину особенно подходящей для религиозного служения.
Джайнизм. Из всех сегодня существующих религий джайнизм –самая аскетичная. За два с половиной тысячелетия существования джайнизма каноны его не изменились. Джайнизм отталкивал все, что так или иначе связано с ценностью чувственного наслаждения.Джайнизм в принципе рассматривает как зло не только внебрачные связи, но и собственно брак, поскольку состоящий в браке не может достичь мокши. Добродетельной жизнью, восхождением по лестнице совершенствования он может до определенной степени очистить свою душу, но только до шестой ступени, всего же их четырнадцать. Дальше путь открыт только монахам и монахиням у шветамбаров (преобладающее направление джайнизма).
В одном из главных канонических джайнских текстов –«Сутракританге»–описывается мрачная картина бессмысленной, унизительной суеты, ожидающей вступившего в брак человека. Джайнский наставник Гунабхадра в популярном трактате «Атманушасана» утверждает: «Жена, к которой ты давно привязан, –дверь к миру страданий». Примечательно, что уже на четвертой ступени восхождения, еще до того, как человек принял соответствующие религиозные обеты, от него требуется осознание того, что ни жена, ни дети не принадлежат ему.