ВВЕДЕНИЕ
Цель: исследовать особенности духовной поэзии в русской литературе рубежа веков, а также истоки духовной поэзии.
Для этого необходимо решить следующие задачи:
1) выявить теоретические представления исследователей о духовной поэзии как понятии;
2) проанализировать духовную лирику поэтессы Елизаветы Юрьевны Кузьминой-Караваевой на примере её стихотворений;
3) проанализировать духовную лирику поэта Бориса Леонидовича Пастернака на примере его стихотворений;
4) проанализировать духовную лирику поэта Александра Александровича Блока на примере его стихотворений;
5) сделать выводы о том, какое место и значение имеет духовная тематика в лирике Б. Пастернака, матери Марии и А. Блока.
Прежде всего, обратимся к тому, что же такое духовная поэзия, какой смысл вкладывали в это понятия исследователи духовных стихов.
Борис Соколов, автор статьи о духовных стихах в Литературной энциклопедии 1930-го года издания, так определяет понятие духовные стихи: "Духовные стихи — эпические, лирико-эпические или чисто лирические песни религиозного содержания." Далее исследователь пишет, что духовные стихи являются древнеисторическим явлением: "В старину носителями и вероятно слагателями многих духовных стихов были "калики" — пилигримы, путешественники по святым местам. Паломничество в Иерусалим, Царьград и другие святые места в русское средневековье приобретало порой стихийный массовый характер, так что церковной и светской власти приходилось принимать против него ряд запретительных мер. Ни в коем случае нельзя считать, чтобы паломники выходили исключительно из "низов" общества; главарями "каличьих дружин" часто бывали представители высших правящих классов как светских, так и церковных." Автор статьи также говорит, что духовные стихи имели характер, сходный с былинами и называет такие древнерусские произведения как былины о Голубиной книге, об Егории Храбром, о Фёдоре Тироке, об Анике воине. В этих произведениях идёт речь о вымышленных персонажах и вымышленных событиях, но то, что описывается в них, имеет определённо религиозный характер. Например, в Голубиной книге (название от слова "глубина", т. е. это книга глубокой премудрости) говорится о создании мира, о том, оттуда взялись ветер, солнце, звёзды и другие явления, а та же о том, кто и что является самым главным на земле. Мне бы хотелось обратить немного внимания на это произведение. Голубиная книга, Стих о Книге Голубиной (или Глубинной — от глубины премудрости, в этой книге заключающейся; св. Авраамия Смоленского, жившего в конце XII и начале XIII века, обвиняли в чтении Глубинных книг; голубиной книга стала называться у народа под влиянием известного символа Святого Духа) — одно из важнейших и распространеннейших произведений нашей духовно-народной литературы. Он дошёл до нас более, чем в 20 вариантах, из которых иные отличаются друг от друга весьма значительно [16 вариантов напечатаны у Бессонова в книге "Калики Перехожие" (М., 1861 г. I, 269—378); 5 в "Сборнике русских духовных стихов" Варенцева (СПб., 1860 г., 11-40); 2 в "Летописях русской литературы и древности" Н. С. Тихонравова (II, 41 и 64) и 1 в "Известиях Академии наук по отделению русского языка и словесности" (III, 47)]. Такая популярность стиха объясняется тем, что он давал нашим неграмотным предкам ответы на самые важные космогонические вопросы и вместе с тем удовлетворял пытливости их фантастически настроенного ума относительно нынешнего состояния вселенной и разных любопытных предметов, имеющихся на земле. В большей части вариантов стих начинается с эпического введения, в котором рассказывается, как в городе Иерусалиме при царе Давиде Евсеевиче из тучи с небес выпадает книга громадных размеров, к которой никто не решается приступиться. Представление о небесной книге за семью печатями, заключающей в себе все мировые тайны встречается уже в Апокалипсисе, главе 5.
|
|
|
|
В этом же введении упоминается сын Давида Соломон как наиболее известный представитель всякой премудрости и старец Захария, в котором, вероятно, слиты два лица: отец Иоанна Предтечи, наиболее известный из священников иерусалимских, и пророк Захария. Наконец, в том же введении говорится о 40 царях, 40 князьях и пр., которые съехались к Голубиной книге (сорок есть эпическое число русской поэзии), и о том, как Давид вступает по поводу книги в беседу с царем Волотом Волотовичем, по другим — Волотоманом Волотомановичем, Володимиром Володимировичем, Малодумаром Малодумаровичем и прочими. Владимир — эпический князь, является заменой чужого и чудного имени, а Малодумар есть попытка осмыслить это имя и противопоставить премудрому Давиду, автору мудрейшей книги Псалтыри, малодумного совопросника. Главная часть стиха заключает в себе ряд вопросов, которые задает Волот или Волотоман Давиду, и ответов последнего "по памяти, как по грамоте"; вопросы касаются происхождения мира (Отчего зачался у нас белый свет? Отчего зачалось солнце красное? и пр.), природы человека (Отчего взяты телеса наши? Отчего зачались кости крепкие? и пр.), происхождение сословий (Отчего у нас в земли цари пошли? Отчего зачались князья-бояры? и пр.) и потом лучших или первых в своем роде вещей (Которая земля землям мати? Который царь над царями царь? и пр.). Главнейшим источником этой части стиха служит чрезвычайно распространенный в нашей древней письменности памятник, известный под именем "Беседы трёх святителей". Воспользовавшись отчасти самой беседой, отчасти её источниками, как материалом, стих о Голубиной книге переработал этот материал по-своему, в чисто народном духе, причём он удержал, даже усилил строго христианское воззрение (все производится от самого Христа, Царя небесного), но факты и в особенности имена естественно подверглись в устах певцов искажениям. Вследствие этого каждый из основных ответов Давида может представить материал для целого исследования, которое выяснит ту или другую сторону мировоззрения любознательного русского простонародья и её часто очень сложный генезис.
|
|
Далее Борис Соколов пишет: "Расцвет лиро-эпических и, главным образом, лирических стихов падает на XVII и позднейшие века в связи с развитием старообрядчества и сектантства. По форме своей эти духовные стихи стоят в связи с расцветшей у нас под влиянием юго-западной литературы "виршевой" поэзией и носят характерные названия "псальм" и "кантов". Эти духовные стихи наряду с устной традицией, широко распространены были уже в XVII в. в рукописных тетрадках и даже цельных сборниках.
Большое количество старообрядческих стихов касается тем о пришествии антихриста и кончине мира, о соблазнах мира и бегстве для спасения в "пустыню" с восхвалением пустынного жительства, благодетельного значения смерти, призывом к ней (в частности, в некоторых сектах в виде самосожжения). Особую группу старообрядческих духовных стихов занимают стихи с историческим содержанием из жизни старообрядчества и его толков: об осаде Соловецкого монастыря, о разорении скитов, о преследовании старообрядцев, об отдельных старообрядческих учителях (например, об Андрее Денисове и др.), об идеях, служивших предметом раздора между отдельными толками (например, вопрос о браке и безбрачии). Целый цикл старообрядческих духовных стихов имеет сатирический обличительный характер: обличение недостатков жизни, обычаев, гражданских порядков и всякого рода "новшеств" господствовавшей церкви, а также обличение недостатков старообрядческой бытовой жизни. Наконец, имеются многочисленные духовные стихи на религиозно-исторические и нравоучительные темы: о наказании, молитве, загробном мире и прочем.
Большим запасом религиозных песен, стихов, "роспевцев" владеют русские мистические секты (хлысты, "люди божьи", "Новый Израиль", скопцы и многие другие). Песни эти далеко еще не собраны во всей полноте. Многие из них имеют характер импровизации, а поэтому варианты сектантских стихов часто сильно отличаются друг от друга и по содержанию и по форме. Многие из этих Д. с. говорят о различных деятелях сектантства ("христах", "богородицах", "архангелах", "пророках", "святых" и других чинах сектантской иерархии), об их судьбах, гонениях, заключениях, "страдах", молитвенных обращениях сектантов к своим "батюшкам" и "матушкам" и пр. Немало стихов посвящено аллегорическим изображениям сектантской церкви в образе сада с древами кипарисными, с находящимися в нем реками, горами, с населяющими его птицами, в образе корабля, плывущего по морю житейскому, и пр. Другие сектантские песни касаются общих религиозных и нравственных тем, в частности умерщвления плоти, отношений между сектантами и несектантским "миром", призыва к терпению и пр. Особый интерес представляют сектантские песни, соединенные с обрядовым культом, с радениями (тоска по радению и призыв на него, радельные молитвы, изображение радения, изречение судьбы и пр.). При новой записи этих сектантских песен должно быть обращено особое внимание на точное и объективно-научное описание радения и всех его моментов; это тем более необходимо, что в бывших до сего времени печатных сведениях о сектантах слишком много имеется данных неточных, часто тенденциозно изложенных, особенно в сведениях, доставленных православными миссионерами и старой судебной и полицейской властью. Интересны наблюдения над экзальтирующим воздействием сектантских духовных стихах на участников радения (ср. сектантское выражение "Песенка — к богу лесенка")". Таким образом, можно заключить, что духовные стихи имеют не только православную направленность. Духовные стихи – это лирические произведения, религиозного содержания со всем множеством тематик, мыслимых и немыслимых, соответствующих правде и не соответствующих ей, приносящие пользу душе и приносящие ей вред и посвящённых как Господу Богу, так и врагам нашего спасения. Но в данной работе мы не будем уделять много внимания неправославной духовной поэзии, а обратимся именно к православным лирическим сочинениям.
Ещё один учёный Г. П. Федотов пишет: исследования показали, что в основе духовных стихов всегда лежали книжные повести, более или менее церковного происхождения. Почти во всех случаях источники их находятся или в Священном Писании (вернее, в церковных чтениях на тексты Писания), в житиях святых или в различных апокрифах. Следовательно, первоначальными авторами стихов должны были быть люди или книжные, или, по крайней мере, если не начитанные, то наслышанные в церковной письменности. Однако свобода обращения их с церковными текстами и многочисленные искажения источников ставят их под чертой книжности, ниже среднего уровня древнерусской интеллигенции. Если под народом понимать низшие культурные слои его, то слагатели духовных стихов принадлежат не к народу, к народной интеллигенции. Переходя от неведомых нам творцов к современным исполнителям, мы приходим к тому же выводу. Духовный стих живет не в широких народных массах, подобно сказке или пословице. Его носителем (параллель к былинному эпосу) является класс профессиональных певцов, одаренных и обученных. Самый быт этих певцов, так хорошо описанный Максимовым, приводит их постоянно в соприкосновение с церковью. Чаще всего слепцы, с мальчиком-поводырем, они обходят храмы и монастыри во время приходских праздников и исполняют свои стихи у церковных стен среди собравшейся на богомолье толпы. В самих храмах или в монастырской трапезной, прислушиваясь к уставным чтениям, они, подобно их предкам, могут черпать вдохновение к новым темам: даже апокрифы в старину были широко распространены в монастырских библиотеках. Таким образом, изучение религиозного содержания духовных стихов ведет нас не в самую глубь народной массы, не в самую темную, близкую к язычеству, среду ее, но к тем высшим ее слоям, где она тесно соприкасается с церковным миром. Духовные певцы являются посредниками между церковью и народом, они переводят на народный язык то, что наиболее поражает их воображение в византийско-московском книжном фонде православия. Еще Пономарев предостерегал от опасности смотреть на идейное содержание стихов как на "общее достояние народа". Как ни поразительно искажение христианских элементов в духовных стихах, уровень религиозных знаний в широкой массе должен быть еще ниже этой полуцерковной интеллигенции. Это необходимо иметь в виду, если смотреть на стихи как на источник для реконструкции народной веры. С этим первым ограничением, вытекающим из профессионального характера носителей русской духовной поэзии, связаны и дальнейшие.
Бродячие певцы, живущие подаянием, принадлежат к классу убогой, нищенствующей Руси, и это не могло не отразиться на их социальном идеале. Высокая оценка нищенства и бедности, конечно, является общенародным и даже общехристианским достоянием, но особое ударение, особо любовная трактовка этой темы в стихах объясняется, может быть, социальным происхождением сказителей. Два самых излюбленных стиха служат прославлению нищенства: стих о Лазаре и о Вознесении.
Бесполезно было бы искать в этой поэзии отражения хозяйственного, крепкого идеала зажиточных слоев крестьянства, без которого понимание русской религиозности было бы неполным ("иосифлянство").
С другой стороны, деформация материала вытекает из самой природы художественного творчества. Певец всегда чуть-чуть меняет, иногда и ломает данный ему материал ради своей художественной правды, своего особого видения, а то и просто ради требований ритма и звуковой гармонии. Может быть, в прозе он сам никогда бы не сказал того, на что дерзает в стихе. В поэзии его несет иная сила, отличная от его личной веры, навязывая ему требования особой художественной школы и ее стиля. Это значит, что не всегда деформацию церковной традиции мы можем объяснять невежеством и тем менее относить ее ко всей массе говорящего прозой народа. Удививший нас образ, богословски, может быть, нелепый, должен быть истолкован не отдельно взятый, а в связи со всем родственным ему комплексом ассоциаций. Но если все эти условия происхождения духовных стихов ограничивают их значение для народной религиозности в целом, то их художественность сама уже широко раздвигает эти границы. Духовные стихи в своих лучших образцах достигают огромной, потрясающей силы. Если можно говорить о гениальности в применении к "безличному" народному творчеству, то здесь мы имеем дело с созданием народного гения. Во всяком гениальном создании искусства сквозь личную и социальную природу художника зримо проступает гений нации. Делая все необходимые оговорки, мы все же можем искать в духовных стихах выражения глубочайших подсознательных стихий религиозной души русского народа — с не меньшим правом, чем в созданиях великих писателей XIX века. Ибо в них мы имеем дело с устойчивой многовековой школой, которая, питаясь церковным вдохновением, обращается к самой широкой массе и должна удовлетворять ее, — школой, которая не знает, подобно литературе образованной интеллигенции, трагического раздвоения между религией и культурой.
Но духовные стихи не всегда были плодом творчества народа. С распространением письменности на Руси, повышением грамотности, появляются и те, кто начинает профессионально заниматься написанием стихов на духовную тематику. Первыми среди них стали Симеон Полоцкий (1629 – 1680) и его ученик Сильвестр Медведев (1641 – 1691).
Симеон Полоцкий писал преимущественно на книжном, так называемом славяно-русском языке (церковно-славянском), в котором в белорусский период творчества поэта весьма заметны местные, белорусские языковые особенности. Подавляющее большинство его произведений не датировано. Из датированных наиболее ранние относятся к 1648 году. Творческое наследие поэта богато и разнообразно. Немало произведений написано им на традиционные церковно-религиозные темы. В некоторых из них поэт затрагивает актуальные вопросы общественной жизни своего времени, проблемы воспитания, образования и многие другие темы. Значительный вклад внес Симеон Полоцкий в развитие стихосложения на восточнославянских землях. Несмотря на жесткие нормы организации стиха в профессиональной силлабической поэзии (равносложность, наличие постоянной цезуры в стихе, рифмовки и женской рифмы), поэт во многом смог преодолеть однообразие и монотонность его звучания, придать ему большую динамичность и легкость, облечь в более совершенную форму. Симеон Полоцкий писал стихи не только на духовную тематику, его перу принадлежат также стихи, в которых он обращается к царю ("Стихи к осударю царевичу"), где им обсуждаются различные государственные дела ("Диалог краткий") и вообще жизнь ("Беседа со планиты"). Но также есть и стихи, написанные на духовную тематику ("Стихи на Рождество Христово", "Стихи на воскресение Христово", "Прилог к преподобной матери Ефросинии", "Виншование новообраному патриарше" и другие).
Сильвестр Медведев — автор многих стихов, нескольких сочинений на богословские темы: "Книги о манне хлеба животнаго", "Известие истинное православным…" Автор исторического сочинения "Созерцание лет 7190, 91 и 92, в них же содеяся во гражданстве". Это сочинение посвящено событиям стрелецкого бунта 1682. "Созерцание" — одно из первых в России историческое исследование, которое уже не может считаться летописью. После казни на все сочинения Сильвестра Медведева был наложен строжайший запрет, они были приговорены к уничтожению. По своим религиозно-философским предпочтениям Сильвестр Медведев был последователем Симеона Полоцкого. Но именно в творчестве Медведева в большей степени, нежели в творчестве Симеона Полоцкого, выразилась объективная потребность освоения русской религиозно-философской мыслью нового для нее опыта рационалистического мышления.
В 18 веке традиция написания стихов на религиозную тему продолжилась. Так, у Михаила Ломоносова есть такие стихи духовного содержания "Утреннее размышление о Божием Величии", "Вечернее размышление о Божием Величестве при случае великого северного сияния" и другие. В них великий русский деятель показывает себя истинным христианином, преклоняющимся перед своим Творцом.
В 19 веке поэтов, посвящавших свои стихи Богу, стало ещё больше. У Александра Сергеевича Пушкина также немало таких лирических произведений: "Монах", "Молитва", "Монастырь на Казбеке", "Пророк" и др. У Михаила Юрьевича Лермонтова находим следующие стихотворения духовного содержания: "Пророк", "Ангел", "Молитва" и др. У Николая Языкова стихотворение "Молитва", у Дениса Давыдова "Богомолка", у Баратынского "Мадонна" и, конечно, это не единственные поэты, писавшие духовные стихи. В 20 веке интерес к духовной лирике значительно понизился в связи с гонениями на церковь в советское время. Но в начале века всё-таки было немало поэтов, посвящавших свои стихотворения Всевышнему. Это Сергей Есенин ("Чую радоницу Божью…", "Шёл Господь пытать людей в любови"), Надежда Тэффи ("Есть в небесах блаженный сад у Бога…", Зинаида Гиппиус ("Христианин", "Другой христианин"), Анна Ахматова ("Рахиль", "Лотова жена"), Валерий Брюсов ("Адам и Ева", "Ангел бледный")… И среди множества этих поэтов были три человека, которые по разному, но всё-таки отразили и своё видение этого мира, своё ощущение Бога в духовной лирике. Это Борис Пастернак, Александр Блок и Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, в монашестве мать Мария. Они пережили те страшные годы, когда наша страна из Российской империи превратилась в Союз Советских Социалистических Республик, своими глазами увидели революцию и всё, что она принесла. Их духовная поэзия также необычайна: в ней мы можем почувствовать не только осознание авторами своей веры в Бога, но также увидеть их отношение к тому, что происходило тогда вокруг них. Обратившись к анализу некоторых стихотворений Блока, матери Марии и Пастернака, постараемся понять: каким же было духовное состояние поэтов, как оно отразилось в их лирике, и какую роль играет религиозная тематика в их поэзии.
Глава 1. Религиозная тематика в лирике А. А. Блока
Александр Блок принадлежал к числу тех людей, которых отнюдь нельзя было назвать воцерковлёнными православными христианами, но которых, тем не менее, нельзя было и назвать неверующими людьми. Блок рос в семье, где, безусловно, моральные принципы и нравственность были на высоком уровне.
Но в его семье не приняты были совместные молитвы, посты, регулярное посещение храмов. Интересно то, что Е. Ю. Кузьмина-Караваева и Блок были друзьями, вели переписку. Но и в этой переписке они не говорили о вере.
И тем не менее, обращаясь к духовной тематике стихотворений Блока, мы видим правильное христианское восприятие мира поэтом, хотя в некоторых стихотворениях христианские мотивы искусно переплетаются с любовными, фантастическими мотивами.
Часто Александр Александрович обращается к православию лишь потому, что это религия его Родины, которую поэт любил, любил и в грязи, и в царских одеяниях, несчастную и торжествующую, веселящуюся и находящуюся в упадке – Блок был настоящим патриотом.
Духовная тематика не была основной в лирике Блока. Но то немногое, что было написано им в этом направлении, представляет собой немалый интерес не только потому, что эти стихи написаны великим русским поэтом, а главное потому, что эти стихи принадлежат перу типичного в плане религиозности человеку эпохи разрушения вековых традиций, православных устоев и наступления безбожных годов.
Читая духовные стихи Блока, мы начинаем лучше понимать, что привело народ к восстанию, революции и разгрому Российской империи. Ответ на этот вопрос мы узнаем, обратившись к анализу некоторых стихотворений поэта.
Анализ стихотворений
Старушка и чертенята
Побывала старушка у Троицы
И всё дальше идет, на восток.
Вот сидит возле белой околицы,
Обвевает ее вечерок.
Собрались чертенята и карлики,
Только диву даются в кустах
На костыль, на мешок, на сухарики,
На усталые ноги в лаптях.
"Эта странница, верно, не рада нам –
Приложилась к мощам – и свята;
Надышалась божественным ладаном,
Чтобы видеть Святые Места.
Чтоб идти ей тропинками злачными,
На зеленую травку присесть…
Чтоб высоко над елями мрачными
Пронеслась золотистая весть…"
И мохнатые, малые каются,
Умиленно глядят на костыль,
Униженно в траве кувыркаются,
Поднимают копытцами пыль:
"Ты прости нас, старушка ты Божия,
Не бери нас в Святые Места!
Мы и здесь лобызаем подножия
Своего, полевого Христа.
Занимаются села пожарами,
Грозовая над нами весна,
Но за майскими тонкими чарами
Затлевает и нам Купина…"
Июль 1905
Исследовательница духовной поэзии Блока М. В. Михайлова пишет об этом стихотворении: "Смотрите, как странно: собрались какие-то звери, карлики, чертенята и говорят: "А мы здесь прославляем, лобызаем подошвы своего полевого Христа". Эти стихи на грани кощунства, с одной стороны, а с другой стороны, если мы вспомним всю метафизику материи, всю метафизику природы, которая очень развита в христианском богословии: Божий мир сотворенный как отражение Славы Творца, то понятно, что здесь речь не идет о насмешке над церковной святостью, а речь идет о том, что святость какими-то тайными путями непонятными проницает всю родную землю, вся Россия, вплоть до болотной кочки, пронизана Божией любовью". Это очень верно подмечено М. В. Михайловой. Даже в самом псалтыре мы находим такие слова, свидетельствующие о вездесущем присутствии Бога: "Камо пойду от Духа Твоего? И от лица Твоего камо бежу? Аще взыду на небо – Ты тамо еси, аще сниду во ад – тамо еси. Аще возму криле мои рано и вселюся в последних моря – и тамо бо рука Твоя наставит мя и удержит мя десница Твоя" (Псалтырь, псалом 138, стихи 7-10). Таким образом, то, что Блок нам показал лесных жителей, поклоняющихся Богу у себя же в лесу, не является противоречием тому, чему нас учит православная вера.
Побывала старушка у Троицы
И всё дальше идет, на восток.
Старушка возвращается от Троицы. Троица в своём первоначальном значение – это имя триединого Бога: Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа Святого. Бабушка побывала в храме, а значит и у самого Господа в гостях. А дальше она идёт на восток. В христианской религии восток и запад имеют свои особенные значения. Восток – это символ воскресения Христа, восток символично считается стороной света, добра. Запад же, наоборот, символ тьмы, антихриста, зла. Поэтому все храмы строятся таким образом, чтобы алтарная часть смотрела на восток. А когда человек принимает крещение, его и его крёстных священник просит плюнуть на запад, показывая этим отречение от всякого зла. Старушка наша идёт на восток, значит она стремится к свету, добру, к Господу Богу.
Собрались чертенята и карлики,
Только диву даются в кустах
На костыль, на мешок, на сухарики,
На усталые ноги в лаптях.
В первой строчке данной строфы говорится о чертенятах и карликах, которые ассоциируются у нас сразу же с нечистью, слугами сатаны. Но всё-таки в этом стихотворении речь идёт не о богоборческих силах, а о безобидных лесных жителях. Здесь ощущается некий языческий мотив. Вспомним, ведь по поверьям Древней Руси во всех местах земли, будь то лес, река, степь или человеческий дом – везде есть свои обитатели (домовые, русалки, лешие, водяные и другие), которые совсем не обязательно являются вредоносными для человека. Так и здесь карлики и чертенята "диву даются", смотря на редкого в их владениях гостя. И настроены они вполне доброжелательно.
"Эта странница, верно, не рада нам –
Приложилась к мощам – и свята;
Надышалась божественным ладаном,
Чтобы видеть Святые Места.
И более того, они даже думают, как они недостойны по сравнению со старушкой.
И мохнатые, малые каются,
Умиленно глядят на костыль,
Униженно в траве кувыркаются,
Поднимают копытцами пыль…
Они словно малые детишки начинают заигрывать со странницей. Чувствуя, исходящую от неё только что полученную благодать, приходят в умиление и восторг. Ну разве злые силы стали бы себя так вести?
"Ты прости нас, старушка ты Божия,
Не бери нас в Святые Места!
Мы и здесь лобызаем подножия
Своего, полевого Христа.
Здесь карлики вступают в диалог с паломницей. Они рассказывают о том, что и у себя воздают почтение Богу, и здесь ощущают милость Всевышнего, что вовсе не нужно им уходить куда-то далеко в святые места на поклонение перед великими святынями, чтобы получить благодать Господа Бога.
Занимаются села пожарами,
Грозовая над нами весна,
Но за майскими тонкими чарами
Затлевает и нам Купина…"
В последней строке упоминается Купина. Неопалимая Купина – в Пятикнижии горящий, но не сгорающий терновый куст, в котором Бог явился Моисею, пасшему овец в пустыне близ горы Синай. Когда Моисей подошёл к кусту, чтобы посмотреть, "отчего куст горит огнём, но не сгорает" (Исход. 3:2), Бог воззвал к нему из горящего куста, призвав вывести народ Израиля из Египта в Обетованную землю. В христианстве Неопалимая Купина — один из ветхозаветных прообразов, указывавших на Богоматерь. Эта купина знаменовала собою непорочное зачатие Богоматерью Христа от Духа Святого. В стихотворении даётся какой-то фантастический образ Купины, который, вероятно, является знаком маленьким лесным жителям о том, что и их Господь помнит и любит.
* * *
Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням,
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в божий храм.
Три раза преклониться долу,
Семь – осенить себя крестом,
Тайком к заплеванному полу
Горячим прикоснуться лбом.
Кладя в тарелку грошик медный,
Три, да еще семь раз подряд
Поцеловать столетний, бедный
И зацелованный оклад.
А воротясь домой, обмерить
На тот же грош кого-нибудь,
И пса голодного от двери,
Икнув, ногою отпихнуть.
И под лампадой у иконы
Пить чай, отщелкивая счет,
Потом переслюнить купоны,
Пузатый отворив комод,
И на перины пуховые
В тяжелом завалиться сне…
Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
26 августа 1914
В этом стихотворении Александр Блок не столько говорит о духовных вещах, сколько о самой России его времени. М. В. Михайлова говорит об этом стихотворении следующее: "Написано в 1914 году. Стихи поистине страшные. Вот оно, это удивительное состояние русской жизни, когда можно пойти в храм и в тот же день совершить страшные злодеяния, жить во внешнем христианском благочестии, а на самом деле ничего не знать ни о Христе, ни о Евангелии.
Блок это видел прекрасно, он понимал, что это состояние духа во многом привело к революции".
Уже с первых строк ощущается размах широкой души русского человека, который всё делает в полную силу, и даже впадая в крайности:
Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням…
Но разгульность и максимализм не являются единственными чертами русского человека. Русскому так же всегда была свойственна религиозность.
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в Божий храм.
В сознании русского человека испокон веков сочетались два этих противоречащих друг другу качества: Безудержное веселье и глубокое покаяние.
Три раза преклониться долу,
Семь – осенить себя крестом,
Тайком к заплеванному полу
Горячим прикоснуться лбом.
Но, как показывает нам поэт, это покаяние в его время стало неискренним. И человек, едва выйдя из стен ограды храма, тут же вновь становится жестоким, эгоистичным и алчным.
А воротясь домой, обмерить
На тот же грош кого-нибудь,
И пса голодного от двери,
Икнув, ногою отпихнуть.
И всё это делается с таким видом, словно так и должно быть. При чём человек совершенно не осознаёт, что это неправильно. Такая жизнь становится для него нормой. В этом и кроется падение души.
И под лампадой у иконы
Пить чай, отщелкивая счет,
Потом переслюнить купоны,
Пузатый отворив комод,
И на перины пуховые
В тяжелом завалиться сне…
Но всё-таки Блок любит Россию в любом её состоянии: и в упадке, и в нищете; и в тяжелое для неё время он, как верный сын, остаётся при своей матушке-Родине.
Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
* * *
Ты отошла, и я в пустыне
К песку горячему приник.
Но слова гордого отныне
Не может вымолвить язык.
О том, что было, не жалея,
Твою я понял высоту:
Да. Ты – родная Галилея
Мне – невоскресшему Христу.
И пусть другой тебя ласкает,
Пусть множит дикую молву:
Сын Человеческий не знает,
Где приклонить ему главу.
30 мая 1907
В этом стихотворении любовные мотивы сливаются с религиозными. Когда мы только начинаем читать это стихотворение, у нас складывается впечатление, что брошенный лирический герой страдает по ушедшей возлюбленной.
Ты отошла, и я в пустыне
К песку горячему приник.
Но слова гордого отныне
Не может вымолвить язык.
Но в то же время у нас складывается аллюзия на один евангельский фрагмент, в котором говорится об искушении Иисуса в пустыне сатаной после сорокадневного поста Спасителя. После поста плоть смиряется и поэтому здесь говорится о том, что не может вымолвить язык и одного гордого слова. И мы знаем, что смирение является очень сильным оружием против бесов.
О том, что было, не жалея,
Твою я понял высоту:
Да. Ты – родная Галилея
Мне – невоскресшему Христу.
И здесь, во второй строфе уже прямо говорится о том, что пустынный страдалец – это и есть Христос. А в роли возлюбленной выступает Галилея – место, где провёл своё детство и юность Иисус. Но почему же Христос называет здесь себя невоскресшим? А называет так он себя потому, что здесь в силу опять вступают любовные мотивы. Возлюбленная Галилея покинула Христа и поэтому Иисус, как брошенный несчастный влюблённый просто не в силах воскреснуть.
В последней строфе переживания лирического героя достигают своей вершины.
И пусть другой тебя ласкает,
Пусть множит дикую молву:
Сын Человеческий не знает,
Где приклонить ему главу.
Итак, в этом стихотворении образ Мессии и Галилеи представлены нам как образы влюблённого и возлюбленной, но любовь эта, увы, несчастна, она не взаимна, та, что любима, покидает любящего, оставляя его совсем одного.
Михайлова М. В. Пишет об этом лирическом произведении следующее: "Стихотворение все построено на евангельских цитатах: поэт говорит о России, в то же время о Галилее, в которой Христос был принят, но ведь и оплакивает он потом Иерусалим, и умирает он на Голгофе в Иерусалиме, не на родной земле. Так вот для Блока Россия – это и самая большая надежда, и самая большая печаль, потому что последние годы его жизни – это размышления о судьбах России и очень сложная встреча с русской революцией". То есть, исследовательница, как мы видим, интерпретирует образ Христа и Галилеи как собственное отношение к своей Родине.
Даже в стихотворениях, в которых Александр Блок обращался к духовной тематике, мы видим отражение не только религиозного сознания поэта, но главным образом отношения к России, к тому, что происходило в ней во время жизни Александра Александровича. Через духовное состояние народа Блок показывает нам состояние всей страны в предреволюционные годы и после. Революция, по мнению Блока, была тем очистительным пожаром, в котором очень нуждалась его страна. В пламенной статье "Интеллигенция и Революция", написанной вскоре после Октября, Блок восклицал: "Что же задумано? Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым, чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью… Всем телом, всем сердцем, всем сознанием — слушайте Революцию". Увлечённый этой идеей, поэт в 1918 году пишет поэму "Двенадцать", в которой также присутствуют евангельские мотивы.
Таким образом, можно сделать вывод, что духовная тематика в лирике Блока становится окном в раскрытии более значимой для поэта темы Родины. Православие и Россия слились в единое целое: уже невозможно, казалось бы, представить нашу страну без этой веры. Но всё-таки приходят безбожные времена… Отражение этого надрыва в истории нашей страны, этого страшного времени мы и видим в поэзии Александра Блока.