В курятнике. Здесь раздался такой крик, что бедный Л ю д в и г чуть не оглох. Подтвердились его самые мучительные опасения насчет компании, в которую он попал.
- Помогите!
- Тревога!
- Здесь Лиса!
- Спасайся кто может!
- Куда ты, куда ты, куда ты...
МАДЛЕН (дородная наседка, мать Тутты). Негодница, ты кого привела сюда?!
ТУТТА. Мама, вели всем замолчать! Я все объясню!
МАДЛЕН. Тихо!
ТУТТА. Не бойся, Людвиг! Они сами обалдели от страха! П-пе-перестаньте!
МАДЛЕН. А ну-ка, тихо! Все целы, никто не задушен пока? Зато, я смотрю, наш гость почти в обмороке... Как это понять, Тутта? Где ты взяла его?
ТУТТА (в наступившей тишине). Знакомьтесь - это Людвиг! четырнадцатый! Ларссон! Он замечательный и ему можно верить.
МАДЛЕН. Ларссону - можно верить?! Ты глупа, дочь моя...
ЛЮДВИГ. Она умнее некоторых взрослых!
ТУТТА. Молчи! Я только хотела сказать, как хорошо ты воспитан, а ты все портишь... Да, его бабушка была Лисой, он не отрицает, но сам он...
МАДЛЕН. Что значит - бабушка? А его отец? Я, слава богу, знаю его папочку не понаслышке... Мы близко знакомы и общались так, что это не забудется до конца моих дней...
ТУТТА. Но сам Людвиг - другой!
МАДЛЕН. Он питается незабудками? У него крылышки? Он играет на флейте? Как это - «он другой»?! Лис есть лис! Погляди, как он глотает слюну, как он ощетинился...
ТУТТА. Да, он очень голоден, он с утра ничего не ел...
МАДЛЕН. И поэтому ты привела его в курятник?! Молодец!
ЛЮДВИГ. Но я правда хочу есть! Очень!
ТУТТА. Все! Иди сюда! Ешь! Не знаю, понравится ли тебе это...
Людвиг подлетел к миске и стал торопливо глотать.
МАДЛЕН. Смотри-ка... А я уже решила, что он начнет прямо с меня!
ЛЮДВИГ (с набитым ртом). Что вы! Я не ем старой курятины…
МАДЛЕН. Да-а... (Тутте.) И это, по-твоему, называется хорошим воспитанием? (Людвигу.) Вот что: подкрепляйся живее и уноси отсюда ноги. Сейчас вернется Петрус Певун, - сомневаюсь, что он будет в восторге, увидев одного из Ларссонов... Ты, может, и отличаешься чем-то от них, судя по всему - недотепа... Но гляди, дочь моя: пригласишь на ужин кого-нибудь еще из их рода - и завтракать тебе уже не придется никогда!
ЛЮДВИГ. Послушайте! Я вспомнил! Вы все в опасности!
Наступила тишина.
Сегодня ночью к вам собирается Лабан! Это самый способный негодяй в нашей семье!
ТУТТА. Ты же обещал, что нас не тронет теперь ни один лис?
ЛЮДВИГ. Но я только что вспомнил, как он грозился... точно... этой ночью! Я не слишком поздно вспомнил, а? Вы успеете придумать что-нибудь?
Испуганно запищали цыплята.
МАДЛЕН (детям). А ну, цыц – нечего паниковать! Спасибо, Людвиг: всегда можно выкрутиться, если знаешь о беде заранее. Ничего, путь этот тип явится - Максимилиан будет на посту, да и мы сами не станем сидеть сложа крылья... Твой дружок, Тутта, и вправду очень симпатичен!
ТУТТА (матери). А я что говорила?
И тут величавой поступью хозяина вошел П е т р у с П е в у н.
ПЕТРУС. Мадлен, четверть девятого, пора всем укладываться... (Увидел гостя, в ужасе.) Что такое?!
МАДЛЕН. Петрус, дорогой, у нас…
ПЕТРУС. Лис в доме?! Караул! Максимилиан, сюда!
МАДЛЕН. Петрус не горячись, это не враг...
ПЕТРУС. Что-что? Может быть, у меня уже куриная слепота и я не узнаю рыжего вора?! Это вы тут одурели совсем... или он запудрил вам мозги, этот хитрец... Сидят и мирно беседуют... С кем?! Бабы есть бабы... Максимилиан! Кукареул! Держи бандита!
Раздался лай. Он с новой силой возбудил страсти в курятнике: Тутта и Мадлен что-то доказывали Петрусу, а тот не слушал и орал как недорезанный; цыплята пищали, куры кудахтали, а бедный Людвиг подвывал. Вот дверь распахнулась, и вбежал М а к с и м и л и а н.
ТУТТА. Беги, Людвиг, миленький!
ЛЮДВИГ. Да? А по-моему, это уже все... финиш! (Исполняет несколько обманных маневров, коротких перебежек.)
Максимилиан рыча последовал за беглецом. ЗТМ
Картина седьмая
Враг мой - брат мой...
Свет в курятнике гаснет, и освещается двор. Здесь Л ю д в и г мечется в поисках укрытия. Стоит большой ящик или что-то вроде этого - он смущает Людвига своим торжественно центральным положением посреди двора, но ничего другого нет, и лисенок забирается туда. А Максимилиан в бешеном темпе начинает делать бесполезные круги. И выдыхается.
МАКСИМИЛИАН (превозмогая одышку). После такой погони мне должны кислородную подушку выносить! И камфару! И бром...
ЛЮДВИГ (высунувшись из конуры). Добрый вечер... А знаете, моя мама - она раньше работала в лесной аптеке, и лекарств у нас дома полным-полно... Может, вам принести?
МАКСИМИЛИАН. Минуточку... Это как понимать?!
ЛЮДВИГ (зажмурившись). Сейчас укусит... Это понимать надо так, что больше мне негде было спрятаться... Се ля ви!
МАКСИМИЛИАН. Се ля ви?!
ЛЮДВИГ (изо всех сил стараясь быть светским). Да, так в Париже отвечают на самые трудные вопросы. Вы не бывали там? Говорят, неплохое местечко Париж... если жить там, конечно, не в зоопарке. Понастроили, понимаете, этих звериных тюрем - не знаю, как вам, а мне лично это как-то отбивает охоту знакомиться с людьми...
МАКСИМИЛИАН. Что это ты затараторил? На самом деле ты такой наивный или прикидываешься? «Се ля ви... Париж... неплохое местечко...» Ты что, забежал сюда чайку оить? Ты понимаешь, где ты и кто перед тобой? Нет, какое нахальство и какой тонкий расчет - спрятаться в моей собственной конуре!.. Даже не уверен, что так хитроумно мог бы рассчитать сам Ларссон-старший...
ЛЮДВИГ. Спасибо. Я так и подумал, что вы подумаете, что я не додумаюсь до этого. А Ларссон-старший - это мой папа, я ему передам, что вы меня похвалили, можно? Он вас очень уважает, ему будет приятно...
МАКСИМИЛИАН. Да, яблоко от яблони не далеко падает. Ты малыш далеко пойдешь. Впрочем, как и твой папочка! Однажды я застукал его здесь во время страшной грозы: гром гремит, молнии сверкают, кусты трещат, а мы с ним бежи-и-им во все лопатки... На его левой задней должна была остаться отметина на всю жизнь с того дня - от меня подарок!
ЛЮДВИГ. Вот сейчас приду - и тут же попрошу, чтоб он показал!
МАКСИМИЛИАН. Сейчас придешь? Какая, однако, легкомысленная уверенность... Нет, милок, вряд ли: мой долг - взять тебя за шкирку и доставить Хозяину!
ЛЮДВИГ. Я знаю... А вам нетрудно будет это сделать?
МАКСИМИЛИАН. Мне? То есть как? Почему?
ЛЮДВИГ. Потому что вы не злой..
МАКСИМИЛИАН. Нет, я вас не уговариваю, я готов к самому плохому... Только удивительно, что у этого «самого плохого» такие понимающие глаза, как у вас... Вам было бы легче поймать меня неожиданно... Как в той песне, помните?
Но смерть, полна коварства,
Его подстерегла
И нанесла удар свой
Ножом из-за угла...
А вы разве полны коварства?
МАКСИМИЛИАН. Я - нет... То есть, не совсем…полон… Смотри-ка, стихи... А сам, случайно, не балуешься этим? Не сочиняешь?
(Людвиг покаянно закивал: да, мол, грешен.)
Кроме шуток? А ну... дай-ка мне рифму на слово... «озеро»! Можешь? «Озеро» - раз... «Озеро» - два... «Озеро» - два с половиной...
ЛЮДВИГ. «Заморозило»!
МАКСИМИЛИАН. Ты глянь, а! «Заморозило»... Сила! А я не мог... Слушай, друг, а у тебя это как началось? Вот я, к примеру, сперва просто подвывал...
ЛЮДВИГ. Это обязательно. Сначала чувствуешь какую-то музыку.
МАКСИМИЛИАН. Во-во, точно! А я, понимаешь, только позавчера начал. Всю ночь выть хотелось - такое настроение было... И тогда, понимаешь, может и несолидно, но - я первый раз в жизни стихи стал складывать. В мои-то годы! Складываю и тихонечко так, про себя подвываю:
1. Не больно-то весело цепью греметь, -
Спросите у пса у любого!
Но будешь греметь, коли хочешь иметь
К обеду остатки жаркого...
2. Не очень-то сладко зависеть весь век
От кожаной плетки свистящей!
Но вспомнит Хозяин, что он - человек,
И косточки выдаст послаще...
Ну как, не очень стыдно?
ЛЮДВИГ. Да что вы! Нисколечко.
МАКСИМИЛИАН (оправдываясь). Понимаешь, плетку и цепь я, честно говоря, вставил, чтоб жалостней было. Цепь - это у нас редкий случай. И плеткой у нас не машут зря, ты не думай...
ЛЮДВИГ. Я верю, верю, но вы не объясняйте нечего, вы лучше дальше пойте!
МАКСИМИЛИАН.
3. Я не из кошачьей породы подлиз,
И кормят меня не напрасно:
Я сторож, я кур охраняю от лис,
И курам со мной безопасно!
4. Не раз я трепал воровской рыжий мех,
И плутам бывало несладко!
Воспитывать яйца могли без помех
Пеструшки мои и хохлатки...
Тебе милок, не очень обидно слушать такие вещи?
ЛЮДВИГ. Совсем почему-то не обидно!
МАКСИМИЛИАН. Брось... немножко-то задевает! Ну, а в конце у меня идет самое главное. Самое такое, от чего хотелось выть:
А нынче мой хвост безутешно повис,
И сам я печалью измаян:
- Ты, брат, постарел для охоты на лис, -
Сказал в понедельник Хозяин...
Такие дела. Между прочим, в понедельник тобой еще и не пахло, а он уже высказался... Наверное, оттого, что глаза у меня слезятся. Так, без причины... слезятся, и все тут. Ну, а сегодня мы с тобой дали ему факт, законное основание... Ладно! Ты скажи, как стихи-то?
ЛЮДВИГ. Честно?
МАКСИМИЛИАН. А как же? Только имей в виду: отрицательное мнение меня не интересует! Не надо его мне. Ну, в самом деле, зачем? И так, понимаешь, жизнь собачья, а ты еще последнюю радость отнимаешь...
ЛЮДВИГ. Не отниму, нет! Но если я скажу, что это здорово, вы же подумаете, что я подлизываюсь...
МАКСИМИЛИАН. Ещё чего, на похвалу-то я не обижусь... но ты прав, вообще-то чепуха получается. Держать пленника за горло и требовать искреннего, чистосердечного мнения о своих стихах! Тем более на такую острую для него тему... Нет, нам бы иначе с тобой потолковать, в свободной, так сказать обстановке...
ЛЮДВИГ. Мне прийти в другой раз? Я могу...
МАКСИМИЛИАН. Только попробуй! Не хватало еще, чтоб Хозяин накрыл меня во время поэтической дискуссии с Лисом! Знаешь, лучше бы ты все-таки был обыкновенным прохвостом, непоэтическим... Сдал бы я тебя с рук на руки и заработал бы на этом хозяйскую милость, и сытные харчи, и спокойный сон без всяких там угрызений... Ладно, вытряхивайся отсюда! Стой! (бежит в бутку) Вот тебе косточка на дорогу - взамен той курятины, что ты пронес мимо рта... ЛЮДВИГ. Спасибо, не надо…
МАКСИМИЛИАН. Бери, бери - она мозговая, кажется... И жми по этой тропинке через огороды...
ЛЮДВИГ. Да, я помню - мимо того дурака в шляпе, у которого самолюбия нет... Спасибо вам, дорогой Максимилиан! За все спасибо... Вас не зря уважают!
МАКСИМИЛИАН (ворчливо). Вот уволят меня - я буду утешаться этим! Забудь дорогу в курятник - слышишь? - или тебе придется еще не так меня зауважать!
(Залаял вслед Людвигу, давая понять, что дружба - дружбой, а служба - службой.)
Картина восьмая
Дама из пасьянса
Лисья нора. Ночь. П а п а и М а м а Л а р с с о н ы не смыкали глаз и не собираются. Маму лихорадит. Папа раскладывает пасьянс.
МАМА. Он же совершенно беззащитен с этой своей искренностью, с этой дурацкой правдивостью! О боже... А вдруг он затеял разоблачать Гиену Берту? Выяснять, где у нее совесть? Ты только представь себе это!.. Тогда он валяется где-то с прокушенным горлом!
ПАПА. Лорочка, ну зачем такие страсти? На рассвете мы объявим общелесной розыск...
МАМА. Доживу ли я до рассвета? А тут еще Лабан - почему именно сегодня ему понадобилось идти на эту опасную операцию? Зачем ты ему позволил?
ПАПА. Лора, ну причем здесь я, парню приспичило! И потом, его уже мало интересует мое мнением, он смотрит сквозь меня... (раскладывая пасьянс) Любопытно…очень любопытно… Смотри: Людвиг - это бубновый валет... И что любопытно - при любом раскладе за ним увязывается эта дама!
МАМА. Оставь, пожалуйста! Это ребенок! Если у тебя игривые мысли даже в такую ночь, одни дамы в голове, то хотя бы не притворяйся, что думаешь о мальчике! Эгоист! (Смахнула карты со стола.)
ПАПА. Лорочка, к чему такая истерика!?
МАМА. Я мать! И двое моих детей, может быть, на краю гибели.
И тут победно распахнулась дверь. Это - Л ю д в и г.
ЛЮДВИГ. Я уже не на краю, мамочка! Вот он - я!
МАМА. Мальчик мой... (Бросилась к нему, обцеловала.)
ПАПА. Не думаю, что сейчас уместны эти нежности... Не тискай его, Лора... Он заслуживает совсем другой встречи! Где ты был?
МАМА. Отец, потерпи со своим допросом, дай ребенку поесть, пока он не свалился от голода!
ЛЮДВИГ. Не волнуйся, мамочка, я уже ужинал. Все нормально.
ПАПА. Где ты ужинал? С кем?
ЛЮДВИГ. Я все расскажу, это долгая история... Только сперва вы мне скажите: где Лабан?
Родители переглянулись.
МАМА. А с чего ты взял, что его нет дома?
ПАПА. Ты встретил его?
ЛЮДВИГ (мрачно). Если бы! Тогда я повис бы на нем и никуда не пустил, домой приволок бы... Ну ничего, он и так будет иметь бледный вид... Значит, он уже там, да?
ПАПА. Где «там»? И как это понять? Ты желаешь своему брату беды?
ЛЮДВИГ. Я того ему желаю, на что он сам напрашивается!
МАМА. Вы братья, Людвиг! Вы оба из одного живота!
ЛЮДВИГ. Я это знаю давно, но сама ты раньше говорила, что нас в капусте нашли... Это очень трудно, я понимаю, - крепко запоминать, кому что и как вы наврали...
МАМА. Как ты говоришь с матерью?!
ЛЮДВИГ. А разве «вранье» - это грубое слово? Мне казалось, в нашей семье это хорошее, уважаемое слово - как «талант», например, или «геройство».
ПАПА (опять переглянувшись с мамой). Ну вот что: ты не дорос еще ловить мать с отцом на противоречиях! И мы за них не краснеем. Противоречия, если хочешь знать, - это основа развития, закон жизни...
ЛЮДВИГ. Понимаю! Например, зайцы и Ежик Нильс - они дружили со мной, дружили, а потом стали говорить про меня гадости. Это - закон жизни? Или Сова Илона - она знает правду, а сказать боится... Это основа развития?
ПАПА. Да! Впрочем, нет! Ты запутал меня... Я говорил о противоречиях высшего порядка, при чем тут Сова и зайцы?! Где ты был, отвечай мне! Ну? Выкладывай - или ты увидишь противоречие между отцовской любовью и отцовским ремнем!
ЛЮДВИГ (набравшись духу). Я был так, где сейчас Лабан.
МАМА. В курятнике?!
ЛЮДВИГ. Так и быть, скажу все. В этом районе живет моя новая приятельница - Тутта Карлсон...
ПАПА (маме). Ну? А я что говорил? Эта дама в моем пасьянсе буквально шла за ним по пятам...
МАМА. Отстань со своими дамами! Сынок, я что-то не соображу... Что значит «в этом районе»? Где ты ужинал?
ЛЮДВИГ. Ну там, в курятнике... Тутта меня пригласила.
ПАПА. Позволь... Ты хочешь сказать, что был там открыто, не таясь?
ЛЮДВИГ. Да, а что?
ПАПА. И ты не видишь в этой ситуации никакой остроты... никакого противоречия?
ЛЮДВИГ. Почему, вижу. Нормальное противоречие. Высшего порядка. Закон жизни. Все, как ты говоришь.
ПАПА (отдуваясь). Лора, налей мне, лапонька, минеральной... Ну, сынок, тебе крупно повезло, что ты не встретился со старым Максимилианом - вот уж кто не стал бы твою трапезу в курятнике наблюдать с философским спокойствием...
ЛЮДВИГ. Почему? Мы с ним встретились, я был в его конуре, он угостил меня отличной костью и похвалил - за что? Нипочем не догадаетесь! - за хитрость!
МАМА. Боже, какой фантазер!
ПАПА. Вчера чуть не доконал нас своим правдолюбием, а сегодня врет без меры и удержу! А лгать надо, во-первых, чужим и, во-вторых, тоньше, сынок, тоньше и правдоподобнее...
ЛЮДВИГ. Я не вру - ни тонко, ни толсто! Я говорю правду и могу доказать! У тебя есть памятный подарочек от Максимилиана, верно? Отметина на левой задней - след погони, которая была в грозу, в начале мая! Есть она?
ПАПА (схватился за щиколотку). Ну, предположим, есть... А почему он не показал, какой сувенир оставил ему я в ту ночь? О, это было незабываемо... Молнии сверкали, гром грохотал, кусты трещали, а мы с ним, как два марафонца, жали во все лопатки... Только он явно поскромничал: и у него есть зарубочка с того дня, и у него!..
МАМА. Может, хватит боевых воспоминаний? Я поняла, что мальчик не врет, но это меня совсем не успокоило. Мы еще не разобрались с этой Туттой Карлсон...
Распахнулась дверь, и в нору ввалился, стеная и причитая, Л а б а н. На его хвосте висит какой-то прямоугольный предмет.
ЛАБАН. Отцепите! Отцепите скорей... Мама, я при смерти! Отец, если ты сейчас не отцепишь эту штуку, мне - хана... (Валится на диван.)
МАМА (папе). Ну скорее же! Помоги мальчику! Что надо - клещи, напильник?
ЛЮДВИГ. Паяльник!
ПАПА. Ничего не требуется... я голыми руками...
Из детской половины явились на крики Л е о, Л а у р а, Л у и з а - босые, в ночных рубашках.
ЛУИЗА. С гостинцем на хвосте вернулся, да?
ЛЕО. А хвалился-то, хвалился...
МАМА. Ну почему так долго, отец?
ПАПА. Пружина, оказывается, серьезная... Безумная ночь! Надо же: Лис угодил в мышеловку... И это самый толковый из моих детей!
ЛЮДВИГ. Есть поговорка: пошел по шерсть, а вернулся стриженым!
ЛАБАН. О-о-о... Путь он заткнется!
МАМА. Может, позвать Бобра Вальтера?
ПАПА. Твой Бобер Вальтер - он такой же слесарь, как я химик! (С облегчением.) Все, готово... Тащи йод, Лора, и пластырь. (Лабану.) Как же тебя угораздило?
ЛАБАН. Они... они как будто ждали меня... Я ведь не знал, что это ловушка, а из нее так хорошо пахло сыром... И когда она захлопнулась, они подняли меня на смех... Все... Петух, куры, цыплята - кажется, хохотали даже яйца... (Отпихивая склонившуюся над ним мать.) Жжется же... черт! Уберите ваш паршивый йод!
ЛАУРА. Ну и загнешься от заражения крови!
ЛЮДВИГ. Есть еще поговорка: не глотал бы мух, так не вырвало бы.
ЛАБАН. У-у-у! Убью, если не закроешь пасть!
ПАПА. Лора, если ты не хочешь моего инфаркта, немедленно уложи всю ораву! Мои нервы на пределе. Людвиг, больше ни одной поговорки! Лабан, больше ни единого стона - изволь терпеть, быть мужчиной... Остальных чтоб я тоже не слышал до утра!
МАМА. Пошли, дети. (Пропускает вперед себя детей, бережно придерживая раненого Лабана.)
ПАПА. Нет, ты, Людвиг, задержишься.
Людвиг остался.
МАМА (в дверях). Отец, разберись насчет той дамочки из твоего пасьянса.
ПАПА. Да-да, не учи ученого. Ближе, сынок. Еще ближе ко мне...
Людвиг подходит.
Нет, глаза не отводить! Отвечай: ты ведь имеешь отношение к этой мышеловке?
ЛЮДВИГ. Ну как тебе сказать, папа?..
ПАПА. Прямо, как подобает правдолюбу. Ты ведь заранее объявил, что Лабан будет иметь бледный вид... Что ты сделал? Предупредил Максимилиана?
ЛЮДВИГ. Нет, не его! Я почувствовал, что сказать ему - это будет... ну как-то нечестно, неправильно... вроде фискальства. А сказать Тутте и ее семье - это надо, иначе будет подлость, иначе им не спастись...
ПАПА. Итак, твоя новая подружка - Курица?
ЛЮДВИГ. Нет. Она сказала, что нет.
ПАПА. Кокетничала, и только. Ну какая она? Опиши.
ЛЮДВИГ. Описать Тутту Карлсон? А в стихах можно?
ПАПА. Уже и стихи сварганил? Фантастика... Ну-ну, я весь внимание.
ЛЮДВИГ.
Образ твой и все его оттенки
Я навеки в памяти унес:
Желтый пух и тонкие коленки,
Чистый голос, милый рот и нос!
ПАПА. Да... Все ясно. Не скрою, даже я смог представить себе нечто воистину очаровательное... Желтый пух, говоришь? И тонкие коленки? Это из-за них, стало быть, у Лабана кровоточит хвост? Вот что я скажу тебе, сынок: во-первых, никогда не сболтни Лабану о своей роли в этом деле. Убьет. И процентов на шестьдесят будет прав. А во-вторых, у меня довольно противоречивое отношение к этой дружбе... В будущем, хочешь ты того или нет, тебе предстоит облюбовать другую подружку - с более прочными коленками и с таким же мехом, как у тебя самого, вместо желтого пуха. Да-да, так уж заведено, и судьбу не переспоришь. Но пока... пока я не стал бы возражать против ваших встреч... Легальное посещение курятника - в этом есть смысл. Есть, есть... Так что я не против.
ЛЮДВИГ. Какой смысл?
ПАПА (глядя поверх него). Да это так - полуабстрактные соображения в разрезе перспективного планирования... Ты все равно не поймешь. Иди спать, сынок.
ЛЮДВИГ (озадаченный, уходит). Спокойной ночи...
ПАПА (закатывая глаза и пружиня на носках). «Образ твой и все его оттенки я навеки в памяти унес: желтый пух и тонкие коленки...»
Свет гаснет.
Картина девятая
Тайны хочется всем
На лесной тропе. Здесь происходит небольшое стихийное собрание в составе: Е ж и к Н и л ь с, З а й ч и х а - м а т ь, ее дети Ю к к е - Ю и Т у ф ф а - Т у, С о в а И л о н а.
НИЛЬС. Нет, это форменное безобразие! Не знаю, как вам, а мне, например, надоело видеть табличку «Ушла на базу»!
ЗАЙЧИХА. Действительно! Пренебрежение к покупателям доходит уже до наглости... Я с вами согласна: надо коллективную жалобу.
ЮККЕ-Ю. Мама, мы пойдем играть, можно?
ЗАЙЧИХА. Подождите.
НИЛЬС. Так давайте сразу от слов к делу. У кого есть бумага? (Юкке и Туффе.) А, у вас портфели с собой? Прекрасно. Вырвите нам аккуратный двойной листочек.
ТУФФА-ТУ (роется в портфеле). У меня есть, но только в клетку... В клетку годится?
ЮККЕ-Ю. Да годится, все годится, давай скорей, и пойдем.
ЗАЙЧИХА. А я сказала: подождете. Успеете наиграться. Ежик Нильс показывает вам пример защиты своих интересов и прав! Кто этого не умеет, тот вечно будет натыкаться на такие таблички и уходить ни с чем.
НИЛЬС. Вот именно. Просто издевательство... В одиннадцать - она уже ушла. В полпервого - еще не пришла... Надоело! Баста! Вы, ребятки, тоже поставите свои подписи, идет?
ЗАЙЧИХА. Конечно, о чем разговор.
СОВА. А на меня не рассчитывайте.
ВСЕ. Почему?
СОВА. Потому что «Ушла на базу» чаще всего означает «ушла к Росомахе Дагни». Это тетка ее. Значит, Росомаха ей назначила. Значит, ваша критика рикошетом попадает в нее. Ясно? Так что пробуйте, дерзайте, мужайте, штурмуйте, но без меня...
НИЛЬС. Очень мило. Очень. И как не совестно - говорить такое при детях! Они же вырастут приспособленцами!
СОВА. Зачем? Пусть растут храбрецами, пожалуйста! Я только дала информацию...
ЗАЙЧИХА. Они еще, слава богу, не доросли, чтоб соваться в такие дела. Нечего, нечего слушать взрослые разговоры, а ну пошли играть! Граждане... а я-то, я-то хороша: оставила щи на плите и стою тут с вами лялякаю! Вот память, а? Вот склероз!
НИЛЬС. Бегите, не извиняйтесь. Все срочно бегите - выключать холодные утюги, снимать непоставленные пироги, кормить грудью детей школьного возраста...
ЮККЕ-Ю. Тихо! Кто это там? Послушайте...
Все замолкли и услышали песенку Людвига.
ГОЛОС ЛЮДВИГА:
Дорогая мама,
Не сердись на сына, -
Что-то в нем играет,
Но не баловство:
Есть у сына тайна
Цвета апельсина
Или даже солнца самого.
После первого куплета обладатель тайны появился с а м, отпустил присутствующим насмешливый поклон и продолжал свое шествие вместе с песенкой.
ЛЮДВИГ.
Кажется, что просто
Влезть на ту осину,
Одолеть шакалов -
Всех до одного!
А все дело в тайне
Цвета апельсина
Или даже солнца самого!
Я горю-пылаю
Жарче керосина!
Мне бы повидаться -
Больше ничего -
С этой милой тайной
Цвета апельсина
Или даже солнца самого!
ТУФФА-ТУ. Мам, можно нам заговорить с ним?
ЗАЙЧИХА. Не надо! Видите, он уже вполне обходится без вас и даже сияет...
ЮККЕ-Ю. А про что он пел? Тайна какая-то... Апельсинового цвета... (Людвигу, вдогонку.) Эй! Твоя тайна - это тыква, что ли?
ЛЮДВИГ. Тыква на плечах у некоторых! (Скрылся.)
НИЛЬС. Шагает, понимаете, с таким видом, словно у него ни единой пушинки на совести! И поем к тому же... Смотришь на такого счастливца и невольно спрашиваешь себя: позвольте, а на каком основании он так счастлив? Почему так вызывающе он противопоставляет себя всем? Мы тут портим себе нервы, торчим, как идиоты, перед табличкой «Ушла на базу», страдаем, понимаете, от росомах... А бездельник живет себе припеваючи, у него, видите ли, тайна цвета апельсина! Нет, правда, обидно даже... Я тоже мог бы придумать себе тайну другого какого-нибудь цвета и распевать про нее на весь лес, вызывая всеобщую зависть! Но я не могу себе этого позволить. Я думаю обо всех, мне больно за общество в целом, я суечусь, составляю коллективные петиции, первый подписываю их, рискую...
СОВА. Да, но вы еще ничего не подписали.
НИЛЬС. А какой смысл, спрашивается? Вы отказались, почтенная Зайчиха - или, вернее, полупочтенная - тоже юлит, как видите...
ЗАЙЧИХА. Ну-ну, полегче, Ежик Нильс! Я же сказала: мне бежать надо, у меня голубцы пригорают... Окончательно заболталась с вами! (Стремительно уходит.)
НИЛЬС. Щи, черт возьми! Вы забыли: у вас выкипают щи!
(Раздраженно повернулся и зашагал, но какая-то мысль остановила его.) А может быть, это его тайна имеет отношение к Желтому Питону? Цвет, во всяком случае, сходится... Надо будет навести справки. Но хуже всего угнетает его ликующая физиономия... (Зайцам.) Мне это показалось или вы тоже видели, что она у него действительно счастливая, непритворно?
ЮККЕ. Вроде да, непритворно...
Ежик Нильс сплюнул и ушел.
ТУФФА. Юкке, я хочу тайну. Хотя бы маленькую. Людвиг заимел, а мы чем хуже?
ЮККЕ. Ума не приложу, что это может быть. Нет, тайну, конечно, неплохо бы... А какого цвета?
ТУФФА. Может, морковного?
ЮККЕ. Вот видишь: ты сразу все приспосабливаешь к желудку. А тайна - это другое, это что-то для души...
Свет гаснет.
Действие
Третье
Картина десятая
«Поэтом можешь ты не быть...»
Двор Человека - тот самый, где Людвиг гостил у кур и у Максимилиана. Теперь ему оказано суровое гостеприимство: наш герой - в клетке из стальных прутьев, он попался! Поблизости мрачный М а к с и м и л и а н, он не желает удостоить пленника ни единым словом. Появляется П е т р у с П е в у н, которого очень забавляет вся эта ситуация.
ПЕТРУС. Ну что, Макс? Опять сел в калошу? Глупо, не правда ли: Хозяин поймал этого щенка голыми руками! А про тебя сказал: пора, мол, нашему Максимилиану на покой, на пенсию... был, дескать, у него талант к охоте на лис, да весь вышел! Профнепригоден стал Максик наш...
МАКСИМИЛИАН. А ты кто такой? Чего лезешь не в свое дело?
ПЕТРУС. Я говорю то, что слышал, и только. Да это все слышали! Но Человек главного не знает - что теперь ты занят высшими интересами, что тебе просто недосуг гоняться за всякими рыжими пройдохами. Твоя погоня трудней - за образами, за сравнениями, за рифмой... Слушай, а почему бы тебе не податься в город? Устроился бы в какое-нибудь солидное издательство... швейцаром! (Вытянул из хвоста перышко и щекочет им сквозь прутья Людвига.)
Тот отвечает горьким презрением.
МАКСИМИЛИАН. А ты чего хвост распустил, а? Павлин недоделанный! Я вот сейчас встану, не поленюсь...
ПЕТРУС (трусливо ретируясь). Полно, зачем тебе отрываться от творчества ради нас? Сочиняй, хлопай себе ушами в рифму... лови блох... Фу черт, я хотел сказать - образы лови, образы! Ты же шутом стал - курам моим на смех! И вот этому Лисенку... который обнаглел, потому что не сторож перед ним, а шляпа, раззява... литератор блохастый!
Максимилиан решился проучить его, но Петрус успевает убраться.
МАКСИМИЛИАН (уставившись прямо в глаза Людвигу). Над такой раззявой, как я, не грех посмеяться... Ты действительно так думал?
ЛЮДВИГ. Да нет же! Что он знает про меня! Даже мама часто не может угадать мои мысли, - почему он решил, что это так просто?!
МАКСИМИЛИАН. Но ты пришел снова, а ведь я серьезно советовал забыть дорогу сюда...
ЛЮДВИГ. Понимаете, мне очень-очень-очень хотелось...
МАКСИМИЛИАН. В курятник? Понимаю, чего уж тут не понять... Ты оказался неблагодарным! А значит, обыкновенным все-таки прохвостом, не поэтическим...
ЛЮДВИГ. Послушайте, ну мало ли зачем я шел в курятник?
МАКСИМИЛИАН. Ах, ты, наверно, шел стихи нашим курам читать? Хотел воодушевить их на повышение яйценоскости? Ладно, потолковали... (Потрогал клетку.) Прутья у тебя стальные, задвижка тугая - не буду я тебя охранять, противно... (Ушел с видом человека, потерявшего веру в человечество.)
Людвиг положил голову на передние лапы и затосковал под рыдающую музыку... Но - появляется Т у т т а.
ТУТТА. Пин-пин-тересно, что ты тут делаешь?
ЛЮДВИГ (просиял). Я-то? Да ничего особенного. Во всяком случае, я не занят, мы можем поболтать.
ТУТТА. Что не занят - это хорошо... но ведь нельзя сказать, что ты с в о б о д е н?.. Задвижка-то заперта!
ЛЮДВИГ. Да, я это заметил. Ну что ты так смотришь? Да, попался я, попался! Потому что перепутал Человека с пугалом. Подошел к нему и тявкнул: эй ты, вешалка, кого пугаешь? Никто тебя не боится! А оно повернулось и - хвать меня за шкирку!
ТУТТА. Ну знаешь ли! Чтобы живого человека перепутать с пугалом - для этого надо иметь какую-то особенную наивность... просто цыплячью! А еще называется - Лис!
ЛЮДВИГ. Ну посмейся надо мной! И позови всех своих - пусть и они все порадуются, покудахчут... А потом еще дети Человека придут - меня приготовили им в подарок... Тогда вообще цирк начнется!
ТУТТА. Людвиг, миленький, ну не надо так отчаиваться! (Пыхтит над задвижкой клетки.) Нет, одной мне никак не суметь... Но мы придумаем что-нибудь... Тебя - в подарок детям... еще чего! Слишком жирно! Не допущу, чтобы тобой играла эта конопатая шестилетняя кривляка! Я ее называю Кристинка-кретинка...
ЛЮДВИГ. Я шел сюда, чтобы поиграть с тобой... а достанусь вот ей...
ТУТТА. А я говорю, не бывать этому! Надо что-то изобрести... Какой-то лисий ход нужен...
ЛЮДВИГ. Лисий? Значит, изобрести должен я?
ТУТТА. Хорошо бы, конечно, но... нет, тебе слабо! Я сама! Раз ты попался из-за меня, значит, мне тебя и спасать. (Присмотрелась к миске, стоящей возле него в клетке.) Послушай-ка, не ешь эти куски.
ЛЮДВИГ. Почему? Здорово пахнет...
ТУТТА. Вот именно поэтому. Угости Максимилиана, его стали хуже кормить, чтоб он был злее, понимаешь? Он на это кинется, и тогда мы... (Зашептала что-то Людвигу на ухо.)
ЛЮДВИГ (потрясен). Грандиозно! Откуда у тебя такие способности в хитрологии?
ТУТТА (скромно). Это не всегда - только когда очень-очень надо... Сюда кого-то несет! (Скрылась в кустах, так как появляется Максимилиан.)
ЛЮДВИГ. Как настроение, уважаемый?
МАКСИМИЛИАН. Тебе-то что за дело? Сидит в каталажке и заботится о моем настроении...
ЛЮДВИГ. Просто заметил, что вы осунулись.
МАКСИМИЛИАН. О себе думай, о себе... Мне ты уже «помог».
ЛЮДВИГ. А обо мне подумал хозяин - вот, видите. Это вкусно, и тут хватит на троих. Позвольте мне угостить вас?
МАКСИМИЛИАН. Да я бы не прочь, голод - не тетка. Но если это взятка, то она бесполезная: совесть Максимилиана не продается! Вот если ты от души - другое дело...
ЛЮДВИГ. Ну ясно, от души! А что такое «взятка» - я вообще не знаю, мы этого не проходили еще... Милости прошу к столу!
МАКСИМИЛИАН (открывая задвижку и вползая в клетку). Ну и дела: узник делится избытком со своим голодным надзирателем... Порядочки! А жратва действительно - высший сорт!
Только он устроился возле миски, как вдруг Людвиг вылетел из клетки и захлопнул ее за собой. Тутта мигом выпорхнула из-за куста, и им вместе удалось закрыть задвижку.
Эй вы, кошачьи дети! Что это вы затеяли?! А ну, откройте сейчас же!
ТУТТА. Приятного аппетита!
МАКСИМИЛИАН. Ты с ним... заодно?! С этим Лисом? Дура, он же тебя еще не так надует, от тебя только пух полетит!
ТУТТА. А вы не бойтесь за меня, вы кушайте! Счастливо оставаться!
ЛЮДВИГ. Максимилиан, милый, не злитесь чересчур, поберегите нервы... Ну не было у меня другого выхода! Я передам от вас привет папе Ларссону - можно?
МАКСИМИЛИАН. Был бы я твоим отцом - я б тебя драл и приговаривал: «Поэтом можешь ты не быть... но быть прохвостом ты н е м о ж е ш ь!!!»
ТУТТА (Людвигу). Ну что ты слушаешь? Его дело - ругаться, а наше - бежать...
Людвиг и Тутта исчезают.
МАКСИМИЛИАН (трясет прутья клетки). Погоди, еще встретимся! Тысяча чертей!.. Нет, все правильно: в отставку меня! На помойку! Сторожить мусорный бачок! И тут могут увести - нет, и мусорного бачка не доверяйте! Кончился старый Максимилиан... (Завыл - сперва тихонько, затем все откровеннее и горше... Он не врал, говоря, что умеет выть.)
Картина одиннадцатая