ПРЕОБРАЖЕННЫЙ МИР
Вот уже двадцать лет действовали в мире новые силы. В жизнь большинствалюдей перемены входили постепенно, час за часом, хоть и заметные, но нестоль резкие, чтобы подавлять своей внезапностью. Однако нашелся человек,глазам которого все то новое, что внесла Пища в облик мира за двадесятилетия, открылось сразу, в один день. Будет очень кстати, если мыпроведем с ним этот день и расскажем обо всем, что он увидел. То был преступник, осужденный на пожизненную каторгу (за что именно -для нас неважно), но теперь, через двадцать лет, закон счел возможным егопомиловать. И вот в одно прекрасное летнее утро бедняга, чьим уделом сдвадцати трех лет был унылый, изнурительный труд и жесткие тюремныеправила, вновь очутился в изумительном мире свободы. Ему вернули вольнуюодежду, от которой он давно отвык; за последние недели волосы у негоотросли, их уже удается расчесать на пробор; и вот он стоит, весьобновленный и оттого жалкий, растерянный и неуклюжий, глаза ему слепитсолнечный свет, душу слепит нечаянная улыбка судьбы. Он снова на воле, онсилится постичь непостижимое - он вновь, пусть ненадолго, возвращен кжизни! Даже не верится, он к этому совсем не готов! По счастью, у него былбрат, который все еще не забыл об их далеком детстве и сейчас приехал заним и обнял его; этот бородатый преуспевающий мужчина ничем не напоминаеттого мальчонку, каким он был двадцать лет назад, даже глаза стали другие.И вместе с этим незнакомцем, близким ему по крови, вчерашний узник приехалв Дувр; дорогой они больше молчали, хотя и думали о многом. Они посидели часок в трактире; брат отвечал, а узник все расспрашивал ородных и знакомых, удивляя собеседника давно устаревшими взглядами,отмахиваясь от новых понятий и новых воззрений; а потом настало время идтина вокзал, на лондонский поезд. Имена братьев и семейные дела, которые ониобсуждали, несущественны для нашей повести. Нам важны лишь перемены дастранные новшества, которые бросились в глаза бедной заблудшей овце,вернувшейся в некогда хорошо знакомый мир. В самом Дувре он почти ничего не заметил, вот только пиво в оловянныхкружках было отличное, он никогда не пил такого, и на глазах у неговыступили слезы благодарности. "Пиво, как и прежде, хоть куда!" - сказалон, а про себя подумал, что оно стало несравненно лучше... Лишь когда колеса поезда громыхали уже за Фолкстоуном, он несколькосправился с волнением и начал замечать окружающее. Он выглянул в окно."Солнышко светит, - повторял он в двадцатый раз. - Денек выдался наславу!" И тут впервые он заметил какие-то странные несоразмерности инесообразности. - Ух ты! - воскликнул он и выпрямился. Лицо его впервые оживилось. - Нуи чертополох же вымахал там на берегу, под ракитами! Неужто и вправдутакой огромный чертополох? Или я путаю? Но это и в самом деле был чертополох, а то, что он принял за ракитовыекусты, оказалось простой травой, в ее чаще рота солдат (как и прежде, вкрасных мундирах) проводила учения согласно уставу, частичнопересмотренному после Бурской войны. И вдруг - бац! - поезд нырнул втуннель и выкатил прямо к Сэндлингскому вокзалу; здесь теперь все утопалов зарослях рододендронов, они добрались сюда из близлежащих садов изаполонили всю долину; от них в Сэндлинге стало так темно, что фонаригорели круглые сутки. На запасном пути стоял товарный поезд, груженныйрододендроновым кругляком, и здесь наш блудный сын впервые услыхал оЧудо-пище. Поезд уже снова мчался по знакомым, ничуть не изменившимся местам, абратья все еще говорили на разных языках. Старший жадно расспрашивал, иего вопросы казались младшему бессмысленными. Сам он никогда и не пыталсяпонять и обобщить происходящее, а потому ответы его звучали бессвязно иневразумительно. - Это все Чудо-пища, - сказал он, исчерпав все свои познания. - Неужтоты не слыхал? И никто тебе даже не обмолвился? Чудо-пища! Понял?Чу-до-пища. Из-за нее и с выборами такая кутерьма. Ученая штука! Неужтотак-таки и не слыхал? И он подумал: как же брат отупел там, в тюрьме, - не знает самыхпростых вещей. Так и шла эта игра в вопросы и ответы. Между разговорами старший братсмотрел в окно. Сначала новости интересовали его смутно, лишь в общихчертах. Его больше занимало, что скажет ему при встрече такой-то, кактеперь выглядит такая-то и как бы всем и каждому изобразить по возможностиблаговидно поступок, из-за которого его двадцать лет назад "засадили".Чудо-пища мелькнула сперва невразумительными строчками в газете, потомпомешала им с братом понимать друг друга. И вдруг он обнаружил, что этойПищи не миновать, о чем бы они ни заговорили. В ту переходную пору мир напоминал собой лоскутное одеяло, и Новоеявилось свежему глазу, как цепь поразительных, кричащих контрастов.Перемена совершалась не везде одинаково, очаги распространения Пищивспыхивали то тут, то там. Страна словно покрылась разноцветными заплатами- большие области, до которых Пища еще не добралась, а рядом - края, гдеона уже пропитала землю и воздух, внезапная и вездесущая. Она, словноновая, дерзкая мелодия, разливалась среди древних, освященных векамипесен. В то время контраст был особенно разителен на пространстве от Дувра доЛондона. Поезд пересекал места, какие вчерашний узник помнил с детства:полоски полей за живой изгородью, такие крохотные, словно их вспахаликарликовые лошади; узенькие дороги, на которых трем повозкам уже, пожалуй,не разъехаться; в полях кое-где пятнышками темнеют вязы, дубы и тополя,вдоль речушек жмутся ивы; стога сена не выше сапога какого-нибудьвеликана; игрушечные домики с крохотными окошками; кирпичные заводы;кривые деревенские улочки, дома побольше - жилища жалких местных "тузов";поросшие цветами насыпи и палисадники железнодорожных станций. Вся этамелкота осталась от ушедшего в прошлое девятнадцатого столетия и ещесопротивлялась наступлению гигантизма. Кое-где виднелись пучки занесенноговетром огромного взлохмаченного чертополоха, не поддающегося топору;кое-где высился десятифутовый гриб-дождевик или торчали обуглившиесястволы на выжженном участке гигантской травы; но это были единственныепризнаки наступления Пищи. На протяжении нескольких десятков миль ничто больше не предсказывало,что в каких-нибудь десяти милях от дороги, за холмами, вчизинг-айбрайтской долине, скрываются чащи гигантской пшеницы и могучихсорняков. И вдруг снова появлялись приметы Пищи. Новый, невиданно огромныйвиадук протянулся у Тонбриджа, где заросли гигантского тростника задушилиреку Мидуэй и превратили ее в болото. Дальше опять пошли маленькие поля идеревушки, но по мере того, как из тумана проступала каменная россыпьгромады - Лондона, все явственней и настойчивей бросались в глаза усилиячеловека сдержать натиск гигантизма. В те времена в юго-восточной части Лондона, где жили Коссар и его дети,Пища таинственным образом прорвалась сразу в сотне мест; жизнь пигмеевпродолжалась тут среди ежедневных знамений Нового, и лишь неторопливостьего поступи да сила привычки мешали людям понять их грозный смысл. Ноузник, вышедший на свободу, иными глазами увидел этот мир, куда властновторглась Пища; его поразила изрытая, обугленная земля, большие уродливыевалы и укрепления, казармы и склады оружия - все, что поневоле понастроилилюди, защищаясь от наступления упорной хитроумной силы. Опять и опять, только в больших масштабах, повторялось то, что некогдапроизошло в Хиклибрау. Новые силы и новые формы жизни проявились преждевсего в случайных мелочах - они буквально вырастали под ногами и напустырях, невзначай и словно бы ни с того ни с сего. В огромных зловонныхдворах за высоченными заборами поднимались непроходимые джунгли сорняков:их использовали как топливо для гигантских машин (лондонские мальчишкисобирались сюда и совали грош сторожу, чтобы он дал поглазеть намаслянистые, лязгающие металлом громады), там и тут протянулись дороги ирельсовые пути, сплетенные из волокон небывало огромной конопли, и по нимездили тяжелые повозки и автомобили; на сторожевых вышках были установленыпаровые сирены, готовые в любую минуту взреветь, предупреждая людей онашествии каких-нибудь новых хищников; особенно странно было видеть башнидревних церквей, также украшенные механическими гудками. На открытыхместах виднелись выкрашенные в красный цвет блиндажи и укрытия, из нихможно было вести огонь ярдов на триста, и солдаты ежедневно упражнялисьздесь в стрельбе охотничьими патронами по мишеням, изображавшимкрыс-великанов. Со времен Скилеттов гигантские крысы уже шесть раз совершали набеги наЛондон, и всегда из канализационных труб на юго-западе. И к этому тоже всепривыкли: ведь никого не удивляет, что в дельте Ганга, под самойКалькуттой, водятся тигры... В Сэндлинге младший брат машинально купил газету, и под конец онапривлекла внимание недавнего узника. Он развернул ее. Ему показалось, чтостраниц в газете стало больше, а сами они меньше и шрифт не тот. А потомон увидел бесчисленные фотографии вещей, до того непонятных, что даженеинтересно было смотреть, и длинные столбцы статей под заголовками,настолько для него темными, словно они были на чужом языке: "Замечательнаяречь мистера Кейтэрема", "Законы о Чудо-пище". - А кто такой Кейтэрем? - спросил он, пытаясь вновь завязать разговор. - Ну, этот - человек надежный! - ответил младший брат. - Вон как! Политик, что ли? - Хочет скинуть правительство. Давно пора! - Вот как! - Он задумался. - А те, что были при мне - Чемберлен,Розбери, - все, наверно... Чего ты?! Брат вдруг схватил его за руку и показал пальцем: - Гляди, Коссары! Бывший узник посмотрел в окно и увидел... - О господи! Вот теперь он был поистине ошеломлен. Он забыл обо всем на свете,газета упала на пол. За деревьями, свободно и непринужденно, расставивноги и подняв руку с мячом, готовясь его бросить, стоял великан добрыхсорока футов ростом. Одежда его, сотканная из нитей белого металла, иширокий стальной пояс так и сверкали на солнце. В первую секунду бывшийузник видел только эту сверкающую живую статую, потом заметил поодальвторого великана - тот готовился поймать мяч. Так, значит, вся этаобширная котловина меж холмами к северу от Семи дубов изрыта и изрезана неслучайно: тут хозяйничают гиганты! Огромная укрепленная насыпь окружала известковый карьер, на дне егостоял дом - громадное плоское здание в египетском стиле, которое Коссарвыстроил для сыновей, когда гигантская детская отслужила свою службу; задомом, в тени навеса, под которым свободно уместился бы целый собор, товспыхивали, то гасли пляшущие красноватые блики и гремели оглушительныеудары молота... Но тут исполин кинул в небо огромный деревянный мяч, скрепленныйжелезными обручами. Братья привстали с мест и смотрели во все глаза. Мяч казался величинойс бочку. - Поймал! - воскликнул старший. Великана, кинувшего мяч, заслонило дерево. Все это лишь на мгновенье мелькнуло в окнах вагона, и тотчас поездминовал деревья и нырнул в туннель у Чизлхерста. - О господи! - снова вырвалось у бывшего узника, когда вокругсомкнулась тьма. - Ну и ну! Этот парень был ростом с дом! - Это они самые и есть, молодые Коссары, - откликнулся брат ивыразительно мотнул головой в ту сторону. - От них-то и пошла вся беда... Поезд выскочил из туннеля, и снова мимо побежали сторожевые вышки,увенчанные паровыми сиренами, и красные казармы, потом пошли загородныевиллы. За двадцать лет искусство рекламы ничуть не забылось, и сбесчисленных рекламных щитов, со стен домов, с заборов и иных видных мествзывали к избирателям пестрые афиши: бурная предвыборная кампанияпроходила под знаком Чудо-пищи. Опять и опять повторялись слова"Кейтэрем", "Чудо-пища". "Джек-Потрошитель великанов" и огромныекарикатуры и шаржи - злые перья и кисти на все лады издевались надсверкающими гигантами, что промелькнули за окнами вагона всего несколькоминут назад. Младшему брату пришла в голову великолепная мысль: достойно отметитьвозвращение старшего к жизни праздничным обедом в каком-нибудь шикарномресторане, а затем насладиться всеми волнующими впечатлениями, какимитолько мог порадовать в те годы мюзик-холл. Отличная программа действий.Предполагалось, что волна радостей жизни омоет вчерашнего узника и унесетвоспоминания о тюремных годах; однако вторую часть программы пришлосьизменить. После обеда виновником торжества овладело чувство, пересилившеежажду зрелищ и способное отвлечь человека от мрачных воспоминаний кудавернее любого театрального представления, - неуемное любопытство: егослишком поразили Чудо-пища и ее дети - новая, невиданная людская поросль,которая словно возвышалась над всем миром. - Не пойму я их, - сказал он. - Разбередили они меня. У младшего брата хватило деликатности: он не стал настаивать на своемплане развлечений. "Сегодня твой праздник, старина, - сказал он. - Что ж,попробуем попасть на митинг в Зал собраний". Бывшему узнику посчастливилось: хоть и не сразу, но он протиснулся вбитком набитый зал и глядел во все глаза на небольшие, ярко освещенныеподмостки у дальней стены, под галереей и органом. Пока публика валомвалила в зал, органист наигрывал что-то такое, отчего ноги сами начиналитопать в такт, но затем музыка прекратилась. Не успел новоявленный гражданин устроиться поудобнее, осадив несносногососеда, несколько раз заехавшего ему локтем в бок, как появился Кейтэрем.Из темноты на середину ярко освещенных подмостков вышел жалкий пигмей.Издали эта черная фигурка казалась совсем крошечной, вместо лица - розовоепятно, хотя в профиль отчетливо выделялся орлиный нос. И этот карликвызвал бурю приветствий! Да еще какую! Крики и рукоплескания искоркамивспыхнули там, у подмостков, перекинулись дальше, охватили пожаром весьзал и даже толпу, обступившую здание снаружи. Как они кричали! Ур-ра!Ур-ра! И среди этих восторженных толп горячее всех рукоплескал наш бывшийузник. По щекам его струились слезы, и замолчал он лишь тогда, когдасовсем задохнулся от крика. Только тот, кто сам двадцать лет провел втюрьме, способен понять или хотя бы почувствовать, что значит сноваоказаться среди людей и единой грудью кричать вместе со всеми. (Кстати, онвовсе не обманывал себя и не прикидывался, будто понимает, отчего все такбеснуются.) - Ур-ра! - вопил он. - Бог ты мой! Ур-ра! Затем стало почти тихо. Кейтэрем с подчеркнутым терпением ждал, акакие-то незначительные личности что-то бормотали и делали все, чтополагается в таких случаях, но никто их не слушал и не обращал на нихвнимания. Их голоса доносились словно сквозь шелест весенней листы.Бу-бу-бу. Кому это интересно? В зале переговаривались. Бу-бу-бу... -неслось с подмостков. Неужто этот седеющий болван никогда не кончит? Емумешают? Как не мешать! Бу-бу-бу... А вдруг и Кейтэрема будет так же плохослышно? Хорошо, что Кейтэрем тут же, на подмостках, можно стоять и издаливглядываться в лицо великого человека. Оно так и просилось на карандаш, ивесь мир давно уже созерцал его на ламповых стеклах, детской посуде, намедалях и флажках противников Чудо-пищи, на кайме простых и шелковыхплатков и на подкладке добрых старых кейтэремских шляп. Шаржами наКейтэрема пестрят все газеты того времени. Вот он - матрос - подноситзапал с надписью "Законы против Чудо-пищи" к старинной пушке, нацеленнойна огромное злобное и безобразное морское страшилище - Чудо-пищу; либо вблестящих доспехах, с крестом св.Георгия на щите и шлеме бросает вызовисполинскому трусливому Калибану, сидящему в гнусной грязи у входа вмерзкую пещеру, и на рыцарской перчатке - надпись: "Новые постановления оЧудо-пище"; либо Персеем на крылатом коне спасает закованную в цепипрекрасную Андромеду (на поясе которой четко написано: "Цивилизация") оталчного морского чудища, на головах и клешнях которого видны надписи"Безверие", "Жестокое себялюбие", "Бездушие", "Уродство" и тому подобное.Но толпа прозвала его "Джек-Потрошитель великанов", и именно таким -сказочным богатырем с предвыборных плакатов - сейчас представлялсявчерашнему узнику человечек на далеких подмостках. Бу-бу-бу внезапно оборвалось. Наконец-то кончил. Садится. Теперь он! Нет! Да! Это Кейтэрем! Кейтэрем!И снова зал рукоплещет. Только в многотысячной толпе возможна такая тишина, которая наступилаза этой бурей оваций. Когда ты один в пустыне, конечно, все кругом молчит,но ты слышишь свое дыхание, каждое свое движение, каждый шорох вокруг.Здесь же слышен был только голос Кейтэрема, звонкий и ясный, как алмаз,горящий на черном бархате. Но как слышен! Словно он говорил над самым ухомкаждого из толпы. Вчерашнего узника этот карлик, жестикулирующий в ореоле света, в ореолекрасивых, захватывающих слов, просто ошеломил; позади оратора, почтинезаметные, сидели его сторонники, и до самых подмостков перед глазамиоколдованного слушателя раскинулось сплошное море голов и плеч - огромныйзал, весь обратившийся в слух. Этот пигмей, казалось, вобрал в себя душилюдей, все их существо. Кейтэрем говорил об исконных наших обычаях. "Прравильно! Прравильно!" -ревела толпа. "Правильно!" - подхватывал бывший узник. Кейтэрем говорил обисстари свойственном Англии духе порядка и справедливости."Пр-р-равильно!" - ревела толпа. "Правильно!" - кричал растроганный узник.Кейтэрем говорил о мудрости наших предков, о постепенном развитиисвященных государственных установлении, о нравственных и общественныхтрадициях, что вошли в плоть и кровь англичанина. "Правильно!" - стоналвчерашний узник, и слезы умиления катились по его лицу. Так неужто все это теперь пойдет прахом! Да, прахом! Только из-за того,что двадцать лет тому назад три безумца намешали в бутылках какой-тодряни, теперь наши исконные порядки и все самое святое... (Крики: "Нет!Нет!") Так вот, чтобы все это не пошло прахом, надо напрячь все силы,побороть в себе нерешительность... (Неистовые крики одобрения.) Да, надопобороть нерешительность и покончить с полумерами. - Джентльмены! - кричал Кейтэрем. - Все вы слыхали о крапиве, котораястала гигантской. Сначала она невелика и не отличается от простой крапивы,ее можно вырвать с корнем, выполоть твердой рукой; но если ее не выполоть,она разрастается, чудовищно разрастается, и волей-неволей нужно браться затопоры и веревки, подвергать опасности руки и ноги и самую жизнь, нужномного и горько трудиться - люди могут погибнуть, срубая ядовитые стволы,да, люди могут погибнуть, срубая ядовитые стволы... Движение и шум на миг заглушили его слова, потом бывший узник сноваявственно услышал звонкий голос: - Сама Чудо-пища дает нам урок... - Кейтэрем выдержал внушительнуюпаузу. - РВИТЕ С КОРНЕМ ЭТУ КРАПИВУ, ПОКА ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО! Он замолчал и вытер губы. - Ясно! - крикнул кто-то в зале. - Ясно и понятно! И опять крики одобрения стремительно переросли в громоподобный рев,словно бесновался и ликовал весь мир... И вот наш новоявленный гражданин выбрался наконец из зала, чудеснорастроганный и с таким просветленным лицом, словно ему только что былониспослано видение. Теперь он знал, что делать, как знали все; мысли егопрояснились. Он возвратился к жизни, когда мир переживает роковые часы;необходимо принять важнейшее решение. И он обязан участвовать в этойвеликой борьбе, как подобает мужчине - свободному и готовому исполнитьсвой долг. Он так и видел перед собой враждующие силы. На одной стороне -невозмутимые гиганты в сверкающих кольчугах (теперь они предстали передним совсем в ином свете, чем утром), на другой - человечек в черном,размахивающий руками на ярко освещенных подмостках, карлик, извергающийпотоки столь убедительных слов, вкрадчивый златоуст с проникновеннымголосом, Джон Кейтэрем - "Джек - Потрошитель великанов". Да, надо скорееобъединиться и вырвать крапиву с корнем, пока еще не поздно! Из всех Детей Пищи самыми высокими, самыми сильными и больше всех навиду были три сына Коссара. В целом свете, наверно, не нашлось бы другогоклочка земли, так изрытого, перекопанного и перекроенного, как тот,примерно в квадратную милю, участок подле Семи дубов, где прошло ихдетство и где они, ища выхода могучей силе, строили все новые сараи иангары с гигантскими действующими моделями машин. Но им давно уже сталоздесь тесно. Старший сын Коссара придумывал замечательные быстроходныеэкипажи, он смастерил себе что-то вроде исполинского велосипеда, но машинаэта не умещалась ни на одной дороге и ее не мог выдержать ни один мост.Так она и стояла в бездействии, громада из колес и моторов, способнаямчаться со скоростью 250 миль в час, - лишь изредка сам изобретатель,оседлав ее, носился взад и вперед по тесному двору. А он-то мечталобъехать на своем велосипеде всю нашу крошечную планету, ради этойребячьей мечты и смастерил его еще мальчонкой. Местами, там, где сбитаэмаль, спицы уже покрыты бурой ржавчиной и словно кровоточат. - Прежде чем пускаться в путь, сынок, надо построить дорогу, - сказалКоссар. И вот в одно прекрасное утро, на заре, молодой исполин вместе сбратьями принялся строить дорогу, которая обойдет земной шар. Они словнопредчувствовали, что им помешают, и работали с особенным рвением. Людиочень скоро обнаружили их дорогу - прямая, как стрела, она вела кЛа-Маншу, несколько миль были уже проложены, выровнены и утрамбованы.Около полудня братьев остановила возбужденная толпа - тут былиземлевладельцы, земельные агенты, местные власти, стряпчие, полицейские идаже солдаты. - Мы строим дорогу, - объяснил старший мальчик. - И стройте на здоровье! - крикнул снизу самый важный законник. - Нотолько извольте уважать чужие права. Вы нарушили частное право двадцатисеми землевладельцев, не говоря уже об особых привилегиях и собственностиодного окружного муниципалитета, девяти приходских советов, советаграфства, двух газовых компаний и одной железнодорожной... - Ой-ой! - воскликнул старший из мальчиков. - Придется вам это прекратить. - Но ведь у вас всюду такие скверные узенькие тропинки. Разве вам нехочется ездить по красивой прямой дороге? - Да, конечно, я бы сказал, у такой дороги были бы свои преимущества,но... - Но строить ее нельзя, - докончил за него старший мальчик, собираяинструменты. - Во всяком случае, не так, как это делаете вы, - сказал законник. - А как? Ответ важного юриста был путаным и неясным. Коссар пришел посмотреть, что натворили его дети, строго выбранил их,смеялся до упаду и, видно, был очень доволен всем происшедшим. - Придется обождать, мальчики! - крикнул он сыновьям. - Рано еще вамприниматься за такие дела. - Этот стряпчий сказал, что надо сначала составить проект и получитьспециальное разрешение и еще всякую ерунду. Он сказал, что на это уйдутгоды. - Не бойся, малыш, проект у нас будет очень скоро! - крикнул Коссар,сложив ладони рупором у рта. - А пока играйте да стройте модели того, чтовам хотелось бы сделать. И они повиновались, - они были послушные дети. Но потихоньку все-таки ворчали. - Все это прекрасно, - сказал средний брат старшему, - но мне надоеловечно играть и строить планы. Я хочу настоящего дела, понимаешь? Ведь неза тем же мы выросли такими сильными, чтобы просто играть на грязномклочке земли да гулять понемножку, поближе к дому, подальше от городов (кэтому времени им запретили подходить к поселкам и пригородам).Бездельничать очень противно. Может быть, мы как-нибудь узнаем, что имнужно, этим карликам, и сделаем это для них? Все-таки веселее, чем сидетьсложа руки! - У многих из них нет сносного жилья, - продолжал мальчик. - Давайтепостроим возле Лондона такой дом, чтобы их поместилось много-много, и житьим будет удобно и уютно, и проведем дорожку, чтобы им ездить на работу -хорошенькую, прямую дорожку, и пускай все это будет красивое-красивое. Вседля них сделаем чистенькое, хорошенькое, и тогда они не захотят большежить по-старому, в грязи, ведь сейчас у них очень многие живут по-свински.И воды им наготовим, чтобы мылись: они ведь такие грязнули, эти маленькиевонючки; в девяти домах из десяти даже нет ванны. И знаете, у кого естьванна, презирают тех, у кого ванны нет! Зовут их "грязная голытьба"! Неттого, чтобы помочь им завести в домах ванны, - только насмехаются! Мы этовсе переделаем. Проведем для них электричество - пускай им светит, икормит их, и убирает за ними. Ведь это надо выдумать: они заставляютженщин ползать на коленях и мыть полы! Да еще когда у женщины долженродиться ребенок! Можно все очень даже хорошо устроить! Тут долина, кругом холмы - можнонасыпать плотину, запрудим реку, и выйдет отличный водоем. Построимбольшую станцию, будет электрический ток. Мы это все очень-очень хорошоустроим. Правда? Может быть, тогда они больше не станут нам мешать... - Да, - ответил старший брат, - можно для них все очень хорошоустроить. - Так давайте! - сказал средний. - Что ж, ладно, - согласился старший и стал искать подходящийинструмент. И опять началась морока. Не успели они взяться за работу, как налетела возбужденная толпа ипосыпались приказы: прекратить все это по тысяче причин и без всякойвразумительной причины; на них кричали путано, бестолково, кто во чтогоразд. Ваш дом чересчур высок, говорили им, в нем будет опасно жить; онбезобразен; он помешает окрестным владельцам сдавать внаем обычные дома;он нарушает стиль всего квартала, и вообще это не по-соседски. Оказалось также, что молодые зодчие идут наперекор местным правиламдомостроительства и ущемляют права местных властей, кое-как соорудившихсвою крохотную и очень дорогую электрическую станцию, и вторгаются в сферудеятельности здешней водопроводной компании. Местные правительственные чиновники прибегли к помощи закона. Сновапоявился на сцене маленький стряпчий, теперь он защищал интересы поменьшей мере дюжины ущемленных собственников и фирм; протестовализемлевладельцы; какие-то люди предъявляли непонятные претензии и требовалинепомерных отступных. Подняли голос и тред-юнионы рабочих всехстроительных специальностей; объединение предпринимателей, выпускающихстроительные материалы, чинило всяческие препятствия. Какие-тонеобыкновенные сообщества эстетов стали пророчить гибель красот природы ипринялись защищать прелесть тех мест, где предполагалось построить дом исоорудить плотину. Эти, по мнению молодых Коссаров, были всех глупей инесносней. Так и получилось, будто они не прекрасный дом задумалипостроить, а ткнули палкой в осиное гнездо. - Ну, такого я не ждал! - сказал старший мальчик. - Ничего не выйдет, - сказал второй. - Дрянь эти козявки! - возмутился младший. - Шагу ступить не дают! - И мы ведь для них же стараемся. Как бы мы им все хорошо устроили! - Они, видно, всю жизнь только и делают, что мешают друг другу, -сказал старший мальчик. - Куда ни сунься, все какие-то права, законы,правила и прочее жульничество, - прямо какая-то дурацкая игра. Ладно,пускай еще поживут в грязи в своих дрянных лачугах. Строить они нам недадут, это ясно как день. И сыновья Коссара бросили большой дом недостроенным (они успели тольковыкопать огромную яму, заложили фундамент и начали возводить одну стену)и, огорченные, вернулись в свою усадьбу. Яма вскоре наполнилась стоячейводой, затянулась ряской; завелись тут и сорные травы и всякая мелкаявредная живность; попала сюда и Пища - то ли обронили Коссары, то лизанесло с пылью, - и снова пошла расти всякая нечисть. Водяные крысыопустошали всю округу. А один фермер застал своих свиней, когда онивздумали напиться из этой ямы, и в тот же час их всех прикончил, благочеловек он был решительный и притом знал, каких бед натворил огромныйкабан в Окхеме. И именно в этом болоте вскоре развелись тучи москитов -зловреднейшие были москиты, но одно надо поставить им в заслугу: от нихнемного досталось и самим Коссарам; мальчики не пожелали этого терпеть - ив одну прекрасную лунную ночь, когда закон и порядок храпели в своихпостелях, они пришли и спустили всю воду в соседнюю речку. Но они не тронули гигантских сорняков, огромных водяных крыс и прочуюнепомерно разросшуюся нечисть: все это осталось плодиться и размножатьсяна том самом участке, на котором они могли бы возвести большой прекрасныйдом для маленьких людишек... Все это случилось давно, когда сыновья Коссара были еще детьми, атеперь они стали почти взрослыми. И с каждым годом их все сильней тяготилицепи запретов и ограничений. Год от году они росли, шире распространяласьПища, множились гигантские растения и животные - и год от году труднее инапряженнее становились отношения гигантов с остальным человечеством.Вначале Пища была для большинства людей только легендой о чуде, котороеслучилось где-то в дальних краях, - теперь она подступала к каждому порогуи угрожала, напирала, опрокидывала весь привычный строй жизни. Она чему-томешала, что-то переворачивала; она меняла природу, сама земля стала родитьне то и не так, как прежде, а из-за этого менялась и человеческаядеятельность, отмирали какие-то профессии, сотни тысяч людей лишалисьработы; Пища не признавала границ, и в торговле между странами воцарилсяхаос, - не удивительно, что люди ее возненавидели. Но ведь куда проще ненавидеть живое существо, чем неодушевленныепредметы, а потому животных ненавидели больше, чем растения, а своегобрата - человека - сильнее, чем любого зверя. И получилось так, что страхи тревога, порожденные гигантской крапивой, лезвиями шестифутовых трав,ужасными насекомыми и тигроподобными крысами, собрались в огромный сгустокненависти, и вся сила ее обратилась на горстку разбросанных по землевеликанов - Детей Пищи. Эта ненависть стала главной движущей силой всейполитической жизни. Старые партийные разногласия потускнели и стерлись поднатиском новых противоречий, и борьба велась теперь между партиейумеренных, предлагавших захватить контроль над производством ираспределением Пищи, и партией реакционеров во главе с Кейтэремом, чьиречи становились все более двусмысленными и зловещими; он изъяснялсяугрожающими намеками: люди должны "подрезать колючки у шиповника", "найтилекарство от слоновой болезни", - и, наконец, в канун выборов объявил, что"крапиву надо вырвать с корнем!". Однажды сыновья Коссара - уже не мальчики, а взрослые мужчины, - сиделисреди плодов своего бесполезного труда и в сотый раз обсуждали все это.Целый день они копали какие-то очень сложные, глубокие траншеи (отецпостоянно поручал им такую работу) и сейчас, перед заходом солнца, приселиотдохнуть в садике возле дома, дожидаясь, пока слуги позовут их ужинать. Представьте себе этих великанов (самый маленький был ростом в добрыхсорок футов), расположившихся на лужайке, которая обыкновенному человекупоказалась бы зарослями тростника. Младший счищал железной балкой, точнощепкой, землю с огромных башмаков; средний полулежал, опершись на локоть;старший задумчиво строгал ножом сосну, и в воздухе пахло смолой. Одежда ж была из необычного материала: белье соткано из канатов,верхнее платье - из мягкой алюминиевой проволоки; обувь - из металла идерева, а пуговицы и пояса - из листовой стали. Их жилище, огромноеодноэтажное здание, массивностью напоминавшее египетские постройки, былочастью сложено из гигантских плит известняка, частью выдолблено в склонемелового холма; фасад вздымался вверх на сто футов, а позади, причудливовырисовываясь на фоне вечернего неба, теснились трубы и колеса, краны иперекрытия мастерских. Сквозь круглое окно в здании можно было разглядетьжелоб, откуда в невидимый резервуар мерно и непрестанно падали капликакого-то добела раскаленного металла. Усадьба огорожена была подобиемкрепостного вала - земляной насыпью огромной высоты; укрепленная железнымистропилами, шла эта насыпь кругом, по гребням холмов и по дну долины.Чтобы передать-масштабы этого сооружения, сравним его для наглядности скаким-нибудь привычным предметом: поезд, который с грохотом отошел от Семидубов и скрылся в туннеле, казался рядом с постройками Коссаров крохотнойзаводной игрушкой. - Они объявили все леса по эту сторону Айтема запретной зоной ипередвинули на две мили ближе к нам границу у Нокхолта, - сказал один избратьев. - Это еще не самое страшное, - отозвался младший. - Просто онистараются обезоружить Кейтэрема. - Для него это капля в море, а для нас, пожалуй, переполняет чашу. - Они отрезают нас от Брата Редвуда. Когда я был у него последний раз,красные знаки придвинулись с обеих сторон, дорога стала уже на целую милю.Теперь к нему надо пробираться через холмы по такой узенькой тропинке, чтоеле-еле ногу поставишь. Он задумался. - Не пойму, что это нашло на Брата Редвуда. - А что такое? - спросил старший и обрубил ветку на своей сосне. - Какой-то он был странный, будто спросонок, - сказал средний. - Я сним говорю, а он словно и не слышит. А сам сказал что-то такое... пролюбовь. Младший постучал балкой о край железной подметки и засмеялся. - Брат Редвуд любит помечтать. Минуту-другую они молчали. Старший повернулся и смахнул ладонью кучуобрубленных сосновых веток. Потом сказал: - Наша клетка становится все теснее и теснее, это просто невыносимо.Подождите, они еще обведут чертой наши подошвы и скажут: так и живите, несходя с места! - Это все пустяки, а вот придет к власти Кейтэрем, тогда они себяпокажут! - сказал средний. - Еще придет ли, - возразил младший, с силой ударяя о землю балкой. - Придет, будь уверен, - сказал старший. Средний поглядел на окружавший их мощный крепостной вал. - Что ж, тогда надо будет распрощаться с юностью и стать мужчинами,папа Редвуд нам давно это говорил. - Да, - откликнулся старший, - но что это, в сущности, значит? Чтозначит быть мужчиной в трудный час? Он тоже обвел взглядом кольцо укреплений - казалось, он смотрел сквозьних, далеко за холмы, где притаились бесчисленные полчища врагов. В этуминуту все братья мысленно видели одну и ту же картину: толпы людишек,идущих на них войной, поток козявок, безостановочный, неистощимый,злобный... - Они малы, но им нет числа, - сказал младший. - Они как песок морской. - У них есть винтовки... и даже оружие, которое делают наши братья вСандерленде. - И потом, мы ведь не умеем убивать, мы воевали только от случая кслучаю со всякой вредной нечистью. - Да, верно, - ответил старший. - Но мы не беспомощные младенцы. Втрудный час будем держаться как надо. Резким движением он закрыл нож - громко щелкнуло лезвие в рост человека- и, опираясь на сосну, как на палку, поднялся с земли. Потом обернулся ксерой приземистой громаде дома. Алые лучи заката упали на него, вспыхнулина металлической кольчуге, на стальной пряжке у ворота и плетении рукавов,и братьям почудилось, что он обагрился кровью... Выпрямившись во весь рост, великан вдруг заметил на валу, тянувшемся повершине холма, на фоне раскаленного закатного неба маленькую чернуюфигурку. Она усиленно размахивала руками. Что-то в этих движенияхвстревожило молодого великана. Он помахал в ответ сосной, окликнул:"Привет!" - и голос его наполнил гулом всю долину. Бросив через плечо:"Что-то случилось", - он двадцатифутовыми шагами поспешил на помощь отцу. Случилось так, что в это самое время другой молодой человек - невеликан- тоже отводил душу, и рассуждал он о детях Коссара. Он гулял с приятелемпо холмам возле Семи дубов и держал речь на эту наболевшую тему. Толькочто, проходя мимо живой изгороди, друзья услышали жалобный писк и едвауспели спасти трех птенцов синицы от нападения двух гигантских муравьев.После этого молодой человек и разразился речью. - Реакционер! - говорил он в тот миг, когда с вершины холма они увиделикрепость Коссаров. - Поневоле станешь реакционером! Посмотри на этот кусокземли - бог создал ее прекрасной и счастливой, а теперь она истерзана,осквернена, разворочена! Чего стоят эти мастерские! А огромный ветрянойдвигатель! А та безобразная махина на колесах! А эти дамбы! А эти тричудовища - ты только посмотри! Сошлись там и затевают какую-то новуюдьявольщину! Нет, ты только посмотри на эту землю! Друг заглянул ему в лицо. - Ты наслушался Кейтэрема, - сказал он. - У меня и у самого есть глаза. Достаточно оглянуться на прошлое - ведькогда-то у нас был мир и порядок! Эта гнусная Пища - последняя ипостасьДьявола, он испокон веку только и добивается нашей погибели. Подумай,каков был мир до нас и даже в те дни, когда матери еще носили нас подсердцем, и посмотри вокруг! Как приветливы были эти склоны, все в золотеналитых колосьев, как цвели живые изгороди, отделяя скромное полетруженика от поля соседа! Всюду пестрели фермы и радовали глаз, а в деньсубботний раздавался благовест колокола вон той церкви, и весь наш крайзатихал, погруженный в молитву. А теперь год от году становится все большегигантских плевел и гигантских паразитов, и вон те чудовища множатсявокруг; они наступают на нас, давят все тонкое и хрупкое, чт