Они с детьми погнали матерей
И яму рыть заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.
У края бездны выстроили в ряд
Бессильных женщин, худеньких ребят.
Пришел хмельной майор и медными глазами
Окинул обреченных… Мутный дождь
Гудел в листве соседних рощ
И на полях, одетых мглою,
И тучи опустились над землей,
Друг друга с бешенством гоня.
Нет, этого я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки,
И в ярости рыдала мать-земля.
Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля,
В последний раз детей поцеловало,
В последний раз…
Шумел осенний лес. Казалось, что сейчас
Он обезумел. Гневно бушевала
Его листва. Сгущалась мгла вокруг.
Я слышал: мощный дуб свалился вдруг,
Он падал, издавая вздох тяжелый.
Детей внезапно охватил испуг, --
Прижались к матерям, цепляясь за подолы.
И выстрела раздался резкий звук,
Прервав проклятье,
Что вырвалось у женщины одной.
Ребенок, мальчуган больной,
Головку спрятал в складках платья
Еще не старой женщины. Она
Смотрела, ужаса полна.
Как не лишиться ей рассудка!
Все понял, понял все малютка.
-- Спрячь, мамочка, меня! Не надо умирать! --
Он плачет и, как лист, сдержать не может дрожи.
Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла двумя руками мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо...
-- Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!
Пусти меня, пусти! Чего ты ждешь? --
И хочет вырваться из рук ребенок,
И страшен плач, и голос тонок,
И в сердце он вонзается, как нож.
-- Не бойся, мальчик мой. Сейчас вздохнешь ты
вольно.
Закрой глаза, но голову не прячь,
Чтобы тебя живым не закопал палач.
Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет больно. --
И он закрыл глаза. И заалела кровь,
По шее лентой красной извиваясь.
Две жизни наземь падают, сливаясь,
Две жизни и одна любовь!
Гром грянул. Ветер свистнул в тучах.
Заплакала земля в тоске глухой,
О, сколько слез, горячих и горючих!
Земля моя, скажи мне, что с тобой?
Ты часто горе видела людское,
Ты миллионы лет цвела для нас,
Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор и варварство такое?
Страна моя, враги тебе грозят,
Но выше подними великой правды знамя,
Омой его земли кровавыми слезами,
И пусть его лучи пронзят,
Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей...
Над бабьим Яром шелест диких трав.
Деревья смотрят грозно, по-судейски.
Всё молча здесь кричит, и, шапку сняв,
Я чувствую, как медленно седею.
И сам я, как сплошной беззвучный вопль,
Над тысячами тысяч погребенных,
Я – каждый здесь расстрелянный старик.
Я – каждый здесь расстрелянный ребенок.
Ничто во мне
Про это не забудет!
|
|
Нет ничего дороже на Земле, чем улыбка ребёнка. Ребёнок улыбается, значит, светит солнце, мирно колосится поле, не звучат взрывы, не горят деревни и города.
Что может быть страшнее смерти ребёнка? Смерти бессмысленной и жестокой, смерти от руки взрослого, призванного самой природой защищать и растить дитя.
«В те времена повсюду был мрак. Казалось, что и на небесах и на земле все врата сочувствия закрылись. Убийца убивал и евреи умирали, а внешний мир либо соучаствовал, либо оставался в стороне. Лишь у немногих хватило мужества не оставаться равнодушными. Эти немногие мужчины и женщины были уязвимыми, напуганными, беспомощными – что отличало их от своих сограждан? Почему их было так мало? Помните: больше всего жертву ранит не жестокость угнетателя, а безучастие наблюдателя... Не дайте, наконец, забыть, что всегда наступает момент выбора... И поэтому мы должны знать об этих хороших людях, помогавшим евреям во время Катастрофы. Мы должны учиться у них и помнить их с благодарностью и надеждой».
(Проф.Эли Визель, лауреат Нобелевской премии)
|
|
ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ
Когда осенняя листва устала падать,
И с краю озеро покрылось коркой льда,
Спустились с неба лебеди и стали плавать,
Расправив гордо свои шеи, как всегда.
И старый дед-еврей бросал им хлеба крошки,
И тихо плакал, и молитвы им шептал;
Он помнил страшные военные бомбёжки,
И смерть родных, и одиночество познал.
И видел он расстрел отца и старших братьев,
И как сестру его забрали для утех,
Он плакал и кричал свои слова проклятья,
Чтобы не слышать тот фашистский злобный смех.
И видел он, как шли толпой евреи в чёрном,
И слышал улицы немую тишину,
Ему казалось небо серым и огромным,
Он проклинал в тот день фашистов и войну.
И всякий раз, как лебедей большая стая
Спешит подплыть к нему по голубой волне,
Он тихо плачет, вслух молитвы им читая,
И верит он, то – души павших на войне.
Ирина Яненсон
В Израиле по закону Памяти о Холокосте люди, не принадлежащие к еврейской национальности, но спасшие евреев в годы фашистской оккупации Европы от смерти, рискуя собственной жизнью, получают звание Праведники народов мира.
В честь каждого признанного праведником проводится церемония награждения, на которой самому праведнику или его наследникам вручается почётный сертификат и именная медаль, на которой на двух языках —надпись: «В благодарность от еврейского народа. Кто спасает одну жизнь, спасает весь мир». Их имена увековечивают на Горе Памяти в Иерусалиме.
(фото аллеи праведников)
В заключение: Весной 1945 года закончились ужасы войны. Многие не дожили до этого радостного часа. В их числе шесть миллионов евреев. Треть еврейского населения была стерта с земли. И сегодня мы почтим память жертв холокоста.
Мы помним.
Мы знаем.
Мы не допустим.