Они с детьми погнали матерей
И яму рыть заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.
У края бездны выстроили в ряд
Бессильных женщин, худеньких ребят.
Пришел хмельной майор и медными глазами
Окинул обреченных… Мутный дождь
Гудел в листве соседних рощ
И на полях, одетых мглою,
И тучи опустились над землей,
Друг друга с бешенством гоня.
Нет, этого я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки,
И в ярости рыдала мать-земля.
Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля,
В последний раз детей поцеловало,
В последний раз…
Шумел осенний лес. Казалось, что сейчас
Он обезумел. Гневно бушевала
Его листва. Сгущалась мгла вокруг.
Я слышал: мощный дуб свалился вдруг,
Он падал, издавая вздох тяжелый.
Детей внезапно охватил испуг, --
Прижались к матерям, цепляясь за подолы.
И выстрела раздался резкий звук,
Прервав проклятье,
Что вырвалось у женщины одной.
Ребенок, мальчуган больной,
Головку спрятал в складках платья
Еще не старой женщины. Она
Смотрела, ужаса полна.
Как не лишиться ей рассудка!
Все понял, понял все малютка.
-- Спрячь, мамочка, меня! Не надо умирать! --
Он плачет и, как лист, сдержать не может дрожи.
Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла двумя руками мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо...
-- Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!
Пусти меня, пусти! Чего ты ждешь? --
И хочет вырваться из рук ребенок,
И страшен плач, и голос тонок,
И в сердце он вонзается, как нож.
-- Не бойся, мальчик мой. Сейчас вздохнешь ты
вольно.
Закрой глаза, но голову не прячь,
Чтобы тебя живым не закопал палач.
Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет больно. --
И он закрыл глаза. И заалела кровь,
По шее лентой красной извиваясь.
Две жизни наземь падают, сливаясь,
Две жизни и одна любовь!
Гром грянул. Ветер свистнул в тучах.
Заплакала земля в тоске глухой,
О, сколько слез, горячих и горючих!
Земля моя, скажи мне, что с тобой?
Ты часто горе видела людское,
Ты миллионы лет цвела для нас,
Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор и варварство такое?
Страна моя, враги тебе грозят,
Но выше подними великой правды знамя,
Омой его земли кровавыми слезами,
И пусть его лучи пронзят,
Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей...
Над бабьим Яром шелест диких трав.
Деревья смотрят грозно, по-судейски.
Всё молча здесь кричит, и, шапку сняв,
Я чувствую, как медленно седею.
И сам я, как сплошной беззвучный вопль,
Над тысячами тысяч погребенных,
Я – каждый здесь расстрелянный старик.
Я – каждый здесь расстрелянный ребенок.
Ничто во мне
Про это не забудет!
Нет ничего дороже на Земле, чем улыбка ребёнка. Ребёнок улыбается, значит, светит солнце, мирно колосится поле, не звучат взрывы, не горят деревни и города.
Что может быть страшнее смерти ребёнка? Смерти бессмысленной и жестокой, смерти от руки взрослого, призванного самой природой защищать и растить дитя.
«В те времена повсюду был мрак. Казалось, что и на небесах и на земле все врата сочувствия закрылись. Убийца убивал и евреи умирали, а внешний мир либо соучаствовал, либо оставался в стороне. Лишь у немногих хватило мужества не оставаться равнодушными. Эти немногие мужчины и женщины были уязвимыми, напуганными, беспомощными – что отличало их от своих сограждан? Почему их было так мало? Помните: больше всего жертву ранит не жестокость угнетателя, а безучастие наблюдателя... Не дайте, наконец, забыть, что всегда наступает момент выбора... И поэтому мы должны знать об этих хороших людях, помогавшим евреям во время Катастрофы. Мы должны учиться у них и помнить их с благодарностью и надеждой».
(Проф.Эли Визель, лауреат Нобелевской премии)
ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ
Когда осенняя листва устала падать,
И с краю озеро покрылось коркой льда,
Спустились с неба лебеди и стали плавать,
Расправив гордо свои шеи, как всегда.
И старый дед-еврей бросал им хлеба крошки,
И тихо плакал, и молитвы им шептал;
Он помнил страшные военные бомбёжки,
И смерть родных, и одиночество познал.
И видел он расстрел отца и старших братьев,
И как сестру его забрали для утех,
Он плакал и кричал свои слова проклятья,
Чтобы не слышать тот фашистский злобный смех.
И видел он, как шли толпой евреи в чёрном,
И слышал улицы немую тишину,
Ему казалось небо серым и огромным,
Он проклинал в тот день фашистов и войну.
И всякий раз, как лебедей большая стая
Спешит подплыть к нему по голубой волне,
Он тихо плачет, вслух молитвы им читая,
И верит он, то – души павших на войне.
Ирина Яненсон
В Израиле по закону Памяти о Холокосте люди, не принадлежащие к еврейской национальности, но спасшие евреев в годы фашистской оккупации Европы от смерти, рискуя собственной жизнью, получают звание Праведники народов мира.
В честь каждого признанного праведником проводится церемония награждения, на которой самому праведнику или его наследникам вручается почётный сертификат и именная медаль, на которой на двух языках —надпись: «В благодарность от еврейского народа. Кто спасает одну жизнь, спасает весь мир». Их имена увековечивают на Горе Памяти в Иерусалиме.
(фото аллеи праведников)
В заключение: Весной 1945 года закончились ужасы войны. Многие не дожили до этого радостного часа. В их числе шесть миллионов евреев. Треть еврейского населения была стерта с земли. И сегодня мы почтим память жертв холокоста.
Мы помним.
Мы знаем.
Мы не допустим.