ЭНЦЫ
Глава 1
Расселение. Энцы живут в низовьях Енисея на территории Таймырского (Долгано-Ненецкого) АО Красноярского края. Этническая территория энцев исторически граничила на западе с кочевьями «обдорских самоедов» (ненцев); на юге — с «казымскими самоедами» (лесными ненцами); с «туруханскими самоедами» или «остяко-самоедами» (селькупами), а также с «инбаками» (кетами); на востоке — с «тунгусами» (эвенками); на северо-востоке — с «пясидской самоядью» (нганасанами). Административно она входила в Мангазейский уезд Енисейской губернии, в настоящее время наиболее компактно энцы живут, в основном, в Воронцовском с/с Усть-Енисейского района и Потаповском с/с Дудинского района Таймырского АО Красноярского края.
Природа. В географическом отношении, территория, осваиваемая энцами, особенно их северной этнографической группой, представляет преимущественно кочкарную тундру. Леса, в которых преобладает лиственница, но встречаются также ель, береза, ольха, исчезают на правобережье Енисея в нескольких десятках километров южнее центра Таймырского АО — Дудинки. Однако отдельные лиственницы проникают значительно севернее. Густой тальник, заросли которого достигают нередко полуметровой высоты, ольховник, кустарниковая полярная ива в изобилии встречаются за 300 км к северу от Дудинки. Только приблизительно с 71-й параллели начинается арктическая тундра — холмистая равнина, где кроме мха и лишайников, стелящихся по земле стеблей полярной березы и ивы, да редких на этих широтах низкорослых кустиков тальника, никакой другой растительности нет.
Климат в тундровой зоне низовьев Енисея очень суров. Среднегодовая температура воздуха на всем протяжении от Дудинки до Воронцова не превышает -10 °С. Основной водной артерией на территории расселения энцев являются Енисей. Оба энецких поселка — центры сельсоветов Воронцово и Потапово — расположены на правобережье. Правый берег Енисея и Енисейской губы в зоне тундры и лесотундры является основной территорией расселения энцев. Здесь находится также немало озер, главным образом ледникового происхождения, из которых наибольшее промысловое значение имеют Сиговое, Чировое, Туручедо, Лыто-то (Мамонтовое) озера и ряд других. Енисей является одной из наиболее рыбных рек России. В Енисейском заливе и прибрежных морях водятся нерпы и белухи (полярные дельфины).
В животном мире тундровой и лесотундровой зон Енисейского Севера преобладают представители пушной фауны: песец, горностай, заяц-беляк, полярный волк, реже встречаются красная лисица и росомаха. В южной части лесотундры, ближе к границе северной зоны тайги появляется бурый медведь, а из промысловых животных — белка. Летом ведется также промысел ондатры, которая была запущена в местные водоемы в 1930-х годах. Из копытных единственным, но зато имеющим большое промысловое значение видом, является дикий северный олень, ежегодные миграционные пути которого проходят по правому берегу Енисея. Боровая птица на Енисейском Севере представлена двумя видами куропатки (белой и тундряной). На юге лесотундровой зоны встречаются глухари и тетерева. Весной и осенью Енисей превращается в пролетный коридор для водоплавающей птицы: летом здесь обитает до 20 видов водоплавающих, среди которых преобладают гуси и различные разновидности уток (чирок свистун, кряква, шилохвост и др.).
Численность. По материалам Всероссийской переписи 2002 г. их численность составила 237 человек (она увеличилась на 12%). На протяжении всей этнической истории численность энцев неуклонно снижалась. По официальным переписям прослеживается следующая динамика: в 1897 г. они были учтены вместе с нганасанами в количестве 1326 человек. Современное уточнение материалов переписи позволяет установить численность энцев в 1897 г. — 488 человек; 1926 г. — 482. В переписях 1959, 1971, 1979 гг. энцы не учтены, поскольку в местах проживания они отождествлялись то с ненцами, то с нганасанами. Перепись 1989 г. зафиксировала 209 человек, назвавших себя энцами. По-видимому, при проведении переписей не учитывалось то, что название «энцы» введено в литературу весьма условно. Лишь очень немногие энцы (главным образом из числа интеллигенции) называли себя так. Большинство же не знало этого названия и на вопрос о национальности указывало свою родовую или племенную принадлежность (Васильев, Туголуков, 1960. С. 140).
Самоназвание. Этноним энцы был введен в 1930-е годы Г.Н.Прокофьевым. Как и в отношении ряда других народов Севера, он имеет искусственный характер и является производным от энецкого энэтэ / эннэчэ — «человек, мужчина». Ранее общего самоназвания не было, в письменной традиции энцы были известны под именем енисейских самоедов. По территории проживания, языку и культуре они делились на две этнотерриториальные группы.
Согласно лингвистической классификации энецкий язык принадлежит к самодийской группе уральской языковой семьи, в нем выделяется два диалекта: тундровый или маду-база (т.е. язык Маду) и лесной или бай-база (язык бай). Хотя различия между ними сводятся в основном к фонетическим особенностям, они настолько велики, что взаимное понимание представителей обоих диалектов затруднено. Современная языковая ситуация свидетельствует о динамике языковых процессов — от полного владения языком своей национальности в старших возрастных группах до массового перехода к русскому в младших. Положение таково, что даже те, кто владеют национальным языком, не всегда активно им пользуются (Народы Сибири…, 1997. С. 150–152).
Антропологическая характеристика. Сведений по антропологии энцев немного прежде всего из-за крайней малочисленности самого народа. В 1961–1962 гг. изучена единственная сохранившаяся представительная популяция — тундровые энцы поc. Воронцово в правобережье Енисейской губы. Одновременно были изучены усть-енисейские ненцы и нганасаны, что впервые обеспечило возможность абсолютно корректного сопоставления всех северных самодийцев. Обследование проведено по двум независимым системам признаков — расовой соматологии, описывающей физическую внешность взрослого населения, и дерматоглифике, характеризующей кожные узоры кисти (Золотарева, 1974; Хитъ, 1983). В 1976 г. получены также сведения о расовых признаках в выборке потомков нганасано-энецких браков жителей поc. Усть-Авам Таймырского АО (Аксянова, Золотарева, 1992).
В антропологическом отношении энцы отчетливо занимают промежуточное положение между нганасанами и ненцами, обнаруживая большую степень сходства то с одним, то с другим народом по различным комбинациям признаков.
По евразийскому масштабу — это народ с монголоидными особенностями; их физический тип рассматривается в составе таймырского варианта катангского типа байкальской группы типов («расы») североазиатских монголоидов, наиболее яркими представителями которого являются нганасаны. Для энцев в среднем характерны низкий рост (158 см для мужчин), большие абсолютные поперечные размеры головы, лица и носа, выраженная брахикефалия (головной указатель 84%), средненаклонный лоб, увеличенная высота большого эурипрозопного, т.е. широкого по форме лица, относительно узкий нос (носовой указатель от бровей 61,7%), умеренно высокая и выступающая вперед верхняя губа, широкий рот, средняя толщина губ (14 мм), светлая кожа, темная окраска волос и глаз (черных волос 90%, темных глаз 73%), тенденция к депигментации глаз (27% смешанных оттенков), средняя частота тугих иссиня-черных волос (35%), обычно прямые волосы, слабое развитие бороды и отсутствие волос на груди, очень узкие и слегка раскосые глаза с развитой складкой верхнего века, высокий процент монгольской складки «эпикантуса» (45%), умеренно уплощенное среднескуластое лицо, средневыступающий нос с низким переносьем и преимущественно прямым или вогнутым профилем спинки, очень высокая частота (65%) приросшей мочки уха.
Энцы обнаружили ослабление характерных для нганасан черт, которое равномерно выражено по всему расоводиагностическому комплексу. Это указывает на исторически продолжительную относительную разобщенность генофондов двух весьма близких народов. Нганасано-энецкие метисы сохраняют данную антропологическую тенденцию, но в целом уже очень слабо отличаются от авамских нганасан.
Характеристика энцев в определенной степени сближается с вариантами, представленными у самодийских народов Западной Сибири, прежде всего у ненцев. Некоторые элементы в ней можно расценивать и в контексте усиления южносибирских элементов: довольно высокое лицо, абсолютное и относительное расширение лба, тенденция к более смуглым оттенкам кожи, увеличение частоты выпуклой спинки носа. Однако важно подчеркнуть, что прямые аналогии антропологическая характеристика тундровых энцев находит только среди наиболее родственных им северосамодийских народов. Среди ненецких групп самыми близкими к энцам исследователи называют ямальскую группу, в особенности североямальскую, а также усть-енисейскую группу. И все же энцы вполне реально отличаются по своему физическому типу от западных соседей в сторону усиления монголоидных маркеров и увеличения размеров головы и лица. По заключению И.М.Золотаревой, они, несомненно, в гораздо большей степени связаны с аборигенным населением северной части средней Сибири, в частности с нганасанами.
Специфической особенностью изученной группы энцев, выделяющей ее на фоне десятков разноэтничных евразийских популяций современного населения, является максимально высокий уровень полового диморфизма по комплексу ведущих расоводиагностических показателей (Аксянова, 1994). Мужская и женская части в энецкой популяции больше различаются между собой, чем в группах даже с исторически зафиксированным смешением (нганасано-энецкие метисы, надымские ненцы, русские Камчатки). Этот факт отражает, по всей видимости, устойчивый характер обменных брачных контактов тундровых энцев с авамскими нганасанами.
Исходя из характеристики современных коренных популяций крайнего северо-востока Западной Сибири есть основания предполагать, что мигрировавшие сюда в последние столетия этнические группы (селькупы, кеты, эвенки, частично ненцы) ассимилировали ранее проживавшие здесь группы северосамодийского населения, этнически преимущественно энецкого.
Группы. Тундровые энцы (самоназвание — сомату) составляли примерно 2/3 общей численности народа, ненцы называли их — мадо, лесные энцы — маду («родственники по браку, жене»), русские — хантайские самоеды (по Хантайскому зимовью, куда сомату платили ясак). Летом они кочевали в тундре между Енисеем и р. Пурой, а зимой перемещались со стадами оленей южнее в район р. Малая Хета и озера Пясино.
Лесные энцы постоянно кочевали в лесной зоне южнее Дудинки. Тундровые энцы называли их пэ-бай или по названиям главных родовых групп (Муггади, Ючи, Бай), ненцы — монгканди и Бай, русские — карасинскими самоедами (по названию Карасинского зимовья).
Происхождение и история. Вопрос о происхождении энцев и ранних этапах их этногенеза достаточно сложен. В их формировании, как это сегодня можно считать достаточно обоснованным, приняли участие два основных компонента: собственно самодийский, связанный по происхождению с таежной полосой Средней Сибири, и аборигенный заполярный (по-видимому, уральский по языку), поглощенный пришедшими в тундру и лесотундру самодийцами.
Этнической прародиной самодийцев на территории Сибири, по мнению большинства современных специалистов в области уральской археологии, этнологии, антропологии и лингвистики, являлся регион распространения так называемой кулайской культуры, дислоцировавшейся на Средней Оби в период V в. до н.э. — V в. н.э. Именно этим обстоятельством объясняются, как считают ученые, этнонимические совпадения в родовых названиях энцев и южных самодийцев (камасинцев, карагасов и др.). Еще М.А.Кастрен в середине XIX в. обратил внимание на тождество названий родовых подразделений Байгадо и Бёгёдии — у койбалов, Бегэшэ — у камасинцев, Богоше — у карагасов с названиями родов Бай и Муггади в составе энцев. Наконец, этнонимические изыскания последних десятилетий позволили пополнить этот список за счет Маду (самоназвание тундровых энцев) и Мату (маторы — один из родов тувинцев), Сойта (род тундровых энцев) и Сойоты, Чор (ненецкий род энецкого происхождения) и Шорцы и др.
Будучи вытеснены в силу ряда неблагоприятных экологических факторов и исторических обстоятельств в северные тундры, самодийские предки энцев столкнулись там с местными жителями — охотниками на дикого северного оленя. Образ такого охотника (Моррэдэ) широко представлен в энецком фольклоре. Анализ родового состава тундровых энцев действительно позволяет предполагать, что отдельные его компоненты связаны по происхождению с аборигенным, досамодийским населением Енисейского Севера. У энцев записан цикл преданий относительно рода Лодоседа, которые повествуют о странных, порой граничащих с безумием, поступках членов этого рода. Лодоседа без видимой причины убивают друг друга, ложатся в костер, ощипывают живого лебедя и т.д. Рассматривая сюжеты этих преданий, Б.О.Долгих справедливо предполагал, что они отражают представления самодийцев о каких-то аборигенах, предках этого рода, обычаи которых казались им странными и дикими. Таким образом, есть основания считать, что род Лодоседа ведет свое начало от древних охотников на дикого оленя.
Пришедшие с юга самодийцы, более многочисленные и превосходившие аборигенов в социально-культурном отношении, в относительно короткий срок полностью их ассимилировали. Однако многие черты культуры древних жителей низовьев Енисея, которую в научной литературе принято именовать циркумполярной, сохраняются у энцев вплоть до нашего времени.
В XVII в. энцы входили в состав ясачного населения Мангазейского уезда. Предки тундровых энцев в этот период вносили ясак непосредственно в г. Мангазею, а позднее в новое зимовье Леденкин шар на р. Таз. Лесные энцы платили ясак в Туруханском зимовье на Енисее и Верхотазском зимовье на Тазу. С 20-х годов XVII в. в качестве мест, куда вносился ясак, фигурируют Хантайское зимовье на Енисее — для тундровых энцев и Худосейское зимовье в бассейне Таза — для лесных энцев. Ясачные документы позволяют обрисовать территорию расселения тундровых энцев от бассейна нижнего и частично среднего Таза — на юго-западе, до правобережья нижнего Енисея и Енисейской губы — на северо-востоке. Территория, осваиваемая лесными энцами, включала верхнее и среднее течение Таза, водораздел между Тазом и Енисеем, лесотундру и северную тайгу на правобережье Енисея в бассейнах р. Хантайка, Курейка и Нижняя Тунгуска. Перепись 1681 г. устанавливает численность тундровых энцев в количестве 114 плательщиков ясака или 456 человек обоего пола. Лесные энцы этой переписью были учтены в числе 109 плательщиков ясака или 436 человек обоего пола.
Во второй половине XVII и в течение XVIII в. этническая карта Тазовско-Енисейского междуречья претерпела существенные изменения. В этот период под давлением главным образом ненцев с запада, селькупов, а также кетов и эвенков с юга энцы утрачивают свои прежние территории в бассейне Таза, а позднее и в бассейне Турухана, в низовьях р. Курейка и Нижняя Тунгуска и сдвигаются на северо-восток, на правобережье Енисея. В это время тундровые энцы вносили ясак в Хантайское зимовье на Енисее (отсюда их название — «хантайские самоеды»), а после его ликвидации — в зимовья Малое Дудино, Авамское и Заостровское на Енисее. Лесные энцы, в свою очередь, платили ясак в зимовья: Карасинское — «карасинские самоеды», Туруханское — «подгорные самоеды» и Тазовское — «тазовские самоеды».
Переписными материалами 60-х годов XVIII в. тундровые энцы учтены в количестве 142 человек (только мужского пола), лесные энцы — в количестве 132 человек (мужского пола). Материалы Первой ясачной комиссии (1768 г.) свидетельствуют также о существенном изменении родового состава обеих этнотерриториальных энецких группировок. Изменение территории расселения энцев имело своим результатом то, что значительные части отдельных родов, а иногда и целые роды оказались в зоне территориального, языкового и культурного влияния ненцев и селькупов; в дальнейшем в процессе ассимиляции вошли в состав этих народов. Со своей стороны, энецкие родовые подразделения, отступившие на восток, утратили родовое землепользование, являвшееся основой производственного единства этих коллективов, что способствовало их распаду на отдельные большесемейные и клановые подразделения, которые стали выступать как самостоятельные хозяйственные единицы.
Согласно положению, разработанному Енисейским губернским управлением, в Туруханском отделении было образовано 10 самодийских «родовых» управ, две из которых (Хантайская и Карасинская) объединяли в своем составе энецкое население. Хантайское управление образовывали тундровые энцы. Их численность, согласно материалам учрежденной в 1827 г. Комиссии по обложению ясаком «инородцев», составляла 239 человек. Для снабжения хлебом члены этой группы были приписаны к трем хлебозапасным магазинам, расположенным в Дудинском, Хетском и Толстоносовском зимовьях на Енисее.
Материалы об отпуске муки из хлебозапасных магазинов являются ценным источником для изучения этнической истории народов Туруханского Севера в XIX в. На их основании можно составить представление о границах территорий, осваиваемых каждой энецкой группировкой в указанный период. Тундровые энцы, например, с мест летнего выпаса своих оленей на правобережье Енисейской губы (бассейн р. Гольчиха) и в бассейне р. Пура с наступлением первых заморозков начинали двигаться со стадами на юг, пересекали по льду Енисей и выходили к местам зимних пастбищ в лесотундру, поблизости от зимовья Лузино. Таким образом, все правобережье Енисея ниже с. Дудинка в начале XIX в. представляло собою местность, осваиваемую тундровыми энцами.
Лесные энцы, численность которых в 1827 г. составляла 258 человек, были приписаны к Карасинскому, Плахинскому, Лузинскому и Толстоносовскому хлебозапасным магазинам. Однако, начиная с 30–40-х годов XIX в. многооленные семьи карасинских самоедов с наступлением весны стали откочевывать в тундру правобережья Енисея, проводя лето в бассейне р. Гольчиха и возвращаясь в лесотундровые районы лишь в преддверии зимы. Фактически пути кочевий этих семей пролегали параллельно маршрутам, по которым совершали сезонные передвижения самоеды Хантайской родовой управы. Малооленные семьи карасинских самоедов на протяжении всего года кочевали в полосе лесотундры на пространстве между бассейном р. Дудинка (на севере) и станком Плахино (на юге). Интересно отметить, что входившие в эту группу члены рода Бай (патронимия Силкины) даже имели прозвище Эари Бай — «нищие баи».
Середина XIX в. ознаменовалась важным событием, подведшим итог этническому размежеванию в низовьях Енисея. Зимой 1849–1850 гг. произошла, как это следует из архивных данных и фольклорных материалов, последняя «большая война» между энцами и ненцами. Согласно историческим преданиям, решающее сражение произошло на льду озера Туручедо, расположенном в лесотундре на правобережье Енисея примерно в 80 км от современного поc. Потапово. Военные действия продолжались три дня и завершились победой энцев. Ненецкий предводитель выбросил черный флаг, символизирующий поражение, а затем провел копьем черту посредине ледового покрова Енисея, своего рода окончательно разделив сферы влияния и территорию между ненцами с одной стороны, и энцами и их союзниками — с другой. С тех пор правая (каменная) сторона Енисея в низовьях реки стала считаться «самоедской» (т.е. энецкой), а левая (низменная) — «юрацкой» (т.е. ненецкой).
На протяжении второй половины XIX в. на всей территории Западной и Средней Сибири интенсивно протекал процесс формирования соседско-территориальных отношений, сменивших патриархально-родовые. Реальной производственно-территориальной единицей становится соседская община, которую образовывают нередко не только представители разных этнотерриториальных групп, но и различных этносов. Так, в состав соседской общины, сформировавшейся на правобережье Енисейской губы, вошли семьи тундрово-энецких и лесных энецких родов, а также ненецкие, долганские и нганасанские семейные коллективы. Особую лесотундровую соседскую общину образовали малооленные энецкие семьи из состава Карасинской волости, а также ненецкие семьи, приписанные к Тазовскому административному роду.
История изучения энцев в основном связана с именами Б.О.Долгих (1951, 1957, 1960а, 1962, 1970б) и В.И.Васильева (1963, 1970а, 1977, 1979, 1990, 1994).
Глава 2
ХОЗЯЙСТВО
У энцев до прихода русских бытовали следующие модели хозяйственного комплекса (ХК): тундровый, промыслово-оленеводческий ХК (главная отрасль — охота на дикого оленя, как дополнение — промысел дичи, рыболовство, транспортное оленеводство) — у тундровой группы энцев; таежно-самодийский, промыслово-оленеводческий ХК (охота на дикого оленя, рыболовство, промысел лося, мелкого зверя и дичи, транспортное оленеводство) — у лесных энцев. Их трансформация в тундре связана, прежде всего, с развитием крупнотабунного оленеводства и, как следствие, снижением роли охоты на дикого оленя; а в лесной зоне — с ростом значения пушнодобычи, кризисом промысла крупных копытных (Головнёв, 1995. С. 47).
В культуре определенного народа ХК можно выявить, анализируя народный календарь. В календарной системе энцев наиболее полное отражение нашла историческая роль охоты на дикого оленя как важнейшего хозяйственного занятия. В календаре лесных энцев март назван сойда дюнгула дири — «снег меньше шумит, дикий олень шум не слышит» (доел.: «хорошей охоты на дикого месяц»), что соответствует весеннему способу охоты на оленя загоном и скрадыванием. Ноябрь именовался у тундровых энцев — кэдэро ирио, у лесных энцев кэдэр кора дири с одинаковым значением «гон дикого месяц». В этот период практиковалась охота на дикого оленя с манщиком. Кроме охоты на дикаря в календаре отразилась также охота на водоплавающую птицу. Август у тундровых энцев — кану ирио («птенцов месяц»), у лесных энцев — дедю дири («лебедя месяц»). По мнению В.И.Васильева и А.В.Головнёва, в этом, возможно, проявляется древняя традиция наименования времени охоты на линную птицу месяцем лебедя (Васильев, Головнёв, 1980. С. 36). Обращает на себя внимание малый удельный вес в народном календаре промысла пушного зверя. Это объясняется прикладным значением продуктов пушного промысла (утепление и украшение одежды).
Название ряда месяцев связано с оленеводством: апрель у тундровых энцев — пади ирио («первые телята родятся»), май у лесных энцев — нади дири («рождение оленьих телят»). Сентябрь в календаре лесных энцев именовался отудай дири («гон оленей»), октябрь — могуди дири («конец оленьего гона»). Октябрь у тундровых энцев назывался могоди ирио — «месяц, когда пороз-олень роняет рога» (Мифологические сказки…, 1961. С. 69). В настоящее время сентябрь у лесных энцев характеризуется фенологическим признаком — дебэсэда дири («без листьев месяц»), а октябрь — корэ дири («оленя-самца месяц»), в чем, вероятно, сказалось влияние ненецкого календаря, где месяц гона именуется кор’ дири (ноябрь у лесных ненцев). С рыболовным промыслом связаны преимущественно названия летних месяцев. Так, июнь у лесных энцев имел название наар дири («лов рыбы»).
Можно сделать вывод, что в современном календаре энцев получил отражение сравнительно поздний хозяйственный уклад, сформировавшийся на протяжении двух последних столетий под влиянием становления крупнотабунного оленеводства и его все возрастающей роли в экономической структуре. Обращает внимание присутствие в календаре названий месяцев, связанных с орлом (напр.: у лесных апрель — либэ дири («прилет орла»). В.И.Васильев и А.В.Головнёв склонны видеть в этом отражение чрезвычайно архаичной, возможно, общесибирской традиции; очевидно, названия месяцев орла имеют не только фенологический смысл, но и несут определенную мировоззренческую нагрузку (Васильев, Головнёв, 1980. С. 39). При анализе энецкой календарной системы выявились основные виды хозяйственной деятельности: оленеводство, охотничий промысел, рыболовство. Их соотношение у лесной и тундровой этнографических групп на разных исторических этапах было различным.
Развитие оленеводческого хозяйства у тундровых и лесных энцев происходило по разным направлениям.
К моменту встречи с русскими (XVII в.) у всех тундровых народностей Крайнего Севера, в том числе и у предков тундровых энцев, преобладало комплексное промысловое хозяйство с господством охоты и рыболовства и транспортным, вспомогательным оленеводством. Главной отраслью была почти круглогодичная охота на дикого оленя, являвшегося основным источником пищи. Домашние олени почти никогда не забивались для питания, так как играли исключительно транспортную роль. Чем больше обученных ездовых оленей было в стаде охотника, тем успешнее был промысел. В стадах энцев содержались и специальные охотничьи олени-манщики, с которыми охотились вплоть до начала 1960-х годов. В энецкой традиции домашний и дикий олени обозначались разными терминами: kedeђ — «дикий олень», tїa — «домашний олень» (Прокофьев, 1937б. С. 77).
Энецко-нганасанское оленеводство практически зависело от поведения диких оленей. Обычно домашние олени содержались возле летних пастбищ, где проходила весенняя охота на диких оленей, а затем происходило движение дальше на Север. Большая часть людей после отела домашних оленей оставалась на «поколочных» местах и занималась летним промыслом редких диких оленей. Затем в сентябре следовала «осенняя поколка» — добыча оленей на воде, после которой стада домашних заворачивались на юг. Домашний олень постоянно держался позади диких стад, которые, проходя через пастбища домашних животных, как правило, уводили некоторое количество домашних. Поэтому пастухи всегда старались отделять стада домашних оленей от диких, держа их на некотором расстоянии.
У энцев, как и у нганасан, запрягались практически все взрослые группы оленей — и самцы, и самки, и даже стельные важенки весной. В энецких хозяйствах доля маточного поголовья в стаде была больше, чем в хозяйствах ненцев. Но, поскольку маточная часть также использовалась в транспорте, то и приплода получалось меньше, чем в нагульных стадах. По той же причине процент яловых маток был очень высок. Это обстоятельство, наносившее ущерб в обычных хозяйствах, для охотников Таймыра было полезным явлением, так как именно яловые важенки — бангаи являются предпочтительнее в упряжке. Они быстроходнее и выносливее других оленей. Вообще энецко-нганасанские домашние олени — самые мелкие в Арктике и Субарктике, но исключительно выносливы. В пургу они могут лежать несколько дней без корма и только если пурга затягивается более чем на 5–6 дней всегда уходят против ветра (Гулевский, 1993. С. 190).
В течение XIX в. охота на дикого оленя постепенно утратила роль ведущей отрасли хозяйства тундровых энцев. В результате длительных контактов с ненцами постепенно на смену ей пришел ХК крупных оленеводов зоны тундры. Этому также способствовал процесс сокращения популяции дикого оленя и роста поголовья домашнего. У хантайских самоедов значительным по размерам считалось стадо от 250 до нескольких тысяч голов. По данным Б.О.Долгих, в 1926 г. у одной из семей тундровых энцев было 3470 оленей (1970б. С. 132).
Энецкое содержание оленей отличалось от способов тундровых ненцев. Энцы никогда не ездили на животных летом, всегда окарауливали стада пешком при помощи собаки (нганасанская лайка). Энецкий оленеводческий цикл отсчитывался от отела, после которого важенок и телят вели на север, куда уже ушли животные других половозрастных групп. Часть мест было постоянным, их выбирали недалеко от летних стойбищ, примерно в километре; учитывалось господствующее направление ветров; отельные места находились в холмистой местности. Пастухи тщательно окарауливали телящихся маток. Размещение стада с подветренной стороны требовалось для того, чтобы и оленухи, и новорожденные телята постоянно обоняли людей.
Стадо начинали уводить сразу же после окончания отела подавляющей части важенок; задержавшиеся матки оставлялись на попечении специальных людей, которые потом подгоняли их к основному стаду. Самок и малышей соединяли с молодняком прошлогоднего отела и ездовыми быками. Самым тяжелым временем было лето, период активности комаров и оводов. Постоянно существовала угроза «отколов». Все «беглецы» обычно устремлялись на север, и пастухи должны были всегда следить, чтобы не потерять свое основное богатство. Стадо разбредалось также и в грибную пору. После окончания осенней «поколки» домашние стада поворачивали на юг, начиналось движение к местам зимнего кочевания.
Многооленные хозяйства хантайских энцев имели большие по протяженности маршруты кочевий. Лето они проводили в тундре, в окрестностях станка Гольчиха, а на зиму откочевывали к границе леса на левобережье Енисея, иногда уходя в лес по р. Малая Хета и Дудинка примерно на 150–200 км. Однако, по свидетельству Б.О.Долгих, в конце 1940-х годов пастухи колхоза им. Кирова, в состав которого входила основная часть тундровых энцев, в лес уже не заходили, а проводили зиму в тундре, в ее южной кустарниковой зоне по р. Сухая Дудинка, в 100 км от края леса, так как зимние пастбища находились на территории колхоза «Новая жизнь» Мало-Хетского с/с того же Усть-Енисейского района. Далее оленеводы ходить права не имели (Долгих, 1949а. С. 78).
Оленеводческий цикл у энцев низовьев Енисея был следующим: зимовка — конец ноября — середина марта; отел — середина апреля — начало мая; летовка — начало июня — конец августа; гон — конец сентября — октябрь; забой — конец октября — начало ноября. Следует отметить, что по традиции забивалось очень небольшое количество оленей, так как потребность в мясе и шкурах удовлетворялась за счет охоты на диких животных.
Сложившееся к началу XX в. крупнотабунное оленеводство у тундровых энцев — явление сравнительно позднее, его становление приходится, в основном, на XIX в., когда при сохранении утратившей основную роль охоты на дикого оленя энцы, по большей части представители тундровых родов, превратились во владельцев крупных оленьих стад. Для них характерны большие по протяженности маршруты кочевий, несколько сократившиеся после образования колхозов. Весь хозяйственный цикл был связан с оленеводством, значение охоты и рыболовства в производственной жизни было сравнительно небольшим.
Самодийские компоненты, вошедшие в состав лесных энцев, принесли на Север оленеводство вьючного типа. По мнению Б.О.Долгих (1970б. С. 267), вероятно, это были предки рода Чор (Муггади). Подобный тип оленеводства (по крайней мере у энцев, проживавших в таежной зоне бассейнов Таза и Турухана) сохранялся до конца XVII в. Вероятно, от энцев или через посредство лесных ненцев вьючный тип оленеводства и характерный для него вольный выпас оленей в летнее время с устройством дымокуров и сараев был заимствован тазовскими и баишенскими селькупами и северными группами кетов
В конце XVII в., будучи вытесненными под давлением ненцев, селькупов и кетов в тундровые и лесотундровые районы низовьев Енисея, энцы перешли к упряжному оленеводству, распространение которого привело к резкому снижению роли вьючного способа транспортировки грузов на оленях, который постепенно сошел на нет, хотя в отдельных случаях (особенно летом) вьючные седла еще использовались. Что же касается характерного для вьючно-верхового типа оленеводства выпаса оленей с использованием дымокуров (те ба’ — «оленье место») и сараев (те тэ’ — «олений дом»), то он практиковался при пастьбе личных оленей вплоть до недавнего времени.
Второстепенное значение оленеводства в хозяйстве потаповских энцев обусловлено немногочисленностью поголовья и, в силу этого, невозможностью существовать исключительно за счет продуктов этого вида хозяйственной деятельности. Можно говорить об особом типе полукочевого упряжного оленеводства таежной зоны Сибири. Сезонные перекочевки малооленнных хозяйств были значительно короче, чем в тундре, и осуществлялись в бассейнах р. Большая и Малая Хета. Зимой олени паслись поблизости от жилища. После отела, совпадавшего по времени с таянием снегов (середина мая), их отпускали в лес. Там они находились без присмотра вплоть до появления комаров в первые числа июля, когда олени возвращались из леса на стойбище, поблизости от которого сооружали дымокуры или специальные сараи, обеспечивавшие защиту животных от насекомых. В конце августа, когда «спадал» комар, оленей вновь отпускали в лес, надевая им на ноги деревянные колодки — «башмаки» бакана (Бытовые рассказы энцев, 1962. С. 135). Применение «башмаков» весьма характерно для оленеводства таежной полосы Сибири. Надеваются они на левую переднюю ногу, так что конец доски почти достигает задней ноги животного, затрудняя ему передвижение по лесу. Так как «башмаки» стирают у оленей кожу на ногах, то их нередко заменяют массивной деревянной палкой (лёголи), один конец которой привязывается к шее, в то время как другой волочится по земле. Использование подобных приспособлений вызывается тем, что осенью олени в поисках грибов могут далеко разбрестись по лесу, и это очень затрудняет их поиск. Собирают оленей по первому снегу, обычно в конце сентября, когда обнаружить их местонахождение по следам сравнительно легко.
Описанная выше система оленеводства лесных энцев — достаточно поздняя по времени бытования, когда в обиход вошли уже такие элементы, как железные печки, а также толь в качестве кровельного материала. Она была зафиксирована В.И.Васильевым во время его поездки к лесным энцам Дудинского района Таймырского округа в 1960 г. (Васильев, 1962б. С. 67–75).
По некоторым данным, в 1911 г. на одно хозяйство карасинских самоедов приходилось в среднем по 15,44 голов оленей (Исаченко, 1915. С. 10). Эти сведения неполные, так как относятся лишь к тем семьям лесных энцев, которые летом выходили для рыболовного промысла на Енисей. Значительная часть «карасинцев» летом оставалась в лесотундре, занимаясь озерным рыболовством. Это были хозяйства, сравнительно обеспеченные оленями (в среднем от 30 до 50 голов). По сведениям Б.О.Долгих, в 1926 г. 11 семей лесных энцев владели в общей сложности 398 оленями (Долгих, 1970б. С. 132). Стоит отметить, что часть лесных энцев к этому времени стала откочевывать летом в тундру совместно с представителями тундровых родов, так как в ее распоряжении находились очень большие стада домашних оленей. Это были 14 семей карасинских баев, на долю которых приходилось 7124 голов животных.
Регулярность движения диких оленей обусловила благоприятные возможности для коллективных способов охоты. Наиболее распространенными были «поколки» и загонная охота. Поколки практиковались в тех местах, где традиционные пути сезонных перекочевок диких оленей пересекали реки, у энцев — на р. Агапе и ее притоках. При переправе через них плывущие животные были беспомощны. Первые стада важенок проходили переправу еще по льду. Задние стада быков пересекали реки уже вплавь, в это время энцы выходили на основные места поколок. Чумы при этом ставились на некотором отдалении от тех мест, где обычно происходил промысел. Часть охотников отправлялась в разведку, чтобы определить точное направление движения стада. Обычно охотничий коллектив состоял из 8–10 мужчин, из которых 5–6 человек, наиболее сильных и ловких, должны были производить поколку. Каждый из них имел лодку и копье. Остальные подбирали на воде добытых животных и буксировали их к берегу. Руководителя поколки выбирали стихийно из числа самых опытных. Поколыцики выплывали на лодках тогда, когда большая часть стада входила в воду. Они заплывали в гущу животных и преследовали их, нанося удары в корпус, за линию ребер. Другим приемом коллективного промысла была охота с загоном (<