Fin de siecle
Автор: Oxygen (https://ficbook.net/authors/40087)
Пейринг или персонажи: Лухан/Бэкхён
Метки: OOC, Ангст, AU
Рейтинг: PG-13
Размер: Мини, 5 страниц
Описание:
Как много, порой, говорит молчание, и так мало мы можем, когда одиноки.
Небо над крышами высоток нависло тяжелым графитом туч, будто по щелчку готовых обрушиться на город стеной дождя; эхо сирены терялось между домами, но Бэкхён не останавливался, даже, наоборот, ускорил шаг. Капюшон мутно-серой толстовки и козырек бейсболки полностью завуалировали лицо, да так, что разобрать лица прохожих стало непосильной задачей. Он обступает лужи, ставшие воспоминанием о ночной грозе, и сильно старается не попачкать грязью новые кроссовки, которые с таким трудом отвоевал у школьника из Сиднея на интернет-аукционе – не зря же ежечасно повышал ставки, жалко марать личное достижение.
Звуки погони совсем стихают, когда он сворачивает за угол, оказываясь у витрины букинистического магазинчика, неподалеку от парка Ханган; джинсы испачканы тинистой краской, засохшей и на кончиках отросшей челки, Бэкхён всклокочен и, совсем очевидно, что вымотан. Его своеобразное хобби приносит массу проблем, да и никак не оплачивается – на то оно и хобби – и парень давно бы бросил эту муть к чертям, если бы до одурения не любил запахи, цвета этого города, образы людей в набросках грифеля по бумаге и структуру детской улыбки. Почему он не средне-банальный художник? Что ж, вероятно, он слишком жадный и ему мало тетради с рисунками, когда на его улице преступно много голых стен.
Одержимость – кажется, так это называется.
Колокольчик над входной дверью звенит дважды, и усталый взгляд кассира встречается с его, угощая немалой долей разочарования, усталости и сквозящим меж буковок и запятых – ты совсем не вовремя, мальчишка.
Бэкхён знает, что Лу Ханю не нравится, когда он заявляется без предупреждения в рабочие часы, но еще больше, что прогуливает пары, бесцельно слоняясь по даунтауну, поэтому, молча кивая, он ставит подписанный чужим именем картонный стаканчик на прилавок и проходит к стеллажам, проваливаясь в часы изучения строк зарубежной литературы конца 19-го столетия, которую находит занудной и тусклой, чего нельзя сказать о китайце.
За стеклом витрины расходятся тучи, и осеннее небо наполняется редким светом прозрачных лучей, подогревающих остывший воздух сентября, и возвращая осевшей в вакууме стен пыли былую скульптурность. Бэкхён проводит указательным пальцем по корешку, чувствуя на кончике языка складывающиеся в словосочетание буквы – «синдром конца века», или fin de siécle – часто упоминаемое Ханем французское выражение, которым старший характеризует неуверенность поступков, намеренно оправдывая холодность, нерешительность и логику действий. Холодность, проще говоря. Он оборачивается на прилавок, за которым поникший плечами Лу Хань уже клюет носом, но под роспись выдает книгу с выцветшей обложкой, и улыбается молодой девушке, работающей в кофейне напротив. Она часто забегает перед сменой, и всегда в надежде получить чуть больше, чем усталый взгляд и еще одно снисхождение в коллекцию затертых ожиданий – парень всем улыбается одинаково равнодушно; это работа. Бэкхён возвращается к книге, когда его наблюдения теряют статус "инкогнито", ему не очень-то хочется быть уничиженным в собственных слабостях, главной из которых стал почти незнакомец, хотя…, это уже не совсем подходящее слово для описания связующей их веренице случайностей.
Первый раз он встречает Лу Ханя в прокуренной коробке подпольного андеграунд-кафе, которыми кишмя кишит Хондэ. Поддавшись уговорам Чанёля, что виртуозно и нежно дергал за ниточки совести, своим, – Это мой первый серьезный батл, чувак, ну что тебе стоит поддержать друга, – и друг согласился, несмотря на незаконченный e2e и Криса У, вечно окруженного свитой взмокших девичьих трусиков – Бэкхён его терпеть не может, и это первая причина понедельничных прогулов в часы потоковых лекций в сопровождении чанёлевских возгласов, типа, – Ва-ау, близняшки, сразу двоих?Да ты мужик…, – со слепым обожанием в глазах. Но, несмотря на все "за" и "против", этот долговязый увалень Пак Чанёль был его лучшим другом со средней школы, поэтому волей-неволей свыкаешься с жалкими личностями, типа красавчика У, лишь бы друг не менял полумесяцы глаз на неровные порезы вдоль по запястью – вторую попытку они оба пережить не сумеют.
Возвращаясь к теме, в тот день Чанёль с треском провалился и вышел последним лузером, уделанным местной легендой – Зико, который, в утешение или дабы побаловать собственное эго, отправляет на стол проигравшего бутылку бифитера, салютуя Паку, озвучивая желание на скорую встречу. Бэкхён друга поддержал, но подарку обрадовался чуть больше дозволенного с моральной точки зрения. Осушая четвертый бокал напитка, разбавленного тоником, он объясняет Сехуну, почему его проект в зале славы заведомо провальный, а номера красок необходимо менять на первый десяток, как минимум; взгляд мимолетном пробегает по собравшимся, он насчитывает то же количество лиц, но опухшее от постоянных бессонниц, Чонина, меняется на худое и незнакомое – такой была их первая встреча.
Лу Хань сидел напротив, а Крис без устали втирал ему о стажировке в отцовской фирме и перспективах на будущее, до которых старшему, очевидно, дела, как до спасения вымирающего вида тараканов в Юго-Восточной Азии. Голос Сехуна трещит в барабанных перепонках и глушится дыханием толпы в миксе из битов; образы искажаются, а взгляд фокусируется на идеальной линии губ, с тонким шрамом – несовершенным, но гармоничным.
Все обрывается теплом пальцев Кёнсу на его колене, сжимающих грубую ткань джинс, и настойчивым шепотом, ударяющим в нос запахом перегара. Они выпивают по стопке чего-то на градус крепче и по вкусу слаще пригубленного ранее джина, и Кёнсу тянет его за собой, уверенно шагая по направлению к чил-аутам. Они не впервые пробуют друг друга, но на этот раз Бэкхёну все кажется натянутой струной, готовой в любую секунду порваться под напором смычка; он чувствует себя более чем грязным и использованным, но до побелевших костяшек сжимает кулаки, притягивая к себе худощавого парня, вцепившись в чужие волосы на затылке. Оставив после себя белесые капли на пояснице и рваные перья отметен на коже, он выплевывает, – Это в последний раз, До, – застегивая ширинку и откидываясь на кожаный диванчик, собирая по горсточкам воспоминания: глаза Ханя – тонкое кружево паутины, и губы Криса, дрогнувшие в, – Бэкхён? Да ему плевать на всех, он одержимый Горе-Пикассо, не бери в голову.
Когда стоны Кёнсу сменились ревом толпы, а тошнота – вязким комом поперек горла, по возвращению, Бэкхён обнаружил пустующее рядом с У место, а на немой вопрос в глазах ответил Чанёль:
– У Ханя завтра утренняя смена, – закуривая. – Он работает у реки, типа книжки старые продает, я так и не просек, – пьяно смеется парень. – Махнули мы сегодня лишнего, верно?
– С чего ты взял, что мне не все равно, что там у красавчика завтра на повестке дня?
Чанёль не ответил, пожимая плечами, и отправил в рот пару орешков, а Бэкхён знал, почему ему не все равно – он ненавидит, когда в нем не видят ничего, кроме пустого места, а Хань был именно из этого меньшинства, и это бесило даже больше самодовольная усмешка Криса, по которой месяцами плакал его кулак.
Под утро, вернувшись домой почти в доску, он впервые испачкал бумагу линией шрама под нижней губой, скомкал набросок чужого портрета, матернулся про себя и уснул на диване в гостиной, даже не разувшись.
Бэкхён захлопнул «Человека в футляре» и откинулся на деревянную спинку стула, разминая затекшие мышцы шеи и рук, часовая стрелка плелась за минутной, подбираясь к полудню и солнцу в зените; Лу Хань дремал, уронив подбородок на сложенные замком ладони: его веки изредка подрагивали, секундно размыкаясь по привычке, но усталость быстро возвращала им покой. Бэкхён потянулся, зевнул и декалькировал положение старшего, с единственным исключением – он предпочел ладоням поверхность стола.
Окунаясь в омут памяти, нельзя упустить из вида множество тончайших ниточек, сплетающих то самое кружево угольных глаз, которое и страсть, и разочарование, и время, быстротечностью вод ускользающее от них, потому что ничего не меняется – Бэкхён зря растрачивал его. С первой попытки не случившегося знакомства, минует три недели, когда после почти суток баллончиков, едкого запаха растворителя и сехуновского, – Хё-ён, все не так, я вовсе не это задумывал, – они заканчивают сюрреальный новый мир, ожививший три метра высоты и два ширины – зал славы распахнул свои двери для О (не без помощи старшего).
Вымотанный, затравленный призрак, раньше отзывающийся на имя Бён Бэкхёна, развалился на скамейке, под крышей остановки рейсового автобуса, у западных ворот парка Ханган. Приглушая гул дороги, по проводкам наушников разливались the xx, унося Бэкхёна на километры вверх облаками-башнями, подальше от удушающего смога и августовской жары. Тогда он уже не вспоминал о школьном приятеле Криса, приручившем его редкие сны, но иногда ностальгия по улыбке Моны Лизы не отпускали минутами в часы, а ладони пачкались маслом, углем, гуашью – всем, на чем взгляд задерживался больше десяти секунд. Он знал его имя и что-то про букинистику, а большего не требовалось, потому что смысла в этом, как в работах дадаистов – хочется верить, что есть, но найти под силу только душевно больному.
Второй раз он встречает его на этой самой остановке – устало облокотившимся на опорный столбик, с потерявшейся сигаретой между пальцев и былой паутиной взгляда, в которой Бэкхёну суждено надолго увязнуть. Лу Хань замечает его не сразу или просто делает вид, что не заметил, а кореец рыбкой ныряет с обрыва на скалы, в надежде коснуться воды, – Лу Хань, верно? – вынимая капельку из правого уха. Парень оборачивается, с минуту размышляет и прохладным ветром отвечает:
– А ты…
– Бэкхён, – напоминает, пожимая протянутую руку.
В представлении не было нужды, и Хань хорошо знал имя и множество историй о парне, сердце которого качает по венам #150 из таблицы насыщенных оттенков. Они ждали два совсем разных номера, стартующих в противоположные направлении, но у них была общая остановка и двадцать две с половиной минуты тишины, тонущей под накипью города. В пьяных криках улицы бежали минуты, взявшись за руки, и ни один "из" так и не нашел слов, пока №301 открывал механические двери. Бэкхён не сразу понял, что пропустил свой автобус, но сложнее пришлись слова китайца: Ты разве не с Чанёлем живешь в тобонгу? – повторно закуривая.
– Откуда ты..?
– Запал на меня что ли? – с улыбкой в лентах дыма. – Хочешь, переспим? – добавляет он, с акцентом на последнем слове, а напротив останавливается нужный транспорт.
Лу Хань быстро тушит, не смотрит второму в глаза, и минутой после за ним закрываются двери. Бэкхён слышит писк проездного, запутавшийся в ударах его сердца, и еще один 301-й – последний – уходит без него.
Эту ночь Бён проводит у Сехуна, с головой прячась под одеялом, и на расспросы мачехи младшего отвечает односложными фразами, будто вырванными из контекста. Он борется с вихрем мыслей в голове, не хочет думать о сигаретном дыме, но ворует пару трубочек у Сехуна, когда тот отрубается на соседнем футоне: затягивается, долго кашляет и не собирается свыкаться с жаром легких; ему совсем не хочется спать, и тет-а-тет с грифелем и альбомом затягивается на долгие шесть часов. Он засыпает на рассвете, а днем прячет от младшего листы, звонит Чанёлю и под диктовку записывает адрес.
В третий раз он не встречает Лу Ханя случайно – Бэкхён приходит к нему сам. Его хочу эхом отскакивает от стен, а пожилая пара спешит побыстрее расплатиться, не на шутку испугавшись ворвавшегося в магазин подростка, с покрасневшей слизистой глаз и незнакомой китайцу серьезностью. Бэкхён не знал его, Лу Хань не знал Бэкхёна – они ведь на равных, вот только совсем нет, и это становится очевидным, когда руки старшего под бэкхёновской футболкой, а фальцет пронизывает тишину, царившую прежде меж стеллажей. Это было впервые, и было так жарко, и дыхание сбивалось в черту – Хань заполнил собой его всего, стоило их глазам впервые встретиться, но это пустое, ведь… "их" никогда не было.
Бэкхёна будит легкий хлопок по плечу; смеркалось, часы над парадным входом оповестили, что уже без двадцати девять, а Лу попросил собраться, – Пойдем перекусим, – отпирая дверь и меняя табличку на "closed". Бэкхён неуверенно пожимает плечами, но старший командует, – Шевелись, Бэк, с утра ничего не ел, – и повторно щелкает замком, но теперь уже снаружи. Он натягивает свитер поверх джинсовой рубашки, достает из кармана пачку seven stars и быстро закуривает, поправляя съехавшие на нос очки; Бэкхён устало наблюдает за его движениями.
Воздух влажный, и от воды веет прохладой: уже сентябрь, но в отношениях меняются только позы и количество сигарет до и после, совсем как на рубеже веков, когда то, что было новым вчера – ширпотреб уже завтра. «Синдром конца века» – отличное описания пустоты, пронизывающей их, но есть один шанс все изменить, и это последняя надежда Бэкхёна.
– Давай через эту улицу.
– Мне стоит согласиться? – он слишком хорошо знает Бёна.
А я предлагал тебе альтернативы? – не разжимая пальцев рук. Вверх по улице они молчат, но не обрывают контакт, даже когда ладони потеют и сильно хочется сбежать, когда люди осуждающе косятся, и когда Бэкхён думает, что зря тогда узнал у Чанёля адрес. Его решение мастерски играло на нервах и усталостью ныло в суставах, он почти не спал и старался не думать о Хане, точнее, думать лишь в отведенные часы, когда его глаза были центром нового Мира, целой Вселенной.
За поворотом уличная забегаловка с ттокпокками, а перед ней заброшенное здание, принадлежавшее раньше не так давно разорившейся компании. Бэкхён уверенно шагает внутрь, останавливая старшего, – Я все еще не уверен.
– Тогда зачем мы тащились сюда? – огибая корейца.
Хотел, чтобы ты знал, – щелкая выключателем, наполнившим комнату дрожащим светом. Лу Хань ничего не говорит, и это в порядке вещей, так ведь? Сопровождающее его облако тумана рассеивается, впитываемое тинистой краской, в тон пятнам на джинсах Бэкхёна. Старший глубоко затягивается, формируя мысли в предложения, а Бён тем временем изучает носки кроссовок, обнаруживая на них пару капель от распылителя. Они стоят напротив когда-то голой стены, расписанной теперь чужой жизнью – целой Вселенной. Хань пытается примерить маски портретов на себя, но ему все кажется фантазией – его идеализируют, возможно, превозносят, и в этом особый кайф – чувствовать себя необходимым.
– Я что, правда такой гей? – смеется. – Так вот почему ты храпел у меня всю неделю, рисовал по ночам? Инфантильный придурок, да ты правда одержим, – неаккуратно сплетая пальцы.
– Не так давно, как может показаться.
Лу Хань опять смеется, – Это признание?, – но, ведь и так понятно, что да. Чувства Бэкхёна из коробки – простые, ему самому неясные и даже нелепые, он мало говорит и привык изъясняться в картинах. Рисуя его, получалось говорить о чувствах, и они в деталях казались ярче, чем на затертых словах, и это не просто признание – это обещание, и в нем весь Бэкхён.
Он думал, что Хань отпустит его руку быстрее, чем лампочка перегорит, но просчитался дважды: тепло ладони не угасло, и даже губы стали целовать иначе. Он не сказал ни слова, но и не ушел. Запутавшись и почти кубарем скатившись по лестнице времени, они еще на рубеже веков, справляются с тоской и нерешительностью, страхом, одиночеством. Лу Хань не ушел, потому что всегда боялся, что Бэкхён уйдет первым.
Как много, порой, говорит молчание, и так мало мы можем, когда одиноки.
Теперь Бэкхён знал – их двое.
Не забудьте оставить свой отзыв:https://ficbook.net/readfic/1147601