Весна в Волжске протекала бурно. Появилось много глубоких луж, особенно, около железной дороги. Я со своей любовью к проверке рельефа и глубины луж промокал мгновенно, но не простужался. Моя голубая мечта – это сапоги кожаные, как у военных. Мне казалось, что они-то вот и не промокают. Дома ныл, просил у мамы пойти навстречу мне и сшить сапоги.. И, наконец, сбылась мечта – детская, но страстная. Ходили к сапожнику, снимали мерку, я ждал с нетерпением. А господин сапог что-то медлил, и при очередном заходе показывал голенище в раскройке. Теплело в апреле быстро. Утром выйдешь из парадного, а справа скамейка, сядешь и видишь, что от земли идет пар. Солнышко мягкое, и на душе тепло – вспоминаю до сих пор. И еще одна радость: сегодня идем за сапогами. Помню хорошо – примеряли на шерстяной носок. Конечно – туго, конечно жали, но никаких сил ждать у меня не осталось. Днем и вечером расхаживал их дома. Начищали их ваксой и каким-то жиром, довольно вонючим. Блеск пропал, но сказали мне, вода теперь не страшна. И я решил испытать. А следующий день утром – к железной дороге. Там, кроме знатных луж, очень судоходных для корабликов, находилась замечательная канава у обочины дороги. Со мной пошел мой приятель Генка. Он лужи обходил, не потому что не хотел проверить глубину, а лишь потому, что носил ботинки фирмы «Лойд». Конечно это шутка. Его ботинки старший брат называл «корочками» и говаривал, что вместо подметок какая-то херня, и вдобавок – матерчатый верх. В таких в лужу не полезешь. Он обходит, а я по центру и с притопом. Вначале ничего: вонючий жир спасал, потом забылся, полез в канаву, видно, и черпанул через верх. А в глазах какой-то военный фильм, как два солдата в сапогах в болоте сидят с биноклями и в плащпалатках. Ждут немцев весь день и всю ночь. По фильму видно, что не промокают. Время к обеду, пришел домой. Сапоги влипли в ноги, лужи оставляют и не стянуть никак. Мама помогла – ох, ах - ноги мокрые, носки насквозь. Грустно мне стало. Сделали вывод: надо сушить и сапоги, и ноги. Гуляю после обеда то ли в галошах, то ли в каких-то самодельных предохранителях, но уже без луж. Конечно, галоши - это практично: ноги сухие, но ведь остальные дворовые сверстники обходились без них, чему я завидовал, не очень понимая, что купить галоши в те тяжкие послевоенные годы было невозможно.
Следующий день принес много разочарований. Сапоги мои после сушки, будучи сделанными из третьесортного материала, уменьшились в размере, и очень заметно. На глаз можно было определить, что они гораздо меньше моей ноги. Более того, они стали похожи на рваную гармошку. А подметки сверкали белым кантом и белыми распухшими нитками. Но между тем они продолжали пованивать тем таинственным жиром, который не спас мои первые и единственные в жизни сапоги. Тайные слезы глубокого разочарования.
Теплело быстро. На улице появились резиновые мячи, но маленькие, для игры в «штандр». Пробовали, пробовали, конечно, играть такими мячами в футбол, но эти пробы с Левкой и Валеркой вызывали визг у девочек. Мячи эти принадлежали им. Вот как-то, вовлекая девочек, пасуем мяч друг другу и пытаемся забить его под скамейку у Левкиного парадного. Это игра в одни ворота. А рядом пленные немцы копают канаву, довольно глубокую. Сверху часовой с собакой. Красивая овчарка и вроде добрая и солдат добрый. Конец войны. Апрель 1945 года. Я запомнил одного немца, звали его Курт. Он с солдатом говорил по-русски. Немец крупный, глаза серо-голубые, волосы как ковыль. После развода немцев по окопам, канавам, ямам и утреннего обхода лейтенантом, оставался один солдат. Когда он отходил подальше, немец с серо- голубыми глазами предлагал нам обмен: значки (без свастики), зажигалки из патронов, маленькие складные ножички с деревянной ручкой и фигурки, вырезанные из пластиковых воротничков, принадлежности кителя. Взамен просил принести картошку сырую, лук или дуранду (прессованные подсолнечные семечки с шелухой). Я получил ножичек, а мама дала картофелину сырую одну. Курт съел ее вместе с шелухой, как яблоко. Мама моя была очень умной женщиной и прекрасным педагогом, преподавала в школе ботанику и биологию. Картошку она предварительно вымыла. Ножичек был хорош, резал даже мокрую газету на весу. Не рвал ее, как обычные ножи, а резал. Дуранду я тоже приносил, но мама сказала, что не очень хорошо быть римским менялой, и я больше взамен ничего не просил.
В футбол примитивный продолжали играть. Хочется отметить, что с раннего детства любой мяч у меня вызывал восторг и безудержную тягу – ударять, ловить и кидать мяч. Курт наблюдал за нами и улыбался. Очевидно, он прежде был тренером, и, по-моему, у него были дети. И вот, как-то раз во время очередного шмыганья с мячом нам было видение: Курт с голубыми глазами показывает нам из окопа настоящий, но разноцветный футбольный мяч, скроенный из лоскутков грубой ткани и обрезков кожи. Мяч надут и готов к игре. Мы остолбенели. Часовой с овчаркой тоже. Видимо, немец с волосами «ковыль» и голубыми глазами был психолог, педагог, дипломат, очевидно, бывший футболист и тренер. Пара фраз и он покатил мяч к нам. Мы остолбенели еще раз. Наши взгляды устремились на часового. И вдруг – радость: мы услышали: «Валяй, пацаны!» Гурьба погнала мяч к ближайшей скамейке, я ударил и под скамейкой очутился мяч и ботинок с галошей (так ее так!). Быстро пропотев, мы снизили темпы. Я догадался паснуть мяч часовому. Он пнул его с пыра и далеко, и мы как горох посыпались за ним.
День за днем голубые глаза выкатывали нам мяч. А добрый солдат с овчаркой разрешил Курту вылезти из окопа и показать нам некоторые основные приемы футбола. Самый главный из них я запомнил на всю жизнь: смотри в глаза сопернику, а мяч чувствуй ногой. Если освоен этот прием – ты на правильном пути. Он характерен для контактных игр (футбол, гандбол, баскетбол). Курт научил нас основным приемам футбола вместе с доброй овчаркой, которая тоже порывалась с нами поиграть.
Как-то утром я вышел и сел на скамеечку справа от парадного. Теплое мягкое солнышко, полный желудок, предчувствие игры в футбол создавали хорошее настроение. Я «заторчал на солнышке», как сказали бы мои будущие заводские коллеги. Надо отметить, что в предыдущие дни пленных охраняли два солдата. Второй, новенький солдат, видно, был тоже футболист, и он повел нас через переезд на стадион. Там были настоящие ворота. Обучение продолжалось. Солдаты устали от войны и приказов. Нам повезло и с немцем, и с солдатами, и с овчаркой. Гоняли мяч почти по правилам, но с детским задором. Агрессии не было.
А однажды, таким же майским утром я увидел, как марийская женщина в ярком платье с разноцветными лентами бежала, размахивая руками, и кричала: «Кончилась проклятая, кончилась проклятая!» Потом появились мужички с ранеными солдатами и гармошкой. Они конечно «клюнули», что было под рукой, к ним присоединились яркие платки и все затанцевали с притопом. Моя сестра запомнила среди кружившихся в толпе очень худую женщину в поношенном мужском пиджаке до колен, вдову, мать троих детей. «Никогда не пила, а в день победы обещала, что выпью»,- повторяла она, виновато оглядываясь, и топталась вместе со всеми. Не забыть ее остановившиеся глаза, в которых горе и радость теснили друг друга. Ее семилетняя дочка, увидев впервые в этот день бублик, спросила: «Мама, это буква “о”?».
День победы - настоящий праздник. Радость у всех от души. Нам тоже свезло: второй солдат построил нас и повел на стадион. Там играли в футбол мальчишки из наших домов с мальчишками из поселка, называемого «Шанхаем». Ну, конечно поле уменьшили, в середине навалили две кучи из наших курток и шапок – это были ворота № 1. А ворота № 2 были с одной настоящей штангой и тоже с кучей того, что осталось, кроме конечно портков. Поселковые ребята играли чаще, чем мы. У них был слад, мы играли реже, но Курт нас кое-чему научил. Солдат с настоящим свистком (для работы в зоне) был судьей. Он нас подбадривал. А вот за поселковых болели мужички из «Шанхая». Они были радостны, многие в тюбетейках и сапогах с задранным носом. Другая группа мужичков – нейтральная - они болели за всех и одеты были в стеганые халаты. Картинки из жизни в моей голове всплывают четко и в ярких цветах.
На стадионе кое-где травка пробилась, лужи были, но на беговых дорожках. И началась баталия. Надо отметить, что бегал я легко и быстро, и мяч ко мне, по мнению ребят, прилипал. В нашей команде был один минус - нас набралось только восемь человек, и был конечно плюс – Левка, старший, учился в 4 классе (остальные только собирались в школу осенью). А поселковых было десять. Засуетились, затоптались, заклубились. Мы выполняли установку нашего учителя: смотри на соперника, мяч чувствуй, ногами иди на ворота, если преграда, передай ближнему «щечкой» (внутренней частью стопы). Конечно, первый проход мне запомнился: мячик меня любил и слушался. Я пробежал (ускорился) к воротам, слышу «пасни, пасни», а передо мной только ворота, и вратарь стоит, как вкопанный, Я ударил, то есть пырнул по мячу вместе с землей, наш разноцветный мяч закатился в ворота. Мы, конечно, бросились целоваться и обниматься, как это делают «профи». Солдат свистнул: «Один – ноль. Пацан Димка забил. Начинаем с центра поля». Второй гол забил Левка, и дело сделано. А поселковые шумят, поругиваются по-татарски.
И вдруг на стадион стали подходить люди с транспарантами, и командир в шинели без погон стал их строить. Но перед этим подошел к нашему солдату, пожал руку и похлопал по плечу. Мой первый матч окончился успешно. Мяч мы взяли на просушку. Солдат пообещал вскоре устроить еще одну встречу. А ребята из поселка нам завидовали: у нас был мяч, а они гоняли комок из тряпок. Потом они приходили к нам во двор, лишь бы поиграть в футбол нашим мячом. Да тетки устроили нам «турмана»: «Эвон чего надумали. А стекла кто вставлять будет?» К сожалению пленных перевели в мордовские лагеря (так говорили тетки), а с ними и двух солдат с доброй овчаркой.
Яркое, яркое впечатление оставила в памяти моя первая спортивная удача, да еще и в день победы. С тех пор спортивные соревнования для меня – это праздник, чаще большой, но если маленький – тоже хорошо. Интересный игровой спорт переносит меня в другую реальность, и я нахожусь в другом измерении. Это ощущение очень похоже на периоды творческой изобретательской деятельности.