АННОТАЦИЯ
Все мои мысли лишь о ней.
КАССИАС
Каждый раз, выходя на сцену, я чувствую себя живым.
Но это не сравнится с тем, что я ощущаю рядом с Эви.
Она – ангел, такой чертовски невинный.
Моя история четко отражена в написанных мною текстах. Я – бывший заключенный, которого повсюду окружают призраки прошлого.
Подобный мне мужчина погубит такую девушку, как Эванжелина.
Теперь же в моих руках оказался контракт со звукозаписывающей студией, о которой я мечтал. Желанная жизнь теперь принадлежит мне.
Однако единственное, чего я сейчас хотел – девушку, которую не мог заполучить.
ЭВАНЖЕЛИНА
Моя жизнь безопасна. Распланирована. Предсказуема.
И я хочу исправить это.
Когда Кэш появляется в моей жизни, то становится так необходимым мне глотком воздуха.
Но если он будет со мной, его карьера будет разрушена.
Мой отец – владелец «Кендрик Мьюзик Групп», и заводить со мной отношения – не входит в контракт.
Я бы всю себя отдала Кэшу... но не могу просить его принести такую жертву.
Единственное, чего я сейчас хотела – плохого парня, которого не могла заполучить.
ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА: Эй, сладкая, ты не думаешь, что заслуживаешь немного времени на себя, чтобы провести его с плохим парнем, знающим, как позаботиться о женщине? Я просто уверена в этом! Побалуй себя, детка!
хо, Фрэнки
НАД КНИГОЙ РАБОТАЛИ:
Перевод: Анастасия Михайлова
Редактура: Анастасия Михайлова
Вычитка: Анастасия Михайлова
Дизайн обложки: Мария Гридина
Переведено для группы: https://vk.com/hot_books
ОГЛАВЛЕНИЕ
ГЛАВА 1. 6
ГЛАВА 2. 13
ГЛАВА 3. 18
ГЛАВА 4. 23
ГЛАВА 5. 29
ГЛАВА 6. 33
ГЛАВА 7. 37
ГЛАВА 8. 42
ГЛАВА 9. 45
ГЛАВА 10. 50
ГЛАВА 11. 55
ГЛАВА 12. 61
ГЛАВА 13. 64
ГЛАВА 14. 70
ГЛАВА 15. 73
ГЛАВА 16. 78
ГЛАВА 17. 80
ГЛАВА 18. 82
ГЛАВА 19. 86
ГЛАВА 20. 91
ГЛАВА 21. 93
ГЛАВА 22. 96
ГЛАВА 23. 99
ГЛАВА 24. 104
ГЛАВА 25. 106
ГЛАВА 26. 110
ГЛАВА 27. 113
ГЛАВА 28. 117
ГЛАВА 29. 120
ГЛАВА 30. 121
ГЛАВА 31. 126
ГЛАВА 32. 127
ГЛАВА 33. 133
ЭПИЛОГ. 136
ГЛАВА 1
Кассиас
За пять минут до выхода на сцену склада в центре города, я заметил свою девушку Джину целующейся с моим братом Чадом.
У меня скрутило живот, а голова закружилась. Воспоминания обо мне и ней на протяжении последних пяти лет вспышками пронзали череп.
Я пошел в переулок, чтобы подышать воздухом перед выступлением, но все, чего я теперь хотел – пробить гребаную стену, чтобы с костяшек пальцев текла кровь. Единственная причина, по которой я смог добиться столь многого – как оказалось, не так уж, мать твою, и многого – это на сто процентов из-за того, что Джина и Чад, прикрывали мою спину.
По-видимому, единственные спины, которые были им нужны сейчас – их собственные. Их поцелуй – нечто большее, чем просто «рот в рот», в нем читалась тысяча гребаных вещей.
Но главное, что это означало: я теперь одинок.
В одну гребаную ночь моей жизни, когда Чад и Джина нужны мне больше всего, я их потерял.
У меня нет никого, кроме себя самого, мать твою.
Глаза Джины встретили мой взгляд, и она отстранилась от Чада, уже понимая, что их с ним поймали.
– Кэш, послушай меня, – Джина стала умолять. Она пыталась схватить меня за руку и заставить остаться. Но Джина сознавала: все, связывающее нас, исчезло. Мы оба знали, что она ушла первой.
Потому что, черт побери, я никогда бы не оставил эту девушку. Я вообще не оставлял людей позади, никогда.
И к чему это меня привело?
Развернувшись, я направился к складу, где мне предполагалось открыть шоу Элль Камино. Она была самой знаменитой девушкой, которая когда-либо поднималась из Ист-Хайтс, нашей южной части Лос-Анджелеса. Она выбрала меня для этого шоу, и из множества людей здесь этой ночью, думаю, Чад знал лучше всех, как важна была для меня поддержка.
Чад шел за мной следом, но что теперь мог сказать? Он – мой брат, но, похоже, наша кровная связь не такая сильная, как я думал. Я постарался выкинуть это из головы, не позволяя им испортить этот шанс. Эту ночь.
Мое время.
Но сперва мне нужно было напомнить ему: несмотря на то, что он был моим братом, Чад перестал быть другом. Прижав его к стене, я сложил руку в кулак, отвел ее назад, а затем позволил костяшкам врезаться в его челюсть.
– Ублюдок, – простонал Чад, отталкивая меня, когда из его рта брызнула кровь. Он закрыл лицо ладонью в защитном жесте, а в глазах читался страх. Чад знал, куда мои удары привели меня в прошлом.
Я не стремился забыть об этом. Тюрьма сделала меня жестким, но эта его выходка с Джиной – из-за нее я словно заледенел.
– Тебе нужно выйти на сцену, – сказал мне Чад, его голос срывался. Брат боялся меня, чему я был рад. Несмотря на то, что никогда не желал, чтобы подобный момент случился между нами.
Мои глаза вспыхнули, но я приехал сюда сегодня не для того, чтобы Чад и Джина все разрушили.
Когда я вышел на сцену, существовали только мое сердце и микрофон – а также тексты песен, которые я писал, лежа на голом матрасе в государственной тюрьме тринадцать месяцев подряд. Те тексты, которые запомнил, живя по другую сторону дороги, в адской камере, ожидая своего времени. Те тексты, которые выжигал на своем сердце, работая над своей задницей, чтобы попасть сюда.
Сегодня.
Сейчас.
Не стоит оглядываться назад.
Никаких мыслей о Джине, девушке, которой я давал миллион обещаний. Девушке, которая, как я думал, будет моей всегда, черт бы ее побрал. Девушке, которая выбрала Чада в самую значимую ночь в моей жизни.
– Вы готовы к Кэшу Флоу? – заголосил ведущий на все здание. Здесь, должно быть, тысячи человек, ожидающих ночного шоу. Я не хотел думать о тех, кого здесь нет. Тех, чью спину я прикрывал, пока не отвернулся от них – пока навсегда не покинул.
Я в любом случае не мог остаться с парнями из моего района – не в том случае, если хотел сделать себе имя в качестве рэпера.
Я должен был выбрать.
А работа с ними привела к тому, что я сел за решетку.
– Ты готов выйти туда? – позвал меня ведущий.
Я хотел кричать, до одури бить по чему-нибудь, потерять контроль.
Вместо этого я склонил в кивке голову.
Поговаривали, что сегодняшней ночью явится звукозаписывающая студия, и я не мог все испортить.
Не теперь. Только не после всего.
Так и есть.
У меня появился шанс, поэтому я решил излить свое сердце на эту сцену. И к тому моменту, как я закончил, кровь, пот и слезы, которые когда-то принадлежали моему телу, больше никогда таковыми быть не могли.
Потому что концу шоу я растворился без остатка.
*****
– Кое-кто тут хочет поговорить с тобой, – произнес Чад, отыскав меня спустя минуту после того, как я покинул сцену.
Стоило мне заметить лицо брата, как внутри стал подниматься гнев. Выступление всей моей жизни не разогнало ярость, текущую по венам.
Мои руки дрожали, сердце раскалывалось, а адреналин накачивал кровь. Чад и Джина. Мой брат и моя девушка.
Я никак не мог забыть об увиденном. Их руки на друг друге, их тела, тесно прижатые на теплом летнем воздухе.
Их предательство было сродни погибели.
– Что за дерьмо? – я схватил его за ворот футболки и прижал к кирпичной стене. Я чертовски хотел разбить его череп, желал, чтобы его глаза горели так, как сейчас пылает моя грудь.
– Ты, черт побери, сделал это со мной? Сейчас? Думаешь, я хочу теперь говорить? Да пошел ты.
Глаза Чада вспыхнули, становясь дикими. Но я знал, что это не страх, больше нет. Чад знал: не имело значения, как сильно я его ненавидел в эту минуту, насколько хотел, чтобы брат истекал кровью, но я нуждался в нем, если мечтал обо всем этом. Если хотел получить поддержку крупной звукозаписывающей студии.
До тюрьмы я даже не пытался читать рэп, но единственным инструментом в камере были мои голосовые связки. Там я научился четко настраивать свой голос.
Чад узнал о моем новоприобретенном таланте прежде, чем закончился мой срок, и брат стал мозгами проекта с самого первого дня. Чад стал тем, кто придумал, как мне заполучить поклонников в Твиттере, создал канал на YouTube, закачивал фото в Инстаграм. Он знал, как обтесать мои углы, и придать мне товарный вид после того, как я вышел из тюрьмы. Чад видел в моем таланте решение проблем.
Я ненавидел все это дерьмо – превращение в какой-то продукт. Я просто хотел заниматься музыкой – и вовсе не будучи наряженным в рэп-персону. Мне хотелось сидеть на табуретке с моей гитарой.
Я никогда не нуждался в публике.
Но разыгрываемые аккорды не оплачивают счета. Чад напоминал мне об этом всякий раз, когда я заговаривал о желании складывать что-то, кроме битов. Мне нужно было выйти на чертову сцену, чтобы получить больше, чем имею. Больше, чем когда-либо мог получить.
И моя мать тоже нуждалась в большем. Особенно сейчас, после автомобильной аварии – той, в которой именно она являлась выпившей за рулем – которая чуть не убила ее три месяца назад. Ее больничные счета и расходы на реабилитацию оставили нас в бόльших долгах, чем мы могли бы погасить с моей дневной работой повара и местом Чада – чертова продавца автомобилей.
Сейчас мама вернулась в нашу квартиру, но требовалась медсестра на дому, которая станет приходить ежедневно и помогать ей.
Только вчера звонил провайдер услуг на дому. Если мы не раскошелимся на оплату, этот месяц станет последним, когда они будут посылать медсестру.
Так много поставлено на гребаную карту.
Одно дело, если бы матери становилось лучше – но это не так. Она нуждалась в бόльшей помощи, чем Чад и я могли ей обеспечить.
– Тебе лучше отложить это, Кэш, – произнес Чад, стараясь выбраться из моей хватки. – Прямо сейчас ты должен идти на встречу с мужчиной из «Кендрик Мьюзик Групп».
Я сглотнул. Кто-то действительно пришел этой ночью, причем от лейбла, с которым подписал контракт Джек Харрис, никак не меньше. Черт, я не думал, что это действительно произойдет. Мечты – это мило, когда ты ребенок, но мне уже двадцать два. В какой-то момент мне необходимо было подняться или заткнуться – отбросить музыку и найти настоящую, черт побери, работу.
Не то, чтобы кто-то мечтал нанять бывшего заключенного.
Но может, этой ночью все изменится.
Я отпустил Чада. В любом случае, я бы предпочел смотреть в лицо важной шишки из звукозаписывающей студии, чем в рожу предателя брата.
Однако прежде чем я смог уйти, появилась Джина.
– Малыш, это ничего не значило, клянусь, – Джина кинулась к тому месту за кулисами, где стояли мы с Чадом. Я посмотрел на ее уродливые рваные джинсы, обрезанный топ и высокие каблуки. У Джины были белокурые волосы, а макияж покрывал каждую черту красивого лица. Видеть ее здесь, выглядящей совсем не похожей на девочку, с которой я вырос, было чертовски больно.
Я знал, как сильно Джина старалась стать кем-то значимым, доказать всем что-то. Знал, поскольку о Джине мне известно все. Она во многом была моей первой.
Похоже, ей также суждено стать первым человеком, разбившим мое сердце.
– Не хочу этого слышать, – произнес я, отходя от людей, которые вонзили мне нож в спину. Я хотел закончить эту ночь, держа Джину в своих руках, как делал после каждого выступления в моей жизни.
Но больше такого не будет. Сейчас я просто хотел убраться отсюда.
*****
Проталкиваясь через съемочную группу за кулисами, я сканировал пространство, выискивая музыкального продюсера. Черт знает, как он выглядел.
В углу стоял мужчина, одетый в костюм. Когда я встретил его взгляд, он чуть заметно кивнул мне и поманил к себе двумя пальцами.
Словно я уже на чертовой ладони его руки.
Что, несомненно, так и было.
Мне нужна была эта возможность. Все зависело от этой ночи. Этого мужчины. Этого шанса.
Чад отправил мое демо на все лейблы страны. Он хорошо разбирался в деловой стороне этих вещей, и несмотря на то, что я ненавидел этого ублюдка, но понимал, что эта встреча – не то, что я смогу легко получить снова.
– Кассиас, герой дня, – мужчина в костюме послал мне милейшую улыбку. Я не был уверен, что именно должен был предпринять: оставаться спокойным, как это всегда делал Чад, или, последовав внутреннему инстинкту, выложить все сразу этому мужчине.
– Кэш, люди зовут меня Кэш, – произнес я и тяжело сглотнул. Вся уверенность, которую я ощущал на сцене, исчезла. Мне нужны были ослепляющие яркие огни, шум толпы, блокирующий любые мысли. Прямо сейчас в голове прокручивалась лишь одна сцена: Джина с Чадом. Вместе.
Я должен был очистить разум. Сфокусироваться.
– Я Маршал, – сказал он, протягивая мне руку.
Я взял ее и крепко пожал. Не хотелось, чтобы мужчина думал, что я чертова плакса.
– Маршал Кендрик, – пояснил он. – Из «Кендрик Мьюзик Групп».
– Вы, черт побери, разыгрываете меня? – спросил я, громко выдохнув. Какого хрена генеральный директор явился на мое шоу? В том смысле, что я знал: Чад работал над тем, чтобы заполучить кого-нибудь на эту ночь, но это больше, на что я когда-либо мог надеяться.
Кендрик просто пожал плечами.
– Я представляю Элль Камино, и живу в Лос-Анджелесе. Похоже, все это сегодня сработало в твою пользу.
– Я не ждал именно вас, вот и все. Рад, что не знал об этом до того, как вышел на сцену.
– Ты нервничаешь? – глаза Кендрика сузились, он явно хотел прочесть по мне ответ.
Мне следовало либо смириться, либо заткнуться.
– Эй, вам об этом известно, – прохладно отозвался я. – Это было большое шоу. Сам босс Элль Камино здесь.
– Девочка через месяц отправляется в большой тур. Вот когда прогремит ее имя. Дай Элль несколько месяцев, и даже Бейонсе будет ей не соперница.
– Высокая планка, – у Элль Камино было все, чего я желал: подписанный контракт с «КМГ», международный тур. И все это прежде, чем ей исполнилось двадцать.
Я знал, мне нужно действовать прямо сейчас, иначе моя карьера никогда не взлетит вверх. Если мне повезет, меня возьмут на прослушивание в «Голос» или другое подобное дерьмо.
Мне же хотелось большего. Уйти от Кендрика с контрактом.
– Элль Камино все еще требуется некто, кто станет открывать ее шоу в туре, – произнес Кендрик. – Похоже, ты создаешь правильную атмосферу. Твой незамысловатый, словно вышедший из народа стиль дополняет ее южно-американские нотки.
– Я именно тот парень, что вам нужен. Вы не пожалеете.
Кендрик некоторое время молчал.
– Я видел тебя там, с твоим братом. Есть скелеты, о которых мне следует знать?
– Дерьмо, – выдохнул я. – Я не гонюсь за скелетами.
– Тогда за чем, сынок? – спросил Кендрик, положив ладонь на мое плечо.
– Мне бы хотелось творить чертову магию.
Кендрик улыбнулся, вновь пожав мою руку. Мы заключили сделку.
Я похороню свое прошлое. На самом деле, заметив Джину и Чада, которые наблюдали за нами, это все, чего мне хотелось.
Прямо сейчас я готов жить.
ГЛАВА 2
Эванжелина
Я просто хотела, чтобы он перестал смотреть на меня, как на какую-то маленькую девочку. Мне уже двадцать один, и я готова изменить свою жизнь.
Готова к любым изменениям.
Когда моей мамы не стало, все, что мне стало понятно: я больше не могла продолжать жить ради кого-то, кроме себя самой.
– Пап, позволь мне стать стажером на несколько месяцев. Я могу приносить кофе и посылать электронные письма. Знаю, ты думаешь, будто это ниже меня, но это может стать для нас полезным... дать нам нечто, что мы будем делать вместе. Как способ связи. К тому же, я буду дома всю осень, и мне совершенно нечего делать.
Нечего, кроме как нарезать круги по округе, удивляясь, как мама могла предпочесть уйти из жизни тому, чтобы остаться рядом со мной и папой.
Отец фыркнул, явно не распознав в словах дочери крик о помощи.
Мы находились на верхнем этаже его офиса в «Кендрик Мьюзик Групп», и он даже не смотрел на меня. Только на телефон, водить пальцем по которому было явно важнее, чем дать мне работу.
– Эванжелина, во-первых, это не мое хобби, которым мы могли бы заниматься вместе. Я лучший в этом бизнесе потому, что безжалостен. Здесь не место для моей дочери. Кроме того, у тебя нет причин работать. Оставь это для каких-нибудь деток из колледжа. Ты выше этого.
– Это такая чушь, – пробормотала я себе под нос. – Я тоже детка из колледжа.
Мой тон заставил его поднять взгляд. Ха, может, мне следовало сбросить несколько бомб раньше, тогда он бы понял, что мне нужно внимание.
– Эванжелина, ты можешь считать, что хочешь пойти по моим стопам, но ты ведь играешь на пианино в Джульярде. Конечно же, ты музыкальна, однако запуск лейбла не имеет с этим ничего общего. Ты не знаешь первое правило этого бизнеса.
– Я могу научиться. Когда преподаватель предложил вычеркнуть осенний семестр, я не думала, что застряну дома в одиночестве. Кроме того, я ведь говорила, что больше не хочу играть. Я растеряла все свое вдохновение.
– Тебе следует находиться дома ради отдыха. Пусть солнце и пляж станут твоим вдохновением. Твой терапевт...
– Я не собираюсь обсуждать с тобой своего терапевта.
– В этом году ты прошла через ад, Эванжелина. Мы оба. Лучшее, что ты можешь сделать прямо сейчас – остаться дома, где будешь в безопасности, и избегать всего, что может причинить тебе боль. А находиться в обстановке высокого стресса, на работе, в которой ты не нуждаешься и для которой не квалифицирована, никак не поможет ситуации. Тебе нужно сидеть в бассейне, попивать охлажденное вино и работать над загаром.
– В этом утверждении так много неправильного, что я даже не знаю, с чего начать.
– Это не важно, – его тон ставил точку на нашей беседе, отчего мои глаза наполнились слезами. – Я не дам тебе работу. Не хочу, чтобы ты становилась частью этого мира. Он полон придурков. Твоя мама ненавидела эту идею, она хотела, чтобы ты играла...
– Я не стану говорить о маме, не здесь, – оглядывая его кабинет, я замахала руками на глянцевые поверхности, панорамные окна и выставляющих себя на показ полуодетых женщин в холле, изображавших сотрудников.
Я скрестила руки на груди и закинула на плечо сумочку, испытывая невероятное разочарование. Я не хотела сидеть в мертвом доме матери совершенно одна. Мне нужен был повод вставать каждое утро и сосредотачиваться на чем-то другом.
Хоть чем-то.
Отец хотел, чтобы я оставалась столь же защищенной, как и в данный момент. Но я была готова к большему.
– Отлично, если ты не дашь мне работу, мне больше нечего тебе сказать. Просто пойду и получу ее у кого-нибудь другого. Джуд говорил, что сможет устроить меня на съемочную площадку, где сейчас работает.
– Твой кузен Джуд – последний человек, с которым я бы хотел, чтобы ты проводила время.
У моего отца всегда были проблемы с Джудом. Вероятно потому, что тот был полной его противоположностью. Оба мужчины играли по своим правилам, но в то же время были очень разными.
Отец вернулся к бумагам, отстранившись от разговора, и это вывело меня из себя. Похоже, он думал, что раз я всегда делала то, чего хотела мама, то также буду исполнять и его волю.
Но теперь все было иначе.
– Ты не можешь помешать мне работать у Джуда, – проговорила я, подняв голос, как никогда раньше не делала. – И знаешь что? Мне не требуется твое разрешение.
– Ты одна из лучших пианисток страны. Ты не можешь так поступить. Если ступишь на его съемочную площадку, я прекращу финансирование...
– Что, перестанешь платить за мою учебу? Отлично, потому что я ненавижу колледж, – ответила я. – Мою квартиру? Чудесно, ведь я ненавижу Нью-Йорк. Мои уроки на пианино? Ну, наконец-то. Я и так слишком часто давила на клавиши из слоновой кости. Они слишком долго держали меня взаперти.
Отец небрежно выгнул бровь.
– Все кажется смешным и похожим на игру, когда тебе двадцать один. Но настоящий мир не прост для привилегированных девушек.
Я не ответила. Тут нечего было сказать. По правде говоря, я не думала, что он хоть когда-то меня слышал. Поэтому не было причин думать, что сейчас все будет иначе.
– Если тебе больше нечего сказать, Эванжелина, то у меня встреча в пять. Ты ведь помнишь, где выход? – отец подошел к тому месту, где я стояла, и поцеловал меня в лоб, словно у нас сейчас не состоялся самый большой спор в нашей жизни. Будто я маленькая кукла, которую он может держать на полке. – И не забудь о завтрашней встрече, ладно? У тебя ужин с Томасом Бракеном. Сейчас для тебя это самое то. Сможешь выйти из дома с безопасным и респектабельным молодым мужчиной.
Я поджала губы. Невероятно, что я была дома всего три дня, а папа уже думал, что знает, как для меня лучше.
– Послушай, – произнес он, – этим вечером я собирался что-нибудь выпить с менеджером моего нового таланта. И если тебе хочется выбраться из дома и совершить нечто столь опасное, отправляйся на ужин в клуб. Там все респектабельные и проверенные, – отец покровительственно поднял палец, тыча им прямо в мое лицо. – Но никаких ужинов с моими клиентами. Это даже прописано в контракте и против моих правил. Бизнес и удовольствие нельзя смешивать. Кроме того, ты слишком хороша для них. И всегда была. Идеальная дочь и великолепная студентка.
Я нахмурилась. Как будто я когда-либо встречалась с парнями, с которыми он подписывал контракты. Единственным достойным человеком за весь прошлый год был Джек Харрис, а весь мир знает, что он женат.
Отец ушел с самодовольной улыбкой на лице, оставив меня одну в его кабинете. Похоже, он действительно верил, что только что поставил меня на место.
Я вздохнула, глубоко разочарованная в этой хорошо спланированной – с моей стороны – встрече, которая окончилась абсолютно ничем.
И он всерьез предложил мне составить планы на поздний вечер? Неужели отец вообще меня не знает? Я не провожу ночи на улице.
Никогда этого не делала, а теперь и вовсе не собиралась.
Какой бы смысл я не вкладывала в этот разговор, теперь все с треском провалилось.
Я всю жизнь пыталась заставить маму гордиться мной, но ее больше нет. Я не могла ни задаться вопросом, почему столько лет сидела перед пианино. Из-за того, что она этого хотела? В конце концов, моего музыкального таланта не хватило для того, чтобы мама предпочла жизнь смерти, так почему мне этого должно быть достаточно?
Мой отец – мультимиллионер, и моя мама посвятила свою жизнь мне – ее единственному ребенку.
Ну, она также тратила значительную часть времени на алкоголь и проводила в клинике столько же времени, как и дома.
Мне никогда в жизни не нужно было работать, стирать собственные вещи или ходить по продуктовым магазинам. Я могла нанять людей, которые сделают все за меня.
Поэтому, да, я знала, что живу привилегированной жизнью, но, тем не менее, она оставалась именно моей. Единственной, которая у меня есть.
Была одна поэтесса, которую я читала в литературном классе – Мэри Оливер – и она говорила: «Это моя единственная дикая и драгоценная жизнь». Именно так я ее и ощущала. Мама, так внезапно скончавшаяся, поставила жизнь в невероятно яркий и четкий фокус.
Отец хотел, чтобы я оставалась в безопасной коробке, чтобы со мной ничего не случалось – но пространство, окруженное четырьмя стенами, которые сотворили для меня они с мамой, оказалось слишком маленьким.
Я целую вечность провела на цыпочках, убеждаясь, что мои слова правильные, а улыбка сладкая.
Но, может, я была чем-то большим, чем это.
И моя жизнь тоже.
Я просто не знала, как заставить все работать, поскольку всегда позволяла окружающим меня людям определять мой мир.
Я не знала, как найти себя, даже если бы захотела этого.
Распахнув дверь папиного офиса, я старалась убедить себя не принимать на свой счет, что отец нанял много стажеров, бродящих вокруг, но не устроил на работу меня. Я шла по коридору, стараясь скрыть свои чувства.
Шагая к лифтам, я знала, что мне нужно что-то изменить. Немедленно.
К тому моменту, когда я нажала кнопку вызова лифта, я ощущала себя так, словно мое сердце разбито. Будто я совершенно одинока и по-настоящему хотела, чтобы кто-нибудь протянул мне руку и предложил поддержку. Был рядом со мной. Хотя бы один день.
Я ведь не жадная, просто одинокая.
В лифте я стояла, борясь со слезами. Это не могло быть моей жизнью. Папа меня отверг. Мама умерла. Больше у меня никого не было.
Я провела все детство с частными репетиторами и пианистами, поэтому мне нечем было похвастаться. Я даже больше не хотела заниматься музыкой.
Мне хотелось вернуться в прошлое.
Я хотела того, чего больше не существовало.
Горло будто сдавило, мне нужно было оказаться снаружи. Я нуждалась в свежем воздухе и глубоких вдохах, а еще в том, чтобы больше не было никаких забот и страха. Мне нужен кислород, надежда и все, кроме того, что у меня было.
Я позволила голове прислониться к стенке лифта, когда двери стали закрываться.
Но прежде чем они окончательно закрылись, их остановила рука, и створки снова разъехались. Вошел мужчина.
Одного взгляда на него хватило, чтобы вспомнить, как дышать.
ГЛАВА 3
Кассиас
По меньшей мере десять раз я думал, что сегодня потеряю над собой контроль, а ведь всего лишь пошел в главный офис «КМГ». Это должно было стать началом конца моей жалкой жизни, если бы Чад и Джина не таскались за мной, словно гребаная массовка, решив сделать себе имена, выехав на моем успехе.
Прошло уже три недели с тех пор, как в «КМГ» мне предложили контракт. Три недели с того момента, как я обнаружил, что мой брат трахает мою девушку.
Бывшую девушку.
Этим утром, когда я собирался уехать на личном автомобиле, присланном «КМГ» к моему жилому комплексу, чтобы забрать меня, эти двое вышли из их комнаты. Чад был в костюме и сияющих блеском туфлях. Джина надела блейзер и штаны – да, они были чертовски узкими. Они оба выглядели, как профессионалы. Ну, вернее так, словно хотели, чтобы их воспринимали подобным образом – как кого-то, кого нельзя назвать чертовыми шутами, то есть настоящими нами.
Если бы я был бόльшей задницей, чем на самом деле, то отказал бы им, черт побери, но не хотелось поднимать шумиху. Не сегодня. Прямо сейчас мне просто нужно было держать чертову голову прямо.
Однако, дерьмо, они весь день находились рядом – пока я подписывал контракт, делал несколько снимков, пересматривал расписание тура. Я не мог больше смотреть на них вместе. Мне нужно было убраться из этого здания к чертовой матери.
Они все еще были рядом, когда мы стали рассматривать мои снимки, решали, какие фото можно использовать в рекламных целях. Как мой менеджер, Чад сказал арт-директору, что мы работаем вместе, и что он может принять от моего имени все остальные решения, прежде чем выставил меня. Словно я был не в состоянии выбрать глянцевую фотографию 8×10.
Но, мать вашу, мне было плевать на эту фотосессию. Я просто нуждался в свежем воздухе. Мне нужно было покинуть пространство, которое заполняли Чад и Джина.
Хуже всего то, что им было известно, насколько я от них зависим. Я полагался на них с того дня, как вышел из тюрьмы. И каким-то образом мой ближайший круг доверенных лиц стал единственным, презираемым мной больше всего.
Мне нужно было придумать, как отделиться от них. Может, следовало назначить встречу с тем главным здесь парнем. Маршалом. Именно он дал толчок карьере Элль Камино, и я определенно никогда не видел вокруг нее отряд из Ист-Хайтс, норовящий сбить ее.
Вероятно, эта часть требовала изменения, черт побери. Может, пришло время мне стать самодостаточным мужчиной, которому не нужен вечно направляющий его брат. Я мог нанять менеджера на своих условиях, который бы заботился в первую очередь о моих интересах. Ведь я не удивлюсь, когда Чад продаст меня, если это будет означать прибавку денег в его карманах.
Хотя... черт, идея разорвать с Чадом отношения значила бы попрощаться с единственным братом, который когда-либо у меня был. Это Чад помог мне в свое время не высовываться, держаться подальше от парней, которые позволили мне сесть в тюрьму несмотря на то, что я не был единственным, кто совершил преступление той ночью три года назад. Отец ушел до того, как я узнал его, мама всегда была в разладе с самой собой, а Джина... Черт, воспоминания о Джине стали багажом, который мне следовало отпустить.
Мне пришлось иметь дело со всем этим дерьмом еще до обеда.
Я направился к шахтам лифтов, протянув ладонь между дверей, прежде чем они закрылись. Я не мог ждать другого лифта, чтобы покинуть это место. Мне нужно было уйти из здания. Сейчас же.
– Черт, едва успел, – пробормотал я себе под нос.
Я вошел в кабину лифта, в которой находился лишь еще один человек. Девушка. Ладно, женщина. Вероятно, моих лет. Темноволосая и одетая, как одна из тех чопорных богатеньких девчонок. Горячая, как ад, богатая девушка.
Однако одного взгляда на ее покрасневшие глаза и дрожащие губы хватило, чтобы ясно понять: она на грани срыва. И, черт возьми, в этом я разбирался также хорошо, как и в музыке – внутри незнакомки все разваливалось на части.
– Ты едешь в вестибюль? – спросила она. Ее глаза, казалось, мельком оглядели меня, а затем девушка уставилась на панель с кнопками.
Она втянула в себя воздух, и мне стало интересно, как кто-то столь маленький мог иметь такие большие легкие. И как некто настолько миниатюрный занял так много места в почти пустом лифте.
Все в ней привлекало мое внимание.
Я кивнул, загипнотизированный ничем не прикрытыми бушующими эмоциями на нежном лице – ее вздернутый нос, мягкие скулы и мокрые от слез ресницы. Несмотря на то, что я смотрел на нее всего пять секунд, мне показалось, что она словно соткана из той же материи, что и музы.
– Да, в вестибюль.
Я чувствовал себя так, словно той дерьмовой фотосессии, с которой только что ушел, никогда не было. Или же, войдя в этот лифт, я очутился в альтернативной реальности.
В которой мой спятивший разум не имел больше никакого значения.
– Тогда у нас все в порядке, – произнесла девушка. Ее голос был мягким и приглушенным. Словно она не доверяла чему-то – либо словам, либо силе самого голоса.
На панели засветилась буква «В», и лифт стал спускаться с восьмидесятого этажа.
– Ты уверена, что все в порядке? – спросил я. Ничего не мог с собой поделать. Я привык всех спасать. Оберегать. Склеивать.
Какого еще черта я так долго пробыл с Джиной? Просто был уверен, что мой уход разрушит ее.
Вместо этого пострадали мы оба.
Я остался ни с чем.
Вера в людей – гребаный обоюдоострый меч, который слишком часто падал у меня из рук.
Но, черт побери, в эту минуту я осознал, что доверюсь этой девушке.
Ее темные ресницы окаймляли серые глаза, в них стояли слезы, заставлявшие незнакомку выглядеть так, словно она вот-вот сломается. Будто все внутри нее в любой момент готово разбиться и упасть.
Я не мог отвести от нее взгляд.
Но она не замечала этого. Ее глаза были сосредоточены на ряде кнопок, указывающих, что мы приближаемся к земле и скоро сможем поставить ноги на нечто более твердое.
Однако то, чего я действительно желал – схватить ее и унести в какое-нибудь безопасное место, поскольку у меня было плохое предчувствие, будто девушка может причинить себе боль.
– Может, тебе что-нибудь нужно? – я шагнул к ней и, клянусь, ее тело подалось мне навстречу, как если бы мои слова были именно тем, что ей требовалось.
– Мне нужно выйти наружу, – ее слова прозвучали тихо, будто она задерживала дыхание. – Думаю, у меня паническая атака.
– Это не атака, – глядя на нее, я сопротивлялся желанию оттянуть назад ее волосы и впиться в розовые, чуть раскрытые губы. Дерьмо, я никогда не испытывал подобного прежде – мгновенное влечение и абсолютная необходимость защитить стоящую передо мной девушку.
– Разве? – насупившись, спросила она. – Ну, я и правда сейчас напряжена.
Может, она сейчас буквально разваливалась на части, но испытывала вовсе не тревогу, и я пытался ей это объяснить.
– Тебя не трясет, никакой гипервентиляции или психоза, – однако говоря все это, я задавался вопросом, как, черт возьми, думал рассказать ей о том, что она чувствует.
Девушка удрученно фыркнула.
– На самом деле, я напугана.
Я посмотрел на полоску света, мелькающую в дверях лифта. Мы быстро спускались, минуя шестидесятые этажи, а потом и сороковые.
Мне пришлось сдерживать улыбку. Когда расстраивалась Джина, она становилась силой, с которой приходилось считаться. Могло случиться что угодно – от разбитых окон до брошенных слов, жалящих сильнее удара.
С этой же катастрофой, по моему опыту, справиться было гораздо проще.
– Я бы не назвал это панической атакой или же приступом гнева.
– О, да? – спросила она. – А как бы ты это назвал?
Двадцатый этаж.
– Ты в разладе с самой собой, – произнес я. – Может, у тебя был дерьмовый день или же это экзистенциальный кризис[1], но паника? Я бы так не сказал.
Она потерла глаза, сморгнув с них слезы, и посмотрела на меня более внимательно.
– Ты что, психотерапевт?
Я прикусил губу. Дерьмо, я вовсе не был психиатром. Мне пришлось выучить весь этот бред в тюрьме, когда меня заставили брать уроки по управлению гневом в рамках «реабилитации» или чего-то в этом роде.
Кто я такой, чтобы говорить хоть что-то этой девушке?
Но я бы поклялся, что она хочет именно этого. Чтобы я рассказал ей, что будет дальше. Девушка сглотнула, все еще смотря на меня замутненным взглядом, словно умоляя вытащить ее из этого тоскливого дня.
Ох, черт, я достал бы этой девушке и солнце, если бы она захотела.
Лифт остановился.
Мы спустились в вестибюль. Двери открылись, и мы вышли, пройдя между толпившимися людьми.
Я смотрел на свою незнакомку, пока она осматривала вестибюль и стеклянные двери в двухстах футах от нас. Я не думал, что девушка сможет справиться с этим самостоятельно.
Она посмотрела на меня и поджала губы, словно потеряшка, которая хотела, чтобы ее нашли.
Я взял ее за руку.
– Пойдем, подышим свежим воздухом, – произнес я.
Она не стала сопротивляться.
ГЛАВА 4
Эванжелина
Его рука оказалась мягче, чем я предполагала. Он держал мою ладонь, ведя через вестибюль к дверям.
У меня просто не было времени все обдумать.
Но я знала: даже если бы мне дали это время, мое решение бы не изменилось. Я бы позволила этому мужчине отвезти меня куда угодно.
Может, тут сработал случай правильного места и правильного времени, или же здесь крылось нечто большее. Может, все было абсолютно верно. Мне нужен был кто-то, способный вывести из ловушки этого здания и моего удушающего отца – а потом этот мужчина вошел в мой день и увел меня за собой.
Именно этого я и хотела.
Когда еще я получала то, чего желала? Никогда.
И вот он здесь. Мужчина, чьи голубые глаза напоминали мне дышать, поскольку я не хотела умирать, прежде чем заговорю с ним.
О, и о чем же мы стали говорить? О моих проблемах управления гневом и панической атаке. Уверена, это всегда его заводило... Он явно не испытывал ни с одной девушкой ничего подобного.
И, оу. Просто «оу», поскольку моей ладони в его руке стало так тепло. Так комфортно это ощущалось. Так правильно.
Я ничего не знала о нем, кроме тех фактов, что его волосы были светлыми, а глаза невероятно светло-голубого оттенка. Его плечи оказались широкими, хватка крепкой, а слова – искренними. Он точно сознавал, что нужно было сказать, даже ничего обо мне не зная.
Словно ему и так все было известно.
Мы вышли из огромной стеклянной двери здания моего отца – места, где мне всегда были рады, если я играла по навязанным правилам и молча соглашалась, как поступала задолго до того, как даже начала сознавать их важность. Однако я переросла эти правила: улыбайся, соглашайся, держи руки на клавишах.
Это просто не могло быть моей судьбой.
Хотя, если убрать все это, что же остан