Если в 1920-х г.г. отдельные научные идеи в отношении договора простого товарищества высказывались правоведами, то в литературе 1930-1950-х гг. указывалось, что данный договор имел узкую сферу применения, а изложение материала о простом товариществе было кратким в связи с процессом «свертывания» НЭПа в начале 1930-х гг. и, соответственно, прекращением существования товариществ. ГК РСФСР до 1964 г. содержал нормы о простом товариществе, которые на практике могли применяться лишь в целях, не связанных с извлечением прибыли. Однако в условиях тотального государственного контроля за многими сферами общественной жизни были существенно ограничены возможности заключения товарищеских договоров даже в целях, не связанных с предпринимательством. Данная ситуация привела к тому, что к середине XX в. договор товарищества оказался на грани отмирания. Как следствие, освещение проблем простого товарищества в монографической литературе прекратилось. Но начиная с середины 1950-х годов положение существенно меняется, чему способствовало коллективное строительство многоквартирных жилых домов на праве личной собственности, которое юридически расширило сферу использования договора простого товарищества.
Так, сопоставляя простое товарищество с остальными коллективными образованиями по ГК 1922 г., доктор юридических наук С.Н. Ландкоф обращал внимание на то, что «простое товарищество является объединением договорного типа в отличие от существующих у нас объединений уставного типа (акционерное общество и товарищество с ограниченной ответственностью)»[23].
Анализируя особенности правового регулирования простого товарищества, С.Н. Ландкоф обращал внимание на диспозитивный характер большинства посвященных этому договору норм Кодекса 1922 г.: «Из всех правил о простых товариществах, предусмотренных Гражданским кодексом, только три из них носят принудительный характер и не могут быть изменяемы по соглашению сторон. Правила эти следующие: 1) деньги, потребляемые и заменимые вещи, как предмет вклада, должны быть передаваемы в общую собственность товарищей (ст. 279); 2) каждый товарищ может лично знакомиться с положением дел товарищества, осматривая его книги и бумаги (ст. 285 ГК), и 3) каждый товарищ имеет право на заявление отказа от участия в товариществе (ст. 291 ГК).
Все же остальные правила закона... не являются обязательными для сторон, вступающих в договоры простого товарищества: они применяются лишь тогда, когда стороны отказались регулировать тот или иной вопрос по своему усмотрению»[24].
В.Ю. Вольф полагал, что «товарищество может поставить себе любую хозяйственную цель, не только ведение торгового или промышленного предприятия, но и совершение единичных хозяйственных операций. Так, например, совместная закупка дров или совместная эксплуатация какой-либо машины может служить предметом деятельности такого товарищества» [25].
С утратой значения товариществ, наделенных гражданской правосубъектностью, посвященные им нормы Кодекса 1922 г. уже к концу 20-х - началу 30-х гг. оставались практически без применения. В этой связи профессор О.С. Иоффе подчеркивал, что, «поскольку к началу 30-х годов частные товарищества вытесняются из экономического оборота целиком, а создаваемые социалистическими организациями акционерные предприятия становятся объектом особого юридического нормирования, с этого времени соответствующий гражданско-правовой институт не выводится за рамки простого товарищества и в своем теоретическом освещении»[26].
Если в 1930-40-х годах можно было утверждать, что «договор товарищества... является по преимуществу бытовым договором»[27], то в 1950-60-х годах его характеристика дополняется специальным изучением «товарищества с участием социалистических организаций», как важного метода их взаимного сотрудничества вообще и прежде всего как специфической правовой формы «совместной деятельности на основе межколхозных производственных связей»[28]. Такое изучение и подготовило одновременно с терминологическими новшествами законодательно закрепленное наполнение того же института новым юридическим содержанием.
ГК 1964 г. заменил главу о договоре простого товарищества той, которая получила название «Совместная деятельность» («Договор о совместной деятельности»).
В период принятия ГК РСФСР 1964 г. и позже наблюдается существенное повышение внимания специалистов к рассматриваемой разновидности договора. Так, профессор ЛГУ А.Б. Годес[29] и З.А. Подопригора[30] в своих научных статьях исследовали понятие межколхозной собственности, которая возникала на основе договора о совместной деятельности колхозов. Возникла дискуссия по вопросу о правовой природе отношений, складывающихся между участниками межколхозной организации. Профессор Всесоюзного института юридических наук А.А. Рускол в работе «Колхозные правоотношения в СССР» полагал, что при создании такого вида юридического лица, как межколхозная организация, имеют место отношения членства[31]. О.С. Иоффе и К.И. Седунов[32], наоборот, считали, что такие отношения являются отношениями товарищества. И договор о создании межколхозной организации они считали разновидностью «товарищеского договора». З.А. Подопригора определяла договор о совместной деятельности как основу существования межколхозных и государственно-колхозных предприятий. Цели совместной деятельности могли быть как экономическими, так и культурно-просветительными, имели «многогранный характер»[33].
Как отмечал О.С. Иоффе в работе «Новый Гражданский кодекс РСФСР», «замена в ГК 1964 г. наименования «товарищество» другим названием - «совместная деятельность» не является простым обновлением терминологии. По сути дела, сконструирован новый юридический институт с использованием в известном объеме только тех норм старого законодательства, которые после внесения в них необходимых изменений вполне могли быть сохранены в целях правового регулирования сложившихся в современных условиях новых общественных отношений»[34].
Это все же не помешало О.С. Иоффе позднее признать в «Обязательственном праве»: «ГК предусматривал... договор простого товарищества для достижения целей, которым ныне служит договор о совместной деятельности. Под этим новым наименованием он и закреплен ст. ст. 434 - 438 действующего ГК»[35].
Приведенный вывод, однако, не учитывал того, что отношения совместной деятельности не исчерпывались теми, которые были указаны в ст. 434 ГК 1964 г. В подтверждение можно было бы сослаться на гораздо более широкий перечень, по сравнению с примерным перечнем в самом ГК, который приводили, например, основатель саратовской школы гражданского права, профессор В.А. Тархов[36] в работе «Советское гражданское право» и профессор Института государства и права АН З.С. Беляева[37].
Данное обстоятельство в сочетании с узким кругом норм, включенных в гл. 38 ГК 1964 г., создавало возможность широкого использования соответствующей конструкции. Это дало повод К.И. Седунову в своей статье 1957 г., еще до принятия Кодекса 1964 г., утверждать: «В практике встречаются различные названия договоров о совместной деятельности, оформляющих отношения совместной деятельности: договор о простом товариществе, договоры о научно-техническом содружестве, консорциум, договор о долевом участии в совместной кооперации, договор о взаимодействии, о сотрудничестве, о совместном финансировании, что свидетельствует о широких возможностях его использования»[38].
В результате, в частности, являлось весьма спорным утверждение о том, что за пределами соответствующей главы ГК 1964 г. находились договоры о создании юридического лица. Не случайно сторонники приведенной точки зрения, считая ее, очевидно, само собой разумеющейся, все же не уточняли, какому именно признаку договора о совместной деятельности, указанному в ст. 434 ГК 1964 г. и в целом в гл. 38 того же Кодекса, это противоречит[39].
По указанной причине признание договора о совместной деятельности договором простого товарищества не помешало О.С. Иоффе сделать вывод: «К договорам о совместной деятельности относятся как договоры, направленные на создание... организации, становящейся самостоятельным юридическим лицом, так и не приводящие к образованию юридических лиц»[40].
В период действия ГК 1964 г., когда место договора простого товарищества занял договор о совместной деятельности, О.С. Иоффе считал, что нет оснований рассматривать этот договор как возмездный, так как «соответствующие денежные и иные затраты воплощаются в создании того материального объекта, который должен затем служить удовлетворению потребностей всех участников. Но они не получают друг от друга встречного удовлетворения, а действуют сообща для достижения общей цели. Стало быть, по характеру взаимоотношений между его участниками договор о совместной деятельности является безвозмездным»[41]. И там же: «Встречное удовлетворение один контрагент получает от другого непосредственно и для себя, тогда как в договоре о совместной деятельности польза извлекается каждым именно от совместных усилий всех, включая собственные усилия данного контрагента. Но поскольку нельзя предоставлять «мзду» самому себе и невозможно приписывать подобное качество сообща достигаемому результату, совместная деятельность должна рассматриваться как безвозмездный договор»[42].
Такую же позицию занял В.А. Тархов, считая, что «обязательства о совместной деятельности возникают из договоров, являющихся безвозмездными. Своеобразие этих договоров заключается в том, что участники их не располагаются на двух сторонах правоотношения. Здесь нельзя сказать: «одна сторона обязуется», «одна сторона предоставляет другой» и т.д. Ни один участник совместной деятельности не обязан что-либо делать для другого, каждый из них обязуется совершить определенные действия для общей цели. Имущественные и трудовые вклады участника совместной деятельности не передаются другому участнику, поэтому нельзя определить совместную деятельность как возмездную»[43].
Иную позицию заняли доктор юридических наук В.Ф. Яковлев и профессор Всесоюзного юридического заочного института А.И. Масляев. Так, В.Ф. Яковлев указывает: «договор о совместной деятельности носит возмездный характер. Возмездность рассматриваемого договора имеет своеобразное выражение. Она не состоит здесь в передаче другой стороне встречного эквивалента за полученные от нее имущественные блага, как, например, в договоре купли-продажи. Возмездность в договоре о совместной деятельности проявляется, во-первых, в том, что для достижения общей хозяйственной деятельности каждый из участников должен сделать соответствующий имущественный вклад. Во-вторых, участник, выполнивший свои обязанности по совместной деятельности, вправе пользоваться общим имуществом, результатом совместной деятельности для удовлетворения своих интересов соответственно внесенному вкладу. По этим соображениям нельзя согласиться с высказанным в литературе мнением о том, что рассматриваемый договор является безвозмездным»[44].
А.И. Масляев считает, что каждый участник простого товарищества рассчитывает получить при выполнении им своих обязанностей часть прибыли и тем самым пополнить свой капитал. То, что эта прибыль получена от совместных действий всех участников, не исключает встречность такого предоставления, так как без объединения имущества и усилий с другими участниками невозможно получить такой результат[45].
Таким образом, в 1920-х г.г. договор простого товарищества изучался правоведами на основе ГК 1922 г., но уже 1930-1940-е гг. характеризовались отсутствием исследований данного договора. В период принятия ГК РСФСР 1964 г. и позже внимание специалистов к договору простого товарищества повышается, в 1950-60-х годах его изучение дополняется исследованием товарищества с участием социалистических организаций как правовой формы совместной деятельности на основе межколхозных производственных связей.