Застраус никогда не был так смущён и сконфужен. Дело в том, что в комиссии были все его милые и добрые знакомые: Торжественная Мышь, Ондатра, Тётушка Черепаха и, главное, Добрый Барсук.
«Что же произошло, – думал Застраус, – как могли двух Гагар признать необычными существами?!»
Логика уважаемой комиссии совершенно не укладывалась в голове Застрауса: «Надо не укладывать, а выстраивать», – решил он.
Но если что-то строить, то надо с чего-то начать – к сожалению, начала не было, впрочем, как не было и логики.
«Хорошо, – Застраус почесал клюв, – начнём с того, что Мышь – серая, значит, Барсук – полосатый, а Черепаха – панциревая».
Что делать с Ондатрой, было решительно непонятно.
Застраус ещё раз почесал клюв и сделал вывод: «Если с кем-то непонятно что делать, то тогда его надо определить, как побочный эффект и не учитывать при расчётах основного вывода».
Тогда возникал новый вопрос – а что именно необходимо рассчитать? Выходило, что рассчитать надо было не что, а кого.
«Нет, нет, нет, всё это полная ерунда, – сказал внутренний голос, – ведь если рассчитать надо кого-то, то получается, что рассчитываешь – ты сам, а если так, то ты и есть комиссия, а если ты и есть комиссия, то решение комиссией уже принято».
«Действительно, я и есть комиссия, как же я сразу не догадался, что сам принял решение, – подумал Застраус и успокоился, – пойду спать, утро, как говорят, вечера мудренее».
И, правда, пошёл спать.
Аккаунт Рула
Захлопнув книгу, Рула в недоумении подумала: «Совершенно не понимаю, зачем им вообще понадобилось решать такую странную задачу? Ведь всем известно, что если что-то одним кажется необычным, то всегда найдутся другие, для кого это необычное – обычное дело. Ну, вот, например, моё белое родимое пятно на ноге, размером с монету – все говорят – как необычно, а для меня оно такое же обычное, как бутерброд с маслом».
|
|
Рула отложила книгу мистера Ди и принялась пить какао с молоком и откусывать маленькие кусочки от бутерброда с маслом.
«По мне, – продолжала рассуждать про себя Рула, – намного важнее вопрос про бутерброды - какой вкуснее, с маслом или с маслом и сыром? Вот вчера вкуснее был с маслом и сыром, а сегодня – только с маслом. А если нет сыра, то вкуснее какао. Только тогда немного странно».
Рула открыла наугад книгу и прочитала:
- Нет, нет, нет, – повторяла Ондатра бегая из одного угла кухни в другой, – разве тАк готовят настоящие бутерброды?! Это не бутерброд, а какой-то банальный хлеб с маслом.
- Странно, - думал Застраус, сидя на табурете и вертя в лапакрыльях ломоть хлеба с маслом, – а я всегда считал, что бутерброд, это и есть хлеб с маслом.
- Бутерброд, как особая история, отличается от банального хлеба с маслом тем, что падает не вниз, а вбок, – назидательно произнесла Ондатра.
Застраусу ничего не оставалось, как согласно кивать в ответ, ведь Ондатра была родом из Новой Гвинеи и говорила, что знает целых восемьсот языков. Застраус же не знал толком даже того единственного языка, на котором разговаривал сам.
Аккаунт Поэт
Поэт писал, низко склонившись над листом бумаги:
Настоящая книга рассказывает о Первой школе мастерства, имея ввиду Поэзию, как основную составляющую любой сферы деятельности человека. Собственно говоря, речь здесь пойдёт о расширении рамок самого понятия Поэзия.
|
|
К стихосложению как таковому я буду обращаться по той причине, что это самая известная форма проявления Поэзии и, соответственно, через неё удобнее всего показать Путь Поэта, хотя стихосложение является, в общем-то, лишь частным случаем проявления Поэзии.
Необходимо сразу уточнить, что Путь Поэта возможно пройти только свободному человеку. Первая школа мастерства — это, по большому счёту, ещё не обретение свободы, а только первый шаг к ней.
Всего существует Семь школ мастерства и постигать их суть необходимо в определённом порядке, так как при нарушении порядка, из любопытства, из нетерпения или по любой другой причине, постигающий становится ещё более несвободен, чем был в начале Пути!
Цель Пути Поэта заключается в обретении способности влиять на окружающий мир, менять его не нарушая баланса.
Повторю, что стихосложение будет рассматриваться мной лишь из соображений удобства и под созданием текста не обязательно понимать именно написание стихов, так как книга — это весь мир окружающих людей, а текст — это способность писать в книгу. Я не могу написать за вас ни одной строки, но только могу показать, как это сделать.
Миром правят страсти и лишь Поэт правит страстями.
Пути Поэтов бывают разными — это может быть Путь Власти, Путь Славы, но может быть и Путь Любви, Путь Красоты. Семь школ мастерства говорят о всех возможных Путях и выбрать можно любой, но не каждый сможет их пройти, потому я, без угрезений совести, рассказываю о всех Семи школах, зная, что не нарушу баланса. Если кто-то идёт по Пути Славы или Власти, значит таков его Путь.
|
|
Прежде чем браться за изучение Пути Поэта необходимо твёрдо усвоить одну истину — Поэзия не есть способ наиболее удачного складывания слов, Поэзия не есть постижение технических приёмов складывания слов, Поэзия — не есть складывание слов!
И ещё, Поэзия созвучна религии и философии, но только потому, что включает в себя и первое и второе…
Аккаунт Рула
Она тихонько сидела у окна. Мистер Ди рисовал очередной пейзаж.
- Ну, вот и всё на сегодня, – мистер Ди отложил кисти. Взяв тряпку и вытирая на ходу руки, он подошёл и тоже присел у окна. За окном, по самому краю крыши лепился большой полосатый кот. Художник проследил за взглядом кота и увидел двух целующихся голубей.
- Ты помнишь, Рула, - вдруг спросил мистер Ди,– я рассказывал о заезжем торговце из Европы?
Рула кивнула.
- Тот молодой человек занимался скупкой предметов искусства, он просил продать ему все мои настоящие картины. Я долго не соглашался и тогда он попросил продать хотя бы одну, сказав, что даст за неё столько, сколько хватит на отдельную мастерскую, - Мистер Ди задумчиво покачал головой, – Знал, что это единственное, чем я мог тогда соблазниться. Да, я продал картину с большим чёрным квадратом посередине, это была очень мрачная картина о конце света. Молодой человек сказал, что когда-нибудь вернётся за остальными и отбыл из города.
Мистер Ди провёл ладонью по седым волосам и, немного помолчав, продолжил:
– Послушай, Рула, я завещал все свои настоящие картины тебе, на день твоего совершеннолетия. Тот торговец обязательно вернётся. Он будет просить тебя продать ему все картины, но ты продай только одну. Запомни, только одну настоящую картину. Обещай мне.
Давать обещания в тринадцать лет очень легко.
– Я обещаю, мистер Ди, только одну настоящую картину, – сказала Рула, глядя в окно. В этот момент полосатый кот прыгнул, но голуби вспорхнули на мгновение раньше.
Две птицы поднимались в синее вечернее небо. Две птицы летели над черепичными крышами, над головами прохожих, над маленьким провинциальным городком, что расположился на берегу Мирового Океана.
И тогда Рула увидела как кот, прикрыв свои зелёные глаза, как будто хитро улыбнулся.
Павел Поликарпович
Павел Поликарпович был безответно влюблён в Люсильду вот уже лет пятнадцать-двадцать, и все эти годы, перед сном, повторял про себя две строчки из стихотворения известного поэта:
«…и какую-то женщину, сорока с лишним лет,
называл скверной девочкой и своею милою…»
Весь текст стихотворения он не помнил, но часто пытался дописывать к нему продолжения, неизбежно рифмуя «милая» с «самая красивая», либо с «самая любимая».
Он рисовал в своём воображении картины, как после страстной ночи любви, небрежно раскинувшейся на постели Люсильде, он вдохновенно декламирует свои опусы. И вот, когда он доходит до строчек со «скверной девочкой», то поворачивается к ней, а она шутливо грозит ему пальчиком. Разумеется, после данной милой сценки, ночь любви плавно переходит в утро любви, день любви и т.д.
Каждое утро, кроме выходных дней, в восемь часов, выходя на службу и закрывая ключом дверь Павел Поликарпович неизменно встречал Люсильду, которая в это же время «шла гулять» свою маленькую белую болонку. Болонка нервно дёргала поводок, поскуливала, торопя хозяйку.
Павел Поликарпович всегда вежливо здоровался: «Доброе утро!»
Люсильда ничего не говорила, а только кивала в ответ. Он пропускал её вперёд, сам же, идя по коридору к лестнице, бросал взгляд на список уборки душа с фамилиями жильцов, который был пришпилен к деревянной душевой двери. Фамилии жильцов были почему-то расположены не по порядку номеров квартир, а по алфавиту, и первым значился Ах Юлий Робертович тире №33. Павел Поликарпович читал и повторял про себя, глядя на выходящую в двери Люсильду: Ах, Юлий Робертович! «Ах» всегда выходило восхищённо, а Юлий Робертович – автоматически.
Вообще у Павла Поликарповича уже давно появилась неприятная привычка, от которой он никак не мог избавиться – когда он был восхищён чем-то или кем-то, то говоря про себя «Ах!» неизбежно вспоминал Юлия Робертовича.
Иногда Павел Поликарпович просыпался ночью от звуков подъехавшего к подъезду такси, женского смеха и громкого голоса Юлия Робертовича.
Павел Поликарпович вставал, подходил к окну и в этот момент хлопали двери парадного. Он стоял возле окна ещё некоторое время, смотрел через стекло на ночь и произносил: Ага…