Джим очень быстро понял, в какой ловушке он оказался – загнанный в нее отчасти силой обстоятельств, отчасти собственными непродуманными действиями.
От «Адмирала Бенбоу» остались по большому счету лишь стены, а иных источников дохода Хокинсы не имели. Деньги, взятые из сундука Бонса, понесенный ущерб компенсировать никоим образом не могли.
А еще на дороге лежал труп человека, застреленного из пистолета, который Хокинсу одолжили при свидетелях. Не вернуть пистолет – возникнет масса вопросов. Вернуть разряженный, с нагаром в стволе, – вопросов возникнет еще больше. Вновь зарядить пистолет, а роковой выстрел приписать бандитам? Но где раздобыть среди ночи порох и пули? Нет ни времени, ни возможности, таможенники вот-вот вернутся с берега…
Хуже того, убитый Пью никак внешним обликом не напоминал главаря бандитов. Слепой нищий, бродящий по дорогам и живущий подаянием. Не самая достойная профессия, надо признать, но тем не менее охоту на нищих из огнестрельного оружия английские законы не приветствовали.
Даже байку о самообороне не сочинить, какая еще оборона от беспомощного слепца…
Единственный козырь, оставшийся на руках, – бумаги Флинта.
Но правильно распорядиться этим козырем неимоверно трудно… Доктор Ливси и сквайр едва ли окажутся склонны признать Хокинса за наследника Бонса. Скорее посчитают такими наследниками себя, именно они вели дела со старым штурманом, затевая далеко не законный бизнес по изъятию награбленных сокровищ. А в бизнесе такого сорта выжившие компаньоны наследуют все дело.
На какие-то существенные бонусы от сквайра и доктора за возвращение карты Хокинс при таком раскладе не мог рассчитывать. Возможно, его шалости с пистолетом на ночной дороге спустили бы на тормозах. Возможно, выплатили бы какое-то вознаграждение, небольшое, в качестве платы за молчание.
Потребовал бы большего – тут же очутился бы за решеткой. Даже будь Джим чист и невинен, как младенец, сквайр сумел бы отыскать в своих владениях кучу свидетелей его преступлений. А судья Ливси обеспечил бы приговор. К тому же, надо признать, чистотой и невинностью Хокинс-младший далеко уступал младенцам.
Короче говоря, рассчитывать на статус компаньона и на долю в сокровищах было глупо. С какой стати? Кто такой этот Хокинс?
…Джим прошел в разгромленный «Бенбоу», стараясь не смотреть по сторонам. Вновь вскрыл пакет, долго разглядывал карту, запоминая, заучивая наизусть все записи. Неожиданно в голову пришла идея – рискованная, дерзкая, но способная спасти проигранную партию…
Когда на дороге зазвучали голоса таможенников, пакет с бумагами Флинта уже принял первоначальный вид.
* * *
Надо отдать должное Джиму Хокинсу – игру он затеял отчаянно рискованную, по самым высоким ставкам. И сумел-таки придумать неожиданный ход и выиграть.
Игра проходила в усадьбе сквайра, за закрытыми дверями. Ход ее восстановить весьма трудно: все, что написал Джим Хокинс о своем ночном разговоре со сквайром и доктором, представляет из себя адскую смесь из правды и лжи, в которой очень трудно отличить одно от другого…
Несомненно одно: Джим действительно сразу объявил, что бумаги Флинта у него. Иначе с ним попросту не стали бы разговаривать. Поблагодарили бы за рассказ, да и выпроводили бы вместе с таможенником Дансом. Ну, может кружку пива бы еще накатили и тарелку паштета на закуску, заслужил. Но Хокинс остается в качестве полноправного участника переговоров.
Несомненно и другое: рассказ о том, как было принято решение отправиться за сокровищами, лжив чуть менее чем полностью. Детский сад какой-то, право слово. Вы слышали о Флинте? О да, кто же о нем не слышал! Он был богат? О да, богат, очень богат! А вот тут у нас карта, инициалами Флинта подписанная, и на ней про зарытое золото написано, – может съездим, отроем? О да, бегу снаряжать корабль!
Хокинс в своем мемуаре заставляет сквайра вести этот диалог на повышенных тонах, почти каждую свою реплику Трелони выкрикивает. Лишние эмоции отчасти объясняются употребленным в тот вечер спиртным, но в основном призваны замаскировать нелепость его слов…
Ничего не сказано о самом главном – как будут разделены сокровища. Ни слова о том, на каких правах участвует в деле Ливси. Взнос сквайра – снаряженный корабль, взнос Хокинса – карта. А доктор, получается, при таком раскладе не партнер, а халявщик. С какой радости делиться с ним сокровищами?
Весь разговор – большая куча лжи, в которой поблескивают крупицы правды.
Чтобы попытаться реконструировать истинный ход переговоров, зайдем с конца и взглянем на их результаты.
А они следующие: Ливси, Хокинс и Трелони – главные акционеры предприятия. Первоначальные расходы оплачивает сквайр, но в нашей версии деньги не совсем его, деньгами он пользуется с разрешения Ливси, представляющего интересы настоящего владельца. То есть первоначальное финансирование осуществляет не только сквайр, а сквайр и Ливси. Взнос Хокинса – карта, фактическим владельцем которой он стал.
В какой пропорции предполагалось поделить клад, уже не установить. (Да и не столь это важно, как мы увидим позже, на острове все прежние договоренности рухнут и будут заключены новые.) Но можно допустить, что старые долги перед якобитами сквайр должен был покрыть из своей доли. Растрачивал-то сам, без участия Ливси и Хокинса…
Гарантии для договаривающихся сторон проработаны очень грамотно. Хокинс, дабы не проболтался и не затеял новый тур собственной игры, сидит фактически под арестом в усадьбе сквайра. Том Редрут, выполняющий роль тюремщика, ведет себя с подопечным крайне жестко (к этой теме мы еще вернемся).
Но и у Джима есть гарантия, что сквайр не уплывет на «Испаньоле», оставив его куковать в усадьбе. Пока сквайр снаряжает корабль и готовится к отплытию, Джим занимается вот чем:
«А я жил в усадьбе под присмотром старого егеря Редрута, почти как пленник, мечтая о неведомых островах и морских приключениях. Много часов провел я над картой и выучил ее наизусть. Сидя у огня в комнате домоправителя, я в мечтах своих подплывал к острову с различных сторон. Я исследовал каждый его вершок, тысячи раз взбирался на высокий холм, названный Подзорной Трубой, и любовался оттуда удивительным, постоянно меняющимся видом».
То есть карта не у сквайра в Бристоле, и не у доктора Ливси, – карта осталась у Хокинса. Он живет в усадьбе как пленник, но карту из рук не выпускает. У Трелони вот-вот будет готов корабль, но без Хокинса – без карты – отплывать не имеет смысла.
Если это не система продуманных взаимных гарантий, то что же?
(Попутно обратим внимание на крайне важный момент: «провел много часов над картой и выучил ее наизусть». Это ведь не просто лишняя гарантия для Хокинса. Знание карты наизусть, способность набросать по памяти пусть не карту, но хотя бы приблизительную схему, способную привести к сокровищам, – фактор, многое меняющий в понимании противостояния, развернувшегося позже на острове.)
И еще один дополнительный бонус выторговал Хокинс: сквайр Трелони за свой счет полностью восстановил «Адмирал Бенбоу». То есть даже при неудаче экспедиции голодная смерть Хокинсам не грозит.
Но был ли восстановлен «Бенбоу» во второй своей ипостаси? Заработал ли снова как перевалочная база контрабандистов? Есть основания полагать, что заработал. Сквайр посадил в трактир своего человека, Хокинс называет его мальчиком, своим ровесником. Учитывая, как вольно Джим трактует слово «мальчик», логично предположить, что на деле это скорее молодой человек… Не будем вдаваться в анализ того, чем этот молодой человек занимался в трактире, просто отметим еще раз: устроил его на эту должность именно сквайр. Хотя логичнее было бы предоставить миссис Хокинс право самой подобрать помощника в деревне.
Шайка слепого Пью после гибели главаря едва ли продолжила прежнюю деятельность, – никто там на роль организатора не годился, даже Черный Пес, чересчур вспыльчивый и хватающийся за оружие по любому поводу. Однако другие контрабандисты вполне могли использовать налаженный канал и удобную стоянку в Киттовой Дыре.
Но вернемся к достигнутым договоренностям.
А что же доктор Ливси? Какие он получил гарантии?
Ему дополнительные гарантии не нужны. Он сам себе гарантия. Ливси ведь выступает не самостоятельно, а представляет очень грозную силу – якобитов. Те контролируют северную часть страны, имеют там многочисленную армию, а в районах, подконтрольных королю Георгу, активно действуют якобитские шпионы и эмиссары. При этом якобиты законами не связаны, терять им нечего, – они и без того все потенциальные висельники, объявленные вне закона.
Это не шайка бедолаги Пью, ссориться с такими людьми и пытаться их обмануть мог лишь человек, осознанно стремящийся к суициду.
Вот такой получился итоговый расклад в результате ночного разговора в усадьбе сквайра…
Теперь попробуем понять, как стороны к нему пришли.
* * *
Сочиняя свой мемуар, Хокинс и сам иногда чувствует фальшь. По крайней мере он попытался хотя бы намеками объяснить нам участие в поисках сокровищ доктора Ливси, ничего не внесшего в предприятие.
Если верить Хокинсу, он первым делом вручил бумаги Флинта доктору: «Доктор осмотрел пакет со всех сторон. По-видимому, ему не терпелось вскрыть его. Но он пересилил себя и спокойно положил пакет в карман».
А затем доктор начинает разговор со сквайром, упирая на то, что документы сейчас находятся именно у него, у Ливси:
«– Мы скоро узнаем, ради чего они рисковали шкурой, – ответил доктор. – Вы так горячитесь, что не даете мне слова сказать. Вот что я хотел бы выяснить: предположим, здесь, у меня в кармане, находится ключ, с помощью которого можно узнать, где Флинт спрятал свои сокровища. Велики ли эти сокровища?
– Велики ли, сэр! – закричал сквайр. – Так слушайте! Если только действительно в наших руках находится ключ, о котором вы говорите, я немедленно в бристольских доках снаряжаю подходящее судно, беру с собой вас и Хокинса и еду добывать это сокровище, хотя бы нам пришлось искать его целый год!
– Отлично, – сказал доктор. – В таком случае, если Джим согласен, давайте вскроем пакет».
Тонко играют джентльмены со словами и смыслами… Местоимениями жонглируют – залюбуешься. Доктор: у меня в кармане! Сквайр: не-е-ет, батенька, в наших руках!
Смысл последних слов сквайра: «хотя бы нам пришлось искать его целый год», – портит дурной перевод, на самом деле Трелони сказал: and I′ll have the treasure if I search a year, – я получу сокровище, если даже я буду искать год.
Я, я, я… Я снаряжу, я буду искать, я получу сокровище… Доктор тут же мягко напоминает о Джиме: мол, если тот согласен, давайте вскроем пакет.
А что же Джим? Молчит. Свое согласие на вскрытие пакета никак не демонстрирует. Но доктор пакет тут же вскрывает.
Красивая сцена, полная тонких смыслов… Возможно, истине она соответствует лишь отчасти, но Хокинс передает нам главное: как проходили переговоры на их начальном этапе. По-джентльменски, без прямых угроз и хватания друг друга за грудки. Все завуалировано, на полутонах и намеках…
Вопрос: мог ли Джим Хокинс поддерживать беседу на таком уровне? Может быть, не доктор Ливси, а сам Джим вел эту изящную словесную игру? Может, это он намекал сквайру на свой карман и ничего не передавал Ливси в начале разговора? Доктору, если он и в самом деле держал сквайра за горло (вернее, за кошелек) такая эквилибристика вроде бы ни к чему…
Вопрос сложный. Мы ничего не знаем толком о происхождении Хокинса – может быть, его родители были достаточно образованные люди, принужденные жизненными обстоятельствами заняться трактирным промыслом. Гораздо позже о том же говорит Джон Сильвер: «Хокинс, можешь ты мне дать честное слово юного джентльмена, – потому что ты джентльмен, хотя родители твои люди бедные…»
Но по зрелому размышлению стоит отказаться от образа Хокинса, плетущего изящные словесные кружева. И Сильвер тут не свидетель – откуда он мог знать Хокинсов-старших? Джим рос при трактире, толкового образования не получил, и вести наполненный тонкими намеками разговор не мог, не умел.
Хокинс скромно сидел за столиком и поедал выданный от щедрот сквайра голубиный паштет. Подкреплялся и терпеливо ждал, когда придет время сделать единственный ход, ведущий к выигрышу всей партии.
А потом сделал его.
Вот тут-то сквайр и заорал во весь голос… Вот тут-то он и шандарахнул трубкой по каминной решетке…
Хокинс явно лукавит, когда утверждает, что момент с криком и разбитой трубкой имел место чуть раньше, – во время рассказа о том, как он с матерью возвращался в «Адмирал Бенбоу». Нет в том рассказе особых причин для того, чтобы сквайр испытал сильное нервное потрясение. А сквайр потрясен, сомнений нет.
Возможно, дикий крик Трелони слышали не только слуги в доме – неизвестно, на каком расстоянии от прочих жилых домов находилась усадьба. Но слуги слышали точно… Они же, слуги, наверняка собирали осколки трубки с пола и выметали из камина – откуда богатому джентльмену знать, где хранится в его доме совок с веником?
Повод для пересудов появился, умолчать об инциденте нельзя. И Хокинс достаточно небрежно мотивирует взрыв эмоций сквайра.
Отчего же Трелони вышел из себя?
Думается, дело происходило так.
Джентльмены с любопытством изучают тетрадь Билли Бонса, еще раз убеждаясь: пиратом тот был самым настоящим, вот и длинный список потопленных кораблей, – дело пахнет вполне реальным золотом. Хокинс скромно сидит в уголке, давится паштетом.
Джентльмены добираются до карты – они ее в нашей версии, возможно, уже видели, но мельком, в руках Бонса. А сейчас изучают внимательно, жадно читают надписи о зарытом золоте, серебре, оружии… Запах сокровищ кружит джентльменам головы. Хокинс ест свой паштет.
Про Джима джентльмены уже позабыли… Нет, они его не обидят, они ж джентльмены… На остров с собой не возьмут, но тысчонку гиней отстегнут по возвращении, не меньше, – огромные деньги для деревенщины, для парня из трактира. Как сказал О. Бендер в аналогичной ситуации: зачем вам столько денег, Киса? У вас же совсем нет фантазии!
И тут джентльмены замечают катастрофичную для себя вещь: на карте острова нет его координат! Вертят бумагу так и сяк – нет! Какой облом… Можно полжизни плавать по морям-океанам, разыскивая остров, похожий на изображенный, – и не найти.
Что могли сделать джентльмены в такой ситуации? Сквайр наверняка накатил стаканчик чего-то крепкого, это вполне в его характере. А Ливси еще раз осмотрел карту, крайне внимательно. И обнаружил интересную деталь: все края бумаги слегка обтрепаны (Бонс не раз доставал карту из конверта и запечатывал обратно), кроме одного, верхнего, – тот ровненький, словно сегодня обрезан.
И вот тут в игру вступил позабытый джентльменами Хокинс. Он отставил тарелку. Отложил вилку. Выплюнул недожеванный паштет. После чего заявил попросту, без намеков-экивоков: обрезание карте учинил он, Джим. Сегодня. Ножом Билли Бонса. Полоску бумаги с координатами спалил на свечке, предварительно заучив цифры наизусть.
Шах и мат одним ходом.
Было отчего сквайру заорать и раскокать любимую трубку…
Пираты, надо думать, в такой ситуации не растерялись бы. Быстренько вытянули бы из Джима координаты – вместе с кровью, жилами, кишками…
Но Ливси и сквайр – джентльмены. Им воспитание не позволяет заниматься пытками. Да и умения нужны в этом деле, недаром заплечных дел мастера долго в подмастерьях ходили, навыки допросов третьей степени перенимая. Если не сходя с места запихать ноги Хокинса в камин – он, возможно, выложит заветные цифры. Но может раньше умереть от болевого шока, разбудив всю округу предсмертным воплем.
В общем, джентльмены до силовых методов получения информации не опустились. Начались переговоры, деловые и серьезные. Хокинс о них полностью умолчал, но достигнутые результаты говорят сами за себя…
Мы уже упоминали о том, что имена персонажи нашей истории носят далеко не случайные, и подтвердили этот тезис именем Бена Ганна. С Хокинсом та же история. Джим – уменьшительная форма имени Джеймс, Иаков. Библейский Иаков славился своей хитростью и склонностью к жульническим трюкам, и однажды обхитрил слепого отца и простоватого брата, выманив за чечевичную похлебку право на наследство. Аллюзия с наследством Флинта очевидна, но наш Джим даже хитрее библейского тезки: он не только прочно прописался среди концессионеров-кладоискателей, но и чечевичную похлебку (голубиный паштет) сам стрескал!
Ах да, мы ведь совсем забыли о еще одном бонусе, полученном Джимом в придачу к прочим: застреленный слепец Пью был объявлен погибшим в ДТП. Погибшим по собственной вине, в результате несоблюдения правил дорожного движения.
Глава одиннадцатая