Смысл истории сквозь призму «Философии общего дела». Будущее человечества в интерпретации Н. Фёдорова.
Никола́й Фёдорович Фёдоров (в семье называли Никола́й Па́влович Гага́рин [1]; 26 мая (7 июня) 1829, Ключи, Тамбовская губерния — 15 (28) декабря 1903, Москва)[2] — русский религиозный мыслитель и философ-футуролог, деятель библиотековедения, педагог-новатор. Один из родоначальников русского космизма[3].
Его именовали «московским Сократом»[4]. C уважением и восхищением отзывались о Фёдорове и его воззрениях Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский, В. С. Соловьёв[5]. Он мечтал воскресить людей, не желая примириться с гибелью даже одного человека. С помощью науки он намеревался собирать рассеянные молекулы и атомы, чтобы «сложить их в тела отцов».
Н. А. Бердяев называет Фёдорова преемником славянофилов. Он отмечает крайнюю радикальность мысли Фёдорова и её сосредоточенность на одной идее — преодолении смерти. При этом в своей оптимистической вере в возможность полной победы в жизни рационального добра Фёдоров, по словам Бердяева, гораздо ближе к мыслителям XVIII века, чем к современности[4].
В учении Фёдорова бросается в глаза сочетание двух противоположных начал: «глубоко религиозной метафизики (например, в учении о Святой Троице как идеале полюбовного союза нескольких лиц) с натуралистическим реализмом (например, в учении о методах воскрешения наших предков)»[5]. Н. А. Бердяев также отмечает, что «небывалый утопизм, фантазерство, мечтательность соединяются в Федорове с практицизмом, трезвостью, рассудочностью, реализмом»[6].
Новизну, оригинальность и силу философии Фёдорова видят «в его исключительном, небывалом сознании активного призвания человека в мире, в его религиозном требовании активного, регулирующего, преображающего отношения к природе»[7], а также в концепции всеобщей ответственности и всеобщего спасения: «Федоров глубоко и праведно чувствовал, что православие(христианство) не может быть лишь религией личного совершенствования и спасения» (Н. А. Бердяев)[8].
В 1870-х годах Фёдоров, работая библиотекарем, был знаком с К. Э. Циолковским. Циолковский вспоминал, что его Фёдоров тоже хотел сделать своим «пансионером», называл Фёдорова «изумительным философом». Он познакомился с Николаем Федоровым в Чертковской публичной библиотеке в Москве. Циолковский признавал, что Федоров заменил ему университетских профессоров[12]
В 1878 году с учением Фёдорова в изложении Петерсона познакомился Ф. М. Достоевский. Достоевский писал о Фёдорове: «Он слишком заинтересовал меня… В сущности совершенно согласен с этими мыслями. Их я прочел как бы за свои»[5].
В 1880-х и 1890-х годах Вл. Соловьёв регулярно общался с Фёдоровым. Соловьев писал Фёдорову: «Прочел я Вашу рукопись с жадностью и наслаждением духа, посвятив этому чтению всю ночь и часть утра, а следующие два дня, субботу и воскресенье, много думал о прочитанном. „Проект“ Ваш я принимаю безусловно и без всяких разговоров… Со времени появления христианства Ваш „проект“ есть первое движение вперед человеческого духа по пути Христову. Я со своей стороны могу только признать Вас своим учителем и отцом духовным… Будьте здоровы, дорогой учитель и утешитель». Влияние Фёдорова заметно в работе Соловьёва «Об упадке средневекового миросозерцания»[5].
При этом труды Фёдорова подвергались критике Н. О. Лосского и Н. А. Бердяева
Основная статья: Философия общего дела
Фёдоров заложил основы мировоззрения, способного открыть новые пути для понимания места и роли человека во Вселенной. В отличие от многих, кто пытался построить универсальное планетарное и космическое мировоззрение, опираясь на восточные религии и оккультные представления о мире, Фёдоров считал себя глубоко верующим Православным (христианином). Он полагал, что средневековое мировоззрение несостоятельно после Коперниканского переворота, открывшего человеку космическую перспективу. Но главное, по мнению Фёдорова, в учении Христа (как одного из сынов, высшего) — весть о грядущем телесном воскрешении, победе над «последним врагом», то есть смертью, — он сохранил неколебимо, выдвинув мысль о том, что эта победа свершится при участии творческих усилий и труда объединившегося в братскую семью Человечества.
Хотелось бы в этом месте немного пояснить: Фёдоров, перед тем как делать такие высказывание «перелопатил» много литературы, Но всё-равно не обладал полным объёмом знаний или преднамеренно скрывал это, По этому его представление о воскрешении всё же отличалось от того, что изначально имел в виду Христос. Если перефразировать термит «Смерть Души». То всё становиться на свои места. Если бы, во времена Царской России Фёдоров открыто заявил, что «бессмертная душа может умереть» - что противоречило, да и сейчас противоречит принятым доктринам Церкви. Его если и не сожгли на костре, то уж точно объявили еритиком и тд. Соответветственно, Фёдоров как раз подразумевал процессе перерождения именно Души, после смерти физического тела.
Фёдоров в конце XIX века уже предвидел то, что во второй половине XX стали называть «экологическими глобальными проблемами» и «экологическим мышлением». Он выдвинул идею о превращении регулярной армии из орудия смерти и разрушения в орудие противостояния разрушительным стихиям природы — смерчам, ураганам, засухам, наводнениям — которые сегодня приносят каждый год миллиардный ущерб человечеству. Сегодняшняя наука уже в принципе способна дать средства для борьбы с этими стихиями, и главным фактором, от которого зависит решение этих проблем, является разобщённость человечества, дефицит разума и доброй воли. Однако, в соответствии с христианским мировоззрением, наличие стихийных бедствий свидетельствует не о разобщённости человечества, а о повреждённости человеческой природы, явившейся следствием грехопадения.
Н. Ф. Фёдорова называют философом памяти, отечествоведения. Как раз под термином: Воскрешение – долг сынов, он подразумевал наше родное наследие(отечество), которое мы когда то потеряли и смысл которого был подменён другими понятиями. При этом он был ярым патриотом России и даже поругался на этой почве с Л.Толстых.
В его сочинениях немало страниц посвящено истории и культуре, как русской, так и мировой. Он неоднократно высказывался по вопросам изучения и сохранения культурного наследия прошлого, много сделал для развития краеведения в дореволюционной России, выступал за преодоление исторического беспамятства, розни поколений.
Н. Ф. Фёдоров был верующим человеком, участвовал в литургической жизни Церкви. В основе его жизненной позиции лежала заповедь преподобного (прировненного к Христу) Сергия Радонежского: «Взирая на единство Святой Троицы, побеждать ненавистное разделение мира сего». В работах Фёдорова Святая Троица упоминается множество раз, именно в Троице он усматривал корень грядущего бессмертия человека[15]. Как обмен опытом между поколениями и передача и сохранение этих знаний, для передачи последующим.
В социальном и психологическом плане образ Троицы был для него антитезой как западному индивидуализму, так и восточному «растворению личности во всеобщем». В его жизни и трудах явлен синтез религии и науки. Религиозный публицист и философ В. Н. Ильин называл Николая Фёдорова великим святым своего времени и сравнивал его с Серафимом Саровским[16]. При том, что Серафим так же является преподобным, то есть (прировненным к Христу), значит можно сделать вывод: Ильин относился к Фёдорову, не только как к христианину, но и как преподобному.
При этом, высказывание: Долг сынов — возвращение жизни отцам. Нельзя воспринимать буквально, потому что «Философия общего дела» была собрана последователями, немного может даже в корне не понимающих сути
Природа — «сила неразумная и слепая, рождающая и умерщвляющая», рождающая сынов и поглощающая отцов. В её познании и управлении ею и состоит наша задача.
Но господство над природой должно быть не мнимым — эксплуатирующим, утилизирующим и истощающим её ради капризов человека, изготовления «игрушек и забав» (вещей ненасущных, предметов роскоши), не должно ограничиваться производством, — необходимо «внесение в природу воли и разума», направленное на преодоление смерти (самой этой природы).
Отвергая как деспотизм, так и конституционализм (ибо небратские гражданские отношения не должны заменять отношения родственные), Фёдоров видит идеал в подлинном самодержавии, где снимается противопоставление Бога и кесаря («Богу — Богово, кесарю — кесарево»), духовного и светского, и царь становится орудием Бога: «Не народ для царя и не царь для народа, а царь вместе с народом, как исполнитель дела Божия, дела всечеловеческого».
Город, говорит Фёдоров, — извращённая форма жизни, отдалившаяся от праха отцов, утратившая чувство к отцам. Это место «женихов и невест, окруженных игрушками и безделушками», живущих в забавах и удовольствиях; место, где население «наибольшее наслаждение, наименьший труд считает высшим благом, а потому и в науке отвергает, как отбросы, все, не имеющее непосредственного приложения к этой цели». Дело воскрешения может свершиться не в городе, а на селе, где сохраняются «прямые, непосредственные отношения к земле, то есть к праху предков». Произойдёт переселение из городов в сёла. Сельская кустарная промышленность заменит фабрично-городскую. Так будет достигнуто объединение интеллигенции с народом.
Человечество сейчас находится лишь на «первой ступени перехода природы от слепоты к сознанию». Человек изменится. Его органы будут преобразованы «психофизиологическою регуляциею (то есть управлением душевно-телесными явлениями)». Человечество научится воссоздавать людей «из самых первоначальных веществ, атомов, молекул», и тогда преображённый человек «будет способен жить во всех средах, принимать всякие формы и быть в гостях… во всех мирах, как самых отдаленных, так и самых близких». И это изменение человека должно произойти не как результат слепой эволюции, но трудом единого человечества.
Технически метод воскрешения предков будет состоять «в собирании рассеянного праха (знаний, наследия) и в совокуплении его в тела, пользуясь для сего и лучистыми образами, или изображениями, оставляемыми волнами от вибраций всякой молекулы», которая когда-либо существовала. Так человечество сумеет воссоздать тела предков, какими они были при жизни.
Многочисленные воскрешаемые поколения заселят другие планеты, постепенно распространяя познание природы и управление ею на все миры — от Земли на другие планеты Солнечной системы, а потом и дальше — на всю Вселенную.
Осуществление этого проекта ведёт к «одухотворению» всей Вселенной, к её морализации и рационализации, «ибо тогда все миры, движимые ныне бесчувственными силами, будут управляемы братским чувством всех воскрешенных поколений». Это позволит «объединить миры вселенной в художественное целое, в художественное произведение, многоединым художником коего, в подобие Триединому Творцу, будет весь род человеческий, в совокупности всех воскрешенных и воссозданных поколений, воодушевляемых Богом, или Духом Святым, уже не говорящим лишь, и притом чрез некоторых только людей, пророков, а действующим чрез всех сынов человеческих в их этической, или братской (супраморалистической), совокупности». И объединённые наука и искусство будут направлять это миростроительство как его этика и эстетика.
Для этого и создан человек, в осуществлении этого проекта — смысл его существования: «люди созданы быть небесными силами, взамен падших ангелов, чтобы быть божественными орудиями в деле управления миром, в деле восстановления его в то благолепие нетления, каким он был до падения».
А теперь собственно взгляд на Историю:
В своей работе «Где начало истории?», цитирую:
Но если история борьбы не может быть началом, то она не может быть и концом. Уже при самом начале борьбы, описываемой светским историком, становится исторически известною Византия, Новый Илион, будущий Константинополь и второй Рим, предтеча Третьего Рима, Москвы. Москва же, не допуская возможности четвертого Рима, то есть отказываясь иметь сына <<2>> и исключительно посвящая себя долгу сыновнему, тем самым принимает на себя обет восстановить Отца (Царьград), Второй Рим, и примирить его с Первым. В союзе со Вторым Римом, отказываясь от господства и власти, составлявших существенную черту римского собирания или умиротворения, и руководствуясь знанием, вдохновленным сыновнею любовью, Москва найдет, наконец, праотчину и объединит всех в общем, братском деле.
Праотец истории западной, народ западных стран, начинает свои былины с возвращения к прародине, к горе пропятия Прометея, к ближнему и дальнему (индийскому) Кавказу. При этом возвращении становится мифически известною и будущая всемирная столица, господствующая над проливами.
Упрек, который делает Плутарх "отцу истории" в недостатке патриотизма, еще в большей степени может относиться к "отцу поэзии" Гомеру, который не борьбу воспевает Запада с Востоком, а жертв оплакивает этой борьбы. К Гомеру и Геродоту должно присоединить и Нестора, который не только признает единство славян восточных, западных и южных, но и признает нашу связь с аглянами и другими немецкими народами, с Римом, не говоря уже о Царьграде, а также и с Востоком, за Хвалынским морем лежащим.
«ДВА ИСТОРИЧЕСКИХ ТИПА МИРОВОЗЗРЕНИЙ », цитирую:
Зло заключается в слепоте и бессознательности, а благо - в обращении бессознательного в разумное, рождения - в воскрешение.
То есть, суть воскрешения мёртвых, как раз и заключается в их новом Рождении, только это уже не рождение, а воскрешение.
«ЖИВОЕ И МЕРТВЕННОЕ ВОСПРИЯТИЕ ИСТОРИИ », цитирую:
Определение истории как только мысленного воспроизведения прошедшего доказывает, что у дающих такое определение есть только мысль да воображение, а чувство и воля здесь ни при чем. Не допускающие действительного, живого воспроизведения прошедшего доказывают этим, что они сами мертвы. Воистину, это мертвые сыны мертвых отцов; в окоченевших "интеллигентских" душах, утративших любовь к прошлому и связь с ним, - только трупы отцов, а не живые их образы; оттого эти образы не затрагивают ни чувства, ни совести; они - только объект ученой любознательности или отрицательной критики, мертвящей и отцов, и Бога отцов, превращая и Его в Бога мертвых, а не живых.
Вот почему и Христос, воскресший в душах галилейских рыбаков, не воскрес, а умер в умах немецких и иных профессоров и "интеллигенции" вообще. Но если Христос не воскрес, то и отцы не воскресают в душах их, а живут только в мыслях и представлениях. Отрицательно относящиеся к отцам земным и к Отцу Небесному "интеллигенты" не чувствуют ни вне себя, ни в себе силы, способной оживить отцов. Мудрецы нашего века уверяют, что будущие, лучшие нас поколения, в силу закона прогресса, даже думать о прошедшем не будут: истории не будет ни в виде науки, ни в формах искусства! Исчезнет ли она как долг нравственный - они не говорят потому, что вообще никакого долга к отцам не признают и вины перед ними за собою не знают. Образы отцов для этих невинных существ не могут являться в виде упреков совести.
«ИДЕЯ ВСЕМИРНО-МЕЩАНСКОЙ ИСТОРИИ », в которой автор описывает свою надежду на восстановление «всемирно-крестьянской истории », цитирую:
Нынешним веком, наконец, начинаются изобретения, которые могут создать всемирно-крестьянскую историю, дать орудия действия на землю в ее целости, всем людям в их совокупности, и не ради эксплуатации в конкурентной борьбе не столько за существование, сколько за прихоти и комфорт, а ради всеобщего спасения и мира в мире.
Так же во второй части он осуждает Канта
После выхода в свет "Критики теоретического разума" и до появления "Критики практического разума" Кант (в 1784 г.) издал сочинение по философии истории, каковую он не причислял к практической философии и не подвергнул критике, потому что видел в ней произведение слепой природы и не допускал возможности сознательного, объединенного действия человека. Этого действия он не признавал настолько, что на основании прошедшего предполагая, что человек всегда будет орудием слепой силы, он предсказывал будущее, то есть превращение военных отношений между народами в гражданские, иначе сказать - превращение открытой войны в скрытую и [отвергал] устроение человечества по типу триединства (многоединства), а полагал возможным такое устроение только по типу организма.
Такова идея истории в бюргерском или городском, мещанском, смысле, усвоенная Кантом, признавшим уже, по примеру Тюрго, что все человеческое (разум, чувство, антропоморфизм), вносимое людьми в природу, не только в ней не существует, но и не должно существовать. Вот это-то отречение от человеческого и подчинение самого человечества слепой силе природы и есть позитивизм.
Результатом действия слепой естественной силы является искусственная городская жизнь; и всемирное государство, если таковое образуется, какую бы форму оно ни приняло, будет переходом от розни (войны) к стеснению, игу. Эта искусственная жизнь, неестественная для человека, естественна для слепой природы; это результат ее организации, процесс ее интеграции.
«О НАЧАЛЕ И КОНЦЕ ИСТОРИИ», цитирую:
Переход от рождения к воскрешению обращает сынов человеческих в сынов Божиих. Сыны и дочери человеческие, от отцов жизнь получившие, в брак телесный не вступают и умереть уже не могут, ибо рождение детей заменяется воскрешением родителей, что и равняет сынов ангелам. Воскрешающие и воскрешенные делаются сынами воскрешения и становятся сынами Божиими.
Ух, ты! Вот в этом месте хотелось бы остановиться поподробнее. Получается можно сделать выводы: когда Душа приходит на нашу Землю в первый раз – это называется Рождение. Поэтому, при первой жизни от Рождения до Смерти физического тела мы не можем вспомнить предыдущие, ибо их еще не было. Когда же Душа приходит на нашу Землю во второй и последующие разы – это и называется с точки зрения Фёдорова и Христа – ВОСКРЕШЕНИЕМ. И если от Рождения, до первой Смерти мы являемся Сынами и дочерьми Человеческими. То, после Воскрешения мы становимся сынами Божьими.
«О "ЧРЕЗМЕРНОСТИ" И НЕДОСТАТОЧНОСТИ ИСТОРИИ», цитирую:
Ницше и мощи; представитель "веселой науки" и жертвы смерти.
Чрезмерность или недостаточность истории выражается в мощах?
Должна ли история ограничиться останками, обломками или же требует восстановления в цельном и живом виде?
Грубейшая ошибка Ницше, да и его противников, заключается, во-первых, в забвении, что Настоящее есть сын, а Прошедшее, то есть история, - отец и мать; а во-вторых, что человек есть не пассивное существо, то есть ученый, осужденный на бездействие, обреченный только на мышление, а существо активное, деятель.
Если у сынов есть любовь к отцам, разве могут быть достаточными для них бледные воспоминания об отцах? а если эти воспоминания в действительности, к стыду нашему, бледны, отрывочны, неполны, то о какой чрезмерности истории может быть речь? Ясно - Ницше знает только школьную, профессорскую историю! Истинная история не довольствуется "бледными" воспоминаниями: она хочет видеть, осязать, ждет отзыва, отклика...
Но даже оставляя в стороне это коренное возражение, нельзя не удивляться пошлости аргументации Ницше. "Возьмите, - говорит он, - для самого крайнего примера человека, который был бы совершенно лишен силы забывать". Легко будет ответить: возьмите человека, который лишен был бы способности вспоминать. Таким образом, заключает Ницше, "возможно жить почти без воспоминаний". Какова логика! Человек, почти лишенный воспоминаний, будет животным, говорит Ницше. А чем, спросим мы, будет человек, совершенно лишенный воспоминаний? На возражение: что бы было, если бы человек стал принуждать себя воздерживаться от сна? - можно ответить: а что сталось бы, если бы он обрек себя на постоянный сон? Такие нелепые диспуты следует предоставить "ученым", добавив только, что "сверхчеловек" будет, конечно, уже совершенно лишен всяких воспоминаний и будет спать без просыпа.
Но что сказал бы Ницше, если бы услыхал о породнении всех миров чрез все воскрешенные поколения, когда все прошедшие поколения одновременно явятся на всех небесных мирах, на земле как на звезде, и на звездах как на землях?.. И это была бы, несмотря на всю свою необъятность, все-таки не чрезмерность истории, а только настоящая мера истории.
«РУССКАЯ ИСТОРИЯ - МЕЖДУНАРОДНАЯ ИСТОРИЯ», не удержался, что бы не процитировать полностью:
В области народного просвещения начинается поворот или переворот: центральным предметом обучения, а следовательно и изучения хотят поставить Россию. Познание России положить в основу русской школы - чего же лучшего! Однако и это было бы крайностью, если бы сама Россия, ее жизнь и история не была бы международною. Приводя в порядок <<1>> или, вернее сказать, складывая в одну кучу писанное в разное время об истории, я более и более убеждаюсь, что нашей истории нельзя понять без уразумения ее отношений к когда-то тяготевшими над нами Ближним и Дальним Востоком и к ныне господствующим над нами Западом континентальным и заморским, океаническим, который стал для нас предметом особого поклонения.<<2>>
Русская история в буквальном и внутреннем смысле слова - "международная" в силу географического и исторического положения России между враждебными друг другу Востоком и Западом, которых она старалась либо умиротворить, либо защитить, либо примирить. Но русская история по этому самому есть и всемирная, всенародная. Разве в выражении "Москва - третий Рим, а четвертому не быть" не заключается безусловной всемирности?
К сожалению, у нас злоупотребляют всемирностью. Чаще всего узурпирует эту всемирность узкое, ограниченное западничество. Даже славянофильство было только маскою, под которою крылось обожание "страны святых чудес". К сонму западничествующих историков не причастен однако наш первый историк, Нестор, который русскую историю начинает в качестве части истории Второго Рима.<<3>> Русская земля продолжала считать себя частью этой империи и тогда, когда владения Второго Рима ограничивались одним только городом, который тем не менее был все же "Царьградом". Не прекратилась эта зависимость наша от Царь-города и по взятии его; но она перешла в обязанность освобождения от ига войны и порабощения или в обязанность превращения религии войны (ислама) в религию всемирного братства (православие).
Для преемников Нестора география не замедлила отделиться от истории, несмотря на то, что обе эти элементарные науки должны составлять неразлучное начало всякой школы, ибо читать и писать учат ведь для того, что заключено в пределах времени (истории) и пространства (географии). География говорит нам о земле как о жилище; история же - о ней же как о кладбище. Земля наша уже в силу тесноты вынуждена делаться кладбищем, носясь среди миров, лишенных или по большей части лишенных обитателей, что и должно привести человека к сознанию: почему на земле господствует смертность, а на небесных телах безжизненность? История, озаряемая этою точкою зрения, будет действительно всемирною, ибо жизнь и смерть есть принадлежность не России и не Востока только, но и Запада, хотя он и старается игнорировать вопрос о жизни и смерти, принимая по непостижимому безумию замалчивание за решение.
А между тем именно в такой постановке вопроса и заключается неэгоистическое напоминание о грозящей всем и каждому смерти, вопреки воле Искупителя от греха и смерти,<<4>> напоминание о поглощенных смертью, но вопиющих о пришествии Царствия Божия, заставляя нас подумать: не мы ли виноваты в замедлении его пришествия, и что нужно делать для его наступления, согласно с волею Искупителя? Такая постановка вопроса не исключает ничего земного, а все земное превращает в небесное, даже в вещественном (материальном) смысле, подобно тому, как в этом великом деле орудия истребления превращаются в орудия спасения, а крест, орудие казни - в орудие искупления рода человеческого.
1 В качестве библиотекаря.
2 Дальний Запад уже не считает европейскую Британию достойным себе противником, лишает ее всемирного значения, а сам надвигается с двух сторон на Россию. Последним Карфагеном для последнего Рима станет не Британия с Германией, а Америка с Австралией и, может быть, Японией, тогда как Британия и Германия в этой всемирной борьбе будут играть роль лишь авангарда или же, наоборот, прикрытия.
3 Убежденный панславист Нестор указал на единство всех славянских народов, не впадая в крайности узкого, поверхностного национализма, ибо он без всякой ненависти к Западу и без всякого превозношения Востока упоминает и о старом Риме, и об аглянах, занимавших тогдашний крайний Запад.
4 Вместо "memento mori" следовало бы повторять: "Не забывай об деле искупления и об Искупителе!"
«"ЧРЕЗМЕРНОСТЬ" ИЛИ НЕДОСТАТОЧНОСТЬ ИСТОРИИ? », цитирую снова полностью:
И это-то "чрезмерность" в истории! Обломки, руины да бледные воспоминания или туманные предположения!.. Такое ничтожество и убожество, такая грустная скудость выдаются за чрезмерность, за излишество!..
Откуда такое, в ужас приводящее заблуждение? Причина его - в забвении того, что Настоящее - это все сыны и дочери, а Прошедшее - отцы и матери. Вот главная причина заблуждения! А дальнейшая, другая - непонимание, что человек - не пассивное существо, не "ученый", осужденный на бездействие, а существо активное, деятель, которому не свойственно только любоваться обломками прошлого, замирающими отголосками его, тем более, что разрушенное и умирающее - не чуждое ему, а его же родное.
Если у сынов есть любовь к отцам, как могут они ограничиться одними о них воспоминаниями? И о какой чрезмерности по отношению к прошлому может быть здесь речь? Да и если бы возможно было для сынов остаться при одних воспоминаниях об утраченных отцах, разве не превратились бы в таком случае воспоминания в мучительные укоры совести о том, что сознающие утраты, помнящие о них, ничего не делают о возвращении утраченного? Для тех же, кто утратил все эти чувства, разве не существует грозного напоминания иного рода, превращающегося в возмездие за забвение или за равнодушное, бездейственное отношение к тому, о чем забывать грешно и постыдно? Разве забытые близкими мертвые сами не напоминают зловеще и ближнему, и дальнему о забвении ими долга, напоминают разложением своим, тлетворно влияющим и на самих живущих?..
«ЧТО ТАКОЕ РУССКО-ВСЕМИРНАЯ И ВСЕМИРНО-РУССКАЯ ИСТОРИЯ? », вновь цитирую полностью:
Какое различие между русско-всемирной историей и всемирно-русскою? Первая есть лишь путь, коим достигается вторая. Русско-всемирная история указывает на жертвы, которые приносила Россия для объединения мира. Защищая Запад от кочевого Востока, Россия должна была сама защищаться от Запада, который, пользуясь нашествиями Востока, даже возбуждал его нападения на нас, надеясь чрез это поработить свою защитницу. Всемирно-русская история есть такое объединение, в коем нет ни подчинения, ни господства. К такому-то союзу народов и призывает Циркуляр 12 августа 1898 г.
Программа русско-всемирной и всемирно-русской истории не отделяет истории светской от священной и народной от всенародной. История утратит свое воспитательное значение, если мы отделим народную историю от всемирной, если историю как факт мы отделим от истории как проект и если историю светскую лишим значения священного и в ней оставим без разрешения вопрос об отношении существ разумных к неразумной силе природы.
Нельзя при рассмотрении и изучении судеб рода человеческого ограничиваться только бывшим; необходимо уразуметь и долженствующее быть; нельзя отделять историю как факт от истории как проект. Позволяя себе такое отделение, мы внушаем преклонение пред успехом, благоговение пред удачею, пред совершившимся, как бы безнравственно оно ни было; мы раболепствуем перед голым фактом независимо от того, каков он. Но обоготворение только факта есть кощунство перед достоинством человека и профанация истории.
Лишая время и место, дни и годы, местности и страны, лица и события священного значения, мы лишаем их нравственной и эстетической силы и влияния. Это - самоубийство исторического сознания! Кто дал нам на него право по отношению к Прошлому?
Конечно, для нашего "секуляризовавшегося" века, для нашего огражданствовавшегося "просвещения" ("цивилизации") все дни уже равны; все стали буднями, все сгладилось и побледнело в бесцветной заурядности: нет мрачных дней утрат и печали, нет более драмы поста и покаяния; нет светлых дней упования и ликующей радости; ни страстных дней скорби общей, ни дней общего чистого восторга, пасхальных, воскресных!.. Но разве нам все это не нужно? Душа не мирится с пустотою секуляризации. Пока жива любовь и теплится совесть, нам все это необходимо; нам нужны и святцы, и синодики: нам надо чтить святость и торжество достойного похвалы и подражания; нам надо оплакивать наши утраты, достойное нашей любви. Наш год, открываясь днем, посвященным евангельскому дитяти, полагает в самом начале нового лета начало нравственности, детственной чистоты и святости. Весь годовой церковный круг есть выполнение и развитие этого начала. Вот истинная "начальная школа" нравственности; и чтó перед нею учебники "цивической морали" безбожных школ чисто гражданского и политического общежития! Присоединяя к школе храм, мы придаем школе религиозную мощь, а соединяя школу с художественным и научным музеем, сообщаем школе умственную убедительность и эстетическое вдохновение.
Чтобы стать тем, чем мы должны быть как существа разумные, свободные и нравственные, нам надо познать несовершенство того, чем мы были и еще остаемся. Это значит: история как проект должна озарить перед нашим пониманием историю как факт. Школа, вдохновляемая таким пониманием истории, научит сознанию, что род человеческий с естественно-исторической точки зрения есть первоначально величина ничтожная в пространстве и времени и в ряду животных организмов; но научит и тому, что чем меньше человек порождению, тем больше, тем выше и могущественнее он по делу, по труду.
Теперь же фразу: Долг сынов — возвращение жизни отцам. Можно и даже интерпретировать (перевести на наш русский язык) так: Хватит и достаточно генерировать новые Души и проживать жизнь в одном её цикле (по теории Дарвина), необходимо вспомнить традиции отцов по Воскрешению забытых Душ, ожидающих своей очереди на Воплощение.