"Скучная история" - последнее значительное произведение Чехова 80-х годов. Повесть Чехова представляет собою художественно-исторический памятник эпохи и в то же время это - живая, актуальная вещь. (Л.П.Громов).
А. Н. Плещеев, редактор беллетристического отдела журнала "Северный вестник", ознакомившись с рукописью повести Чехова "Скучная история", поспешил сообщить автору свое мнение: "... у Вас еще не было ничего столь сильного и глубокого, как эта вещь".
А когда в ноябре 1889 г. "Скучная история" появилась в "Северном вестнике", Н.К. Михайловский, до этого считавший Чехова индифферентным писателем, равнодушным к изображаемой им действительности, оценил новую повесть как "лучшее и значительнейшее из всего, что до сих пор написал Чехов". В "Скучной истории" Михайловский почувствовал "авторскую боль", "тоску по общей идее".
Плещеев и Михайловский были правы в своей высокой оценке повести Чехова. Эта оценка полностью выдержала испытание временем. "Скучная история" и сейчас поражает читателей глубиной своего содержания. По силе и оригинальности философского осмысления действительности "Скучная история" заняла место рядом с другим значительным произведением' Чехова 80-х годов - повестью "Степь".
В течение весны и лета 1889 г. Чехов напряженно работал над повестью и закончил ее в сентябре того же года. Работа над повестью шла тяжело. В письмах к А.С.Суворину Чехов писал: "... Написал я повесть 4 1/2 листа; закатил я себе нарочно непосильную задачу, возился с нею дни и ночи, пролил много пота, чуть не поглупел от напряжения..." (13 октября 1889 г.) (Т. 14, стр. 412.).
Судя по письмам Чехова, наибольшую трудность для него представляла борьба с мрачным колоритом повести. Сам Чехов связывал мрачное настроение своей повести с тем "удручающим впечатлением", которое произвела на него и на всю семью смерть брата Николая Павловича в июне 1889 г.
"Муки творчества" заключались не только в преодолении "отвратительного настроения", проникавшего в повесть. Чехов, поставивший перед собой "непосильную задачу", работал над новой в литературе темой, над новым сюжетом. "Ничего подобного отродясь я не писал, мотивы совершенно для меня новые, и я боюсь, как бы не подкузьмила меня моя неопытность". (Т. 14, стр. 391.)
Встретилась и еще одна трудность: "Чтобы писать записки старого человека, надо быть старым, но виноват ли я, что я еще молод?" (Т. 14, стр. 403.)
Закончив повесть, сам автор испытывает чувство неудовлетворенности, оценивает свое новое произведение взыскательно: "История в самом деле скучная, и рассказана она не искусно". (Там же.);"Вещь тяжеловесная, так что человека убить можно. Тяжеловесна не количеством листов, а качеством". (Т. 14, стр. 399.); "Это не повесть, а диссертация. Придется она по вкусу только любителям скучного, тяжелого чтения, и я дурно делаю, что не посылаю ее в "Артиллерийский журнал" (Т. 14, стр. 402.) Но наряду с этими отзывами о своей повести Чехов отмечает в ней и ряд положительных сторон, главным образом новаторство содержания.
"Мотив затрагиваю новый" (Т. 14, стр. 399.).
Разрабатывая новую в русской литературе тему об идейных, философских исканиях ученого-медика, Чехов опирался на художественный опыт тех предшественников-писателей, которые создали произведения, близкие "Скучной истории" по своему философскому содержанию. И в данном случае можно установить историко-литературную преемственность между писателем-новатором и его предшественниками.
Исследователь Г.Бердников считает, что «Скучная история» посвящена проблеме безыдейного существования. Известный талантливый профессор Николай Степанович к концу своих дней вдруг понимает, что незаметно в семье у него воцарилась беспросветная пошлость. Упустил он и духовное развитие Кати, дочери своего покойного друга, которая переживает мучительную драму, ищет и не может найти ответа на вопрос, в чем смысл жизни, как ей жить дальше. Николай Степанович вынужден признать, что и у него нет ответа на этот вопрос».
Эпитет «скучная» в названии ориентирует читателя на бытовое истолкование «истории» Николая Степановича. Вместе с тем вопросы, которые встают перед героем повести, не столько житейские, сколько бытийные. Это вопросы о смысле прожитой жизни, о времени, которое все меняет, о глупости и мудрости, о смерти. Название повести и подзаголовок («Из записок старого человека») – код, говорящий о том, что будет рассказана не история событий, а история человека.
Герой "Скучной истории" - крупный деятель медицины, талантливый ученый. У него много заслуг перед наукой. Он - почетный член многих русских и зарубежных университетов и ученых обществ.
Но в конце жизни старый профессор стал остро ощущать большую неудовлетворенность своей деятельностью. Он почувствовал, что его научная жизнь не воодушевлялась "обшей идеей", что в его научной работе не было "философского полета ума"; ученый не смог выработать цельного философского мировоззрения, которое помогло бы ему осмыслить и свою научную деятельность и свое отношение к окружающей жизни.
Но Чехов в "Скучной истории" пошел дальше художественно-реалистического изображения современного достояния медицины и исканий ее представителей. Он говорит о необходимости обобщающей философской мысли не только для плодотворной научной деятельности. Ученый - это прежде всего "живой" человек, он не только работает в науке; он - гражданин, член общества, он и глава семьи. Он должен обладать такой "общей идеей", которая помогла бы ему осмыслить окружающую жизнь и свое положение в ней, свои обязанности, разобраться во многих сложных вопросах жизни.
Автор "Скучной истории" поставил вопрос о необходимости четкого, цельного, последовательного мировоззрения для любого специалиста, для каждого человека. На собственном жизненном опыте Чехов убедился, как трудно, невозможно жить без такой "общей идеи"; в его письмах второй половины 80-х годов находим сетования на отсутствие у него устойчивого мировоззрения. В объективном содержании образа героя "Скучной истории" есть и субъективный элемент, авторская исповедь.
Трагедия профессора заключается в том, что он пренебрег традицией передовой русской науки - связью с демократическим движением в стране, - традицией, характерной для деятельности таких выдающихся русских ученых, как Сеченов, Менделеев, Корсаков, Бехтерев, Тимирязев и др. Для него чужда мысль о необходимости связи научной деятельности со служением народу; более близким ему оказался академический аристократизм, который отгородил его от жизни, заставил замкнуться в рамки своей научной специальности и превратил его в своеобразного представителя "чистой науки". А когда в конце жизни ученый убедился в ограниченности своей деятельности и неполноценности прожитой жизни, он уже ничего не мог изменить.
В «Скучной истории» именно приближение смерти (герой неизлечимо болен) открыло Николаю Степановичу глаза на прожитую жизнь.
В контексте новой для русской литературы проблемы безыдейного существования получает новый поворот традиционная уже для русской литературы – проблема отцов и детей. Долженков П.: «Николай Степанович обнаруживает, что его живые человеческие связи с близкими разрушены, что процесс этот он прозевал, что семья стала его мукой. Виноват в этом прежде всего он сам. Но вот признавать этого старый профессор не хочет и, защищаясь, переносит обвинение с себя на окружающий мир: это не я, просмотревший семью, плох, это жизнь вокруг плоха, она и виновата. Ему выгодно, чтобы мир был плохим, чем хуже мир, тем менее виновен он сам. Например, вспоминая о сыне, профессор думает о том, что если бы у него был отец-старик, который стыдится своей бедности, то он офицерское место отдал бы кому-нибудь другому, а сам нанялся бы в работники. Абсурдность этого требования (офицер получает больше “работника”, а значит, имеет больше возможностей помочь обедневшему отцу) указывает на иную природу происхождения претензий к сыну, нежели действительная обида на его “равнодушие”.
Тяжелые мысли овладевают Николаем Степановичем и при виде дочери. Все эти претензии к детям нужны ему затем, чтобы, обнажив их равнодушие, реабилитировать хоть как-то себя. “Не поиски истины движут этот рассказ (профессора о себе), а нежелание согласиться с тем, что прожитая рассказчиком жизнь – безнадежно испорченная композиция. А исправить эту композицию нельзя...” – верно замечает М.М.Смирнов.
В сознании героя происходит сопоставление «тогда» и «теперь». Раньше после лекции он чувствовал «сладостное изнеможение», теперь «одно только мученье» (С., 7, 263). Он замечает, что и близкие ему люди стали другими. Время превращает «тоненькую Варю» в старуху, девочку Лизу в манерную барышню. Приемная дочь Катя в детстве отличалась «необыкновенной доверчивостью», теперь выражение лица у нее «холодное, безразличное, рассеянное» (С., 7, 274).
Быт Николая Степановича, ставшего генералом, и отношение героя к нему тоже изменились. Прежде он «любил обед или был к нему равнодушен», теперь же он не возбуждает в герое «ничего, кроме скуки и раздражения» (С., 7, 277). «Раньше» герой был терпим к людям в быту, у него был свой кодекс поведения, своего рода «книга премудрости»: «Я никогда не судил, был снисходителен, охотно прощал всех направо и налево. Где другие протестовали и возмущались, там я только советовал и убеждал. Всю жизнь я старался только о том, чтобы мое общество было выносимо для семьи, студентов, товарищей, для прислуги. И такое мое отношение к людям, я знаю, воспитывало всех, кому приходилось быть около меня» (С., 7, 282). «Теперь» его раздражают Гнеккер, Петр Игнатьевич, жена и т.д.
До своего болезненного состояния Николай Степанович жил в полном согласии со своим знаменитым именем. Это значит, что смысл жизни он видел в науке, «судьбы костного мозга интересовали его больше, чем конечная цель мироздания», и, очевидно, больше, чем семья.
Время идет, смерть все ближе, страх все сильнее. И в “воробьиную ночь” страх, прорвав все плотины, врывается в душу героя: “... душу мою гнетет такой ужас, как будто я увидел громадное зловещее зарево” (VII, 300). Не думать о смерти теперь просто невозможно, “бороться с теперешним <...> настроением <...> бесполезно” (VII, 304).»
После воробьиной ночи герой становится «равнодушным», он произносит такую сентенцию: «Говорят, что философы и истинные мудрецы равнодушны. Неправда, равнодушие – это паралич души, преждевременная смерть» (С., 7, 306). Страх смерти – вот причина кризиса веры героя, его отчаянного желания обрести утраченный покой и найти в прожитой жизни смысл.
В противовес «равнодушию – параличу души» выдвигается концепция «общей идеи», которая «связывала бы все... в одно целое» и которая «была бы выше и сильнее всех внешних влияний» (С., 7, 307). Таким образом, онтологически «общая идея» может быть только Богом. Однако Чехов не приводит своего героя к религиозному решению вопроса о смысле жизни.
Финальная фраза повести: «Прощай, мое сокровище!» адресована Кате. На наш взгляд, она заслуживает особого внимания. Здесь происходит прорыв из тотального одиночества к людям, от ужаса смерти к жизни, от жалости к себе к жалости к другому. Это та самая мудрость, в которой много печали. И не важно, что на пороге смерти слово, обращенное к другому, не услышано им (Катя ушла не оглянувшись). Главное – оно прозвучало, оно найдено героем для себя, найдено в данный момент, в данном месте. Повесть Чехова заканчивается индивидуальным страданием и мирской любовью – жалостью к конкретному человеку.