И стоки животного эпоса, по нашему мнению, следует искать в древних культах животных.
Роль животных в религиозных верованиях была весьма велика. Животное считалось спутником или помощником бога — лань Артемиды, Кербер Плутона, обезьяна Хануман Рамы. Животные-тотемы считались не только символами народов, но их прямыми предками. Отсюда — табу на убийство и поедание тотемного животного, и, с другой стороны, употребление определенного животного в качестве жертвы — белый конь, приносимый в жертву духу Чингисхана дархатскими жрецами.
На стыке того и другого явления стоит ритуальное поедание тотемного животного — медведь у народов Севера. На палеолитической стоянке Абридю-Шато и в пещере Раймонуен (Франция) найдены костяные пластинки с рисунками, изображающими обрядовую трапезу и почитание тотемного животного. Отсюда же обряды промыслового культа — замирение с животным, которое убил охотник. В более развитых религиозных культах существует практика создания тайных общин, в членов которых воплощается дух тотемного животного — «люди-леопарды» в Африке.
Позднее «культурные герои», приносящие людям знания, часто изображались в виде животных. Таковы «божественный Оанн» — человек-рыба древнего Двуречья — и «Пернатый змей — Кецалькоатль» мексиканских индейцев. Вера в последнего тесно переплетается с идеей воплощения божественного животного в то или иное лицо. Тольтекский полководец Топильцин Акшитль считался воплощением «Пернатого змея» (20, с. 167 — 207).
Миф о соперничании животных-тотемов постепенно перерастает в мифы-былички о борьбе животных друг с другом: хитрая лиса расправляется с глупым и злым волком, глупым и доверчивым медведем.
Животные могут заключать браки с людьми — сказки о царевне-лягушке и о медведе, похитившем девушку. В литературной обработке мы видим ту же тенденцию в танской новелле о белой обезьяне, похищавшей женщин, хотя в древних источниках белая обезьяна лишена какого бы то ни было ореола таинственности — это просто белый гиббон, хорошо известный охотникам и зоологам.
Однако, какие бы формы ни принимал животный миф, наряду с фантастическим элементом в нем всегда присутствует зерно реальности. Чем нужнее, полезнее, удивительнее или опаснее животное, тем большая роль отводится ему в мифе. Охотничьи народы, почитающие то или иное животное своим покровителем, прежде всего детально знакомы с его внешностью и повадками, которым они подражают при охоте. По свидетельству очевидцев, трудно издали отличить от настоящего животного одетого в шкуру оленя калифорнийского индейца или замаскированного под страуса бушмена. Так наряду с мифами рождается наука о животных, получающая свое дальнейшее развитие в создании бестиариев.
Б) К истории вопроса
Уже в древнем Египте интерес к животным, как реальным, так и фантастическим, весьма велик. На рельефах настенных росписях, иногда в иллюстрациях к папирусам и, конечно, в знаках иероглифического письма мы видим множество изображений животных. Явно фантастическими по своим функциям являются священная птица Бенну (позднее переосмысленная античными авторами как феникс; 27, с. 18) и до сих пор не отождествленный зверь, являющийся символом убийцы Озириса, злого бога Сетха (16, с. 636). Что это за животное, пока определить не удалось. Поэтому египтологи относят его к числу фантастических. Трудно сказать, правомочно ли его отождествление с окапи — родственником жирафа. Поскольку Сетх — олицетворение губительных сил пустыни, более вероятно, что его священным животным является небольшое существо, живущее в песках, нечто вроде капского трубкозуба (7, с. 728 — 730), на которого оно похоже вытянутой мордой и большими стоячими ушами.
Поскольку египетскому искусству вообще свойственен реализм, оба фантастических существа даны в его произведениях в чрезвычайно реалистической манере. Достаточно было бы взглянуть на их изображения, чтобы сразу узнать их при встрече. Так, птица Бенну, без сомнения, какой-то неизвестный или вымерший вид цапли.
До нас, однако, не дошло ни одного египетского сочинения, посвященного специально животным, хотя, учитывая высокое развитие египетской научной и религиозной литературы, можно полагать, что такие были. Античная литература уделяла животным значительное место. Если животные в баснях Эзопа (середина VI в. до н. э.) воспринимаются как типичные герои животного эпоса, то труды Ктесия (VI в. до н. э.), Аристотеля (348 — 322 гг. до н. э.), Мегасфена (IV в. до н. э.; известен в выдержках у Страбона, Арриана и Плиния), Эратосфена (267 — 194 гг. до н.э.), Никандра (I в. до н. э.) можно уже рассматривать как книги по естественной истории. При этом следует учесть, что разница между понятиями «реальное» и «фантастическое животное» в древности, как, впрочем, и в средние века, была весьма условной. Фантастические существа наряду с реальными встречаются у Аристотеля, Плиния (24 — 79 гг. н. э.), Арриана (I — II половина II в. н. э.), Павсания (II в. н. э.). У Фалеса Милетского (624 — 547 гг. до н. э.) есть высказывание: «Вид заключен в роде, как человек в животном» (15, с. 42). Это — одно из первых в истории науки мнений о человеке, как о животном.
Еще во II в. до н. э. появилось сочинение «Физиолог». Постепенно обогащаясь новыми сведениями, эта книга в редакции XII в. н. э. насчитывала более двухсот названий зверей, птиц, рептилий и рыб, с прибавлениями в некоторых списках растений и камней.
Если книги Аристотеля, Плиния и Солина (III в. н. э.) воспринимаются в наше время как книги по естественной истории, то труды Исидора Севильского (570 — 696 гг. н. э.), Гексамерон Амвросия (IV в. н. э.) и книги Рабануса (780 — 856 гг. н. э.) можно рассматривать как переходную форму от книги по естествознанию к полу-фантастическому, полу-реальному жанру — бестиарию, берущему начало в том же «Физиологе».
Хотя эти книги были объявлены еретическими папским декретом от 500 г. н. э., к XII — XIV вв. они получили широчайшее распространение. Христианские морализаторы, опираясь на многочисленные данные древних авторов и зоологические метафоры из Библии («Лев из колена Иудина», «Левиафан» и др.), не только не препятствовали, но способствовали развитию такого жанра литературы.
Особенностью бестиариев было придание определенному животному сакрального, этического и дидактического значения. Одновременно образ животного имел и чисто познавательную, естественно-научную ценность. Это сочетание двух различных аспектов в изображении животного отличает бестиарии с одной стороны от творений Аристотеля и Плиния, с другой — от басен Эзопа. Наиболее известные авторы бестиариев в средневековой Европе — Филипп де Тан (XII в.), Гильон и Ричард Фурниваль (конец XII в.). Путешественники — Жак де Витри (1170 — 1240 гг.), Марко Поло (1254 — 1324 гг.) — внесли в бестиарии многочисленные чудеса Востока. Впрочем, более чем вероятно, что они попали туда до них.
Обычно бестиарии были богато иллюстрированы. Достаточно беглого взгляда, чтобы обнаружить в этих иллюстрациях сходные черты — вероятно, результат взаимовлияния.
От бестиариев как таковых надо отличать такой жанр, как книги о чудесах вообще. К последнему жанру относятся книги Исидора Севильского «De natura rerum» и «Etimologiarum». Диковинные животные и люди, часто взятые из восточных источников, занимают в этих книгах значительное место. К тому же жанру на Востоке относится книга Закарии аль Казвини «Чудеса сотворенного».
Геральдика взяла из этих источников своих единорогов, леопардов, огнедышащих пантер, драконов и многих других существ.
Обширное собрание различных бестиариев, начиная с X в., хранится в Королевской библиотеке в Брюсселе.
Многие персонажи бестиариев попали в книги средневековых естествоиспытателей. Ряд таких существ есть в сочинении Виллара д'Оннекур «Книга рисунков» (1235 г.). В надписях и рисунках на карте, составленной в Люнебурге в 1248 г., также есть образы диковинных животных и людей. Такие крупные авторитеты, как Олаус Магнус (1490 — 1558 гг.), аббат Теве (1503 —1592 гг.), Альдрованди (1522 — 1605 гг.), Конрад Геснер(1516 — 1565 гг.), Афанасий Кирхер (1601 — 1680 гг.), очень многое взяли из бестиариев.
В России были известны «Дамаскина и Феодора Студита собрание от древних философов о неких собствах естества животных», «Сказание по буквам о птицах и зверях». В книге «Мерило праведное» (13, с. 45), относящейся к XIV в., особенно подчеркнута дидактическая и моральная сторона образа животного: «Бог, прехитрый Творец всея твари и великий Промысленник человеческому животу и спасению, во всей своей твари, и в скотех, и в зверех и в птицах, и в гадах... вложил всем естественные норовы, человеком научения, како которые подражати добрые норовы, а лукавые и нечистые норовы отменяти и гнусные имети всегда».
В мусульманском мире сказания о диковинных животных были распространены не меньше, чем в Европе. Если у Ахмада и би Фадлака упоминается только «волжский гигант», который, по мнению автора, «был не из числа людей» (2), то в книге Бузурга и би Шахрияра, жившего приблизительно в одно время с ним (X в.), говорится уже и о драконах, и о человекообразных обезьянах, и о гигантах (6). Особняком стоит книга Закарии аль Казвини «Чудеса сотворенного» (XII в.). Там упоминается и о потусторонних силах, и о небесных явлениях, и о животных, и о диковинных людях, растениях и минералах. Это — типичная книга о чудесах. В нашей коллекции есть иллюстрированные списки этой книги на арабском языке (Е7, Д37).
К сожалению, в наши дни вопросу о фантастических животных в бестиариях посвящено очень небольшое количество работ. Если мы назовем обзорные работы Видемана, Ростовцева и Гульда, этим будет почти все исчерпано. О животных в геральдике достаточно сказано в специальных трудах, например, в «Русской геральдике» В. К. Лукомского и барона Н. А Типольта (Пг, 1915).
В Китае мы видим книги совсем особого характера. Это — либо разделы, посвященные животным в различных словарях и энциклопедиях, либо книги типа книг о чудесах. Но, поскольку и в последних животные стоят на первом месте, их вполне можно отнести к бестиариям.
Раздел 2
Принципы написания работы и материалы, легшие в ее основу
Описать всех животных, пользующихся популярностью в старых китайских книгах, — задача, на которую можно потратить не один десяток лет. Сакральное значение в Китае имеют как фантастические, так и вполне реальные животные — ласточка, павлин, карп, олень, летучая мышь и т. д. Иногда обычные животные, изображенные на рисунке, приобретают фантастические черты — чепрачный тапир, медведь, морская черепаха. Поэтому автору представляется целесообразным выбрать для данной работы только безусловно фантастических животных (хотя в их фантастичности нельзя быть до конца уверенным, если речь идет о бестиарии). Поскольку задача автора — описание рисунков, изображающих персонажей китайского бестиария, основное внимание будет уделено их внешнему виду.
На первом месте среди китайских книг о фантастических животных в Китае стоит «Шань-хай цзин». Эта книга вызывает среди литературоведов споры и по сей день. Никто не знает точной даты ее написания. Хотя современная наука говорит как будто о III в. н. э., китайский комментатор текста, Го Пу, живший в 276 — 324 гг. н. э., прямо заявляет, что написание книги отстоит от периода, в котором он жил, на 3000 лет назад. По традиции, ее автор — Юй, один из «праведных ванов». Есть мнение и о том, что она могла быть написанной при Цинь Ши-хуане (246 — 209 гг. до н. э.) или, во всяком случае была пощажена им при сожжении книг (52, с. 226).
Географическая канва, на которой развертывается описание фантастических существ в этой книге, также вызывает споры. Некоторые исследователи считают, что место действия охватывает только Китай или даже часть Китая; другие, напротив, раздвигают эти географические рамки до чудовищных размеров (почти до Средиземноморья). Поэтому автор намеренно воздерживается от географических отождествлений.
Описания диковинных существ в «Шань-хай цзине» очень кратки. Основное внимание уделено их внешнему виду. Иногда следует описание их нрава (хищник или не хищник, нападает ли на людей), целебное или ядовитое свойство их мяса (излечивает ту или иную болезнь, вызывает нарывы или безумие), приметы, связанные с ними (их появление может предвещать войну, наводнение, засуху, эпидемию и т. д.).
В двух иллюстрированных экземплярах «Шань-хай цзин», хранящихся в Ксилографическом фонде СПбФ ИВ РАН (Е 30, Д 67), рисунки представляют копии с одного оригинала, отличающиеся друг от друга в незначительных деталях. В экземпляре, принадлежавшем ныне покойному А. А. Торопову, были иллюстрации, сделанные другой рукой. К сожалению, этот ксилограф не включен в описание и в настоящее время недоступен для обозрения.
В ксилографе Е 30 около изображений животных есть их названия, написанные от руки одним из бывших владельцев книги. Это в значительной мере облегчило работу с книгой.
Великолепно проиллюстрированный экземпляр «Эр-я ту» («Иллюстрации к Эр-я»), хранящийся в нашей коллекции, несомненно, представляет собою то же издание, которым пользовался Гульд для своей книги «Mythical Monsters» (Лондон, 1886).
«Бэнь-цао ганму» — «Книга о корнях и травах» — труд великого медика XVI в. Ли Ши-чжэня (1515 — 1593 гг. н. э.) в нашей коллекции представлен неполным экземпляром. В данной работе использовано переиздание книги, вышедшее в Шанхае в 1954 г. и снабженное воспроизведением старинных иллюстраций.
Кроме растений в, нем есть раздел животных. Ли Ши-чжэнь, вероятно, сам видел многих из них, так как согласно рассказам биографов, часто путешествовал по Китаю, собирая лекарственные средства и расспрашивая о них деревенских стариков.
Ксилографический экземпляр «Сань пай ту хуэй», иллюстрированной энциклопедии того же времени, хранится не в библиотеке СПбФ ИВ РАН, а в Санкт-Петербургском университете. В нашем учреждении есть факсимильное издание энциклопедии, изданное в Тайбее (1971 г.).
Полный свод сведений о животных из различных старокитайских сочинений дан в энциклопедии «Гу-цзинь ту-шу цзичэн». Ксилографическое издание этого фундаментального сочинения также находится в библиотеке Университета. У нас есть издание 1934г. Иллюстрации к «Ту-шу цзичэн» взяты частично из «Сань-цай ту хуэй», частично из других книг — даже из «Землеописания» Фердинанда Фербиста и Джулио Алени (Шифр Ксилографического фонда ФИВ РАН — Е 315).
Ляо Чжай (Пу Сун-лин; 1622 — 1715 гг.), в своих новеллах часто использует образы животного фольклора. Эти традиционные образы получают у него порой новое осмысление. В нашей коллекции есть два ксилографических издания Ляо Чжая.
Этот выдающийся китайский новеллист был чрезвычайно плодовит. Некоторые считают его рассказы злыми сатирами на современное писателю общество (25, с. 9 — 10). Но даже литературоведы, придерживающиеся этой версии, не могут отрицать, что основное в них — фантастика народной сказки, использование фольклорных мотивов и сюжетов (Там же, с. 12). Лучший переводчик Ляо Чжая на русский язык, академик Василий Михайлович Алексеев, прямо ставит перед читателем вопрос:
«...Где же у него (Ляо Чжая) грань между фантастикой издоровым, искренним, подлинным убеждением?» (22, с. 228).
Вот что говорит о себе сам Ляо Чжай:
«Слыша подобные (о чудесах) рассказы, я беру в руки кисть, повелеваю ей писать; получается целая книга.
Проходит еще некоторое время, и люди одних со мною вкусов со всех сторон присылают мне с почтовой оказией свои записи. Вещи любят собираться — и у меня стало накапливаться таких записей все больше и больше» (22, с. 290 — 291).
Есть мнение, что такого рода предисловие — всего лишь литературный прием. Но, по мнению автора данного обзора, здесь уместно вспомнить Н. В. Гоголя. В украинских сказках (например, в сборнике «Казки та оповидания з Подилля» Левченко) мы сталкиваемся с теми же героями, что в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Несомненно, и Гоголь, и Ляо Чжай часто передавали народные были, слегка их обработав. Недаром академик В. М. Алексеев в своем очерке ставит перед читателем вопрос Кто такой Ляо Чжай — неукротимый выдумщик или народный сказочник? (22, с 288 — 289).
В иллюстрациях к новеллам Ляо Чжая (с. 159) нашли отражение все описанные в них фантастические и реальные животные. Кроме лис-оборотней, здесь и драконы, и морские змеи, и черные тигры, и совсем загадочные, неожиданные персонажи, которых автор не мог выдумать — да ему это было и не нужно, судя по характеру его новелл. Так, в них встречается явный двойник известного нам «снежного человека» и таинственный огромный хищник, нападающий на слонов. О них рассказано просто, без излишнего удивления, как об обычных явлениях жизни.
Ряд изображений фантастических животных дан в японских ксилографах.
«Китайско-японская иллюстрированная энциклопедия для обучения» (Морокоси киммо дзуи; Шифр В 101) была издана в 1719 г. В основу текста легли книги о чудесах, в том числе «Шань-хай цзин». Иллюстрировал книгу Накамура Гаокэн (Юдзейси). Книга заключена в темно-синюю обложку с заглавием на белом ярлыке. Качество рисунков — очень хорошее, лучше, чем в большинстве китайских изданий. Животным посвящены тома XIII и XIC.
К 1770 г. относится альбом рисунков художника Татибана Юдзэй «Мешок драгоценностей (В-58). Животные, в том числе и мифические, есть в тетради 9 и отчасти в тетрадях 4 — 7, где помещены рисунки на темы китайских сказочных сюжетов.
В альбоме «Рисунки Сэнрюдо» (1880 г.) животные, особенно водные, даны в подчеркнуто реалистической манере. Доски к этому ксилографу резал Хагихара Масаноскэ.
В «Собрании рисунков тьмы образов» художник Сэнсай Эйтаку (Тобаяси Токуёси; В-80) животные даны как в отдельных иллюстрациях, так и в сложных композициях на мифологические темы.
Японское издание «Шань-хай цзина» — «Санкайкё — (С-297) в нашем фонде неполно. Но достаточно беглого взгляда, чтобы узнать в иллюстрациях к японскому изданию знакомые нам китайские рисунки. Они скопированы сухо и неумело, без присущего китайскому оригиналу артистизма. Дата издания отсутствует.
К сожалению, корейские книги нашей коллекции, в которых упоминается о животных, не иллюстрированы. Отдельные сведения о драконах, фениксах, тиграх-оборотнях содержатся в корейской энциклопедии (Д 8), отпечатанной подвижным шрифтом в 1770 г. В нашем фонде есть только рукописная копия с этого издания. Любопытно, что в данном случае, как и в других корейских рукописях и ксилографах коллекции СПбФ ИВ РАН, китайские иероглифы даны в своеобразном начертании.
Раздел 3
ДРАКОН
На первом месте среди четырех «священных» животных Китая стоит, несомненно, дракон.
Было бы крайне любопытно проследить, насколько далеко в древность уходят корни этого образа. Несмотря на то, что большинство искусствоведов относят его окончательное оформление к правлению династии Хань (206 г. до н. э. — 220 г. н. э.), источники ипоследние находки памятников изобразительного искусства, а также иероглифы в древнем начертании позволяют говорить о куда более раннем периоде.
Уже в комментариях к триграммам «И цзина», относимого к легендарным временам (III-е тысячелетие до н. э.), упоминания о драконах многочисленны: «Нырнувший дракон не действует» (47, с. 199); «появившийся дракон находится на поле» (там же); «летящий дракон находится в небе» (там же, с. 200); «драконы бьются на окраине; их кровь — синяя ижелтая» (там же, с. 204).
Речь идет о пресмыкающемся, близком к змее иживущем в воде. Именно этот водный образ жизни заставил древних китайцев видеть в драконе божество воды идождя. Драконы впадали в зимнюю спячку (61, с. 38). Их пробуждение ипоявление в водоемах было признаком наступления весны — времени года, важного для земледельцев.
Возможно, еще более ранние сведения сообщает нам древний источник, цитируемый у Ли Ши-чжэня: «Род Тао ирод Лун ели драконов» (23, с. 54). Обычай ритуального поедания животного-тотема у всех народов уходит в седую древность.
В эпоху «Праведных ванов» некий Дун, знавший секрет кормления иразведения драконов, получил от императора Шуня (2255 — 2204 гг. до н. э.) титул «кормящий драконов». В ту же эпоху разводили драконов Кун Шэн иЛю Лэй.
В наиболее ранних дошедших до нас письменных памятниках Китая — надписи на бараньих костях ичерепашьих щитах, а также на бронзовых изделиях эпохи Инь (1766 — 1122гг. до н. э.) — знак «лун» 
(«дракон») явная пиктограмма.
Хотя Уиллет считает, что в иконографии образ дракона сложился к эпохе Хань (69, т. I, с. 275), ко времени династии Чжоу (1122 — 247 гг. до н. э.) относятся изображения дракона, ничем не отличающиеся от более поздних (43, с. 64; 20, с. 2).
При Хань окончательно формируется учение о четырех священных животных — цилинь, феникс, черепаха идракон.
Еще в надписях на «иньских костях» мы видим по крайней мере три начертания знака «лун» — «дракон». Это или безногое рогатое существо (рис. 1, 2), или (рис. 3, 4) рогатое животное с извивающимся телом, покрытым чешуей, ис лапами. Пятое начертание изображает, возможно, крылатого дракона.
При династии Сун (960 — 1279 гг. н. э.) складывается учение о «восьми сходствах» дракона: рога оленя, голова верблюда, глаза духа, шея змеи, чешуя карпа, когти орла, лапы тигра, уши коровы (50, №№ 1145 — 1148, цз. 28, Шанхай, 1939). При династии Мин великий фармаколог иврач Ли Ши-чжэнь прибавляет к этим чертам усы ибакенбарды, а глаза духа заменяет «глазами кролика» (23, т. 6, цз. 43, Шанхай, 1945).
Зимняя спячка дракона иего появление весной в водоемах, его неразрывная связь с водной стихией, его несомненные свойства пресмыкающегося — все это, как было сказано выше,дало повод древним китайцам считать его божеством воды, дождя иплодородия.
Дракона считали самым главным из всех чешуйчатых существ. Он мог по своему желанию становиться невидимым. Весной он восходил на небо, а осенью скрывался в водоемах. Существовали поверья о небесном драконе, охраняющем дворцы богов; о божественном драконе, повелевающем ветрами идождями; о земном драконе, регулирующем течение рек иручьев; и, наконец, о драконе-страже спрятанных кладов, охраняющем сокровища, скрытые от смертных (54, с. 315).
По другим данным, существовало пять драконов, управляющих четырьмя сторонами света ицентром. Официальные лица были обязаны устраивать время от времени их чествования. Губернаторы провинций устраивали моления драконам дважды в год, а мелкие администраторы — дважды в месяц. Особенно часто такие моления проводились в засушливое время (54, с. 314).
«Золотой дракон» особенно почитался обитателями берегов Хуанхэ. Его воплощение — змею — приносили в храм, где чиновники воздавали ему божеские почести (54, с. 133 — 134).
Считалось, что, если дом или дерево загорится от удара молнии, «Небо берет дракона», обитавшего в них. Изображение этого момента мы видим в иллюстрации к одной из новелл Ляо Чжая. На картинке огромный дракон вылетает сквозь крышу дома. У выхода — изумленная толпа народа (25, цз. 14, л. 29а). Дракон фигурирует в качестве одного из знаков зодиака (не надо путать его со знаком змеи). Де Виссер пытается провести параллель между драконами ииндийскими «нага» (61, с. 1, 4, 29). То, что «нага» посылают на земли дождь, еще не говорит о том, что перед нами — аналог дракона. Обычно «нага» мыслятся как огромные кобры. Правда, переводчики буддийских текстов на китайский язык действительно обозначали понятие «нага» иероглифом «лун». Отсюда иверсия о «восьми царях-драконах» — восьми «нага».
В тангутской коллекции СПбФ ИВ РАН есть шастра «Способ принесения жертв златокрылому царю драконов» (Танг. 375, Инв. NNN 807). В данном случае мы имеем дело с переводом слова «нага» словом «дракон», как иу китайских переводчиков.
Широко известная в Китае иЯпонии сказка о хитрой обезьяне, обманувшей морского дракона, — по сути дела, переложение одной из джатак, которая начинается словами Будды: «Когда я был обезьяной». И здесь происходит смешение понятий «дракон» и«нага».
По-видимому, между индийским культом змей («нага») икитайским обожествлением дракона первоначально не было никакой связи. Она возникла позднее, когда в Китай пришел буддизм. Образ китайского дракона возник, как мы уже говорили, в глубокой древности.
Как божество дождя иплодородия, как благодетельная сила, дракон стал символом императорской власти. Проводилась следующая параллель: верховный дракон находится на небе, ивсе стихии подчинены ему; он может заставить идти дождь, когда пожелает, ипоэтому жизнь всех растений зависит от него; император со своего трона также следит за нуждами своих подданных идарует им материальные идуховные блага, без которых они могут погибнуть (54, с. 214).
Это, конечно, позднее толкование традиции. Начало же этого отождествления теряется во тьме веков, в эпохе легендарных правителей Китая: Хуан-ди внешне походил на дракона; мать Яо зачала его от дракона; Шунь имел во внешности черты дракона. Ему помогал править золотой дракон (54, с. 330). Среди эмблем, украшавших одежды (императоров), было иизображение дракона (54, с. 220).
Позднее — вплоть до 1911 г. н. э. — император имел в своей титулатуре титул «живой дракон»; трон императора носил название «драконьего престола»; изображения драконов помещались на церемониальных императорских одеждах, знаменах, священной утвари.
Как мы видели выше, знак «дракон» — явная пиктограмма Сам этот факт отрицает представление о драконе, как о простой комбинации черт различных животных. Глубоко ошибочным представляется нам имнение о том, что изображение дракона в виде змеи — первоначальное начертание знака «лун». Приведенные выше древние иероглифы говорят об обратном. В них заложено представление о четырехлапом чешуйчатом существе с головой, украшенной рогами или гребнем. Речь может идти не об усложнении, а о последующем упрощении некогда сложного слова.
Не менее ошибочным представляется мнение К. И. Голыгиной (10, с. 43), что китайский «змей» живет в горах ипещерах. И уже совсем абсурдом звучит утверждение, что образ «змея» сложился раньше, чем образ дракона. Если под «змеем» понимать гигантскую змею Ба (
, 
), то оба образа на равных правах фигурируют ив древней иероглифике, ив ранних источниках («Шань-хай цзин»). Заявление, что «образ дракона собирательный ине имеет реального прототипа», в свете анализа пиктограммы вообще настолько неуместно, что в комментариях не нуждается.
Если пресловутый «змей» — дракон Цзяо (
), то итут мы сталкиваемся с грубой ошибкой. Цзяо — житель воды, редко выходящий на сушу. Ни о каких «горах ипещерах» не может быть иречи.
Ли Ши-чжэнь уделяет костям дракона, как лекарственному средству, значительное место. Он с предельной точностью указывает места, где их можно найти: провинция Шаньси — берег реки Яньшуй, гора Тайшань (на обрывах ив пещерах на берегах реки), провинция Сычуань, а также Яньчжоу, Цанзчжоу, Тайюань. В Сычуани, около запруд, можно найти позвоночник ичереп с рогами изубами. Кости самца дракона — массивные, покрытые «узорами». Кости самки — тонкие, желтого цвета. Наилучшими считались «пятицветные» кости («пятицветные» в старых китайских источниках являются синонимом слова «разноцветные»), худшими — черные (23, т. 6, 202, цз. 43, с 54).
Ли Ши-чжэнь приводит изображение костей — череп с рогами, несколько позвонков, лапу (отчасти мумифицированную). Судя по рисунку, перед нами останки крупного древнего пресмыкающегося. Череп с рогами походит на череп травоядного динозавра, но зубы похожи на зубы хищника. Тут может иметь место ошибка художника, так как сам Ли Ши-чжэнь в тексте указывает: «Зубы не сильные» (вероятно, следует понимать: «не хищные»).
Есть сведения ио высохших трупах, ио сброшенной коже дракона (там же).
О костях дракона упоминается ив самом раннем памятнике, содержащем сведения о животных — «Шань-хай цзине» (44, с. 52).
На гравюре, иллюстрирующей одну из новелл Ляо Чжая, люди выкапывают из земли останки дракона (С 159, л. 31).
Постепенно китайские аптекари в погоне за выгодой стали выдавать за кости дракона любые древние кости, даже кости синантропа ииньское кости с гадательными надписями.
Совершенно очевидно, что несуществующее животное не могло оставить после себя вполне осязаемых останков.
По мнению Вэнь И-до (8), дракон был тотемом династии Ся, существование которой в настоящий момент можно считать доказанным (18, с. 152 — 154). Это вполне согласуется с текстом о поедании тотема — дракона племенем Лун (см. выше). Вэнь И-до считал, что «люди дракона» столкнулись с «людьми феникса» — племенем, основавшим династию Инь, долгое время считавшуюся первой династией Китая. Традиция «великой птицы», характерная для южных монголоидов, к которым, по данным иконографии, относились люди Инь, столкнулась с традицией дракона, возможно, цянской, ибо племя Ся, по мнению некоторых исследователей, было родственно цянам (18, с. 175). Среди южно-монголоидных лиц на бронзовых сосудах ив немногочис-. ленных памятниках мелкой пластики иньцев мы имеет одно несомненное свидетельство наличия цянского элемента — знаменитую аньянскую маску с ее «американоидным» обликом (18, с. 200).
Среди национальных меньшинств Китая дракон — также частый объект почитания. В рукописи племени Лоло есть изображение дракона, совершенно такое же, как у собственно китайцев, но более грубо выполненное (52, с. 256, 250). В уйгурской рукописи коллекции СПбФ ИВ РАН (С 544, с. 105) описана встреча паломника с драконом в пустыне Гоби. В родословной уйгурских ханов (Т. 48) среди прочих есть ирод дракона. Что-то вроде китайского дракона описано в книге Марко Поло; хотя он считает его реальным животным, дракон выглядит у него совершенно фантастической фигурой (17, с. 138—139).
Чем дальше от Китая, тем больше укрепляется представление о драконе не как о благодетеле человечества, но как об олицетворении зла. В иранском культурном круге он — безусловно злое инечистое существо. Есть изображение битвы симурга (феникс) измея Ашдаха (дракон). Оба существа очень похожи на свои китайские прототипы (30, NNN5, 1958, с. 32).
В античном мире дракон — первоначально просто большая змея — по мере усиления связей с Востоком приобретает черты китайского луна. Вражда с великой птицей — в данном случае с орлом — имеет место в античной литературе.
У Плиния дракон описан как большая змея типа питона или боа. Так же описывает его Диодор Сицилийский. Часто у античных авторов дракон — житель Африки или Индии, но нет недостатка ив рассказах о драконах в Средиземноморье.
Сообщение о гигантских змеях в различных тропических районах земного шара продолжают поступать ипо сей день. В сущности все они похожи на описанную в древних китайских книгах змею Ба (в настоящее время это слово обозначает также боа, удава, питона). Легендарная змея Ба так велика, что может проглотить слона. Древнее начертание иероглифа «ба» изображает змею с огромной оскаленной пастью.
Дракон Ин (
, Е 30, рис. 66) обычно ничем не напоминает древнего крылатого ящера. Но одно из его японских изображений дает нам образ птицы с головой дракона, то есть существа, близкого к птеродактилю (52, с. 254).
О том, что птеродактили могли сохраниться до наших дней, есть свидетельства очевидцев. В 1960 г. в Родезии привезли в медпункт раненого рабочего. По его словам, на него напала «летучий змей». На рисунке, сделанном пострадавшим, был изображен типичный птеродактиль («Неделя», 1960, NNN 25,14 — 20. 8 — 60).
Эйвельманс сообщает о том, что птеродактиля видели в Анголе (55, с. 487).
В «Шань-хай цзине» особо выделен дракон Ин. Его изображение занимает целый разворот книги. Он нарисован в виде классического дракона, но с парой перепончатых, как у летучей мыши, крыльев. Так же изображен он ив «Сань-цай ту хуэй» (34, т., с. 2261).
Зато в том же «Шань-хай цзине» нет недостатка в изображениях драконов, запряженных в колесницу духа или небожителя. Там же мы встречаем изображения духов мест, имеющих в своем облике элементы дракона — драконью голову, драконье туловище при человеческой голове ит. д. Кроме дракона Ин в тексте ина рисунках остальные разновидности драконов даже не упоминаются (о разновидности драконов см. 38, с. 120). Создается впечатление, что драконы были хорошо знакомы автору книги: поэтому он особо выделил только самого необычного из них (дракона Ин).
По китайским поверьям, дракон Ин — сущность огня. Он живет в северной части провинции Цзянсу; имеет крылья иможет пролетать сквозь 9 небес; при прикосновении его хвоста к земле начинают бить фонтаны воды (54, с. 330).
Кроме дракона Ин в иллюстрациях уделено некоторое внимание дракону Шэнь (
). В «Сань-цай ту хуэй» он изображен крылатым, двухвостым ишестилапым (34, т. 6, с. 2263). В японском ксилографе В 101 дракон Шэнь показан как гигантское животное, находящееся в море ивыдыхающее город с людьми (В 101, цз. 14, л.1).
Дракона, обычного для Японии типа — с головой, покрытой не то шерстью, не то стоящими вертикально чешуями — мы видим на гравюре Хокусаи в одном из ксилографов нашего собрания (В 251, рис. 2 — разворот).
В «Собрании рисунков тьмы образов» (В 180) есть изображение буддийского монаха с посохом из корня дерева. Монах поднимает патру, из которой вылетает дракон без чешуи, гривы ибахромы на хвосте. Видимо, здесь мы имеем предельно обобщенный образ, без указания на какую-то определенную разновидность дракона (В 80, л. 14б). В той же книге есть еще одно изображение дракона: из овала в виде плетенки в облаке вылетает дракон. Изображение настолько стилизовано, что тело дракона похоже скорее на язык пламени. Название «юй лун» (
), «дождевой» или «грозовой дракон») заставляет вспомнить о связи дракона с грозой и молнией.
Часто художники не задавались вопросом, какого именно дракона — благого или жестокого — им следовало изобразить, но давали обобщенный образ дракона — «лун». У Ляо Чжая мы видим огромного дракона обычного типа, выползающего из ущелья изаглатывающего человека (С 159, цз. 15, л. 24б).
О драконе, как символе императора, было сказано выше. Но образ дракона столь глубоко внедрился в сознание древних китайцев, что мы встречаем упоминание о нем во многих названиях предметов иявлений природы.
Среди музыкальных инструментов старого Китая есть «драконова флейта» (
). «Глаз дракона» — это растение лонган (
, Euphoria Longana, Лун янь). Можно было бы привести еще немало примеров.
Невольно возникает уже несколько раз затрагивавшийся в нашем обзоре вопрос: не скрывается ли за этим образом какой-то реальный прототип? Действительно, сведения о драконоподобных существах поступали ипродолжают поступать из разных районов земного шара, главным образом, из Африки. Известны сообщения агентов фирмы Гагенбека о «полу-драконе, полуслоне», рассказ начальника немецкой экспедиции Ликуала — Конго, Штейна (38, с. 125), упоминание капитана Стивена о виденном им в Центральной Африке существе, похожем на бронтозавра (55, с, 434).
Сам фольклор африканцев изобилует намеками на какое-то гигантское существо, живущее в воде. Особенно интересен персонаж зулусских сказок, Кукумадеву, живущий в реке Луланга. Это большой зверь с длинным телом, не имеющий шерсти (36, с. 82). Так же, как икитайский «лун», он может вступать в брак с женщинами (Там же, с. 64 — 66). Обычно он похищает одежду иукрашения купающихся девушек, затем, по их просьбе, возвращает похищенное, а ту девушку, которая из гордости отказывается просить его, берет в плен иделает своей наложницей (там же, с. 80 — 81). Он — не единственный в своем роде; в водоеме много таких же зверей. Он смертен — в нескольких сказках его убивает отец похищенной девушки. По другой, менее распространенной версии, он глотал девушек живыми.
Трудно сказать, имеет ли связь Кукумадеву с другим персонажем