Люди влюбляются осенью. Люди сходят с ума осенью. Люди… да мало ли, что делают люди осенью. Вторую осень подряд я, как и миллионы моих сограждан, собираюсь на работу. На свою обычную, монотонную работу. Ничего плохого о ней не скажу. В конце концов, это везение, что меня взяли сразу после университета, без особых мыканий по собеседованиям. Итог: я – юрист, получающий неплохую зарплату и, в целом, удовольствие от своего занятия. Я слетал на Крит на майские праздники, только недавно вернулся из Таиланда и всерьез обсуждаю с друзьями посещение новогодней Праги. Звали в Крым, но я отказался. Нет, я не против черноморского побережья, я против одной невыносимой особы, так и не вернувшейся в Питер. Знаю, знаю, вероятность того, что мы смогли бы встретиться с ней, ничтожно мала. Но мы бы встретились, ведь я, как дурак, поперся бы в Севастополь ее искать. Стучал бы в калитку ее тетки, набирал телефон брата, слал несчетное количество смс ей лично. И не получил бы ответа. Плавали – знаем. Я же все это и проделал, когда понял, что Лиховерцева возвращаться в город бесконечных дождей не планирует. Ответа ни на звонки, ни на смс, ни даже на письмо от руки я не получил. Баста. Планировал вычеркнуть ее из жизни по окончанию университета, но вместо меня чиркать лист нашей с ней «бумаги» взялась она.
Первую осень я выдержал легко. Там было не до стенаний по какому-то несбывшемуся безвременью. Надо было менять свой режим свободного студента на взявшегося за ум работника. С бывшими однокурсниками мы перезванивались, но пересечься не удавалось. О Лиховерцевой мне никто не напоминал.
Все изменилось весной, когда в соседний отдел пришла Вика. Нет, у нас не завязался роман. Впрочем, это было неудивительно, ведь Вика была из числа тех людей, с которыми я и так провел пять лет бок о бок, и намеревался встречаться исключительно на встречах выпускников. Но, ей Богу, лучше бы у нас начались отношения, ведь вместо этого каждый обед был пыткой. А чем еще для меня могли быть разговоры о Юльке? Сначала я отмалчивался, натянуто улыбаясь ее воспоминаниям о «чудесно проведенных годах вместе». Однажды чуть не захлебнулся чаем, когда Вика намекнула, что мы с Лиховерцевой были красивой парой. «Не самой красивой, конечно. С Ильей и Ритой вам, согласись, было не поспорить, – тут же поправила себя она. – Но в них не было вашей страсти». Страсти! Кто бы мог подумать, что даже на работе призрак моего персонального Лиха будет преследовать меня. Жаль дресс-код не позволял мне надеть футболку «Мы не пара». Пусть только я бы и понял ее значение, но, авось, стало бы легче выдерживать бормотание Виктории.
–- С чего ты взяла, что мы вообще были парой? – не выдержал я через пару недель упоминаний меня и Юльки исключительно вместе.
– Ну как же, – еще со времен Лиховерцевой не терплю хлопающих ресницами девушек, а Вике это вообще не шло. Я закатил глаза, она тем временем продолжала. – Помнишь, как она разбила коленку, а ты практически тащил ее в медпункт, потом еще сам ей ногу бинтовал, когда медсестры на месте не оказалось. Или ваш поцелуй на студенческом экваторе…
– Это была игра, – процедил я, совсем не ко времени вспоминая совсем другой поцелуй. Настоящий. Хотя какой он настоящий, если Юлька так и осталась в Севастополе. Никакая глупая приписка о безвременье не убедит меня в том, что он хоть сколько-нибудь был важен для нее. Да и для меня тоже. Еще чего, всерьез думать о нелепом порыве, навеянном морем и солнцем. – Прекрати о ней вспоминать! – получилось громко. Даже слишком. По правде, я скорее обращался к себе, чем к обиженно вскочившей со своего места Вике. Я хотел было извиниться, но она уже шла к выходу. Правда, не дойдя до него пару шагов, вернулась и наклонилась ко мне, опершись на стол.
– Не стоит повышать голос, – прошипела она, – из-за того, что кто-то заметил то, что ты столько лет отказывался замечать. Понял, Земцов?
Больше мы вместе не обедали. Я был не против, но неприятная заноза в сердце нещадно кололась. Дело было не в Вике и ее обиде. Просто, что уж греха таить, в ее словах была горькая правда, но не мог же я признаться хоть кому-то, что скучал, чудовищно скучал по Лиховерцевой и ее присутствию в моей скучной жизни.
В Таиланд мы поехали большой компанией. К моей радости среди этих людей не было тех, кому на ум пришли бы шутки про нас с Юлькой. По крайней мере, я так думал, пока Костян (вот уж от кого не ожидал) не выдал: «О, слоны! Помнишь, тебе твоя Юля таких дарила. Ты их еще запрятал на разные полки в шкафу, а она вечно их находила и выставляла обратно. Я каждый раз угорал, как их видел. Сколько их там было, семь или восемь? В любом случае, больше трех за раз она, по-моему, не находила. Так и стояли каждый раз разные».
– Юля, – хихикнула Саша, одна из подруг Костяна, поехавшая с нами. – А я не знала, что у Ромы девушка есть. Почему ты без нее?
– Потому что мы не пара. И тебе лучше не упоминать о ней, – я обвинительно ткнул пальцем в Костю. И словно этого было недостаточно, ускорил шаг, покидая «место боя». Только отголоски разговора за спиной, темой которого была невыносимая Лиховерцева, долетали до меня.
– Ты не трогай его, у него с этой Юлькой вечно напряги. Зря, конечно, ее вспомнил. Она год, как из Питера, уехала, а он все не успокоится. Да ничего особенного в ней. Девчонка, как девчонка. Я ее и видел-то на фото только. Романыч ее вечно прятал от меня. Мол, ему хватает, что родители с ней знакомы. Они, кстати, забавно познакомились. Зачем-то заехали в универ, не помню зачем – давно дело было, еще на первом курсе. Стоят с Романычем разговаривают, а это чудо как на него запрыгнет! Еще и кричит, мол, спасибо-спасибо, что спас меня от Сергея Викторовича. Это препод у них какой-то там жуткий. Мне Ольга Васильевна, мама его, рассказывала. До сих пор содрогается. Губы, говорит, красные, в юбке неприлично короткой и со спины Ромы выдает: «Здравствуйте. Я вас не заметила». Я б, конечно, от такого зрелища не отказался, а вот матушке Ромкиной она не по вкусу пришлась. Юлькиным предкам он, кстати, тоже не особо нравился, так что они, –Костян хохотнул, а мне захотелось повернуться и стукнуть его, – почти Ромео и Джульетта.
– Как интересноооо! – протянул кто-то из девчонок, кажется, все та же Саша.
Я ускорил шаг. Костин голос доносился до меня еле-еле, а потом и вовсе стих. Но, как оказалось, не стих интерес Саши к этой теме.
– Юля, значит, –улыбнулась она, подсаживаясь ко мне на пляже.
– Не значит, – отрезал я, наблюдая, как Костян и Витя ведут водный бой против девчонок. Витя схватил одну из них, отчаянно визжащую. Лиховерцева бы визжать не стала, а просто пнула бы его по лодыжке. Тьфу ты.
– Значит, расстались? – продолжала допытываться Саша.
– Нет, не расстались. – Я вздохнул и повернулся к ней. – Не могут расстаться те, кто изначально не вместе.
– Но она тебе нравилась? – что ж за день-то такой. Проще было бы встать и уйти, но я почему-то остался и продолжил разговор. Может, мне надо было выговориться?
– Она меня бесила, – честно признался я. – Но я за нее волновался. Она… – блин, я пытался объяснить окружающим, кто для меня Юлька, с восемнадцати лет, и все еще не нашел подходящего ответа. – Она – мое персональное Лихо.
– Лихо? Хмм… неожиданно, – продолжала улыбаться Саша. – А вы с ней целовались?
– Было дело, – нехотя проговорил я. – Последний раз мне даже понравилось.
– Ага, то есть это было даже не однажды? – Саша пришла в восторг, хотя мне ее эмоции и не были понятны. Я все больше ощущал себя подопытным кроликом. – Вы с ней спали?
Ну это уже слишком. У этой девчонки явно нет граней приличия. Надо будет потом узнать у Костяна, кем работает эта бесцеремонная особа. Не удивлюсь, если психологом. Но что ж, хочет правды, пусть получает.
– Спали, – выпалил я, глядя на ее округляющийся рот. Видимо, она ожидала другой ответ. – Если под «спали», понимать ночевку в одной кровати. Одетыми. Руки и другие части тела оставались при нас, – тут я немного погрешил против истины. Обнимать Лиховерцеву во сне мне приходилось, но это же не считается?
– Ага, то есть и совместные ночевки были? – продолжила допрос Саша.
– Да, и совместный отдых, и совместные ужины с родителями, и о, боже, совместный подоконник. Ладно, проехали, – я поднялся, отряхивая шорты от песка.
– Отчего же, –девушка лукаво посмотрела на меня снизу вверх. – Мы только что дошли до самого интересного: почему же вы не в отношениях при таком раскладе.
– Мммм…. Дай подумать,– я дотронулся рукой до подбородка, делая вид, что задумался. Затем щелкнул пальцами. – Точно! Может, потому, что она еще несколько лет назад дала понять, что не заинтересована во мне. Например, написала эссе, где несколько раз упомянула, что никакое самовнушение не поможет ей меня полюбить. Или после действительно классного поцелуя приняла решение остаться жить в другом городе, вместо того, чтобы вернуться ко мне?
– Ты обижен на нее, – мне не понравился Сашин взгляд. Она выглядела так, будто наконец-то все поняла. Вот уж нет! Этой девчонке только кажется, что она нашла ответ на все свои вопросы. Я видел такое тысячи раз и могу вам с уверенностью заявить: «Хватит пытаться понять нас с Лиховерцевой».
– Это не имеет значения. И закроем тему. Пойдем лучше купаться.
Я, как настоящий джентльмен, подал ей руку. Она, слегка улыбнувшись, ее приняла.
– К чему вообще был весь этот допрос? – спросил я Сашу, пока мы шли к остальным.
– К тому, что я не связываюсь с занятыми парнями, -– хохотнула она. – Так что прости, но планов на тебя у меня больше нет.
Я чертыхнулся.
–Я абсолютно свободен, – но она качнула головой, прерывая меня. Видимо, переубедить ее мне не удастся. Проклятая Лиховерцева, и тут покоя от нее нет.
Выныриваю из воспоминаний и бросаю последний взгляд на часы и слонов, стоящих рядом с ними. Да, я все-таки нашел их и расставил на полке. «Один, два, три…» - считаю их всех и только потом выхожу из дома. Дурацкий утренний ритуал. Дурацкая Лиховерцева.
В течение дня я так загружен работой, что думать о ком-либо не хочется. Скорей бы добраться до кровати. Слава Богу, сегодня пятница и на два дня можно впасть в сонное недеяние. Я настолько настроен, как следует отоспаться, что издаю стон, когда телефон вибрирует. «Не брать трубку. Не брать трубку. Не брать», – твержу я себе, уверенный, что на том конце провода Костя, собирающийся вытащить меня куда-нибудь. Ну его. Я еще от прошлого пятничного загула не отошел. Телефон продолжает вибрировать. Я планирую сбросить вызов, но, увидев имя звонящего, наконец-то беру трубку.
– Да, Вера, привет. Не ожидал, – удивленно приветствую бывшую однокурсницу. Мы неплохо общались, да и сейчас поддерживаем переписку в сети, но звонки от нее – редкость.
– Привет, Ромка, не отвлекаю? – интересуется она. Я отрицательно мотаю головой, потом, спохватившись, что она не может меня видеть, отвечаю: «Нет».
– Здорово. Я хотела с тобой встретиться сегодня. Может, в семь на Ваське? – выдыхает она и ждет моего ответа. Напряженно ждет. Я чувствую это по ее затаенному дыханию. Видимо, дело серьезное. Что ж.
– Да, конечно. Правда, я могу опоздать немного. Ничего? – спрашиваю я. Дел сегодня и впрямь невпроворот.
– Ничего, я подожду, – облегченно выдыхает Вера. Хм, давно меня девушки так не ждали. – Тогда до встречи, - быстро говорит она и бросает трубку. Все чудесатее и чудесатее.
На Ваське я оказываюсь в пятнадцать минут восьмого. Вера уже там. Покачивается на носках, кидая взгляд то на выход из метро, то на уличного музыканта, собравшего вокруг себя толпу любителей русского рока.
– Неплохо играет, – кажется, ее пугает мое резкое появление.
– Я думала, ты на метро, – в ее голосе удивление.
– Нет, сегодня я на трамвае, -– улыбаюсь.
– А, я уж подумала, что ты пересел за руль, – получаю ответную улыбку.
– Я работаю над этим, – я и, правда, подумываю о покупке автомобиля, но коллеги из финансового отдела говорят, что сейчас не лучшее время для кредитов, а накопить мне пока не удается.
Мы болтаем о всякой рабочей ерунде, и я почти расслабляюсь, когда Вера вдруг замолкает. Мне хватает пары секунд, чтобы понять, о чем она думает. «В семь у церкви» - еще одна дурацкая привычка Лиховерцевой. Это не было свиданиями, просто встречи по разным делам. Очевидное время, очевидное место. Вот и все. Но всем они, естественно, запомнились, как свидания, хоть и были сто лет назад.
– Юлька в Питере, – прерывает затянувшееся молчание Вера. Я вздрагиваю.
– Какая из? – как последний глупец спрашиваю я, хотя наперед знаю ответ. Вера тоже понимает абсурдность вопроса, поэтому говорит совсем другое.
– Уже почти две недели.
– Я рад, - выдавливаю из себя. Конечно же, я не рад. Лиховерцевой нечего делать в моем городе, который она бесцеремонно кинула. Но, признаться, я растерян: две недели – это немалый срок. Как я мог не узнать эту новость раньше?
– Врешь, – абсолютно спокойно говорит Вера. – Не рад.
– Брось, - отмахиваюсь я. – Если ты про наши старые споры, так это все давным-давно в прошлом. В Питере так в Питере. Я…
– Что произошло между вами в Крыму? – девушка напротив не сводит с меня пытливых серых глаз. Отвожу взгляд, не выдерживая этого напора.
– Ничего. И, эй, откуда ты знаешь про Крым? – это и впрямь мне непонятно. Я никому не распространялся, Юлька вроде бы тоже. Ни одна из наших совместных фотографий (каюсь, сделали парочку забавных кадров) не попала в соцсети – я пристально за этим следил. Неужели Юля все-таки кому-то рассказала. Но к чему тогда этот вопрос, если Вера все и без моих комментариев знает?
– На фото рассмотрела, – признается она. Я хмурюсь. Вот тебе и не попала в сети. –Не дуйся, конспиратор. Ты случайно в кадре оказался – в зеркале отразился. Лицо за вспышкой, а вот футболку я узнала. Мы вам на 23 февраля такие дарили. Конечно, это мог быть не ты… Хотя, кого я обманываю. Ну, кто это еще мог быть? Но у Юли спросила. Она подтвердила твое присутствие рядом с ней, а вот остальное рассказывать отказалась.
– Нечего рассказывать – вот и отказалась, – отмахиваюсь я, но Вера качает головой.
– Да нет. Она бы все равно нашла, что рассказать. Какой-нибудь забавный случай или, наоборот, нажаловалась на тебя. Как обычно это и бывало. А тут – молчание, – я внимательно слушаю Веру. Ей есть, что сказать. А что сказать мне? Мы целовались? Так не в первый раз. Спали вместе? Звучит громко, на деле – жутко неудобно, жарко и абсолютно безобидно. Ее семья решила, что я – новоиспеченный жених? Так, в универе и не такие слухи бродили. Что случилось между нами в Крыму? Да ничего. Я могу назвать кучу того, что не случилось, но это-то сейчас причем. Вера тем временем продолжает.
– Знаешь, я сначала не придала этому значения. Думала, ну поругались, вам не в первой. Потом как-то мы к этой теме не возвращались, у Юльки и без того новостей хватало, да и у меня тоже. А тут…
– Что тут? – перебиваю я ее. Она качает головой, недовольная моим вмешательством, но продолжает.
– А тут – снова молчание, как о тебе речь заходит. В любой ситуации. Пошутил кто-то – переводит тему. Заговорили о встрече выпускников – она о другом сразу говорит, или кучу причин находит, почему нет времени увидеться всем вместе. На подколки, а ты знаешь, у нас все на язык остры, так вот на подколки про вас не отвечает. А ведь всегда первая шутила про это. Вот я у тебя и решила узнать, что же вы там не поделили. Или поделили? – она многозначительно смотрит на меня. Чертыхаюсь. Что же все в выдуманных нас верят?
– Ничего мы не делили. Если только кровать, – может, не надо было это говорить. Вон как у Веры глаза округлились. – Не то, что ты подумала. Просто ее семья решила, что мы –пара, и поселила в одну комнату. Мол, все люди взрослые, все понимают. Вот мы и спали вместе. На полу как-то не улыбалось ночевать. В кровати, хоть в жару и с вертящейся Лиховерцевой, все-таки удобнее.
– А потом она призналась тебе в любви, а ты испугался и ее отшил? – невесть к каким выводам приходит Вера.
– Что? – от моего громкого вскрика бродящие вокруг нас голуби улетают. Не знаю, кто из нас напуган сильнее – я или они. – Она меня любит? Она что-то тебе про это говорила?
– Так было или нет? – Вера сурово взирает на меня из-под длинных ресниц. Кажется, я уже приговорен к расстрелу, не успев провиниться.
– Нет, ничего такого. Если только… – я вспоминаю приписку в конце письма, в спешке отданного мне на перроне. – Она написала, что ей понравился наш поцелуй. Мне, в общем-то, тоже, – вылетает из меня признание. – Но потом она просто осталась там, не отвечая на мои звонки и сообщения!
Выходит по-детски обиженно, но Вера смягчается.
– Ты ее любишь? – опять двадцать пять. Порочный круг какой-то. Любит-Любишь-Любите.
– Не знаю. – Честно отвечаю я.
– Шутишь? – удивляется Вера.
– Нет, - я и впрямь серьезен, – Я, правда, не знаю.
– Не бывает так, – она все еще ждет от меня другого ответа. – Либо да, либо нет. Как можно не знать, что ты испытываешь к человеку?
–Я. Не. Знаю. – Чеканю каждое слово. – Значит, бывает.
– Знаешь, – слегка улыбается Вера, – а ведь в универе на этот вопрос ты всегда четко отвечал: «Нет». Значит, не все потеряно.
– Для чего? – кривлюсь я.
– Для моей ставки на вашу свадьбу, – продолжает улыбаться она. Я закашливаюсь. Ставки? Она серьезно? Просто какая-то акция: «Ощути себя не только ослом, но и лошадью на скачках».
– Что ж, жаль тебя разочаровывать, но, думаю, выиграют те, кто на свадьбу не ставил, – уверенно говорю я. Вера заливисто смеется. Удивленно смотрю на нее. Что я такого смешно сказал? Ее ответ еще более ошеломительный, чем смех:
– Тогда проиграют все. Свадьбу-то никто под сомнение не ставит, только сроки разнятся.
В этот раз я кашляю так сильно, что Вере приходится стучать меня по спине.
–Ладно, не будем об этом. Сами разберетесь, не маленькие уже. Вот только… - Вера мнется, не зная говорить мне или нет.
– У Юльки завелся парень? – вырывается из меня. Был бы я помладше, зажал бы рот рукой. И вымыл с мылом. Какая мне разница, кто там у Лиховерцевой завелся. Хоть вши. Бррр… Нет, шевелюру ее мне все-таки жалко.
– Дело не в этом, – отрицательно мотает головой Вера. – Просто мы все-таки договорились о встрече. Там, правда, не все будут – скорее наша небольшая компания. Тебя решено не звать, но мне кажется, что это неправильно. Поэтому приходи… – Вера называет время и адрес.
Я твердо уверен, что не пойду. Ни за что. Зачем идти туда, где тебя не хотят видеть. Устрою лучше с Костяном шахматный турнир. Навещу родителей. Ну, может совсем на чуть-чуть загляну в … где они там, Вера сказала, собираются?
С момента нашего разговора с Верой проходит две недели. Близится субботняя встреча с однокурсниками. И Юлькой. За это время мое решение сто раз успело поменяться. В среду я был уверен, что ни за какие коврижки не пойду туда. В четверг, как девчонка, продумывал, что надеть, чтобы Лиховерцева поняла, чего лишилась. И вот сегодня, в пятницу, я опять сомневаюсь. Нет, я, конечно, рад буду увидеть ребят, но меня же не приглашали. С другой стороны, я тоже часть компании. Разве я им менее важен, чем Лиховерцева? Хотя, большинство из приглашенных – девчонки, так что – женская солидарность будет цвести. Да и подходящим местом для выяснения отношений с Юлькой кафе вряд ли станет. Но, по крайней мере, никого не удивится. Все наши драмы и ссоры они видели множество раз. Только вот я впервые не хочу ссориться с Юлькой. А чего я хочу? Знать бы.
В субботу я нервничаю и всерьез подумываю вернуться домой. Это же знак, что я застрял в пробке? Я почти решаюсь изменить маршрут, как телефон в моем кармане начинает вибрировать. На том конце провода (применима ли эта фраза к мобильному?) – Вера. Отвечаю резче, чем хотелось.
– Что такое?
– Ничего,–кажется, я немного переборщил с раздражением в голосе. – Просто хотела узнать: стоит тебя ждать или нет. Хотя, слышу шум. Ты в дороге?
– Да,–нехотя говорю я. Теперь поворачивать глупо.
– О, ну тогда ждем. Ребята уже начинают собираться, – оповещает она меня. – Юльки пока нет.
Что ж, это мне на руку. Прийти раньше Лиховерцевой проще, чем видеть, как она кривится при моем появлении. Все-таки, кто первым встал, того и тапки.
К моменту, когда я добираюсь до нужного кафе, там собралось не так уж много народа. Вера, Женя, Коля и Света. Я пожимаю руку однокурснику, обнимаю однокурсниц. По словам Веры, нас должно быть около десяти. Так что, я сегодня середина. Интересно, какой будет Лиховерцева?
Лиховерцева оказывается последней. Точнее, предполагается, что она будет последней, ведь все, кроме нее, уже приехали. Я вопросительно смотрю на пытающуюся дозвониться до нее Веру. Та, заметив мой взгляд, отрицательно качает головой и губами шепчет: «Не отвечает». На самом деле, за столом такой шум, что даже если бы она это сказала во весь голос, я бы не услышал. Всеобщая разговорчивость не удивительна – мы достаточно давно не собирались такой большой компанией. Но куда же делась Лиховерцева? Подозреваю, задумала нечто фееричное. Она может. Я ее многие подобные выходки помню. Так что я почти расслаблен. Почти.
– Вера, – обращаюсь я к однокурснице, сидящей через один стул от меня. Женя, моя соседка по столу, отошла куда-то. Теперь можно задать мучающий меня вопрос. – Может, она из-за меня решила не приходить?
Вера улыбается. Легко так, я бы даже сказал слегка покровительственно. Как воспитательница в детском саду.
– Нет, это вряд ли. – Говорит она. – Она не знает, что ты тут. Я не афишировала, а больше никто и не знал. Честно говоря, что-то я переживаю за Юльку – давно уже должна была быть. Еще и на телефон не отвечает. Хотя, ты же эту стрекозу знаешь. Может, нашла кого-то интереснее нашей компании. Ой, извини.
– Нашла, так нашла, – я пожимаю плечами, делая вид, что мне абсолютно безразлично, чем занята Лиховерцева.
– О чем шушукаетесь? – Женя возвращается на свое место, и мы с Верой отодвигаемся друг от друга.
–Да вот Юля на звонки не отвечает, –говорит Вера. Я киваю головой, подтверждая ее слова.
– Не волнуйся, придет, куда денется,–отмахивается от наших переживаний Женя. – Ром, дай мне, пожалуйста, вон ту тарталеточку. Да, ту, с рыбкой.
Передаю ей то, что она просит. Накладываю себе салат. Окидываю стол взглядом в поисках коньяка. Потом все-таки слегка кошусь на вход.
– Ждешь? – раздается голос справа от меня. Женька жует тарталетку и с ухмылкой смотрит на меня. – А ведь было время, когда мне казалось, что тебе нравлюсь я.
– Не казалось, – просто говорю я. К чему скрывать. Было дело с безграничной влюбленностью. Юлька, помнится, на эту тему много шутила. Особенно насчет того, что она – мое прикрытие. «Представь себе, Земцов, можешь продолжать любить Женьку. Никто же и не заподозрит», – выдыхала она на моем подоконнике вместе с дымом.
– Ну значит, была права, –кокетливо улыбается Женя. У нее очень красивая улыбка. Очень идет к ее запоминающейся внешности и необъятной харизме. Женькино обаяние достигает меня и сейчас, но через столько лет, проведенных рядом, я знаю цену ее кокетству, и что направлено оно не на меня, а на любое лицо мужского пола. Такая вот особенность характера. Настоящая женщина, не то, что Лиховерцева, неизменно ударяющаяся в феминизм, стоит кому-то приблизиться чуть ближе двух метров. После неудач с ее женатой любовью я вообще думал, что она мужчин отстреливать начнет. Но нет. Пережила и пошла дальше. Вообще Юлька повзрослела к последнему курсу. В Крыму я это явно заметил. Потому, видимо, и поцеловал. Женя, между тем, продолжает разговор.
– Так, когда ты разлюбил меня и полюбил ее? – спрашивает она с искоркой интереса в глазах и лукавой улыбкой. Я тоже улыбаюсь, пожимаю плечами и допиваю свой бокал. Между ними двумя была легкая влюбленность в девушку с соседнего потока, подругу Костяна, бывшую одноклассницу, девчонку из интернета, даже на Веру одно время поглядывал. Тут я застываю. Нет, в дверях не появляется великолепная Лиховерцева в платье, расшитом золотыми блесками. Не звучат фанфары. Не играет саундтрек к нашей истории. Это же не кино, в конце концов. Ничего мелодраматичного, просто я понимаю, что впервые за все это время признал, что влюбился в Лиховерцеву. Продолжаются разговоры, я даже участвую в них. Мы распивает третью или четвертую бутылку, счет принесут – тогда узнаем. Наконец мы подзываем официанта и расплачиваемся, оставляя щедрые чаевые, попутно шутя о голодных студенческих годах. Бурно прощаемся, делаем несколько совместных фотографий. Перекрикивая друг друга, обсуждаем, кто в какую сторону едет и на чем. Меня вызывается подбросить Коля. Миша, Игорь и Лена отправляются пешком. Оставшиеся девчонки набиваются в машину Жени. Она долго и громко сигналит нам на прощание. Я все еще витаю в своих мыслях, когда Коля тормозит у моего подъезда.
– Спасибо, друг, – протягиваю ему руку для прощания. Он пристально смотрит на меня. Затем ухмыляется и смотрит вперед, вцепившись в руль. Моя рука так и зависает в воздухе.
– Знаешь, а я ведь очень хотел ей понравиться, – и, видимо, заметив мой непонимающий взгляд, поясняет. – Юльке. Курса с третьего. А она не обращала на меня внимание.
Я хочу сказать, что в то время она мало кого и что замечала – ее «женатый» роман был в самом разгаре. Но молчу. Если человеку надо выговориться, пусть говорит. Я не тороплюсь.
– К ней вообще подкатить было тяжело. Вечно ты рядом ошивался, – очень хочется поправить его, что скорее это она рядом со мной ошивалась Точнее даже, рядом с моим подоконником. Вот уж с кем у нее был бессмертный роман. Да и он кончился, когда она сбежала ото всех в Севастополь. – И вот сегодня. Ты зачем пришел?
– Пришел и пришел, –бурчу я. – Она все равно не явилась.
– Значит из-за нее, да? – спрашивает он и бьет по рулю. – Что она в тебе нашла?
–Да ничего она не нашла, –злюсь я. – У нас не было и нет отношений. Я тебе точно не соперник. Мы с ней даже не виделись с момента выпуска!
– А я вот виделся, –вот это уже неожиданно! – И все понятно было без слов. Ты – все еще самый бесценный козел в ее жизни. И от этого тошно,–он вздыхает и протягивает мне руку. – Прости, погорячился. Но давно хотел это тебе высказать.
– Спасибо за прямоту, –я пожимаю его руку. – Но, поверь, Лиховерцевой я и впрямь не нужен.
Коля хмыкает. Я привык, что мне не верят, поэтому ничего больше не говорю. Просто выхожу из машины. Интересно, если бы Юлька сегодня пришла, она обратила бы на него внимание? Симпатичный по девичьим меркам (слышал, как перешептывались девчонки за столом), одет стильно, с должностью папа помог. На машину, как он рассказывал, сам накопил. А она не явилась. Вот дура, такого жениха проморгала. Уведут же до ее следующего приезда. Интересно, а надолго она приехала? Вера про это умолчала, только пожала плечами. В голове мелькает мысль: «Может, на совсем», но я ее отгоняю. Какая разница? Хватит, слишком много Лиховерцевой на сегодня, даже если она не явилась на банкет. Дура.
В коридоре темно, да и походка у меня не самая твердая. Неудивительно, что я спотыкаюсь о разбросанную обувь. Удивительно, что, когда я поднимаю предмет, о который споткнулся, им оказывается женский сапог. Вхожу в комнату, продолжая сжимать его в руке. Глаза еще не совсем привыкли к темноте, но силуэт у окна я различаю четко. Она сидит на подоконнике, как у себя дома, сжав в руках чашку. Еще бы дождь за окном и было бы совсем ванильно.
– Ты не сменил замки, – раздается давно не слышанный мной голос. Звякают ключи.
– Не видел смысла. Ты же сменила место жительства. – Я не спрашиваю, откуда у нее ключи, что она здесь делает и как давно. Просто молча смотрю, как она пьет чай из моей кружки на моем подоконнике. Как моя Лиховерцева пьет мой чай из моей кружки на моем подоконнике в моей квартире. Моя.
– Ты пропустила встречу, – буднично говорю я, будто мы виделись буквально вчера. Возможно, она улыбается, а, может быть, серьезна. Темнота скрывает все. Можно надавить на выключатель и избавить нас от сумрака. Вместо этого я швыряю ее сапог обратно в коридор.
– Эй, аккуратнее, –теперь я точно уверен, что она улыбается. – Они – итальянские и обошлись мне недешево.
– Когда я вошел, они уже там валялись, –не чувствую ни капли раскаяния.
– Они стояли ровно, это ты – неуклюжее животное, – просто говорит она и делает очередной глоток. Она не слезает с подоконника, я не делаю попыток подойти.
– Козел? – уточняю я, какое именно животное она имеет в виду. – Ты же так привыкла меня называть.
Молчит. А потом громко всхлипывает. Черт, к этому я оказываюсь не готов. Лиховерцевой не полагается реветь на моем подоконнике. Ей вообще не полагается на нем быть, но она здесь и нам надо столько обсудить, а она ревет. И что хуже всего – ревет по неясным мне причинам.
– Эй, ты чего, – я в два счета оказываюсь около нее. Юлька спрыгивает с подоконника прямо в мои объятия. От меня пахнет коньяком, от нее – какими-то новыми духами. Ее слезы пропитывают мою рубашку. А я еще говорил, что это не похоже на дешевую мелодраму. – Что-то случилось?
«Конечно, случилось, осел! – ругаю я себя. – Ревущая у меня на груди Лиховерцева – это уже нонсенс».
Вместо ответа на свой вопрос я получаю листок в грудь. Обычный исписанный листок, вырванный из тетради. И только через несколько мгновений до меня доходит – это мой листок, видимо, забытый на столе или даже на этом подоконнике. Это не главное сейчас. Куда главнее, что Юля его явно прочитала.
– Может, объяснишь? – спрашивает она, вытирая слезы.
– Каких объяснений ты хочешь? – отпускаю ее. Все как в песне: «Между ними, секунду назад было жарко, а теперь между ними лежат снега Килиманджаро». – Ты ведь прочитала, а там все подробно изложено. Очень даже ясно и понятно.
– «Эссе о человеке, которого я люблю» со мной в главной роли – это ты называешь «ясно и понятно»? –она толкает меня в грудь, и я слегка покачиваюсь.
–Ты же писала такое обо мне! – лучшая защита – это нападение.
– Это совсем другое. Это был конкурс! –она почти кричит. – И я писала, что я тебя не люблю!
–Так и я написал то же самое! – повышаю голос в ответ. Какая же она невыносимая и безмерно действующая мне на нервы. Я и забыл это, оказывается.
–Вот именно, – внезапно стихает она. Мы молчим, как два идиота. Листок в моих руках, и я, чтобы чем-то занять себя, перечитываю написанное.
«Эссе о человеке, которого я люблю», – написано моим прыгающим почерком. – «Именно так ты озаглавила свое «письмо» ко мне. Вот и я поступлю также. Помнится, ты много писала, что я – козел, и никакой аутотренинг не заставит тебя влюбиться в такое животное, как я. Так какого черта ты никак не оставишь меня в покое! Ты – везде. В симпатичных девчонках в такой же юбке, как у тебя (почему я вообще помню, какие ты носишь юбки). В пыльном медведе, все еще валяющемся где-то за диваном (я давно должен был его выкинуть). В новостях из Крыма. Я не люблю тебя! Так почему каждое утро пересчитываю подаренных тобой слонов, будто это залог удачного дня. И почему, скажи мне, почему, если я вдруг этого не сделаю, весь день летит к чертям. Да все летит к чертям, когда со мной заводят разговор о тебе. Ненавязчиво так, будто мы давно женатая пара, но у нас некоторые трудности сейчас. Черта-с два, это не трудности, это развод! Представляешь, мы разведены, даже не успев жениться. Не то, что б я вообще собирался на тебе жениться. А сколько слухов-то об этом ходило! Бред.Лиховерцева, да ты же в жизни не согласишься статься Земцовой. Юлька Земцова – это ж нонсенс! Такие несносные особы, как ты, могут быть только Лиховерцевыми и никем больше. Ты, конечно, можешь заявить, что оставишь свою фамилию при себе. Но вот уж нет! Вышла замуж за Земцова, так будь Земцовой! Знаешь, я ставлю слишком много восклицательных знаков, говорят, это признак истерии. Черт возьми, да это же ты мне и говорила. Ужас, я уже думаю твоими словами. Я вообще слишком часто ловлю себя на мысли, что рассуждаю, как ты. Это худшее, что могло со мной случиться. Нет! Есть вещь похуже. Это когда ты целуешь девушку в надежде на продолжение отношений, а она сбегает от тебя в другой город. Делая вид, что между вами ничего не было, что все это яйца выеденного не стоит. И что в итоге? Она нежится в солнечном Крыму, а ты в дождливом Питере, как дурак, объясняешь каждому встречному, что вы не пара, что ничего не случилось, что ты не обижен. А я обижен! Я чудовищно обижен на тебя, что от тебя до сих пор нет ни слуху, ни духу. И это не тебя изо дня в день пытают словами обо мне. Е-мое, да даже мама моя о тебе спрашивала. Представляешь? Моя мама о тебе. Еще немного и я пойду на поклон к твоей. Но это же бессмысленно, да? Я отправил тебе столько сообщений, но ты продинамила меня во всем. Хех, Лиховерцева – динамо, а еще болеет за Зенит. Ай-яй, как не стыдно. Так вот знай. Я не люблю Юльку. Я не люблю Юльку. Не люблю! И заткнитесь вы все. Все. Точка».
– Я был зол, –говорю ей, нарушая тишину. – Зол и, кажется, пьян, когда все это писал.
– Какая разница, – Юлька тиха, и мне это не нравится, - когда ты это писал. Важно, что ты сказал самое главное. Ты не любишь меня. – Чуть помолчав, добавляет, – Когда ты собирался мне это отправить?
– Черт возьми,–я взрываюсь и хватаю Юлю за плечи. – Я не собирался это отправлять. Я написал это в свой день рождения. Ты же даже не поздравила меня!
– Поздравляю, – она вздыхает. – Счастья, здоровья, удачи в личной жизни. Доволен?
Я отрицательно качаю головой и прижимаю ее к своей груди. Юлька не сильно сопротивляется.
– Знаешь, мой отец всегда говорил, что девушку на первое свидание надо вести в Летний сад. Мол, там особая атмосфера и все такое. Вот только он так долго был закрыт на реконструкцию. А сейчас – открыт. И у нас же никогда не было первого свидания. Столько всего было, а первого свидания – нет. Пойдешь со мной? – я ощущаю, что она кивает, соглашаясь. Это так странно: Лиховерцева, пробыв больше года вдали от меня, соглашается пойти со мной на свидание. Тихо и молча. И мне это нравится.
Порой надо закрыть сад на реконструкцию, чтобы вырубить давно умершие деревья и посадить на их место новые. Может, Лиховерцева не пыталась сбежать, а просто хотела закрыть наши отношения на реконструкцию, дав время себе и мне все обдумать? Какая разница. Я обнимаю свое персональное Лихо и сейчас мне этого достаточно. «Человек слаб и сам виноват, что к нему привязалось Лихо, – вспоминается мне толкование из словаря. – Часто Лихо привязывается к человеку и терроризирует его всю жизнь». Какая разница, что я – слаб. Так уж и быть, пусть терроризирует хоть всю жизнь. Все-таки, как показала практика, я тот еще, лихоустойчивый.