«Писатели, которых мы называем вечными или просто хорошими и которые пьянят нас, имеют один общий и весьма важный признак: они куда-то идут и Вас зовут туда же... Лучшие из них реальны и пишут жизнь такою, какая она есть, но оттого, что каждая строка пропитана, как соком, сознанием цели, Вы, кроме жизни, какая есть, чувствуете ещё ту жизнь, какая должна быть, и это пленяет Вас». (А.С. Суворину. 1892)
«Если вы зовете вперед, то непременно указывайте направление, куда именно вперед. Согласитесь, что если, не указывая направления, выпалить этим словом одновременно в монаха и революционера, то они пойдут по совершенно различным дорогам». (1890-е гг.)
«Если говорить о его недостатках (вашего романа – АБ), то главный из них — это претенциозный поход против материалистического направления. Подобных походов я, простите, не понимаю. Они никогда ничем не оканчиваются и вносят в область мысли только ненужную путаницу. Против кого поход и зачем? Где враг и в чем его опасная сторона? Прежде всего, материалистическое направление — не школа и не направление в узком газетном смысле; оно не есть нечто случайное, преходящее; оно необходимо и неизбежно и не во власти человека. Всё, что живет на земле, материалистично по необходимости. В животных, в дикарях, в московских купцах всё высшее, неживотное обусловлено бессознательным инстинктом, всё же остальное материалистично в них, и, конечно, не по их воле. Существа высшего порядка, мыслящие люди — материалисты тоже по необходимости. Они ищут истину в материи, ибо искать ее больше им негде, так как видят, слышат и ощущают они одну только материю. По необходимости они могут искать истину только там, где пригодны их микроскопы, зонды, ножи... Воспретить человеку материалистическое направление равносильно запрещению искать истину. Вне материи нет ни опыта, ни знаний, значит, нет и истины». (А.С. Суворину. 1889)
|
|
«И анатомия, и изящная словесность имеют одинаково знатное происхождение, одни и те же цели, одного и того же врага — черта, и воевать им положительно не из-за чего. Борьбы за существование у них нет. Если человек знает учение о кровообращении, то он богат; если к тому же выучивает еще историю религии и романс "Я помню чудное мгновенье", то становится не беднее, а богаче». (А.С. Суворину. 1889)
«Я не знаю, кто прав: Гомер, Шекспир, Лопе де Вега, вообще древние, не боявшиеся рыться в «навозной куче», но бывшие гораздо устойчивее нас в нравственном отношении, или же современные писатели, чопорные на бумаге, но холодно-циничные в душе и в жизни?» (М.В. Киселевой. 1887)
«Не дело художника решать узкоспециальные вопросы… Для специальных вопросов существуют у нас специалисты; их дело судить об общине, о судьбах капитала, о вреде пьянства, о сапогах, о женских болезнях... Художник наблюдает, выбирает, догадывается, компонует — уж одни эти действия предполагают в своем начале вопрос…Требуя от художника сознательного отношения к работе, Вы правы, но Вы смешиваете два понятия: решение вопроса и правильная постановка вопроса. Только второе обязательно для художника. В «Анне Карениной» и в «Онегине» не решен ни один вопрос, но они Вас вполне удовлетворяют, потому только, что все вопросы поставлены в них правильно. Суд обязан ставить правильно вопросы, а решают пусть присяжные, каждый на свой вкус». (А.С. Суворину. 1888)
|
|
«Мне жаль Салтыкова. Это была крепкая, сильная голова. Тот сволочный дух, который живет в мелком, измошенничавшемся душевно русском интеллигенте среднего пошиба, потерял в нем своего самого упрямого и назойливого врага. Обличать умеет каждый газетчик, издеваться умеет и Буренин, но открыто презирать умел один только Салтыков. Две трети читателей не любили его, но верили ему все. Никто не сомневался в искренности его презрения». (А.Н.Плещев. 1889)
«Вы хотите, чтобы я, изображая конокрадов, говорил бы: кража лошадей есть зло. (...) Пусть судят
их присяжные заседатели, а мое дело показать только, какие они есть». (1890)
«Когда изображаете горемык и бесталанных и хотите разжалобить читателя, то старайтесь быть холоднее — это дает чужому горю как бы фон, на котором оно вырисуется рельефнее. А то у Вас и герои плачут, и Вы вздыхаете». (1892)
«В одной хорошей повести, — рассказывал он, — я прочел описание приморского ресторана в большом городе. И сразу видно, что автору в диковинку и эта музыка, и электрический свет, и розы в петлицах, и что он сам любуется на них. Так — нехорошо. Нужно стоять вне этих вещей и хотя знать их хорошо, до мелочи, но глядеть на них как бы с презрением, сверху вниз. И выйдет верно». (А.И. Куприн. Памяти Чехова)
«В наше больное время, когда европейскими обществами обуяли лень, скука жизни и неверие, когда всюду в странной взаимной комбинации царят нелюбовь к жизни и страх смерти, когда даже лучшие люди сидят сложа руки, оправдывая свою лень и свой разврат отсутствием определенной цели в жизни, подвижники нужны, как солнце. Составляя самый поэтический и жизнерадостный элемент общества, они возбуждают, утешают и облагораживают. Их личности — это живые документы, указывающие обществу, что кроме людей, ведущих споры об оптимизме и пессимизме, пишущих от скуки неважные повести, ненужные проекты и дешевые диссертации, развратничающих во имя отрицания жизни и лгущих ради куска хлеба, что кроме скептиков, мистиков, психопатов, иезуитов, философов, либералов и консерваторов, есть еще люди иного порядка, люди подвига, веры и ясно сознанной цели. Если положительные типы, создаваемые литературою, составляют ценный воспитательный материал, то те же самые типы, даваемые самою жизнью, стоят вне всякой цены. В этом отношении такие люди, как Пржевальский, дороги особенно тем, что смысл их жизни, подвиги, цели и нравственная физиономия доступны пониманию даже ребенка. Всегда так было, что чем ближе человек стоит к истине, тем он проще и понятнее. Понятно, чего ради Пржевальский лучшие годы своей жизни провел в Центральной Азии, понятен смысл тех опасностей и лишений, каким он подвергал себя, понятны весь ужас его смерти вдали от родины и его предсмертное желание — продолжать свое дело после смерти, оживлять своею могилою пустыню... Читая его биографию, никто не спросит: зачем? почему? какой тут смысл? Но всякий скажет: он прав». (1888)
|
|
«Если Вам подают кофе, то не старайтесь искать в нем пива. Если я преподношу Вам профессорские мысли, то верьте мне и не ищите в них чеховских мыслей». (А.С. Суворину. 1889)
«Но насчет того, что врачи по женским болезням в душе селадоны и циники, позвольте мне поспорить. Гинекологи имеют дело с неистовой прозой, которая Вам даже не снилась… Кто постоянно плавает в море, тот любит сушу; кто вечно погружен в прозу, тот страстно тоскует о поэзии». (Е.М. Шавровой. 1891)
«Каждую ночь просыпаюсь и читаю «Войну и мир». Читаешь с таким любопытством и с таким наивным удивлением, как будто раньше не читал. Замечательно хорошо. Только не люблю тех мест, где Наполеон. Как Наполеон, так сейчас и натяжка и всякие фокусы, чтобы доказать, что он глупее, чем был на самом деле. Всё, что делают и говорят Пьер, князь Андрей или совершенно ничтожный Николай Ростов, - всё это хорошо, умно, естественно и трогательно; всё же, что думает и делает Наполеон, - это не естественно, не умно, надуто и ничтожно по значению… Если б я был около князя Андрея, то я бы его вылечил. Странно читать, что рана князя, богатого человека, проводившего дни и ночи с доктором, пользовавшийся уходом Наташи и Сони, издавал трупный запах. Какая паршивая была тогда медицина!» (А.С. Суворину. 1891)
«Героев своих, актеров, Вы трактуете по старинке, как трактовались они уже лет сто всеми, писавшими о них; ничего нового. Во-вторых, в первой главе Вы заняты описанием наружностей опять-таки по старинке, описанием, без которого можно обойтись. Пять определенно изображенных наружностей утомляют внимание и в конце концов теряют свою ценность. Бритые актеры похожи друг на друга, как ксендзы, и остаются похожими, как бы старательно Вы ни изображали их. В-третьих, грубоватый тон, излишества в изображении пьяных...» (А.И. Куприну. 1902)
«Описание природы должно быть прежде всего картинно, чтобы читатель, прочитав и закрыв глаза, сразу мог бы вообразить себе изображаемый пейзаж, набор же таких моментов, как сумерки, цвет свинца, лужа, сырость, серебристость тополей, горизонт с тучей, воробьи, далекие луга, — это не картина, ибо при всем моем желании я никак не могу вообразить в стройном целом всего этого». (А.В. Жиркевичу 1895)
«Общие места вроде: «Заходящее солнце, купаясь в волнах темневшего моря, заливало багровым золотом» и проч. «Ласточки, летая над поверхностью воды, весело чирикали» — такие общие места надо бросить. В описаниях природы надо хвататься за мелкие частности, группируя их таким образом, чтобы по прочтении, когда закроешь глаза, давалась картина. Например, у тебя получится лунная ночь, если ты напишешь, что на мельничной плотине яркой звездочкой мелькало стеклышко от разбитой бутылки и покатилась шаром черная тень собаки или волка и т. д.» (Ал П. Чехову. 1886)
«Вы как зритель в театре, который выражает свои восторги так несдержанно, что мешает слушать себе и другим. Особенно эта несдержанность чувствуется в описаниях природы, которыми Вы прерываете диалоги; когда читаешь их, эти описания, то хочется, чтобы они были компактнее, короче, этак в 2--3 строки… Затем, частое употребление слов, совсем неудобных в рассказах Вашего типа. Аккомпанемент, диск, гармония - такие слова мешают. Часто говорите о волнах». (А.М. Пешкову (М. Горькому). 1898)
«Единственный недостаток – нет сдержанности, нет грации. Когда на какое-нибудь определённое действие человек затрачивает наименьшее количество движений, то это грация… частое уподобление человеку (антропоморфизм), когда море дышит, небо глядит, степь нежится, природа шепчет, говорит, грустит и т. п., — такие уподобления делают описания несколько однотонными, иногда слащавыми, иногда неясными; красочность и выразительность в описаниях природы достигаются только простотой, такими простыми фразами, как «зашло солнце», «стало темно», «пошел дождь» и т. д., — и эта простота свойственна Вам в сильной степени, как редко кому из беллетристов». (А.М. Пешкову (М. Горькому). 1898)
«… У Вас «На охоте» охотники стреляют куропаток в лесу. Куропатки бывают на опушке леса, а в лесу на деревьях никогда». (Н.А. Лейкину. 1887)
«… Знаки препинания, служащие нотами при чтении, расставлены у Вас как пуговиц на мундире гоголевского городничего. Изобилие многоточий и отсутствие точек». (Н.А. Хлопову. 1888)
«Для чего это Вашей героине понадобилось ощупывать палкой прочность поверхности снега? И зачем прочность? Точно дело идет о сюртуке или мебели. (Нужно плотность, а не прочность.) И поверхность снега тоже неловкое выражение, как поверхность муки или поверхность песку. Затем встречаются и такие штучки: «Никифор отделился от столба ворот» или «крикнул он и отделился от стены». (Л.А. Авиловой. 1898)
«Скажу то, что вижу: теперешний театр не выше толпы, а, наоборот, жизнь толпы выше и умнее театра…» (И.Л. Леонтьеву (Щеглову). 1888)
«В скверности наших театров виновата не публика. Публика всегда и везде одинакова: умна и глупа, сердечна и безжалостна — смотря по настроению. Она всегда была стадом, которое нуждается в хороших пастухах и собаках, и она всегда шла туда, куда вели ее пастухи и собаки. Вас возмущает, что она хохочет плоским остротам и аплодирует звонким фразам; но ведь она же, эта самая глупая публика, дает полные сборы на «Отелло» и, слушая оперу «Евгений Онегин», плачет, когда Татьяна пишет свое письмо. Публика, как она ни глупа, все-таки в общем умнее, искреннее и благодушнее Корша, актеров и драматургов, а Корш и актеры воображают, что они умнее. Взаимное недоразумение». (А.С. Суворину. 1888)
«… И народные театры и народная литература – все это глупость, все это народная карамель. Надо не Гоголя опускать до народа, а народ подымать к Гоголю». (Вл. И. Немировичу-Данченко. 1903)
««Скучная история (Из записок старого человека)». Самое скучное в нем, как увидите, это длинные рассуждения, которых, к сожалению, нельзя выбросить, так как без них не может обойтись мой герой, пишущий записки. Эти рассуждения фатальны и необходимы, как тяжелый лафет для пушки. Они характеризуют и героя, и его настроение, и его вилянье перед самим собой». (А.Н. Плещееву. 1889)
«Повесть, как и сцена, имеет свои условия. Так, мне мое чутье говорит, что в финале повести или рассказа я должен искусственно сконцентрировать в читателе впечатление от всей повести и для этого хотя мельком, чуть-чуть, упомянуть о тех, о ком раньше говорил». (А.Н. Плещееву. 1889)
«Где Ваша архитектура?... Прочтите Ваш рассказ: описание обеда, потом описание проходящих дам и девиц, потом описание компании, потом описание обеда… и так без конца. Описания, описания, описания… а действия совсем нет». (Е.М. Шавровой. 1891)
«Чтобы строить роман, необходимо хорошо знать закон симметрии и равновесия масс. Роман - это целый дворец, и надо, чтобы читатель чувствовал себя в нем свободно, не удивлялся бы и не скучал, как в музее. Иногда надо дать читателю отдохнуть и от героя, и от автора. Для этого годится пейзаж, что-нибудь смешное, новая завязка, новые лица...» (А. Серебров (Тихонов). О Чехове)
«Обыкновенно начинающие стараются, как говорят, "вводить в рассказ" и половину напишут лишнего. А надо писать, чтобы читатель без пояснений автора, из хода рассказа, из разговоров действующих лиц, из их поступков понял, в чем дело. Попробуйте оторвать первую половину вашего рассказа, вам придется только немного изменить начало второй, и рассказ будет совершенно понятен. И вообще не надо ничего лишнего. Все, что не имеет прямого отношения к рассказу, все надо беспощадно выбрасывать. Если вы говорите в первой главе, что на стене висит ружье, во второй или третьей главе оно должно непременно выстрелить. А если не будет стрелять, не должно и висеть». (С. Щукин. Из воспоминаний об А.П. Чехове. «Русская мысль», №10. 1911)
«Корректуру я читаю не для того, чтобы исправлять внешность рассказа: обыкновенно в ней я заканчиваю рассказ и исправляю его, так сказать, с музыкальной стороны». (В.М. Соболевскому. 1897)
«Меня особенно поразило то, что он подчас, заканчивая абзац или главу, особенно старательно подбирал последние слова по их звучанию, ища как бы музыкальное завершение предложения». (Г.И. Россолимо. Воспоминания о Чехове)
«Малописание для пишущего так же вредно, как для медика отсутсвие практики». (И.Л. Леонтьеву (Щеглову). 1888)
«Поезжайте куда-нибудь далеко, верст за тысячу, за две или три. Ну хоть в Азию, что ли, на Байкал… Только по железным дорогам надо ездить непременно в третьем классе, среди простого народа, а то ничего интересного не услышите». (Н.Д. Телешов. А.П. Чехов)
«(…надо писать и помнить, что подробности, даже очень интересные, утомляют внимание». (Е.М. Шавровой. 1894)
«Не понравилось мне, что он (автор рассказа – АБ) дебютировал с пьянства. Напишите ему, что описывать пьянство ради пьяных словечек – есть некоторого рода цинизм. Нет ничего легче, как выезжать на пьяных». (Н.А. Лейкину. 1886)
«Берегись изысканного языка. Язык должен быть прост и изящен. Лакеи должны говорить просто, без пущай и теперича». (Ал. П. Чехову. 1889)
«Выкиньте слова «идеал» и «порыв». Ну их!» (Л.А. Авиловой. 1892)
«Но какая гадость чиновничий язык! Исходя из того положения... с одной стороны... с другой же стороны — и всё это без всякой надобности. «Тем не менее» и «По мере того» чиновники сочинили. Я читаю и отплевываюсь. Особенно паршиво пишет молодежь. Неясно, холодно и неизящно; пишет, сукин сын, точно холодный в гробу лежит». (А.С. Суворину. 1893)
«Есть два-три неловких выражения, которые я подчеркнул. Попы ни во всенощной, ни в обедне не читают апостола. «Страсть к графомании» не годится, потому что само слово графомания содержит уже в себе понятие – страсть». (Е.М. Шавровой. 1895)
Особенно советовал мне А.П. отделываться от «готовых слов» слов и штампов, вроде: «ночь тихо спускалась на землю», «причудливые очертания гор», «ледяные объятья тоски» и пр. И шутливо угрожал мне, что если в моих стихах встретятся «звездочки» или «цветочки», то он выдаст меня замуж за Евреинова». (Т.Л. Щепкина-Куперник. О Чехове)
«Вы не работаете над фразой, её надо делать – в этом искусство… надо заботиться о её музыкальности и не допускать в одной фразе почти рядом «стала» и «перестала». (Л.А. Авиловой. 1897)
«Еще совет: читая корректуру, вычеркивайте, где можно, определения существительных и глаголов. У Вас так много определений, что вниманию читателя трудно разобраться и оно утомляется. Понятно, когда я пишу: «человек сел на траву»; это понятно, потому что ясно и не задерживает внимания. Наоборот, неудобопонятно и тяжеловато для мозгов, если я пишу: «высокий, узкогрудый, среднего роста человек с рыжей бородкой сел на зеленую, уже измятую пешеходами траву, сел бесшумно, робко и пугливо оглядываясь». Это не сразу укладывается в мозгу, а беллетристика должна укладываться сразу, в секунду». (А.М. пешкову (М. Горькому). 1899)
«Чтобы стать настоящим писателем, - учил он, - надо посвятить себя исключительно этому делу. Дилетантство здесь, как и везде, не даст уйти далеко. В этом искусстве, как во всяком, нужен талант, но и труд. Надо трудиться самым настоящим образом. И прежде всего над языком. Надо вдумываться в речь, в слова. Вы обращали внимание на язык Толстого? Громадные периоды, предложения нагромождены одно на другое. Не думайте, что это случайно, что это недостаток. Это искусство, и оно дается после труда. Эти периоды производят впечатление силы… Впрочем, больше всего А.П-ч хвалил язык Лермонтова. - Я не знаю языка лучше, чем у Лермонтова, - говорил он не раз. - Я бы так сделал: взял его рассказ и разбирал бы, как разбирают в школах, - по предложениям, по частям предложения... Так бы и учился писать». (С. Щукин. Из воспоминаний об А.П. Чехове. «Русская мысль». №10. 1911)
Все приведённые выше слова А.П. Чехова о литературе, о взаимоотношении литературы и жизни, о литературном мастерстве – лишь небольшая часть того, что было сказано им в его произведениях, в его переписке, в его беседах с окружающими его людьми. Знакомство с этими высказываниями А.П. Чехова о литературе представляют собой источник знаний и высокого художественного наслаждения для современного читателя.
Но ещё большее значение имеет знакомство с его мыслями для писателей. И в этом отношении знакомство с перепиской А.П. Чехова с его многочисленными корреспондентами может помочь каждому писателю хотя бы в какой-то степени приблизиться к пониманию, что такое русская литература и почувствовать высокую ответственность перед читателями.