При осмотре убитых животных меня озадачило, что волки забирали с собой очень малую часть туши. Я был рядом с голодными волками и видел, как быстро они разрывают на куски и съедают добычу. Если они очень голодны, от туши не остается ни кусочка. Но в данном случае об убийстве ради еды уж точно речи не шло. Останки скорее напоминали работу хирурга. Практически во всех случаях, что я наблюдал — и на фотографиях, и своими глазами, — отсутствовали полоски мяса на шее и на бедрах, отдельные внутренние органы, или был вскрыт и опустошен желудок плюс выдраны небольшие куски мяса из разных мест. Но ноги и грудь оставались нетронутыми. То же самое касалось погибших собак.
Итак, первая и самая простая теория — волки нападают на домашний скот потому, что им не хватает пищи в лесу — не подтвердилась. Впрочем, мне это было ясно и раньше. В лесу в изобилии водились олени, бобры и кабаны — я много раз видел их экскременты.
Другая теория — будто бы домашний скот представлялся волкам доступной и потому привлекательной добычей — также вызывала сомнения. Я изучал этих созданий более двадцати лет и никогда не замечал за ними склонности к легкой наживе. Все, что они делают — в том числе выбор той или иной пищи, — имеет определенную цель. Они отлично умеют контролировать свои тела, знают окружающий мир и уважают права других населяющих его животных. Время и состав волчьей трапезы зависят от совокупности переменных факторов: от времени года, от погодных условий, от того, ожидаются ли щенки, от состояния здоровья членов стаи, от сплоченности внутри семьи и так далее. Они инстинктивно чувствуют, что необходимо их организму. Я видел однажды, как стая волков пожирала жутко зловонную, полуразложившуюся, почти жидкую тушу. Просто они страдали от глистов и понимали, что плохое мясо поможет прочистить кишечник.
А моя собственная стая в Девоне в какой-то момент пристрастилась к жировой подкладке из желудков коров и овец. Они внезапно так ее полюбили, что даже стали отдавать ей предпочтение перед обычным мясом. Я не догадывался почему, пока сам не попробовал. Я ел ее четыре месяца и заметил, что стал куда меньше мерзнуть. Жировая подкладка оленьего желудка устроена совсем по-другому. Там нет слоя жира, типичного для домашних животных. То есть волки ели то, в чем нуждались их тела.
Если я не ошибался, то эти польские волки делали то же самое — от домашних коров, овец и даже собак они получали что-то такое, чего обычная добыча в лесу им дать не могла. У меня пока не хватало данных, но, возможно, если фермерским животным делали прививки, то ответ заключался в иммунитете к каким-то болезням. Это могло оказаться что угодно, даже обычная вакцина против глистов, которую вводят всем коровам. Или же, как в случае с моей девонской стаей, дело было в этой самой жировой подкладке, которая повышала их сопротивляемость холоду во время долгой, суровой и снежной зимы.
Ирония ситуации заключалась еще и в том, что волки могли оценить достоинства подобной пищи, не выходя из лесу. С давних пор охотники отвозили в лес туши домашних животных в качестве приманки, чтобы потом легче было выследить и пристрелить волка. После того как охота на волков была запрещена, инициативу перехватил экотуризм. Туши по-прежнему отвозили в лес, обеспечивая туристам обещанную возможность увидеть и сфотографировать живого волка. Только в 2004 году, когда Польша вступила в Евросоюз, эту лавочку окончательно прикрыли.
Решение проблемы было очевидным. Если мы выясним, чего именно волкам недостает в их естественном рационе, то нам останется просто дать им это в какой-нибудь другой форме. Тогда они прекратят разбойничать.
Я держу в уме еще одно объяснение, но если оно верно, придется как следует поломать голову. Возможно, нападения совершали не обычные лесные волки, а помеси волка с собакой — вроде тех щенков, которых мы нашли после визита на ферму. В наши дни человеческие поселения в Польше так близко подошли к границам волчьих владений, что нет ничего удивительного в том, что время от времени на свет появляются подобные гибриды. И в таком случае ясно, почему эти создания, похожие на волков и видом, и повадками, выходят из лесу среди бела дня и совершенно не боятся людей.
Глава 21
Есть контакт!
Во время первого путешествия я изучал и оценивал обстановку: знакомился с лесом и окружающей местностью, говорил с фермерами. Теперь я собирался присоединиться к стае, чтобы выяснить, какова истинная причина бедствия. Почему волки нападают на домашних животных, когда в лесу и без того полным-полно оленей и прочей добычи? Одна проблема — я был ограничен во времени. Я не мог оставить парк и своих волков надолго, чтобы повторить то, чем я занимался в Айдахо. Нужно было как-то ускорить процесс. Вспомнив успех эксперимента с магнитофонными записями в Лонглите, я решил попробовать нечто подобное здесь. Замысел был таков: с помощью пленки я создам у местных волков иллюзию, будто неподалеку появилась стая, в которой самцов больше, чем у них. Это вынудит их искать новых самцов, дабы получить преимущество перед соперниками. Тут-то и настанет мой черед вступить в игру.
Но прежде чем приступать к созданию рабочей записи, мне предстояло каким-то образом узнать, сколько самцов в местной стае. Ромек, хоть он и знал все тропинки и каждое дерево в лесу, мало чем мог мне помочь. Ему было известно, сколько животных там обитало, но какого они пола и возраста, он понятия не имел. Это можно было узнать лишь одним путем — отправившись в лес и установив контакт с волками. Мне помогали несколько человек. Они бродили по лесу, изучая следы, экскременты и остатки волчьих пиршеств, чтобы определить направление, в котором мне двигаться ночью. Я использовал тот же прием, что и в Айдахо, — выл, как волк-одиночка, рассчитывая по ответному вою разобраться, с кем имею дело.
Европейские волки оказались куда более пугливы, чем дикие волки, с которыми я жил в Америке. Возможно, потому, что они были лучше знакомы с человеком. Роминтенская пуща считалась национальным парком и привлекала бесконечный поток туристов и научных экспедиций. Помимо крупных млекопитающих, в лесу водилось множество редких видов животных, птиц и растений. Сюда то и дело наведывались лесники и дровосеки, а во время охотничьего сезона — и люди с ружьями. Человек, волк и ружье — не очень-то удачное сочетание. Здешние волки часто видели людей, и наверняка от этих встреч у них оставались только негативные впечатления. Даже ученые-биологи гонялись за ними на снегоходах и ловили арканом. Если у американских волков я вызывал любопытство, то эти так боялись человека, что, завидев его, сразу убегали. Ромек через переводчика выразил сомнение, что мне удастся хотя бы подойти к кому-то из них.
Я начал готовиться к операции примерно за месяц до отъезда из Англии. Прежде всего я изменил свой рацион и исключил из обихода любого рода парфюмерию, то есть даже мыло, зубную пасту, дезодорант и шампунь. Мне нужно было пахнуть, как волк, или почти как волк. Все шло отлично, пока я не оказался в самолете и дама в соседнем кресле не начала вдруг исступленно брызгать себя духами. Впредь буду путешествовать на корабле, запершись в своей каюте, угрюмо подумал я. Я не ел ничего, кроме волчьей пищи — оленины, крольчатины, фазана и овощей, а пил только воду. Никаких углеводов и ничего сладкого. По приезде в Польшу я продолжал соблюдать эту диету, хотя требовалась железная воля, чтобы противостоять соблазну роскошных хозяйских пирогов.
Идти в лес в роли волка-одиночки в Польше было не так страшно, как в Айдахо. Но, хотя я неплохо изучил окрестности, оставаться одному в темноте было все же очень неуютно. Медведей тут, к счастью, не водилось, зато встречались дикие кабаны. Встреча с ними пугала меня до крайности. Однажды мы с местными ребятами сидели на наблюдательной площадке и через очки ночного видения высматривали в лесу волков. Туалета у нас наверху, естественно, не имелось, а мне сильно приспичило. Время шло, и мои муки сделались невыносимыми — настолько, что пришлось спускаться вниз. Я попросил одного из ребят последить за мной и свистнуть, если что. Я терпел так долго, что процесс затянулся. Считая себя в безопасности, я наслаждался чувством облегчения, как вдруг услышал сопение и топот — будто что-то большое и тяжелое приближалось ко мне слева. Я не знал, что это такое, но решил не паниковать — ведь если бы мне грозила опасность, ребята непременно предостерегли бы меня. Я уже собирался застегнуть молнию, как вдруг передо мной возник огромный кабан с большущими клыками.
Не чуя под собой ног, я метнулся к лестнице и в мгновение ока взлетел наверх, проклиная все на свете и дрожа как осиновый лист. «Какого черта вы меня не предупредили?» — накинулся я на своих товарищей. Но они даже не услышали! Повернувшись ко мне спиной, они напряженно вглядывались в чащу леса — оказывается, один из них заметил где-то там огонек, и оба тотчас же напрочь позабыли о моем существовании.
Здешние кабаны были размером с крупных свиней, но кроме внушительных габаритов и веса, у них вдобавок имелись здоровенные клыки и свирепый нрав. Злобные они как черти, особенно когда выкармливают потомство. Один местный лесник приручил кабана и весьма уместно нарек его Мордоворотом, поскольку тот был невероятно агрессивен. У меня были веские причины для опасений. Местные детишки, привыкшие ходить в лес, больше всего боялись не волков, а диких кабанов. Ни один волк не смог бы противостоять такому монстру в честном бою. Если повезет, целая стая может завалить молодую особь. Однажды я видел, как трое волков решили напасть на кабаниху. Так вот — стоило ей развернуться и двинуться в их сторону, как незадачливые охотники поспешно растворились в чаще леса, будто их тут и не было! В темноте я не раз, обмирая от страха, слышал треск сухих веток под мощными копытами, но, к счастью, мне больше ни разу не пришлось встретиться с диким кабаном лицом к лицу.
Примерно через неделю я собрал всю необходимую информацию, и можно было начинать работу с записями. В лесу жили четыре стаи. Эти волки отличались от североамериканских: их семьи были значительно меньше, и они не так много времени проводили вместе — возможно, из-за активных поисков пищи. Две из четырех семей оказались просто парами. Самая большая стая насчитывала пять волков, включая щенков. Я исследовал границы территорий между ними, что было совсем несложно — аммиачный запах их желез в некоторых местах аж глаза ел. Но, судя по всему, они часто покидали свои владения и уходили за русскую границу. Последняя представляла собой линию белых столбов с красными верхушками, всего сантиметров в семьдесят высотой, зимой целиком погребенных под снегом. В таких условиях ничего не стоило заблудиться, и я неоднократно попадал в нелепые ситуации, пытаясь объяснить горячим русским пограничникам с винтовками, кто я такой и что я здесь делаю. Однако вскоре я привык — надо было просто кричать: «Wilk! Wilk! Wilk!», то есть «волк» по-польски, и стараться как можно быстрее извлечь из-под многочисленных слоев одежды документы, выданные мне польскими властями и подтверждающие, что я — мирный исследователь, изучающий волков.
К сожалению, лесники не разрешили мне ставить магнитофонные записи на территории леса. Они не возражали, когда я выл сам, но на звуковое оборудование наложили вето. Поэтому мои ассистенты установили его на ферме Станислава. Волки слышат отдаленные сигналы за пятнадцать километров. Не знаю, подействовала ли наша уловка, но вскоре поблизости раздался одиночный вой волчицы. Я ответил, и она повторила призыв, уже не угрожая, а выясняя, где я нахожусь. Она просила о помощи, и я выказал готовность присоединиться к ней. Так мы перекликались добрых две с половиной недели. Все это время я оставлял ей сообщения, помечая территорию своим запахом и выедая из остатков их добычи то, что подобает есть среднему по рангу члену стаи: мясо и содержимое желудка. Меня не покидало ощущение, что волчица не спускает с меня глаз. Казалось, она следует за мной повсюду. Я то и дело улавливал краешком глаза движение среди деревьев.
Однажды утром я, как обычно, брел по лесу и вдруг чуть не наткнулся на волчицу. Она стояла на тропинке, не дальше чем в шести или семи метрах, и смотрела на меня. Это продолжалось секунд сорок, почти минуту. Слишком долго для зверя, знакомого с охотничьим ружьем. Потом она исчезла. Это было прекрасное животное, на вид в самом расцвете сил, сытое и довольное жизнью. Несомненно, именно ее зов я слышал все это время. А как-то утром, склонившись к реке, чтобы попить воды, я вдруг почувствовал рядом чье-то присутствие. Медленно обернувшись, я вновь увидел свою красавицу, на расстоянии всего нескольких шагов.
К сожалению, я не мог дольше оставаться в Польше, и мне так и не удалось выяснить, смогу ли я подойти к ней еще ближе и стать членом волчьей стаи, как в Айдахо. Но все равно для меня это было важным достижением. Я понял, что, сколько бы зла люди ни причинили волкам, если прийти к ним на их условиях — как много лет назад я впервые приблизился к лисам — и показать им, что ты не представляешь опасности, они непременно ответят тебе доверием.
Настало время для следующего эксперимента с записями. Я обещал Станиславу, что найду способ отвадить волков от его фермы. Теперь, вооруженный новыми знаниями, я мог попробовать выполнить свое обещание.
Мой план был очень прост. Я собирался снабдить фермера обыкновенным магнитофоном с динамиками — точно таким же, как тот, что я использовал сам, когда пытался установить границы территорий между стаями. Все, что требовалось сделать, — это создать у волков иллюзию, что ферма Станислава и прилегающие к ней земли уже захвачены другой, более сильной группировкой. Если записи будут достаточно убедительными, то, согласно моей теории, набеги прекратятся.
Я показал Станиславу, как обращаться с магнитофоном, — благо я привез с собой совсем примитивный аппарат. Глупо было бы тащить в эту глушь мощную стереосистему, способную вызвать землетрясение на Ямайке. Моя же конструкция была недорогой и легкой в обращении — как раз то, что нужно бедной крестьянской семье. Я дал им кассету с записью воя стаи, насчитывающей пять самцов — больше, чем в самом многочисленном из местных волчьих семейств. Это была нешуточная угроза. Они подавали сигнал всем непрошеным гостям, что ферма Станислава — это их угодья и сюда лучше не соваться. Я рассказал ему, в чем состоит различие между звуковыми сигналами у волков. Когда во время охоты стая вступает на новую территорию, они издают сигнал-ориентир, дабы удостовериться, что они при этом не нарушают границы чужих владений. Фермер тут же ответил, что он и сам не раз удивлялся, почему вой иногда звучит так, а иногда иначе. Приятно было работать с человеком, столь чутким к окружающему миру. Он сообщил мне, что перед нападением волки обычно воют высоко, а после — низко. Я объяснил, что низкий вой — это сигнал защиты территории. Совершив убийство на новом месте, волки сообщают окружающим, что теперь они здесь хозяева.
Я сказал, что как только он услышит высокий вой, нужно сразу же включить запись и не выключать, пока и ответ из лесу не прозвучит сигнал отступления. Я не сомневался, что все пройдет именно по этой схеме. Станислав сразу уловил логику моих рассуждений, и ему не терпелось опробовать план в действии. И когда два года спустя я снова приехал в Польшу, чтобы снять документальный фильм о местных волках, он был вне себя от радости. Наш замысел полностью удался, и с тех пор на его ферме воцарились мир и покой.
Работать с польскими фермерами было куда легче и приятнее, чем с хозяевами ранчо в Айдахо. В отличие от последних, европейцы изначально уважали волков и были готовы к сотрудничеству. Станислав вовсе не считал, что волков следует стереть с лица земли. Он просто хотел защитить от них свое стадо. А все американцы, которых я встречал, как это ни грустно, были убеждены, что «хороший волк — это мертвый волк».
Перед моим отъездом Ромек загорелся желанием показать мне Беловежскую пущу — один из старейших заповедников в Польше, взятый под охрану ЮНЕСКО. Он располагался к югу от нас. Удивительное место! Там обитает одиннадцать тысяч видов, включая европейских бизонов — зубров, а растительный мир по разнообразию ничуть не уступает животному. Но парк ежегодно посещают тысячи туристов, и волки реагируют на такое столпотворение, подозрительным образом меняя свои повадки. Возможно, из-за этого лесникам удается гораздо ближе подходить к ним, чем в Роминтенской пуще. Один человек даже рассказывал мне, что как-то раз видел двух волков на лесной тропе для туристов. Сначала он принял их за собак, потому что волки обычно не пользуются человеческими дорогами. Но, приглядевшись, он уже не сомневался, что эта пара — волк и волчица. Она бежала по прямой, а он сновал туда-сюда по обеим сторонам дороги между деревьев, выгоняя из лесу какую-то мелкую добычу, которую волчица потом схватила. Hо так обычно охотится собаки, а не волки.
Глава 22
Суровый урок
Я никак не ожидал, что Илу забеременеет в первый же год, но на всякий случай решил присоединиться к стае за две недели до начала брачного сезона. Так я рассчитывал проконтролировать процесс и заодно расположить ее к себе, чтобы она впоследствии позволила мне нянчить щенков. Как ни странно, отцом семейства стал Бледнолицый, а не Тень, который, безусловно, был доминантной особью. Пять лет я не мог объяснить такой поступок Илу. Оказалось, Тень страдал пороком сердца. Он умер, когда его и самку из Дартмурского парка, Леди Пенелопу, перевозили на время к коллекционеру в Оксфордшир, с тем чтобы они произвели на свет потомство. Вскрытие показало порок сердца. Похоже, болезнь досталась ему от рождения, и Илу, чувствуя это, выбрала Бледнолицего.
Все девять недель прошли как по маслу. Это была первая беременность Илу, но она все делала правильно. Волки сообща нарыли множество маленьких норок для щенков. Эти норки служат убежищем, чтобы малыши могли в случае чего спрятаться от опасности. Их вырывают глубиной до метра под камнями или корнями деревьев там хищники не могут добраться до щенков. Наши отношения с Илу налаживались. Я подражал поведению Дейзи из Лонглита, когда та готовилась к роли няньки. Когда недель через шесть Илу принялась рыть между корнями самого большого дерева в вольере, я разволновался. Неужели она хочет рожать в собственном логове, а не в том, что сделал для нее я? Вот ведь незадача — случись что-нибудь там, глубоко под землей, мы не сможем достать ни ее, ни щенков. К счастью, она вскоре отказалась от этой затеи.
За два дня до появления малышей на свет я поехал на охоту и привез несколько кроликов. Илу сцапала одного и спряталась в нору. Я устроил там специальную нишу для щенков — когда-то подсмотрел, что волки так делают. На следующее утро оттуда донеслись унылые завывания: видимо, она рожала. Никогда не слышал ничего подобного. Что происходило под землей, узнать не было никакой возможности. Стоило кому-нибудь приблизиться к логову, как Илу начинала рычать, да так, что незваный гость сразу понимал, что он здесь не к месту. Судя по звукам, моя конструкция не пришлась Илу по душе и она прокопала ход еще глубже. Добраться до нее теперь было невозможно — чего она, собственно, и добивалась. Но земля над логовом шла под уклон, и в одном месте, где прорытый Илу тоннель поворачивал и подходил слишком близко к поверхности, у него частично обвалился потолок. Образовалось небольшое отверстие, через которое можно было, вооружившись фонариком, наблюдать за ходом событий.
На восходе я услышал первые повизгивания. С бешено колотящимся сердцем я ринулся к фургону за фонарем, посветил в нору и чуть не пустил слезу, как новоиспеченный папаша: прямо подо мной в нише копошились щенки не более четырех минут от роду! Они шевелились, они были живехоньки! Исполненный гордости за свою подопечную, я прикрыл дырку здоровенным булыжником, чтобы в логово не попало ничего лишнего, и предоставил остальное природе. Недель пять Илу предстояло ухаживать за ними самой, прежде чем я смогу «вступить в должность».
Она показалась из норы через три дня, и это был первый тревожный звонок: обычно мать как минимум неделю безвылазно сидит со щенками. В Айдахо волчица провела в норе даже больше недели и вышла абсолютно истощенной. Я не знал, что и думать. Конечно, рассуждал я, в неволе волки ведут себя иначе, чем на свободе, да и погодные условия здесь мягче, чем в Скалистых горах. Но в любом случае малышам необходимо тепло матери, поначалу они не умеют самостоятельно поддерживать необходимую температуру тела. К тому же каждые два часа их нужно кормить. А Илу как будто и не собиралась лезть обратно в нору, хотя прошло уже часа четыре.
Я не на шутку встревожился. Надо было как-то заставить ее вернуться к волчатам. Я даже обложил вход в логово едой, надеясь, что она подойдет поближе и материнский инстинкт проснется в ней, как только она услышит повизгивания. Но это не сработало. Она явно старалась держаться от логова как можно дальше.
Речь шла о спасении щенков. Решение нужно было принимать быстро, а то спасать будет некого. Я залез внутрь и достал четыре крошечных, пушистых, слепых комочка. Они кряхтели и посапывали. Трое мальчиков свернулись в один общий клубок и выглядели вполне бодрыми, а вот четвертая — девочка — лежала в полуметре от них, совсем холодная. Похоже, Илу сама ее отпихнула и не хотела признавать. Все они страдали от обезвоживания. У животных это легко определить, оттягиваешь шкурку и смотришь: если она быстро разглаживается, то все хорошо, а если нет, то не очень. Шкурка на четвертом щенке стояла как гребень динозавра.
Мы с волонтерами отнесли всех четверых в сарай из шлакоблоков, к моему фургону. Я приготовил его для щенка немецкой овчарки — один из моих коллег в парке собирался завести собаку. Пол там был уже устлан соломой. Мы положили в коробку грелку и застелили ее меховым одеялом, надеясь, что это худо-бедно компенсирует малышам отсутствие матери. Когда мы поднесли им бутылочки с молочной смесью для грудничков, мальчишки жадно набросились на угощение. (Значит, Илу еще за пару часов до ухода из норы перестала их кормить.) А вот девочка едва открывала рот. Пришлось засунуть бедняжку под куртку и греть своим телом, по капельке вливая в нее молоко.
Я и раньше видел, как волки в неволе бросали щенков на произвол судьбы. Причины тому могут быть самые разные. Иногда материнский инстинкт оказывается недостаточно силен, иногда рядом нет старшей волчицы, которая подала бы незадачливой мамаше пример. Парку Хоулетс, где родилась Илу, щенки были не нужны, и они держали самок и самцов отдельно. Она никогда не видела, как другие волчицы рожают и растят потомство. В такой ситуации есть два варианта: или спасать щенков, или оставить их погибать, надеясь, что мать поймет, к чему привела ее халатность, и в следующий раз подобного не допустит. Это тоже срабатывает, но иногда одной такой жертвы мало, и несколько пометов погибают целиком, прежде чем самка осознает, что первые пять недель должна вскармливать щенков и все время находиться рядом. Так что, по сути, выбора у меня не было — не мог же я оставить их умирать.
Спустя пару дней мне уже позарез требовалась помощь. Я постоянно нянчился с крошкой Шайенн и не успевал кормить остальных. Днем выручали волонтеры, а вот что было делать ночью? К счастью, Джен не отвернулась от меня в трудную минуту. Дорога до ее дома занимала около двух часов — как раз перерыв между кормлениями. После того как малыши поедят, я брал их, всех четверых, засовывал в коробку, укрывал, ставил на переднее сиденье и — в дорогу. Ночью каждые два часа ребят кормила Джен, а я занимался Шайенн. С утра — обратно в парк, а вечером… ну и так далее.
Мальчиков я назвал Тамаска, Мэтси и Яна. Было очень любопытно наблюдать за их развитием. Почти сразу стало ясно, что Тамаска — самый крупный и самый жадный. Поначалу все шло неплохо, даже Шайенн иногда выпивала полбутылочки зараз, и я начинал надеяться, что она выкарабкается. Все время возил ее к ветеринару, хоть это и влетало мне в копеечку. Этот ветеринар меня разорил подчистую! Хорошо, что на помощь пришла моя знакомая, хозяйка зоомагазина. Она проявила невероятную щедрость, взяв на себя оплату медицинских счетов. Две с половиной недели я упорно пытался вдохнуть в Шайенн жизнь. Но однажды она вдруг стала тяжело дышать, и при этом у нее в груди как будто что-то булькало.
Я знал, что это дурной знак. Врач диагностировал пневмонию, а анализы крови показали, что иммунная система у нее вообще не развита. Она умерла у меня на руках по пути домой. Я был безутешен, хотя врач и сказал мне, что все это время Шайенн жила только благодаря моей неустанной заботе. В дикой природе она бы и дня не протянула.
Этот случай преподал мне важный урок. Ее мать знала, что малышка не выживет. Помощи Илу ждать было не от кого, и она сосредоточилась на здоровом потомстве — так ей велела природа. А я вмешался куда не следовало, ничего в этом не понимая. Я похоронил Шайенн в коробочке, недалеко от моего фургона (сейчас там новый вольер для волков), и посадил на могиле дерево. Никогда ее не забуду.
Глава 23