— Зачем вы хотите мне навязать этого пятилетнего беспризорника?
— Вы же видели его баллы?
— И вы думаете, что я могу их принимать всерьез?
— Поскольку вся система воспитания в Боевой школе построена на идее непогрешимости нашей программы тестирования, то — да, я так думаю. Я провел и кое-какие собственные изыскания. Ни один из известных мне детей таких результатов еще не показывал, Даже ваш «Звездный мальчик».
— Я не сомневаюсь в эффективности тестирования. Я сомневаюсь в человеке, который проводил это тестирование.
— Сестра Карлотта — монахиня. Вряд ли вы найдете на свете другого столь же порядочного человека.
— Известны случаи, когда очень честные люди сами обманывались. Отчаянно желая успеха после стольких лет безрезультатных поисков, в надежде найти одного-единственного ребенка, чья ценность перекроет все, что сделано за долгую жизнь…
— И она нашла его.
— Да вы только вспомните, как она его нашла. В первом своем докладе она расхваливает какого-то Ахилла, а этот Боб, это, так сказать, бобовое зернышко, упомянут только на втором плане. Затем Ахилл исчезает, о нем больше нет никаких упоминаний. Он что — умер? Разве она не пыталась навязать нам его лечение? И только после этого появляется некий Святой Зеленый Горошек — ее нынешний кандидат.
— «Боб» — его имя, он сам дал его себе. Ведь ваш Эндрю Виггин называет себя «Эндер»?
— Он не мой Эндрю Виггин.
— Точно так же, как Боб — не сын сестры Карлотты. А если бы она имела склонность завышать баллы и проводить тестирование, намеренно фальсифицируя результаты, она уже давно попыталась бы пропихнуть к нам своих кандидатов, и мы прекраснейшим образом установили бы ее ненадежность. Но она сама «промывает» своих самых перспективных ребят, а затем отыскивает им места в наземных школах или в программах, которые не связаны с подготовкой командного состава. Я полагаю, вы просто раздражены, так как уже давно хотите сфокусировать все свое умение и энергию только на вашем Виггине, и не желаете отвлекаться от этой задачи.
— Я что, приходил сюда валяться и выть на вашей тахте?
— Если я ошибся в своем анализе, прошу извинить меня.
— Конечно, я дам этому малышу шанс. Хоть ни на минуту не могу поверить в его баллы.
— Нет, речь идет не о шансе. Его надо развивать, выдвигать, проверять. Ставить перед ним препятствия. Не давать ему лениться.
— Вы недооцениваете нашу программу. Мы развиваем, проверяем и создаем определенные трудности всем нашим ученикам.
— Но некоторые из них более равны, чем другие.
— Просто некоторые курсанты извлекают из программы больше, чем другие.
— Что ж, я с радостью сообщу сестре Карлотте о вашем энтузиазме.
***
Сестра Карлотта лила слезы, сообщая Бобу, что им пришло время расстаться. Боб слез не лил.
— Я понимаю, что ты боишься. Боб, но бояться не надо, — говорила она. — Там ты будешь в полной безопасности и очень многому научишься. Ты с такой страстью поглощаешь знания, что скоро почувствуешь себя совершенно счастливым. Пройдет совсем немного времени, и ты уже не будешь страдать от нашей разлуки.
Боб поморгал глазами. Разве он дал ей какие-нибудь основания думать, что боится? Или что будет без нее скучать?
Ничего такого Боб не ощущал. Когда они встретились впервые, он, вполне возможно, был склонен питать к сестре Карлотте нежные чувства. Она была добра. Она его хорошо кормила. С ней он чувствовал себя в безопасности, она дала ему новую жизнь.
Но когда Боб отыскал Пабло — сторожа, и там же оказалась и сестра Карлотта, она не дала ему поговорить с этим стариком, который спас ему жизнь еще раньше, чем, это сделала она. Кроме того, сестра Карлотта отказалась сообщить ему и то, что рассказал ей Пабло, и то новое, что она узнала от полиции о «месте, где было чисто».
С этого времени он потерял доверие к сестре Карлотте. Боб убедился, что все, что делает сестра Карлотта, она делает не ради самого Боба. Она его использует. Правда, для чего использует, он не знал. Может быть, что для того самого, что он хотел бы получить сам. Но она не говорила ему правду. У нее были секреты от него. Как у Ахилла.
За те месяцы, которые она была его учителем, Боб отходил от нее все дальше и дальше. Все, чему она его учила, он запоминал, как запоминал и то многое, чему она его не учила. Он выполнял все тесты, которые она ему давала, выполнял хорошо, но старался не демонстрировать того, что усвоил помимо ее уроков.
Конечно, жизнь у сестры Карлотты была куда лучше, чем на улице, так что возвращаться обратно у Боба не было ни малейшего желания. Но все равно сестре Карлотте он почему-то не доверял. Все время был настороже. Был осторожен, так же осторожен, как в свое время в «семье» Ахилла. Те недолгие дни, когда он открыто рыдал перед сестрой Карлоттой, когда говорил, не думая о возможных последствиях, он считал ошибкой, которую больше никогда не повторял. Жизнь стала лучше, но Боб не чувствовал себя в безопасности. Он не был дома.
Боб знал, что слезы сестры Карлотты настоящие. Она и в самом деле любит его и наверняка будет тосковать, когда он уедет. В конце концов он ведь был образцовым ребенком — спокойным, жизнерадостным, послушным. Для нее это значит, что он был «хорошим». Для него — это был единственный способ сохранить возможность получать еду и знания. Он был неглуп, этот Боб.
Почему она решила, что он боится? Потому, что боялась за него? Значит, весьма вероятно, там есть чего бояться. Придется быть крайне осторожным.
И с чего она взяла, что ему будет ее не хватать? Потому, что ей будет скучно без него, а сестра Карлотта не может себе представить, что его чувства могут отличаться от ее чувств…
Она нарисовала для себя выдуманный образ Боба. Как в игре «Давай представим себе…», в которую она дважды пыталась заставить его играть. Наверняка вспоминала свое собственное детство, те времена, когда она росла в доме, где всегда была в избытке еда. Бобу не надо было «представлять» себе что-то, чтобы тренировать свое воображение в те времена, когда он жил на улице. Тогда он разрабатывал планы, как добыть еду, как заставить принять себя в кодло, как выжить в мире, где ты никому не нужен. Ему приходилось воображать, где и какие козни Ахилл будет замышлять против него за то, что он когда-то посоветовал Недотепе убить этого хулигана. Ему приходилось воображать, какие опасности поджидают его за каждым углом: например, хулиганы, только и ждущие того, чтобы вырвать у него изо рта последний кусочек пищи. О, у него было богатое воображение! И ни малейшего желания играть в «Давай представим себе».
Это была ее игра. Она играла в нее все время. Давай притворимся, что Боб чудесный малыш. Давай притворимся, что Боб — это сын, которого в реальности монашка иметь не может. Давай притворимся, что, когда Боб будет уезжать, он заплачет, а раз не плачет, то, значит, боится своей новой школы, полета в космос или просто открытого проявления эмоций. Давай притворимся, что Боб любит меня.
И когда Боб понял это, он сделал свой выбор. Ему не вредит то, во что она верит. А ей так необходимо верить во что-то. Так почему же не дать ей это? В конце концов и Недотепа взяла меня в свое кодло не потому, что я был ей нужен, а потому, что в этом не было худа. Вот и то, о чем я думаю сейчас, — это поступок, который могла бы совершить Недотепа.
Поэтому Боб встал, обошел стол и, подойдя к сестре Карлотте, обхватил ее обеими руками. Она схватила его, посадила на колени и крепко прижала к себе. Ее слезы падали прямо на макушку Боба, и он очень надеялся, что из носа у нее не течет. Боб прижимался к ней, пока она удерживала его, а когда она разжала руки, он тоже отпустил ее. Это было именно то, что ей нужно от него, — единственная плата, которую она взяла у Боба за все это время. За все ужины, все обеды, все уроки, книги, знания, языки, за все его будущее он заплатил ей, приняв участие в игре «Давай притворимся, что…»
И вот этот момент остался позади. Он слез с колен сестры Карлотты. Она вытерла глаза. Потом встала, взяла за руку и отвела к уже ожидающим его солдатам в автомобиле.
Когда Боб вышел на улицу, одетые в форму люди направились к нему. То была не серая форма Интернациональной Полиции — этих пинателей детей, против которых они охотно пускали в ход свои палки. Нет, то были синие мундиры, вероятно, принадлежащие МКФ, выглядевшие такими чистыми и аккуратными, что люди подходили только за тем, чтобы ими полюбоваться, не испытывая страха. Это была форма Силы, которая защищала человека, Силы, с которой люди связывали свои надежды. Это была Служба, к которой Бобу надлежало присоединиться.
Но Боб был такой маленький, что, когда солдаты смотрели на него с высоты своего роста, он в конце концов испугался и изо всех сил вцепился в руку сестры Карлотты. Неужели и он станет таким же? Станет человеком в мундире, на которого все будут смотреть с восхищением? Но почему же ему так страшно сейчас?
Я боюсь, подумал Боб, потому, что не могу понять, как это я стану таким огромным.
Один из солдат наклонился к Бобу, чтобы посадить его в машину. Но Боб сердито глянул на него, как бы предупреждая, что подобные глупости недопустимы.
— Я сам, — сказал он.
Солдат еле заметно кивнул и выпрямился. Боб с трудом умудрился поставить ногу на высокую подножку автомобиля.
Потом подтянулся, хотя сиденье, за которое он ухватился, было высоким и скользким и ему долго не удавалось удержаться. Тем не менее он влез и расположился на середине заднего сиденья, откуда поверх двух передних спинок можно было видеть, куда едет машина.
Один из солдат сел на водительское место. Боб ожидал, что другой сядет рядом с ним сзади, и уже предчувствовал, какой возникнет у них спор по поводу того, должен Боб занимать центральное место или нет. Но солдат предпочел сесть рядом с водителем, так что Боб остался один.
Он взглянул в боковое окно и увидел сестру Карлотту. Она все еще вытирала глаза носовым платком. Карлотта еле заметно махнула ему рукой. Боб в ответ помахал ей. Карлотта всхлипнула. Машина скользнула вдоль магнитного рельса дороги.
Вскоре они уже оказались за пределами города, бесшумно скользя на скорости сто шестьдесят километров в час. Впереди их ждал аэропорт Амстердама — один из трех европейских портов, запускавших шаттлы, которые уходили за пределы земного тяготения. С Роттердамом Боб прощался навсегда. Больше того, на какое-то время он прощался и с Землей вообще.
***
Боб никогда не летал на аэропланах, а потому не мог оценить, как сильно отличаются от них шаттлы, хотя остальные мальчишки только об этом и разговаривали после посадки. «Я думал, они куда больше», «Кажется, они взлетают прямо без разбега?», «Так то старые шаттлы, дурачина!», «И тут нет навесных столиков для подносов с едой!», «Это потому, глупая твоя башка, что в невесомости есть не положено».
Для Боба небо было небом, и оно интересовало его исключительно с точки зрения пойдет снег или дождь, будет ли гром или станет жечь яростное солнце. Поэтому полет в космос поразил его ничуть не больше, чем полет под облака.
А вот что его действительно заинтересовало, так это другие дети. Большинство из них были мальчишки, все как один старше его. И уж конечно, куда крупнее. Некоторые из них смотрели на него с непонятным выражением на лицах, а раз он даже услышал за спиной шепот:
— Это мальчик или кукла?
В насмешках по поводу его роста и возраста ничего нового для Боба не было. Больше того, его удивило, что подобных намеков было так мало, да и их произносили почему-то шепотом.
Занимали Боба сами дети. Все были такие толстые, такие мягкие. Их тела походили на подушки, щечки казались надувными, у них были густые волосы и хорошо подогнанные костюмчики. Боб тоже за последние месяцы поднакопил кое-какой жирок, которого у него не было с тех пор, как он покинул «место, где было чисто», но себя он не видел, а этих детишек мог рассматривать со всех сторон, мог сравнивать с другими уличными ребятами. Сержант мог бы разорвать любого из них пополам. Ахилл…
Нет, об Ахилле вспоминать не нужно. Боб попробовал представить их в очереди к дверям благотворительной столовки. Или ищущими бумажки от конфет, чтобы вылизывать их. Вот это да! За всю свою жизнь эти ребята не пропустили ни одной трапезы. Бобу захотелось так пнуть им в пузо, чтоб их вырвало той пищей, которую они только что сожрали. Пусть бы ощутили боль в желудке, пусть бы узнали, что такое свирепый голод. И пусть этот голод грызет их и на следующий день, и утром, и вечером, и тогда, когда они ходят, и тогда, когда спят; пусть они почувствуют нарастающую слабость, воспаление в горле, обморочную дрожь за глазными яблоками, головную боль, тошноту, опухающие суставы, голодный понос; пусть узнают, каково сознавать, что все больше слабеют мускулы и ты еле-еле держишься на ногах. Таким детям никогда не приходилось смотреть в лицо смерти, а потом жить с пониманием, что никогда этого не забудешь. Они очень самоуверенны. Потому что не знают, что такое опасность.
Они мне и в подметки не годятся.
И с такой же уверенностью он ощутил: я никогда с ними не сравняюсь. Они всегда будут крупнее, старше, сильнее, быстрее, здоровее. Счастливее. Они громко и хвастливо болтают друг с другом, они с тоской говорят о доме, они смеются над детьми, способности которых недостаточны, чтобы попасть в Боевую школу, они делают вид, что из каких-то тайных источников знакомы с порядками в этой школе. Боб молчал. Он только слушал и наблюдал за их поведением, за тем, как некоторые уже сейчас пытаются занять определенное место в будущей социальной иерархии. Видел, что кое-кто держится подавленно, так как уже привык, что его место в этой иерархии находится где-то внизу. Самая маленькая группа, наоборот, расслабилась: они были совершенно спокойны — они всегда находятся на самом верху и имеют право клевать остальных сколько им захочется. Какая-то часть души Боба звала его сейчас же вступить с этими ребятами в бой и выиграть его, пробившись локтями и когтями на самый верх пирамиды. Но другая часть с презрением призывала не ввязываться в эту игру. В самом деле — велика ли честь стать самой свирепой собакой в стае дворняжек?
Потом Боб поглядел на свои руки и на руки мальчика, сидевшего рядом. Да, в сравнении с ними он действительно смотрелся кукленком.
Кое— кто из ребят начал брюзжать, что проголодался. Существует запрет есть что-либо меньше чем за двадцать четыре часа до отлета шаттла. Большинству из этих мальчиков и девочек еще никогда не приходилось оставаться так долго без еды.
Для Боба же пробыть двадцать четыре часа без пищи было делом столь нормальным, что тут и говорить не о чем. В его кодле голод становился проблемой только после окончания первой недели пребывания без еды.
Шаттл взлетал как простой аэроплан, но ему требовалась гораздо более длинная пробежка, чтобы набрать нужную скорость. Шаттл был очень тяжел. Боб с интересом наблюдал за взлетом: шаттл мчался вперед, но пассажиры движения не ощущали — только чуть заметное покачивание да подпрыгивание, как будто они задевали крохотные неровности на взлетной полосе.
Когда шаттл взлетел уже достаточно высоко, состоялось рандеву с двумя топливозаправщиками, чтобы пополнить запас горючего, необходимый для преодоления силы земного притяжения. С таким количеством топлива шаттл никогда бы не смог оторваться от земли.
Пока шла дозаправка, в двери салона появился мужчина и остановился на пороге, внимательно присматриваясь к рядам кресел. Его голубая, как небо, форма была идеально чиста и прекрасно отглажена, а его улыбка казалась столь же накрахмаленной и отутюженной, как белоснежная рубашка.
— Мои дорогие миленькие детки, — начал он. — Некоторые из вас, очевидно, еще не умеют читать. Ваши привязные ремни должны быть туго затянуты во время всего полета. Почему же многие даже пряжек не застегнули? Вы намерены отправиться в путешествие? А куда, позвольте спросить?
Раздались дружные щелчки застежек, прозвучавшие подобно россыпи аплодисментов.
— И еще хочу посоветовать вам: каким бы надоедливым или занудным ни показался вам ваш сосед, не следует давать волю рукам. Надо помнить, что и другие дети могут иметь точно такие же баллы по тестам, как у тебя самого, а кое у кого они могут быть и недостижимо более высокими.
Боб подумал: это невозможно. У кого-то из нас должен быть самый высокий балл.
Мальчик, который сидел через проход от Боба, видимо, думал так же, а потому насмешливо пробормотал:
— Чушь собачья!
— Я дал вам совет, а потому готов к тому, что его будут оспаривать, — сказал мужчина. — Будь добр, поделись с нами идеей, которая так тебя захватила, что ты не смог преодолеть необходимости молчать, когда говорят старшие.
Мальчик, вероятно, уже понял, что сделал ошибку, но решил не сдаваться.
— У кого-то из присутствующих должен быть наивысший балл.
Мужчина продолжал смотреть на оппонента, явно ожидая Продолжения.
Приглашает его вырыть себе могилу поглубже, подумал Боб.
— Я имею в виду, что вы сказали, будто тут все имеют одинаково высокие баллы, но у кого-то из нас они еще выше, так что одно противоречит другому.
Мужчина все еще ждал.
— Вот и все, что я хотел сказать.
— Ну и как ты себя теперь чувствуешь, облегчившись?
Лучше?
Мальчик угрюмо молчал.
Ни на минуту не снимая свою как бы приклеенную улыбку, мужчина резко изменил тон. Теперь вместо сарказма звучала явная угроза.
— Я задал тебе вопрос, парень.
— Нет, я не чувствую себя лучше.
— Как твое имя? — спросил мужчина.
— Ниро.
Двое ребятишек, которые, видимо, что-то знали об истории Рима, захихикали, услышав это имя. Боб тоже кое-что слышал об императоре Нероне, но смеяться не стал. Он понимал, что тот, кого зовут «боб», не должен смеяться над именами других мальчиков. Кроме того, носитель подобного имени и без того таскал на плечах солидное бремя. Поведение мальчика говорило и о силе его характера, и о его упрямстве, не будь которого, он мог бы назвать и другую кличку.
А может, Нерон и есть его кличка?
— Просто… Ниро? — спросил мужчина.
— Ниро Буланже «Буланже — булочник (фр.)».
— Француз? Или просто в животе бурчит от голода?
Боб шутки не понял. Может, слово «буланже» имеет отношение к пище?
— Алжирец.
— Ниро, ты послужишь в этом шаттле примером для других детей. Поскольку все они дурачки, то полагают, что свои дурацкие идеи им следует хранить в себе и вслух не высказывать.
Ты же, однако, исповедуешь глубочайшую истину, что твои глупые идеи, наоборот, заслуживают широчайшей огласки.
Чтобы удержать глупость внутри себя, ее надо держать, обнимать, защищать, а когда ты ее демонстрируешь миру, то получаешь шанс, что она будет подхвачена, откорректирована и обогащена мудростью. Будьте же смелы, как Ниро Буланже, и когда вам в голову придет столь же потрясающая по невежеству мысль, которая, однако, покажется вам удачной, издайте ртом некий неприличный звук, пусть треснут ваши ментальные ограничители, пусть раздастся мыслительное пуканье, и вы получите шанс обогатиться знанием.
Ниро что— то пробурчал себе под нос.
— Слышите! Очередное бурчание газов, скопившихся в кишках, но теперь менее разборчивое, чем раньше. Так поведай же нам, Ниро! Возвысь свой глас. Ты учишь нас всех, являя миру пример храбрости, хотя и эта храбрость несет на себе признаки прохождения через задний проход.
Двое новичков рассмеялись.
— Слышишь, Ниро? Твое ментальное попукивание вызвало на свет божий новые ветроиспускания со стороны людей, столь же глупых, как и ты, так как они полагают себя в чем-то выше тебя и считают, что могут послужить нам еще лучшим примером высочайшего интеллекта.
Смешки как ветром унесло.
У Боба вдруг возникло чувство близкой опасности и страха. Какое-то неизвестное чувство говорило ему, что весь этот словесный поединок, вернее, одностороннее словесное нападение, вся эта пытка, все это публичное разоблачение должно каким-то кружным путем привести к нему — Бобу.
Он не знал, откуда эта уверенность, ибо одетый в мундир мужчина ни разу не глянул в его сторону, а сам Боб не произнес ни единого звука, не сделал ни единого жеста, который мог бы привлечь к нему внимание. И тем не менее он знал, что именно он, а вовсе не Ниро получит самый жестокий удар от этого мужчины.
И тогда он понял, откуда пришла уверенность, что все развернется против него. Ведь спор начался с вопроса о том, имеет ли кто-нибудь в этом шаттле необычайно высокие оценочные баллы в сравнении с остальными. И Боб понял, правда, без всяких оснований, что именно он-то и есть тот самый ребенок с необычайно высокими показателями интеллекта.
Хотя, вообще-то говоря, подобное предположение выглядело достаточно абсурдным. Эти ребята были рослее и старше его, они выросли и воспитывались в гораздо более благоприятных условиях. У него учителем была всего лишь сестра Карлотта и, понятное дело, улица. Хотя только очень немногое из того, что дала ему улица, могло было быть использовано при тестировании. Нет, никакой вероятности, что у него самый высокий балл, быть не может.
И все равно он уверен, что эта дискуссия таит для него большую опасность.
— Я приказываю тебе отвечать, Ниро. Я жду.
— Я до сих пор не понял, почему сказанное мной есть глупость, — сказал Ниро.
— Во-первых, это глупость потому, что я здесь располагаю всей полнотой власти, а у тебя ее нет вообще. Я могу сделать твою жизнь ужасной, а у тебя нет средств, чтобы защитить ее от меня. Так много ли ума требуется для того, чтобы держать рот на замке и не привлекать к себе внимания? И каково должно быть решение, если ты сталкиваешься с подобным неравным распределением сил?
Ниро совсем увял в своем кресле.
— Во-вторых, ты слушал меня вовсе не для того, чтобы извлечь полезную информацию, а для того, чтобы поймать меня на логической погрешности. Это говорит нам, что ты привык считать себя умнее, нежели твои учителя, и что ты слушаешь их лишь для того, чтобы вылавливать их ошибки, доказывая прочим ученикам, как ты ловок и умен. Это самый идиотский способ обучения, и из него следует, что ты потратишь несколько месяцев дорогого для нас времени только на то, чтобы понять: главное в нашем деле — передача знаний от учителя детям, которые этих знаний не имеют. Вылавливание же ошибок — пустая трата времени, которая должна быть наказана.
Боб про себя не согласился с этими словами. Наказуемая трата времени — это вынесение ошибок на всеобщее обсуждение. А вот их обнаружение — дело исключительно важное.
Если ты сам не научишься определять полезную и ошибочную информацию, тогда, значит, ты не учишься, а заменяешь незнание фальшивыми версиями, то есть никакого прогресса не происходит. Однако часть утверждения этого мужчины верна.
Это насчет бесполезной болтовни об ошибках. Если я знаю, что учитель ошибся, и молчу об этом, я становлюсь единственным, кто об этом знает, что дает мне преимущества над теми, кто верит учителю безоглядно.
— В-третьих, — продолжал мужчина, — мое утверждение только кажется содержащим противоречие, ибо ты коснулся лишь самой поверхности нашей ситуации. Совершенно не обязательно, чтобы некто имел высший балл по всем тестам. Дело в том, что тестов очень много: физические, интеллектуальные, социальные, психологические, причем существуют самые различные способы их оценки и, в частности, определения высшего балла. Дети, которые, например, получили наивысший балл за выносливость, могут получить низкую оценку за физическое развитие, а те, которые отличились своей памятью, получают низкий балл при тестировании на совместимость. Ребята с высокими социальными качествами иногда оказываются в затруднении, если им приходится отказываться от каких-то удовольствий. И так далее.
Теперь ты, вероятно, уже понимаешь, что именно твое скороспелое стремление высказаться привело к совершенно нелепому и глупому заключению?
Ниро кивнул.
— Позволь же мне еще раз услышать результаты твоего пищеварительного процесса, Ниро. Признай свои ошибки столь же громко, как ты их совершал.
— Я ошибался.
Вряд ли в этом шаттле нашелся бы хоть один мальчик, который не предпочел бы смерть удовольствию оказаться на месте Ниро. И все же Боб ощутил какую-то тень зависти, хотя и не мог объяснить себе, почему он завидует жертве, находящейся под столь жестоким давлением.
— Однако, — продолжал мужчина, — в данном случае твоя ошибка не столь велика, как была бы на каком-либо другом шаттле, направляющемся в Боевую школу с грузом новичков.
И знаешь почему?
Ниро предпочел промолчать.
— Кто-нибудь знает? Кто-нибудь рискнет высказать свое предположение? Я разрешаю строить любые догадки.
Желающих принять предложение не нашлось.
— Тогда я сам вызову волонтера. Среди нас есть ребенок, которого зовут, как бы странно это ни звучало, Бобом. Не пожелает ли он высказаться?
Началось, подумал Боб. Все его существо содрогалось от ужаса, хотя одновременно он чувствовал какое-то странное возбуждение, ибо происходило как раз то, чего он втайне желал, хотя опять-таки не знал почему. Ну погляди на меня, ну заговори со мной, ты — Всесильный, ты — Облеченный Властью!
— Я здесь, сэр, — сказал Боб.
Мужчина сделал вид, что ищет, напрягая зрение, но никак не может найти Боба. Конечно, это было чистейшее притворство, прекрасно он знал, где сидит Боб, знал задолго до того, как начал этот разговор.
— Я не вижу, откуда раздается твой голос. Подними, пожалуйста, руку.
Боб немедленно вытянул руку. К своему стыду он тут же понял, что она почти никому не видна из-за стоящих впереди кресел.
— Все равно не пойму, где ты, — продолжал играть мужчина, хотя, разумеется, отлично видел, как старательно Боб тянул руку. — Разрешаю тебе отстегнуться и встать ногами на сиденье.
Боб тут же воспользовался разрешением, отстегнул ремни и встал на ноги. И все равно оказался ниже, спинки того кресла, в котором только что сидел.
— А, вот где ты! — сказал мужчина. — Боб, не будешь ли ты так добр высказать соображение, почему именно в данном рейсе Ниро ближе к истине, нежели был бы в любом другом?
— Возможно, что в данном случае кто-то имеет наивысшие оценки по многим тестам.
— Не по многим, Боб. По всем тестам, связанным с интеллектуальным развитием. По всем психологическим. По всем, имеющим отношение к командным способностям. По всем без малейшего исключения. Выше, чем кто-либо другой в этом шаттле.
— Значит, я не был так уж не прав, — проговорил возродившийся к жизни Ниро.
— Нет был, — ответил мужчина, — потому что этот удивительный ребенок, который получил наивысшие баллы по всем тестам, относящимся к командным способностям, получил и самые низкие по физическому развитию. И знаете почему?
Никто не отозвался.
— Боб, раз уж ты все равно стоишь, не выскажешь ли ты догадку, почему этот ребенок получил наинизшие баллы по тестам, относящимся к физическому развитию?
— Может, он получил самые низкие баллы по этим тестам потому, что он очень, очень маленький?
Вопли, которые издали многие мальчишки, говорили, что им этот ответ совсем не по душе. Он, по их мнению, явно свидетельствовал о нахальстве и спеси отвечавшего. Однако человек в форме серьезно кивнул.
— Удивительно, но ты и здесь не ошибся. Только чрезвычайно малый рост этого мальчика помешал Ниро оказаться совершенно правым в его догадке, что тут может находиться ребенок с наивысшими оценками по многим тестам. — Он повернулся к Ниро. — Да, ты был близок к тому, чтобы не оказаться законченным дураком. И все же…, даже если бы ты и оказался прав, это была бы случайность. Ведь даже испорченные часы дважды в сутки показывают верное время. Садись, Боб, и хорошенько пристегнись. Загрузка топлива окончена, и мы сейчас стартуем.
Боб сел. Он ощущал всем своим существом суровую ненависть остальных детей. Он был бессилен предпринять что-либо по этому поводу сейчас, но, может быть, в этом есть свой плюс. Важнее найти ответ на вопрос: зачем понадобилось этому мужику в мундире выставить Боба перед всеми вот таким образом? Если для того чтобы заставить других детей соревноваться друг с другом, то проще было пустить по рядам списки с оценками всех школьников по всем тестам, чтобы каждый знал свое место. Вместо этого перед всеми выставили одного — Боба. Он был самым маленьким и по опыту знал, что очень притягателен для всех злобных импульсов хулиганских душ. Так зачем же его поместили в самый центр мишени, зачем направили на него все стрелы, сделав его естественной целью для вспышек ребячьей ненависти и страхов?
Ну что ж! Высматривайте цель, острите дротики! Я все равно буду лучшим в этой школе и в один прекрасный день именно меня наделят властью, и мне будет наплевать на то, любите ли вы меня или нет. Значение будет иметь совсем другое — люблю ли я вас!
— Возможно, вы еще помните, — между тем говорил мужчина в форме, — что перед тем, как раздалось первое попукивание из ротового отверстия этого Ниро Бейкерсбоя «Бейкер — булочник (англ.).», я собирался вам дать один совет. Я говорил вам, что если вы решите, что один из ваших сотоварищей может послужить отличной мишенью для ваших жалких потуг добиться главенства в ситуации, где вы не уверены, что в вас признают ту героическую личность, которой вам бы хотелось предстать в глазах других людей, то вы должны контролировать себя и воздержаться от толчков, тычков, щипков и шлепков и даже от ядовитых шуточек или насмешливого хрюканья, подобного хрюканью африканских бородавочников, в адрес того, кого вы считаете легкой добычей. Причина, по которой вам от всего этого следует воздержаться, заключается в том, что вам неизвестно, кто именно из вашей группы в будущем окажется вашим собственным командиром, возможно, даже адмиралом, тогда как вы будете всего лишь капитанами. И если вы хоть на минуту допускаете мысль, что он забудет, как вы к нему относились в школе, значит, вы действительно безнадежные болваны. Если он хороший командир, то он станет эффективно использовать вас в бою, как бы ни презирал вас в душе. Но уж, конечно, он не станет продвигать вас по служебной лестнице. Он не обязан возиться с вами и помогать. Он не обязан быть незлопамятным добряком. Так что советую вам хорошенько подумать об этом.