Любой мальчик, который сидит рядом с вами, когда-нибудь, возможно, будет отдавать вам приказы и решать — жить вам или умереть. Я предлагаю вам держаться так, чтобы завоевать его уважение, а не пытаться унизить только ради того, чтобы выставить себя каким-то шутом-идиотом.
Мужчина обратил свою ледяную улыбку к Бобу.
— Готов биться об заклад, что вот этот Боб уже обдумывает, как он будет отдавать вам приказы, когда станет адмиралом. Он даже планирует отдавать их мне, отправив меня держать одинокую вахту на какой-нибудь занюханной астероидной обсерватории, пока мои кости не размягчатся от остеопороза и я не стану ползать по станции наподобие какой-нибудь распроклятой амебы.
А Боб вовсе и не помышлял о каком-либо будущем столкновении с этим офицером. Он не мечтал о мести. Он же не Ахилл. Ахилл просто глуп. И этот офицер тоже глуп, если полагает, что у Боба могут быть такие мысли. Без сомнения, он думал, что Боб будет благодарен ему за то, что тот предупредил остальных учеников, что Боба обижать не следует. Но Боба притесняли куда более крутые подонки, нежели те, которые могут найтись среди этих ребятишек. В офицерской протекции у него нет необходимости. Больше того, она лишь расширила бы пропасть между Бобом и его товарищами. Если бы Боб приобрел несколько синяков и ссадин, это скорее улучшило его отношения с остальными, может, его даже приняли бы как «своего». Но теперь ссадин и синяков не будет. И тем труднее станет наводить с ребятами мосты.
Это и было причиной появления на лице Боба некоторого раздражения, которое офицер сейчас же заметил.
— И тебе я тоже хочу сказать словечко, Боб. Мне лично наплевать, что ты сделаешь со мной. Потому что есть лишь один враг, с которым следует считаться. Это жукеры. И если" ты дорастешь до адмирала, который приведет нас к победе над жукерами и сохранит Землю для людей, то можешь приказать мне жрать собственные кишки, вытаскивая их из заднего прохода, а я все равно буду говорить тебе: «Благодарю вас, сэр». У нас только один враг — жукеры. Не Ниро. Не Боб. И даже не я. А потому — держите свои лапы подальше друг от друга.
|
|
Он снова улыбнулся своей безжалостной улыбкой.
— Тем более что когда в последний раз один мальчик попробовал обидеть другого, для него это кончилось полетом в невесомости со сломанной рукой. Таков закон стратегии. Пока вы не уверены, что наверняка сильнее противника, маневрируйте и в драку не лезьте. Считайте все сказанное вашим первым уроком в Боевой школе.
Первым уроком? Неудивительно, что этому парню поручили заботу о новичках во время полета на шаттле вместо преподавания в школе. Если следовать его советам, то можно оказаться бессильным перед лицом энергичного напористого противника. Иногда приходится лезть в драку, даже если ты слаб. Не всегда можно ждать, чтобы противник убедился, что ты круче, чем он. Ты делаешь себя крутым всеми способами, которыми располагаешь. Ты обманываешь, ты лжешь, ты делаешь все, что от тебя зависит, чтобы убедить других, что ты уже на вершине.
Этот парень, возможно, действительно крутой, поскольку он единственный взрослый на шаттле, полном ребятни, но если бы он был мальчиком на улицах Роттердама, он бы уже через месяц «доманеврировался бы» до голодной смерти. При условии, что его не убили бы раньше — только за то, что он разговаривает так, будто считает, что от его мочи веет духами.
|
|
Офицер повернулся, чтобы уйти.
Боб крикнул:
— А как вас зовут?
Офицер развернулся и посмотрел на Боба замораживающим взглядом.
— Уже составил черновик приказа, чтоб мне раздавили яйца в лепешку, Боб?
Боб ничего не ответил. Он просто продолжал смотреть в глаза офицеру.
— Я капитан Даймек. Хочешь узнать еще что-нибудь?
Что ж, можно спросить и сейчас…
— Вы преподаете в Боевой школе?
— Да, — ответил тот. — Опустился до того, что сопровождаю груз шаттла, состоящий из мальчишек и девчонок, но у нас это единственный способ заработать себе отпуск на Земле.
Мое присутствие на этом шаттле означает, что мои каникулы кончились — как и твои.
Металлические заслонки закрыли окна. Ощущение было такое, что они падают…, быстро…, очень быстро, пока с ревом, казалось, разрушающим скелет, не заработали ракетные дюзы и шаттл снова стал подниматься…, быстрее…, быстрее, пока Бобу не показалось, что его сейчас продавит сквозь спинку кресла. И так будет продолжаться вечно. Вечно и без изменений.
А затем пришла тишина.
Тишина, сопровождающаяся волной паники. Они снова падали, но только было неизвестно — куда? Тошнота и страх.
Боб закрыл глаза. Не помогло. Он открыл их снова и попытался сориентироваться. Ни одно направление возможного движения не обеспечивало устойчивости. Жизнь на улице научила Боба не поддаваться тошноте. Ведь большая часть еды, попадавшей ему в рот, была тухлая, но он не мог себе позволить потерять ее из-за приступа рвоты. Поэтому Боб прибег к своей антирвотной практике: глубокие вдохи, отвлечение мыслей путем замысловатых движений больших пальцев ног. Спустя короткое время Боб уже привык к невесомости. С тех пор как он отказался считать какое-либо из направлений направлением «вниз», все пошло превосходно.
|
|
У других ребят такого опыта не было, а может, они хуже переносили внезапную потерю равновесия. Теперь причина запрещения принимать пищу менее чем за двадцать четыре часа до полета стала ясна. То тут, то там раздавались звуки рвоты, но так как желудки были пусты, то ни грязи, ни дурного запаха не появилось.
Вернулся Даймек, но на этот раз он стоял на потолке. Очень мило, подумал Боб. Началась новая лекция, на этот раз на тему о том, как отказаться от земных представлений о гравитации и направлениях. Неужели все эти малыши так глупы, что все это им надо разжевывать?
Боб во время лекции занимался тем, что изучал, какая сила нужна для того, чтобы можно было двигаться в своих слабо затянутых ремнях. Остальные ребята были довольно крупны и ремни охватывали их плотно, так что о движении и речи быть не могло. У Боба же оставалось место для известного маневрирования. Он, естественно, попытался использовать это обстоятельство на всю катушку. Ко времени прибытия в Боевую школу Боб приобрел кое-какие навыки движения в невесомости. Он понял, что в космосе его выживание будет зависеть во многом от знания того, сколько силы надо приложить, чтобы привести тело в движение, и сколько — чтобы это движение приостановить. Теоретические представления тут менее важны, нежели инстинктивные движения тела. Анализировать все это было интересно, но хорошие рефлексы явно могли спасти жизнь.
ТЕНЬ ЭНДЕРА
— Обычно ваши доклады о прибытии группы новичков очень кратки. Несколько шалунов, которых надо взять на заметку, чаще всего вообще никаких проблем.
— Вы вправе не обращать внимания ни на один пункт моего доклада, сэр.
— Сэр? Господи, да мы, кажется, сегодня превратились в настоящего поклонника казарменной дисциплины?
— Так какая же часть моего доклада показалась вам раздутой?
— Мне показалось, что это не доклад, а любовная песнь.
— Я надеюсь, что не покажусь подлизой, применяя на каждом прибывающем шаттле с новичками ту же технику, которую вы использовали в случае с Эндером Виггином…
— А вы ее применяете в самом деле постоянно?
— Как вы сами могли заметить, сэр, она дает интересные результаты, позволяя провести быструю сортировку.
— Разбивку на категории, которые в ином случае могли бы и не появиться? Я принимаю комплимент, вытекающий из ваших действий. Но все равно, семь страниц, посвященных Бобу… Неужели вы так много узнали о нем из его реакции, которая, вообще-то говоря, сводилась к молчаливой уклончивости?
— Именно в этом и заключается суть. Это не уклончивость, сэр. Это…, я проводил эксперимент, а получилось так, что к микроскопу были приложены его большие глаза, а на предметном стеклышке находился я.
— Итак, он вывел вас из себя?
— Он кого угодно выведет из себя. Он хладнокровен, сэр, и одновременно…
— И одновременно горяч. Да, я прочел ваш доклад. Каждую, черт ее побери, блистательную страницу его.
— Да, сэр.
— Полагаю, вам известно, что у нас принято советовать преподавателям не иметь любимчиков среди учеников?
— Сэр?
— Однако в этом случае я в восторге, что вы проявили к Бобу такой повышенный интерес. Потому что, видите ли, я в нем нисколько не заинтересован. У меня уже есть малый, который, как я полагаю, является нашим наилучшим шансом.
Но на меня оказывается сильное давление в связи с этими под-, дельными баллами Боба. От меня требуют, чтобы я уделил ему особое внимание. Отлично, он его получит. И оказывать его будете вы лично.
— Но, сэр…
— Может быть, вы не в состоянии отличить приказ от просьбы?
— Меня смущает… Мне кажется, он уже составил обо мне собственное мнение…, весьма нелестное для меня.
— Тем лучше. Значит, он вас недооценил. Конечно, если вы сами не считаете, что его оценка вашей личности верна.
— В сравнении с ним мы все можем показаться туповатыми.
— Вы должны за ним наблюдать — вот ваша главная задача.
Постарайтесь не обожествлять его.
***
В тот самый первый день пребывания Боба в Боевой школе в его голове была всего лишь одна мысль: как здесь выжить?
Никто ему здесь не поможет: об этом позаботился Даймек со своей маленькой шарадой — там, в шаттле. Его поставили в позицию, где он окружен…, кем? В лучшем случае — соперниками, в худшем — врагами. Значит, опять как на улице. Что ж, не так уж и плохо. На улице Боб сумел выжить. И наверняка продолжал бы жить, даже если бы сестра Карлотта не нашла его. Даже Пабло… Боб справился бы и без Пабло — сторожа, который нашел его в сортире «чистого места».
Итак, он стал наблюдать. Вслушиваться. Все, что знали остальные ребята, ему предстояло усвоить, но только лучше и прочнее. А главное, он должен узнать то, на что остальные ребятишки внимания не обращали. Как организована работа с группами, которая в Боевой школе считалась основой всей системы? Каковы взаимоотношения между преподавателями? Кто стоит у власти? Кто и кого боится? В каждой группе есть свой босс, свои подхалимы, свои мятежники, свои послушные овцы. В каждой группе должны быть главные связи и второстепенные, дружба и прислужничество. Ложь внутри лжи, которая, в свою очередь, родит новую ложь. Все это Бобу предстоит выяснить, причем как можно быстрее, чтобы найти ниши, в которых он сможет существовать.
Их привели в казарму, дали койки, шкафчики, портативные компьютеры, куда более сложные, чем тот, на котором он работал с сестрой Карлоттой. Некоторые ребята сразу стали возиться с ними, пытаясь разобраться в наборе программ и запустить компьютерные игры. Боб этим не заинтересовался.
Компьютерная сеть Боевой школы не была личностью. Овладение ею представляло определенный интерес для будущего, но сейчас это было не так уж важно. То, что интересовало Боба, находилось за пределами казармы новичков.
Впрочем, именно за эти пределы они вскоре и отправились. Шаттл прибыл «утром» согласно космическому времени, которое, к неудовольствию ребят, прибывших из Европы и Азии, было флоридским, так как первые космические станции контролировались именно оттуда. А для ребят, выросших в Европе, сейчас была уже вторая половина дня, что означало, что у них будут серьезные проблемы с адаптацией. Даймек объяснил им, что главное средство лечения — упорные физические тренировки, за которыми следует короткий — не больше трех часов — сон, после чего новые физические упражнения, так, чтобы уснуть «без задних ног» вечером, то есть в обычное для всей школы время.
Их построили в коридоре.
— «Зеленый-коричневый-зеленый» это ваш код, — сказал Даймек и показал, как заставить точки этих цветов бежать по стенам коридора, указывая новичкам путь к собственной казарме.
Боба несколько раз заставляли менять свое место в шеренге, пока наконец он не оказался замыкающим — в самом конце. Ему это было безразлично: ранжирование по росту — дело бескровное и даже синяков не прибавило, а замыкающий — отличное место, откуда видно больше, чем из рядов.
По коридору ходили и другие ребята — иногда поодиночке, иногда по двое, по трое. Большинство было одето в яркие — разных цветов — форменные комбинезоны различного покроя.
Однажды прошла даже целая группа мальчиков — одинаково одетых, в боевых шлемах и с грозным оружием на поясах. Они шагали так уверенно и быстро, что явно выполняли какое-то задание. Боб нашел это весьма интригующим. Это отряд, подумал он. И идут они в бой.
Все эти ребята были не настолько заняты, чтобы не заметить бродящих по коридору малышей, которые вдобавок рассматривали их — старших — с нескрываемой завистью. Тут же началось кошачье мяуканье и крики: «Новички!», «Мясные обрезки!», «А кто наложил кучу в зале и не убрал ее?», «Смотри-ка, от них так и несет идиотизмом!» и так далее. Но это были веселые подначки, с помощью которых старшие утверждали свое главенство. Не больше. Никакой враждебности.
Скорее наоборот — симпатия. Они помнили, что тоже недавно ходили в малышах.
Некоторые новички, стоявшие впереди Боба, злились, выкрикивали в ответ невнятные и жалкие угрозы, которые вызывали со стороны старших лишь новый взрыв насмешек. Боб привык видеть, как старшие рослые ребята, ненавидящие малышей, которые были их конкурентами в борьбе за пищу, прогоняли их прочь, не заботясь о том, что малышей ждет голодная смерть. Он привык получать от них пинки и удары, видел жестокость, насилие, членовредительство, убийства. Да, его теперешние товарищи не понимают, что такое любовь, даже когда встречаются с нею лицом к лицу.
Что хотел бы знать Боб, так это как формируются такие вот отряды, кто ими командует, как выбираются командиры и зачем нужны эти отряды вообще. Тот факт, что у каждого из этих отрядов своя форма, означал, что у них есть и официальный статус. А это, в свою очередь, предполагало, что старшие ребята могли участвовать в управлении, что явно противоречило порядкам в Роттердаме, где взрослые стремились уничтожать кодла, где газеты писали о них как о криминальных группировках, не понимая, что кодло — всего лишь жалкие попытки малышей как-то сорганизоваться, чтобы выжить.
Вот это и был ключ к его проблеме. Все, что делают здесь дети, контролируется взрослыми. В Роттердаме взрослые были или враждебны детям, или безразличны, или, подобно Хельге с ее столовкой, бессильны что-либо изменить в судьбе детей.
Поэтому дети сами создавали свои организационные структуры, без вмешательства взрослых. Все основывалось на одном: как выжить. На том, как достать еду и при этом не быть искалеченным или убитым. Здесь же были повара, врачи, одежда, койки. Сила и власть определялись не доступом к еде, а одобрением взрослых.
Вот что означала форма. Взрослые сортируют детей, дети носят разные типы форменной одежды, так как взрослые каким-то образом делают выгодным ношение определенной формы.
Значит, ключом ко всему являются взаимоотношения с учителями.
Все эти мысли промчались сквозь мозговые извилины Боба, может быть, не в чеканных словесных формулировках, но в виде четкого и внезапного понимания, что в самих командах или отрядах никакой особой силы и власти нет, особенно в сравнении с властью преподавателей. К этому моменту группа насмешников как раз поравнялась с Бобом. Когда они увидели его — такого крошечного даже в сравнении с другими малышами, — они опять принялись галдеть и смеяться.
«Слушай, эта штуковина даже кучкой птичьего помета и то быть не может!», «Не верю, что оно ходить умеет!», «А где же его мамочка?», «Да он и не человек вовсе!»
Их настроение Боб понял еще раньше. Но теперь он ощутил еще и радость своих сотоварищей, стоявших с ним в одной шеренге. Их унизили из-за него в шаттле, но теперь пришло время поиздеваться и над Бобом. Ребята были в восторге. Впрочем, Боб — тоже, так как теперь они не будут так остро ощущать его своим соперником. Проходившие мимо солдаты, унижая его, тем самым укрепляли его безопасность.
От чего? Да и существует ли эта опасность?
Опасность тут должна быть. Это Боб знал. Опасность есть всюду. И поскольку вся власть принадлежит учителям, то опасность должна исходить от них. Даймек уже дал ход какому-то процессу, натравив на Боба его товарищей по группе. Значит, орудиями учителей являются сами ученики. Следовательно, Бобу надлежит узнать их как можно лучше, и не потому, что они сами представляют для него проблему, а потому, что их слабости, их желания могут быть использованы против него учителями. И чтобы защитить себя, Боб должен подорвать влияние учителей на детей. Безопасность он обретет, только подрывая влияние учителей. И в этом лежит главная опасность: его могут поймать, когда он будет заниматься этой подрывной деятельностью.
Каждому из малышей пришлось коснуться ладонью сканера — четырехугольной пластинки, вделанной в стену, а затем спуститься этажом ниже по скользкому шесту. Боб впервые видел такие шесты. В Роттердаме они лазили лишь по водосточным трубам, фонарным столбам и подпоркам рекламных щитов. Теперь они оказались в той части Боевой школы, где сила тяжести была выше. Боб не знал, сколько он весит в своей казарме, но разницу ощутил очень хорошо, когда почувствовал, каким тяжелым стало его тело в спортивном зале.
— Здесь сила тяжести чуть выше, чем на Земле, — сказал им Даймек. — Вам придется проводить тут не меньше получаса в день, иначе ваши косточки начнут рассасываться. И все эти полчаса вам нужно будет заниматься тяжелыми физическими упражнениями, чтобы выносливость тела оставалась на высоком уровне. Это очень важно — наращивать выносливость, так что не вздумайте отлынивать. Вы пока еще малы для подобных тренировок, и вам придется попотеть. Выносливость и упорство — вот чего мы от вас требуем.
Для детей эти слова значили не так уж много, но тренер им тут же пояснил все наглядно. Утомительный бег по движущейся дорожке, езда на велосипеде-тренажере, пробежки по лестницам, всевозможные тренажеры для упражнений мышц рук, ног, шеи, живота и так далее. Чего не было, так это подъема тяжестей. Тренажеры были и для этого, но они предназначались для самих учителей.
— Мониторинг работы вашего сердца проводится с той самой минуты, когда вы появились здесь, — сказал им тренер. — Если частота пульса не возрастет через пять минут после начала тренировок или если она не сохранится на достигнутом уровне после двадцати пяти минут тренировок, это найдет отражение в вашем личном деле и появится на моем мониторе — вон там.
— Я тоже получаю эти данные и тогда вношу вас в «поросячий список», чтобы вся школа видела, какие вы лентяи, — добавил Даймек.
«Поросячий список». Значит, вот такой способ они тут применяют — позорят перед всеми. Глупо. Как будто для Боба это может иметь хоть какое-то значение!
А вот дисплей монитора Боба очень заинтересовал. Каким образом они могут вести мониторинг работы сердца и знать, кому именно принадлежат его результаты, да еще с первой минуты, как мы тут появились? Боб чуть было не задал этот вопрос сразу же, но сам понял, что на него может существовать лишь один ответ. Форма, в которую они одеты. В нее вделаны какие-то датчики. И надо полагать, тем же путем учителя получают еще и другую информацию. Во-первых, они наверняка знают, где в любой момент находятся их подопечные и что они делают. Каждую минуту. В школе несколько сот учеников, и компьютеры непрерывно фиксируют местоположение каждого, пульс и бог знает что еще. Где-нибудь, надо думать, существует комната, где сидят учителя и следят по дисплеям за каждым шагом учеников.
А может, это и не только одежда. В конце-то концов мы оставляем отпечатки своих ладоней на тех пластинках, что у дверей. Это дает возможность нас идентифицировать. Так что даже в этом зале могут находиться специальные датчики.
Надо постараться выяснить это. Боб поднял руку.
— Сэр? — сказал он.
— Да? — Тренер внимательно оглядел крохотного Боба и в уголках его рта притаилась улыбка. Он обменялся взглядом с Даймеком. Даймек на улыбку не ответил и вообще ничем не показал, что разделяет чувства тренера.
— Датчики, следящие за работой сердца, находятся в нашей одежде? А если мы снимем ее всю или часть ее, пока занимаемся упражнениями, то…
— Вам не разрешается снимать форму в спортзале, — ответил тренер. — Мы нарочно поддерживаем здесь сравнительно низкую температуру, чтобы вам не нужно было снимать одежду. Вы должны находиться под наблюдением все время.
Не прямой ответ, но Боб узнал то, чего добивался. Мониторинг связан с одеждой. Возможно, там же находится и датчик, позволяющий определять личность ученика. И когда они дотрагиваются ладошками до пластинок у дверей, они тем самым сообщают датчикам в спортзале, кто именно из малышей носит данный комплект одежды. Во всяком случае, такое предположение логично.
Итак, новый комплект одежды, надо думать, анонимен до того момента, пока ты не оставишь на сканере отпечаток своей ладони Это важно. Это означает, что даже не раздеваясь, можно стать неузнаваемым. Голыми, значит, ходить тут не принято. Здесь, решил Боб, это могли бы не так понять.
Они продолжали заниматься упражнениями, и тренер объяснил им, кто из них не достиг нужного ритма работы сердца, а кто дает ему слишком большую нагрузку, а потому должен быстро устать. Боб вскоре усвоил правила, по которым он должен работать, дабы достигнуть нужного ритма, а затем перестал об этом думать. Теперь, когда он знает, пусть трудятся его рефлексы.
Наступило время приема пищи. В столовой малыши были одни. Они только что прибыли, а потому на сегодняшний день у них было свое расписание, отличное от расписания других учеников. Еда хорошая и ее много. Боб поразился, увидев, что многие мальчики с недоумением смотрят на свои порции и жалуются, что те слишком малы. Ведь это же настоящий пир!
Свою порцию Боб даже не доел. Что же до нытиков, то повара им сказали, что порции адаптированы к их личным потребностям в пище, и размеры порции появляются на дисплее компьютера в тот самый момент, когда входящий в столовую ученик касается ладонью сканера.
Значит, без прикосновения к датчику ты еды не получишь.
Боб вскоре понял, что его рост и физическое развитие уже стали официальной проблемой. Когда он понес свою тарелку с наполовину недоеденной порцией к утилизатору, раздался тихий электронный звонок, который тут же привлек внимание дежурного диетолога.
— Сегодня твой первый день в школе, поэтому мы сделаем тебе скидку. Но имей в виду, что размеры порций научно откалиброваны в точном соответствии с потребностями твоего организма. В будущем ты должен съедать до последней крошки все, что тебе подают.
Боб смотрел на диетолога, не говоря ни слова. Он уже принял решение. Если программа физических упражнений пробудит в нем аппетит, он съест больше. Но если они ожидают, что он будет набивать себе брюхо, то пусть лучше удавятся. Он ведь легко может распределить излишки своей порции по тарелкам тех, кто скулит, что им мало. Они будут счастливы, а Боб станет есть столько, сколько требует его тело. Он-то хорошо знает, что такое голод, но за несколько месяцев жизни у сестры Карлотты он выяснил, что прекрасно может доверять своему аппетиту. Некоторое время он соглашался есть больше, чем того требовал его организм. В результате появилось ощущение тяжести, он долго не мог заснуть вечером и не мог преодолеть сонливости днем. Тогда Боб стал есть столько, сколько считал нужным, сделав голод своим гидом, и к нему снова вернулись внимание и бодрость. У него есть личный диетолог, которому он, безусловно, доверяет. А эти маленькие обжоры пусть отращивают себе животы и ползают на них, как слизни.
Когда несколько ребят первыми закончили обед, Даймек встал и сказал им:
— Те, кто поел, отправляйтесь в казарму. Разумеется, если уверены, что сможете ее отыскать. Если же сомневаетесь в этом, то подождите. Я приведу туда остаток группы сам. Можете присоединиться.
Боб вышел в коридор, но не обнаружил там никого из старших ребят. Несколько его товарищей прижимали ладошки к стене и на ней появлялись полоски кодовых цветов: зеленый-коричневый-зеленый. Боб смотрел, как уходят его соученики. Один из них обернулся:
— Идешь?
Боб не ответил. А что говорить-то? Он ведь стоит. На глупый вопрос лучше вообще не отвечать. Мальчик повернулся и побежал, догоняя своих, направлявшихся в казарму.
Боб же двинулся в противоположную сторону. Он знал, что лучшего времени для начала исследований у него не будет.
Если его и поймают там, где он находиться не должен, то поверят, когда он скажет, что заблудился.
Коридор поднимался вверх за его спиной и перед ним — тоже. С его точки зрения дело выглядело так, будто он взбирался по склону холма, а когда оглядывался назад, то там видел тоже подъем в гору — к тому месту, откуда он пришел. Странно. Но Даймек уже объяснил им, что станция представляет собой огромное колесо, вращающееся в космосе так, что центробежные силы заменяют силу тяжести. Это означало, что главный коридор на каждом уровне представлял собой окружность и ты всегда возвращался назад, к отправной точке, если шел вперед. «Низ» же всегда находился вне станции — снаружи. Боб попробовал мысленно адаптироваться к этой идее. Сначала он испытал слабое головокружение — трудно вообразить себя постоянно идущим по одной и той же стороне постоянно вращающейся станции. Но затем мысленно перегруппировался, представив станцию в виде колеса повозки, а себя там, где оно соприкасается с землей. Правда, люди на противоположной стороне станции оказывались тогда вверх ногами, но Боба это уже не касалось. Раз он сам находится на дне колеса, то для него низ всегда остается низом, а верх — верхом.
Новички жили на том же уровне, где располагался обеденный зал, а старшие — где-то в другом месте, ибо здесь, кроме столовой, были только классные комнаты да еще двери без всяких надписей. На них, правда, были пластинки сканеров, но так высоко, что малыши до них дотянуться не могли, стало быть, эти двери для них не предназначались. Старшие ребята, вероятно, вполне могли дотянуться до сканеров, а вот Боб — не мог, даже подпрыгнув. Впрочем, все это ерунда. Наверняка двери все равно не открылись бы под нажимом ребячьих рук. Надо думать, тут же появился бы взрослый, чтобы узнать, что воображает о себе мелюзга, стараясь проникнуть в комнату, где ей нечего делать.
По старой привычке, возможно, уже превратившейся в инстинкт, Боб рассматривал подобные запретные барьеры лишь как временное препятствие. В Роттердаме он узнал, как надо карабкаться через стены, как переходить с крыши на крышу.
Хоть он был совсем еще крохой, но уже находил способы проникнуть туда, куда ему нужно было забраться. Эти двери не остановят его, если ему придет в голову, что знание того, что находится за ними, ему жизненно необходимо. Сейчас он еще не знает, как он это сделает, но и сомнений, что это будет сделано, у него тоже нет. Так что нечего раздражаться по этому поводу. Он просто спрячет поглубже полученную информацию. Она будет там ждать своего времени, то есть того момента, когда Боб захочет ею воспользоваться.
Через каждые несколько метров Бобу попадались шесты для спуска на нижние ярусы, а также трапы для подъема на верхние. Чтобы спуститься по шесту к спортзалу, ему нужно было коснуться ладонью сканера, здесь же возле большинства шестов таких сканеров не наблюдалось. В этом был смысл: большинство трапов и шестов предназначалось лишь для перемещений между ярусами — ах да, они же тут называются палубами.
Станция— то принадлежит МКФ, а потому все притворяются, будто они живут на корабле. К спортзалу же ведет только один шест, поэтому должен находиться под контролем, дабы предотвратить образование толкучки у дверей и появления там людей, которые в это время должны быть совсем в другом месте.
Как только Боб понял это, он тут же полез по трапу на другую палубу.
Она предназначалась для казарм старших ребят. Двери тут размещались с большими интервалами. На каждой была какая-нибудь эмблема. С использованием тех же цветов, которые были на форменных комбинезонах, и, безусловно, связанных с цветом полосок на стенах, указывающих дорогу к казармам (хотя Боб и сомневался в том, что старшим ребятам приходится прибегать к помощи таких полосок), на дверях были изображены силуэты различных животных. Некоторые Бобу не были известны, зато он сразу узнал двух птиц, какую-то кошку, собаку и льва. Такие же изображения можно было видеть и на улицах Роттердама. Но тут, конечно, не было ни голубей, ни комаров, а присутствовали лишь благородные животные, прославленные своей ловкостью и смелостью. Даже собака выглядела поджарым, с подтянутым животом ловчим псом, а не какой-то там дворняжкой.
Значит, тут собраны команды, и у каждой из них своя эмблема в виде определенного животного. Вероятно, их и зовут так: «Кошачья команда» или «Львиная стая». А может, это и не команды вовсе. Впрочем, Боб скоро выяснит, как они себя именуют. Он зажмурился и постарался вспомнить цвета и эмблему той команды, которая там, внизу, смеялась над ним.
Своим внутренним взором он видел эту эмблему, но на дверях, мимо которых он уже прошел, такого символа пока не встретилось. Значения это не имело — не стоило обходить всю палубу только для того, чтобы отыскать знакомый герб. Это только увеличивало риск поимки.
Снова вверх. Новые казармы, новые классные комнаты.
Сколько же народу живет в казармах? Станция была куда больше, чем ожидал Боб.
Прозвучал негромкий звонок. Сразу же открылось несколько дверей, из которых тут же выскочили старшие ребята. Видимо, время занятий.